 |
4. Праздник на Форумной площади
|
|
|
|
3. Асда
Асда моложе меня на два года, заканчивает последний цикл обужчения. У нее лучистые сиреневые глаза, яркий румянец, что большая редкость для космополитян, зеленоватые, коротко остриженные волосы, хрупкая фигурка, острый ум и насмешливый характер. Последние два качества меня иногда раздражают, но я притерпелся к ним, потому что мы любим друг друга.
Любовь… О ней я узнал не от наставников, а из старинных книг, которые разрешено читать. Их немного. На страницах там и сям черные пятна, а некоторых листов вообще нет: нас оберегают от пагубного влияния Гемы.
Поразительная вещь: не существует уже великой и порочной цивилизации, доведшей себя до самоуничтожения, а картинки ее жизни, запечатленные на пожелтевших листках бумаги, все так же ярки и впечатляющи.
Это Асда пристрастила меня к чтению.
Перед катастрофой гемяне уже не читали книг. Их содержание перенесли на мнемокристаллы. Некоторое время и у нас так было. Но мы не захотели быть рабами техники, тем более, что она обвет‑ шала, и возвратились к книгам. Хотя, по правде, любителей чтения немного.
Да, техника ветшает… Помню, в детстве я любил кататься на многоуровневых эскалаторах, перепрыгивать с уровня на уровень, бегать навстречу движущейся дорожке, соревнуясь с ней в скорости. Ну и попадало же мне от взрослых!
Уже несколько лет эскалаторы стоят.
– Наше развитие обратилось вспять, – утверждает Асда.
Я доказываю ей, что так могут рассуждать лишь те, кто не постиг великой целесообразности равновесного замкнутого общества. Между тем, истинная цель и подлинное благо – не стремиться бездумно вперед, а оставаться на некотором оптимальном уровне, не обязательно самом высоком.
|
|
|
– Почему бездумно? – возражает она. – Прогресс – продукт разума.
– То, что произошло на Геме, тоже продукт разума? – иронизирую я.
– Ты прав, – неожиданно соглашается Асда. – Прогресс не всегда бывает разумным. Но я говорю о совсем другом прогрессе!
– Как ты не понимаешь, – сержусь я, – что Лоор сумел преодолеть инерцию движения в загоризонтные дали прогресса!
– Все это пустые слова! – устало говорит она.
Ах, Асда, Асда! Еще в первые дни нашего знакомства она спросила меня:
– Ты Лоора любишь?
– Конечно, – ответил я. – Как и ты.
– Вот уж нет!
Поблизости никого не было, но я инстинктивно зажал ей рот ладонью и зашипел:
– Ты с ума сошла! Ведь за такое…
Твердо и спокойно она отвела мою руку в сторону.
– Я знаю, с кем говорю.
– А я не желаю это слушать!
– Ну что ж, донеси на меня в охрану верности.
Я задохнулся от обиды.
– Если бы на твоем месте…
– То донес бы?
– Нет, отколотил!
– И на том спасибо, – рассмеялась Асда.
Обо всем у нее свое собственное, парадоксальное суждение, зато в теории лооризма я намного сильнее. Помню множество цитат и, естественно, опираюсь на них во время наших споров. Но она лишь морщится:
– У тебя что, своих мозгов нет?
Я доказываю, что цитаты это не просто выжимки из речей Лоора, а квинтэссенция его мудрости, распространяемая на нас. Можно, конечно, обойтись и своими мозгами, – здесь я выдерживаю язвительную паузу, – но зачем же делать лишнюю работу, зря напрягать мозг, если все уже продумано и заключено в чеканные формулировки?
– Ты сам не веришь в то, что говоришь, – парирует Асда.
И поразительно: мои доводы, только что представлявшиеся мне убедительными, блекнут, начинают казаться наивными. Но ведь так же, как я, рассуждает большинство. А большинство всегда право, таковы азы демократии.
Я говорю об этом Асде. Она же заливается смехом, просто захлебывается им до того, что ее чудесные сиреневые глаза наливаются слезами.
|
|
|
– Кто сказал такую чушь, твой Лоор?
Я выхожу из себя, чувствуя бессилие перед ее упрямством. Хочется бросить в смеющееся лицо Асды что‑ нибудь обидное, даже оскорбительное.
– Когда ты кривляешься, то становишься страшно некрасивой, просто уродкой!
Она сразу перестает смеяться. На глазах по‑ прежнему слезы, но уже совсем другие – слезы боли и отчаяния.
Мне становится нестерпимо стыдно.
– Прости, я пошутил, – говорю с раскаянием. – Ты самая красивая девушка Космополиса, а я подлец и дурак!
