Основные особенности существования русского историко-научного сообщества в эмиграции

Сегодня уже ни у кого не вызывает сомнения, что 1917 г. стал рубежным годом не только для судеб государства, но и для исторической науки в целом. С 1917 г. наступил новый период в существовании русской исторической науки. Если ранее и существовали проблемы, связанные с определенными противоречиями между учеными концептуального, теоретико-методологического, философско-исторического, политического плана, то события революции и гражданской войны весьма зримо раскололи единое историко-научное сообщество России, физически отдалив и создав непреодолимые преграды для контактов между представителями основных школ и направлений русской исторической науки. События революции и гражданской войны носили катастрофический характер для большинства представителей русской науки. Невозможность продолжения нормальной научной и учебной деятельности в результате приостановки или прекращения деятельности ВУЗов из-за военных действий, их постоянные реорганизации, приложение основных личностных усилий для физического выживания в обстановке народно-хозяйственной разрухи, несогласие с политикой большевистских властей приводили к оттоку значительной части преподавательского и студенческого корпуса в ряды политических и военных участников белого движения.

После поражения белой армии вслед за отступавшими белыми частями вынуждены были покидать территорию России и те деятели науки, которые пытались продолжать научную деятельность при содействии белогвардейских правительств. Русское сообщество, в том числе и историко-научное, за границей существовало в иных условиях и приобрело ряд специфических черт, которые не были присущи старому, дореволюционному сообществу историков.

Рассмотрим каковы же были условия существования русской исторической науки за рубежом.

Прежде всего, это ситуация вынужденного пребывания в инокультурной, иноязычной среде. Нельзя сказать, что пребывание за границей было новым явлением в жизни деятелей русской науки. До первой мировой войны практика поездок за рубеж на научные симпозиумы, стажировки, командировки, ознакомительные поездки и отдых была вполне устоявшейся для многих историков. Большинство из них были знакомы с мировыми научными и туристическими центрами не понаслышке. Это знакомство было абсолютно добровольным и приводило к обогащению общекультурного и научного уровня ученых.

В начале же 1920 гг. пребывание за рубежом уже носило вынужденный характер, грозивший утратой или резким понижением уровня и потенциала русского научного сообщества. Все эмигранты, без исключения прошли период первоначальной адаптации, длившийся обычно несколько лет. Заключался он в улаживании формально-юридических процедур - получении виз, паспортов, гражданства, нахождении жилья и работы. Адаптационный период был связан очень часто с постоянными переездами, бытовой неустроенностью. При этом, если для основной массы эмигрантов пребывание в определенной стране напрямую было связано с экономическими причинами (наличием свободных рабочих мест в отраслях экономики с низкоквалифицированным уровнем рабочей силы, дороговизной жизни), то для русских историков поиск страны проживания осложнялся и необходимостью признания, сотрудничества с историко-научным сообществом принимающей страны, наличием вакансий в вузах, содержанием и доступностью библиотек и архивов. Это рождало еще одну особенность существования русского зарубежного научного сообщества, органично вытекающую из первой, а именно очень значительную зависимость от политики принимающих государств, прежде всего материального стимулирования студентов и профессуры.

До первых потрясений, связанных с началом мировой войны, пребывание в собственной стране с присущей государственной системой финансирования и стимулирования сопровождалось быстрым развитием русской науки. Теперь же, в чужой иноязычной среде она была поставлена на грань выживания. "Фактор помощи" стал одним из главнейшим в постепенном оформлении центров русской эмиграции, в том числе и историко-научной, после стихийного взрывообразного расселения русских беженцев в большинство с Советской Россией пограничных стран. Первоначально весьма значительную поддержку русской эмиграции оказали правительства славянских стран- Чехословакии и Югославии.

