 |
Странствующий рыцарь
|
|
|
|
– Вам привет от Дон Кихота.
– От кого? – не расслышал Леверрье.
– От Дон Кихота Ламанчского, – повторил Милютин. – Я рассказывал ему о вас. Мы вместе странствовали. Поразительно учтивый человек! «Дабы вы уразумели, Милютин, – сказал он мне при первой встрече, – сколь благодетельно учреждение, странствующим рыцарством именуемое, я хочу посадить вас рядом с собой, и мы будем с вами как равный с равным, будем есть с одной тарелки и пить из одного сосуда, ибо о странствующем рыцарстве можно сказать то же, что обыкновенно говорят о любви: оно все на свете уравнивает».
– Вы помешались, Милютин, – заявил Леверрье убежденно. – Я был уверен, что этим кончится.
– То же самое думают о Дон Кихоте! Скажите, я похож на него?
– Скорее на Мефистофеля, – съязвил Леверрье.
– А между тем, – с сожалением молвил Милютин, – мое призвание – воевать с ветряными мельницами.
– Вот как?
– Завидую вашей основательности, Луи. Вы не ведаете сомнений, уверены в своей системе ценностей. Ваша вселенная стационарна…
– Не нужно мне льстить, Милютин. Впрочем, ваши комплименты весьма сомнительны. Их подтекст: «Ну и ограниченный же вы человек, Луи! »
– Я говорю искренне. Что же касается Дон Кихота и Мефистофеля, то для вас они два противоположных полюса, а для меня – две проекции одной и той же точки. В этом, как в фокусе, вся разница между нами. Но неважно… Перед расставанием Дон Кихот сказал мне…
– Ваша шутка зашла слишком далеко, – поморщился Леверрье.
– Это не шутка, – возразил Милютин. – Уезжая из Барселоны, Дон Кихот обернулся и воскликнул: «Здесь была моя Троя! Здесь моя недоля похитила добытую мною славу, здесь Фортуна показала мне, сколь она изменчива, здесь помрачился блеск моих подвигов. Словом, здесь закатилась моя счастливая звезда и никогда уже более не воссияет! » Вы бы слышали, Луи, каким тоном он произнес это «никогда»!
|
|
|
– Я всего лишь инженер, – устало проговорил Леверрье. – У меня голова пухнет от вашей эквилибристики. Догадываюсь, что вы придумали нечто сногсшибательное. Но вместо того чтобы раскрыть суть, сочиняете небылицы.
– Знаете, Луи… Чем старше я становлюсь, тем чаще ловлю себя на этом самом «никогда». Никогда не повторится прожитый день, не взойдет вчерашнее солнце. Никогда не стану моложе ни на секунду…
– Вы говорите банальности.
– Ну и пусть… Я возненавидел слово «никогда», оно заключает в себе всю безысходность, всю боль, весь страх, переполнившие мир.
– Глупости, – усмехнулся Леверрье. – Вы пессимист, Милютин. «Никогда не устану слушать анекдоты» – какая здесь безысходность?
– Сигареты кончились, вот беда, – огорчился Милютин. – Ну да ладно! Понимаете, Луи, всякий раз, приезжая в Париж, я воспринимаю его заново, с непреходящей остротой. Парадные площади и проспекты, торжественные ансамбли, эспланады, бульвары рождают во мне робость и вместе с тем настраивают на восторженный лад. А уютные, совсем домашние улички, скверы и набережные вселяют в сердце покой, безмятежность. Представляю, сколь дорог Париж вам, Луи. Ведь это ваш родной город.
– Я грежу им, – признался Леверрье растроганно.
– Тогда скажите себе: «Никогда больше не увижу Парижа! »
Леверрье вздрогнул:
– Вы что, рехнулись, Милютин?
– Ну вот… Вам стало жутко. И причина в слове «никогда».
– Удивительный вы человек… Наверное, таким был ваш классик Антон Чехов. Говорят, он мог сочинить рассказ о любой, самой заурядной вещи. Например, о чернильнице. Вот и вы, берете слово, обыкновенное, тысячу раз слышанное и произнесенное. Но в ваших у стах оно приобретает некий подспудный смысл.
|
|
|
– Древний скульптор уверял, что не создает свои произведения, а высвобождает их из камня. Чтобы постичь глубинный смысл слова, тоже нужно отсечь все лишнее.
– Вы умеете убеждать, Милютин. Допустим, я согласен. Слово «никогда» – жуткое слово. Но зачем вам понадобилось приплетать Дон Кихота?
– Меня взволновала судьба Сервантеса. Перед смертью он писал: «Простите, радости! Простите, забавы! Простите, веселые друзья! Я умираю в надежде на скорую и радостную встречу в мире ином! » Увы, его надежда н и к о г д а не осуществится… Подумав так, я почувствовал потребность хотя бы раз поступить вопреки проклятому «никогда». И я решил встретиться с Дон Кихотом в ином мире.
– То есть в загробном? Мистика! Рецидив спиритизма!
– Ничего подобного! Я имел в виду мир, синтезированный компьютером.
– Тогда отчего вы не назначили свидание самому Сервантесу? – недоверчиво спросил Леверрье.
– Потому что душа Сервантеса в Дон Кихоте. Вас интересуют детали? Но так ли уж важна технология? Главное, что это мне удалось. Поверьте, Луи, компьютерный мир не менее реален, чем тот, в котором мы существуем. Я вынес из него память о своих странствиях с Дон Кихотом в поисках добра, красоты и справедливости…
– Скажите, Милютин, это действительно…
– Мудрейший и благороднейший человек. Таких обычно и подозревают в сумасшествии. А между тем настоящие сумасшедшие зачастую выглядят более чем респектабельно… Скажу вам по секрету, Луи… – застенчиво улыбнулся Милютин. – Дон Кихот посвятил меня в странствующие рыцари.
|
|
|