– Не дурак. Но живешь по принципу: «как все, так и я». У тебя стадный инстинкт. И еще… ты слишком бережешь свою психику. Ведь куда спокойнее закрывать глаза на ложь, несправедливость, лицемерие, чем бороться с ними!
– Как тебе позволили родиться? – поражаюсь я.
– Ты все еще веришь в эту чепуху с генными спектрами? угадывает мою мысль Асда. – Подумай сам, после катастрофы на Базу переправили жалкие крохи богатств Гемы, да и то, если бы не Кей с Корлисом…
Я снова начинаю горячиться.
– Не смей произносить имена врагов!
– Они не враги. Как раз наоборот. Но дело не в них. Ну скажи, откуда Лоор мог взять исходную информацию, чтобы получить генные спектры наших родителей? Ведь нужно проследить наследственную цепь за много поколений!
– Этим занимается вовсе не Лоор, а Тис.
– Приспешник Лоора, который мечтает оказаться на его месте, самому стать «отцом и учителем»? И что же, он завел генеалогические досье на всех космополитян? Чушь!
По привычке я перебираю в памяти цитаты из речей Лоора, но, как нарочно, не нахожу подходящей. А не найдя, мучительно думаю: как же все‑ таки отбирают будущих родителей, если генетические коды утрачены? Неужели Асда права?! Может быть, те критерии, по которым производят отбор, вообще не имеют отношения к генам?
– Ты совсем меня запутала, – говорю ей мрачно.
– Нет, это ты сам себя запутал, – не соглашается она. – Но, похоже, начинаешь понемногу распутывать.
– Не сдобровать тебе, любимая моя… – вырываются у меня тревожные слова. – Ведь в любой момент…
– А что я сказала? – лукавит Асда. – Что ты себя запутал? Разве в моих словах кто‑ то углядит крамолу?
|
|
|
Я часто недоумеваю, откуда у нее этот искаженный взгляд на действительность, упрямое, вызывающее инакомыслие. Боязнь за нее не отпускает меня. Считаю часы и минуты до каждой новой встречи, а она пролетает как мгновение. И мы еще укорачиваем его спорами!
Даю себе зарок избегать их, но всякий раз нарушаю.
У нас бесклассовое общество, в котором все равны. Асда смеется, когда я об этом упоминаю. А иногда сердится.
– О каком равенстве между тобой и Реутом можно говорить?
Я отвечаю с достоинством:
– Реут пользуется привилегиями потому, что он функционер. Но разве это свидетельствует о нашем неравенстве? Если бы я был функционером или администратором, то такие же привилегии были бы у меня.
– Так что же не становишься? – издевательски спрашивает Асда.
– А кто будет синтезировать пищу? Разве это не важное дело?
– Важное, – подтверждает Асда. – Но почему же тогда ты не имеешь привилегий, и почему администратором может стать лишь член лиги?
Она обрушивает на меня рой вопросов. Тех самых, над которыми втайне думаю и я, не находя ответа.
– Каждый из нас, достигнув совершеннолетия, может вступить в лигу, – неуверенно сопротивляюсь я.
– Почему же тогда в лиге лишь десятая часть взрослого населения?
– Ну… это наш авангард…
– Добавь еще: ум, честь и совесть. И все же, разве девять десятых принадлежат к другой, низшей касте? Они что, глупее, ленивее?
Я затыкаю уши.
– Прошу тебя, не надо об этом!
Ведь мне и самому не все понятно с привилегиями. Если членство в лиге почетно, то какие еще нужны привилегии?
Почва уходит из‑ под ног. После разговора с Асдой я перестаю верить в то, что наше общество бесклассовое. Классов, как таковых, нет, в этом я убежден по‑ прежнему. Но что‑ то вроде классификации все же существует. Сверху вниз: функционеры лиги, администраторы, ученые, инженеры, наставники и прочие.
А внутри каждой группы своя классификация. Словом, все мы распределены по разным полочкам – чем выше, тем полочка короче.
На вершине этой пирамиды – вождь.
Где же я? Наверное, у самого основания… А мечтал стать ученым, исследователем космоса. Не вышло. У нас ведь личное желание ничего не стоит!
|
|
|
И правильно. Что если все захотят быть учеными! Кому же тогда регенерировать отходы, поддерживать в норме среду обитания, синтезировать пищу?
Закончив последний цикл обучения, я, как положено, был направлен на биржу трудовых ресурсов. Меня распределили на завод синтетических кормов: других вакансий не оказалось.
Так мне сказали. Я же подозреваю, что все было предопределено заранее. С момента рождения на каждого заводится досье, куда вносятся оценки психодетекторной экспертизы, результаты всякого рода тестов, короче, все, что характеризует личностные особенности человека.