Самое значительное участие в деле материальной поддержки русского просвещенного беженства приняло правительство Чехословакии. Принято указывать на две причины столь значительного, поистине уникального участия правительства одной страны в судьбе научного сообщества другой. Первая - состояла прежде всего во внешнеполитическом положении страны. Образованная на обломках Австро-Венгрии и провозгласившая свою независимость 28 октября 1918 г., Чехословакия одним своим географическим положением, когда ее территория, протянувшись через всю среднюю Европу, расположилась между Германией на севере и Венгрией на юге, стала представлять непреодолимый соблазн для соседей. Интуитивно чешское правительство понимало, что ему в Европе необходима твердая опора. И эту опору оно видело в России, которая рано или поздно, по мысли чехословацких правителей, преодолеет большевизм и встанет на путь либерально-демократического управления. Помощь в воспитании деятелей будущей демократической России виделась как залог дальнейшего безопасного внешнеполитического существования Чехословакии. Второй, не менее важной причиной были русофильские настроения части чешской интеллигенции, и некоторых членов первых чехословацких правительств. Русофильски был настроен первый президент Чехословакии Т. Г. Масарик. Первый премьер-министр Чехословакии Карел Крамарж еще до первой мировой войны любил и неоднократно посещал Россию и был женат на представительнице купеческого московского рода Надежде Николаевне Абрикосовой.

Во время мировой войны ему даже пришлось поплатиться свободой за свои "русофильские настроения". Потеряв в 1919 г. пост премьера, Крамарж, однако, по-прежнему оставался влиятельным членом парламента в качестве лидера одной из пяти основных политических партий - народно-демократической, вошедшей в состав правительственной коалиции. Не на последнем месте срабатывал уже указываемый фактор боязни культурного обнищания и маргинализации русской эмигрантской массы. И наконец, у Чехословакии были определенные обязательства финансового и морального плана перед Россией, являвшиеся следствием вывоза чехословацким корпусом из Советской России значительного количества денежных средств и материальных ценностей. Так, известно, что часть золотого запаса колчаковского правительства в объеме 750 ящиков была переправлена на пароходе из Владивостока в Триест, а оттуда перегружена в особый "санитарный" поезд под знаком красного креста и в сопровождении усиленной охраны доставлена в Прагу.

По возвращении корпуса на Родину был образован так называемый Легионерский банк (Легиобанк), основной капитал которого состоял из пожертвований чехов, получивших полную выплату своего жалования по возвращению на родину, взносов состоятельных "русских" чехов, бежавших от большевизма, и государственной дотации. Запасы банка составляли значительные суммы- 70 млн. чешских крон (или 2 млн. 100 тыс. $) акционерного и 41 млн. (1, 23 млн. $) запасного капитала (в 1928г).

К началу 1921 г. в правительственных кругах Чехословакии созрел план создания системы поддержки русского студенчества и профессуры, получивший название "русской акции". Изначально она представляла собой акт приглашения чешским правительством нескольких тысяч русских студентов-эмигрантов для продолжения образования в чешских высших учебных заведениях за счет денежных средств, выделяемых чешским правительством. "Единственная цель, которую при этом преследует правительство заключается в том, чтобы русский народ по возвращению эмигрантов нашел в них ценных работников на поприще науки, искусства, культуры и хозяйственной жизни" - заявлял глава "русской акции" министр иностранных дел Чехословакии Э. Бенеш. Окончательно решение о проведении "русской акции" было принято в октябре 1921 г. Соответствующие статьи были внесены в расходные части бюджета страны, значительно привлечены и капиталы Легиобанка. В течение последующих четырех месяцев был произведен подбор студенческих контингентов в местах массового расселения беженцев (Константинополе, Галлиполе, Тунисе, Салониках), перевозка и расселение их в Чехословакии.

Во избежание злоупотреблений и нерационального расходования средств, по предложению чешского правительства, было организовано несколько комиссий из русских профессоров и аспирантов, основной миссией которых являлась проверка квалификации претендентов. Претенденты проходили через проверку документов об образовании, и если таковые имелись, то зачислялись в списки будущих студентов автоматически. Весьма частыми были случаи и отсутствия документов по причинам утраты во время революции и гражданской войны. Для проверки таких лиц устраивался экзамен на наличие знаний на уровне старших классов гимназии. "Вопросы задавали, главным образом, по русской истории и литературе, по математике, и по физике. Большинство претендентов выдерживало эти испытания, но довольно многие обнаруживали полное невежество и отводились" - вспоминал русский историк-эмигрант Сергей Германович Пушкарев, сам участвовавший в организации такой комиссии в Константинополе.