Очевидно, обобщив информацию обо мне, решили, что мое дело – синтезировать пищу.
Кто решил? Это для меня останется тайной…
За год я привык к своей профессии, как все мы привыкли к вкусу или, вернее, безвкусию синтетической пищи. И до разговора с Асдой не сомневался, что у меня была свобода выбора: ведь я осознал необходимость стать именно тем, кем стал. А сейчас приходится убеждать в этом не только ее, но и себя…
4. Праздник на Форумной площади
Нашу космольскую ячейку возглавляет тот самый Реут, который был моим выборщиком и вызвал у меня (как, судя по всему, и я у него) жгучую неприязнь. Впрочем, со всеми, кто ему подчинен, он держится высокомерно – с одними подчеркнуто сухо, с другими просто похамски (я бы такого обращения не стерпел! ), с третьими, из числа подхалимов, снисходительно.
Как‑ то после собрания, на котором Реут выговаривал нам за общественную пассивность, я спросил его:
– Ты ведь закончил цикл обучения тремя или четырьмя годами раньше меня. И куда тебя распределили? Какова твоя специальность?
– Я не распределялся на бирже, – с чувством собственного Прево‑ сходства ответил он. – Активистов отбирает для политической работы лига.
– Значит, руководство ячейкой – твоя работа?
Он посмотрел на меня так, словно я сморозил глупость.
– Да, пока я работаю в космоле.
– Что значит «пока»? – не понял я.
– Меня обещают перевести в аппарат лиги.
– О‑ о! У тебя большое будущее!
Реут не уловил иронического смысла моих слов. Взглянул благосклонно, впервые с момента нашего знакомства.
– Такими, как я, не разбрасываются.
– Ты, наверное, и родился активистом?
На этот раз насмешка попала в цель. Безбровое, рыхлое, мучнистое лицо Реута, обычно скованное неподвижностью, словно раз и навсегда надетая маска, перекосилось, пошло красными пятнами, напоминающими свежие ожоги. В рыбьих глазах полыхнула ненависть.
|
|
|
– Дошутишься, – сказал он с угрозой.
– Все может быть, – ответил я.
К этому времени мне было уже кое‑ что известно о другом Реуте, совсем не похожем на того надменного, не признающего чужих мнений руководителя, с которым имели дело мы…
На Форумной площади состоялся День космола – наш ежегодный праздник.
Я люблю это место за редкий для Космополиса простор, головокружительно высокие своды. Ночами я пробирался сюда, чтобы побродить по металлической брусчатке, вскарабкаться на верхнюю эстакаду и с нее обозреть утопавшие в полумраке эллиптические стены, создающие иллюзию ничем не ограниченного пространства. Мне казалось, что я смотрю в даль Вселенной. Мечталось, что когда‑ нибудь смогу отправиться туда в поисках новых миров и судеб…
Праздничная площадь была неузнаваема. Свисали голубые полотнища. Куда ни глянь, – лозунги. Я знал их наизусть и всей душой поддерживал. Но почему действительность не всегда соответствует благородным словам, сопровождающим меня с самого рождения?
На возведенную накануне трибуну поднялись Урм, Реут и другие руководители космола. Заполненная космольцами площадь сдержанно шумела.
Но вот к трибуне подкатил энергомобиль. Я не поверил глазам: с трибуны опрометью сбежал Реут, распахнул дверцу и склонился в угодливом поклоне.
Из энергомобиля пыхтя вылез полный, одутловатый пожилой человек и, похлопав Реута по плечу, поднялся на трибуну. Реут шел сзади на полусогнутых ногах, поддерживая старика под локоток.
По толпе прокатилось:
– Тис… Тис… Тис…
Я был ошеломлен. Пытался и не мог найти сходство между шумно дышавшей тушей и героем моего детства – молодцеватым, подтянутым Тисом, чьи портреты, наравне с портретами Лоора, смотрели на меня со стен отсеков и шлюзов.
Невольно вспомнились возмутительные слова Асды: «Приспешник, который мечтает стать «отцом и учителем».
Странное дело: сейчас эти слова вовсе не казались мне возмутительными. Слушая цветистую речь Тиса (точнее, фонограмму, потому что голос был не в ладу с движениями губ), я подумал:
«Неужели она права? »
А толпа затаила дыхание: не каждый день удается увидеть и услышать великого человека, спасшего Космополис от изменников, которые продались «призракам»!
Стоявшие на трибуне также не спускали глаз с оратора. Лишь Урм – не померещилось ли? – водил глазами по рядам, как будто выискивал кого‑ то. Вот наши взгляды встретились, и он подмигнул мне. А может, просто моргнул?
|
|
|