Из успешно выдержавших проверку, на большинстве из которых все еще оставалась военная форма, формировались группы будущих студентов по сто человек, обычно возглавляемые аспирантами, и отправлялись в Прагу. Прошедшие испытания получали возможность получения образования в высших учебных заведениях Чехословакии по выбору на средства, специально выделяемые на эти цели правительством. Преимущественно русские студенты в Чехословакии обучались Пражском (Карловом) и Братиславском университетах, и в некоторых других специальных высших учебных заведениях, где проходили курсы под контролем специальной "русской учебной коллегии". Студентам предоставлялся бесплатно комплект одежды, право на бесплатный проезд в общественном транспорте, медицинское обслуживание. Семейные получали надбавку на детей и женщин. Каждому выплачивался прожиточный минимум в зависимости от места жительства и дороговизны от 522 до 580 крон (с 1924 г. - 480 крон).

Однако, со временем масштабы "русской акции" переросли первоначальные рамки обычной помощи студенчеству. "Русская акция" довольно быстро превратилась в систему государственной поддержки русской науки вообще. Так известно, что к концу 1922-1923 учебного года чехословацкое правительство поддерживало 94 русских ученых (2-х академиков, 7 докторов наук, 47 ординарных и экстраординарных профессоров, 15 доцентов, 19 подготавливающихся к профессуре, 4 инженеров, ведущих практические занятия со студентами). В их числе были и историки: Евгений Францевич Шмурло, Александр Александрович Кизеветтер, Иван Иванович Лаппо, Георгий Владимирович Вернадский, Антон Васильевич Флоровский, Борис Алексеевич Евреинов, Сергей Германович Пушкарев, Никодим Павлович Кондаков, Николай Ефремович Андреев, Георгий Васильевич Флоровский и многие другие. Общая сумма затрат на "русскую акцию" составила в Чехословакии с 1920-21 по 1931-32 гг. 120 млн. франков (свыше 110 млн. $).

Таким образом, в начале 1920-х гг. Прага, благодаря политике национального правительства становилась одним из крупнейших центров русской, в том числе и историко-научной эмиграции.

Югославия была второй страной, оказавшей весьма значительную помощь русской эмиграции, в том числе и научной. Однако, в отличие от Чехословакии, здесь были совсем иные причины. Весьма сильными являлись традиционные, исторические, религиозные связи России и Сербии. Практически родственные отношения между Романовыми и Карагеоргиевичами, русофильские настроения в политических партиях, искренняя поддержка церковных лидеров, благодарность за союзничество в первой мировой войне создавали благоприятный моральный и эмоциональный климат. При этом отношение югославских властей к русской эмиграции диктовалось и меркантильными соображениями. Страна, разоренная войной, утратившая большую часть своей интеллигенции, имевшая 79, 5 % неграмотного населения остро нуждалась в культурных и технических специалистах, лояльно настроенных и готовых довольствоваться относительно скромными условиями жизни.

При помощи Державной комиссии студентам выплачивалась стипендия в размере 600, затем 400 динариев. Русские студенты были приняты во все высшие учебные заведения: в Белграде, Загребе, Люблянах, Субботице, устроены 3 студенческих общежития. В год наибольшего приема русских студентов на казенное содержание их число составляло 1200 человек. Всего на поддержку русского студенчества было потрачено с 1920-21 по 1931-32 учебные годы не менее 65 млн. динаров (22 млн. $).

Подобную поддержку оказывало и французское правительство, которое взяло на себя оплату русских лекторов, преподающих во французских лицеях национальные предметы русским детям, а также финансово поддержало русскую профессуру, читающую в Сорбонне университетские курсы на русском языке. Были учреждены и правительственные стипендии для русских студентов, обучавшихся во Французской высшей школе. В смету на 1923 г. было внесено 700 тысяч франков на оплату преподавания русских профессоров и учительского персонала в высших и средних учебных заведениях и на выдачу стипендий русским студентам. Этот кредит был утвержден обеими законодательными палатами французского парламента и был продлен в последующие два года. На стипендии из этого фонда уходило 475 тыс. франков для обеспечения 200 студентов. Для назначения правительственных стипендий русским студентам была образована специальная франко-русская комиссия, возглавляемая ректором парижского университета. Из русских историков в состав этой комиссии входил П. Н. Милюков. Общие затраты французской стороны за 10 лет с 1921 по 1931 гг. составили 21, 5 млн. франков (около 20 млн. $). Число русских студентов, успешно окончивших высшее образование во Франции составляло около 2 тыс. человек.

В Болгарии, которая изначально приняла самую большую колонию русских студентов в начале 1920-х гг. (около 3, 5 тыс. человек), правительство и благотворительные организации также не отказывали в поддержке русскому научному сообществу. Каждому студенту было назначено ежемесячное пособие в 300 левов, устроена столовая при доме студентов в Софии, Красный крест помогал обедами. Однако, академическая ситуация сложилась неблагополучно. Только 48 студентов приступили к занятиям, 5% смогли получить интеллектуальную работу. Положение осложнялось отсутствием в Болгарии технических высших учебных заведений, и студенты предпочитали учебе физический труд. Неудивительно, что за 10 лет высшие учебные заведения Болгарии окончили всего 350 русских студентов, а израсходовано на их содержание около 2 млн. франков (1, 8 млн. $). В остальных же странах количество русских студентов, окончивших ВУЗы страны пребывания в течение 10 лет- с 1921 по 1931 гг. было примерно таким же или еще меньше. (США - 352, Бельгия - 250, Германия - 200, Польша - 100 и т.д.).

Помимо поддержки правительств, активное участие в помощи русским студентам и профессуре принимали и различные благотворительные фонды и организации. Наиболее известной организацией был American Committee for education of youth in exite, созданный по инициативе профессора Виттимора, оказывавший финансовую поддержку русским студентам, обучавшимся во Франции, Бельгии, Германии. Так в 1923 г. была оказана поддержка 500 студентам и 15 молодым русским ученым для совершенствования их специальности.

Значительное участие принимали и бельгийские организации. Прежде всего это комитет кардинала Мерсье Аide Belge aux Russes, а также фонд Belge de la jeunesse universitaire russe a l`etranger, во главе которого находились деятели бельгийского финансово-промышленного мира Франки и Катье. Эти организации в течение нескольких лет обеспечивали обучение около 200 русских студентов, выделяя также и единовременные пособия на покупку книг и учебных пособий.

Почти полная зависимость от финансирования иностранными правительственными и частными организациями приводила к очень быстрому сворачиванию деятельности русских научных организаций и центров в случае прекращения финансирования. В периоды "перепадов" финансирования их в определенной мере компенсировали средства Земгора- русской общественной организации земских и городских деятелей, формировавшиеся за счет частных пожертвований русских эмигрантов и иностранных спонсоров.

Однако, первое резкое сокращение финансирования русского студенчества, профессуры, да и вообще русской школы пришлось уже на середину 1920-х гг. В Чехословакии это было связано с осознанием правительственными кругами укрепления советской власти в период нэпа и бесперспективности упований на скорое падение власти большевиков и в соответствии с этим нецелесообразности дальнейшего продолжения "русской акции". 1925 г. стал и первым годом массового окончания выпускниками вузов, и обострения проблемы трудоустройства. В конце 1920-начале 1930-х гг. сокращение помощи русским студентам и профессуре проходит практически повсеместно, и в первую очередь это было связано с разразившимся мировым экономическим кризисом.

Так, летом 1931 г. в Чехословакии было объявлено, что в 1931-32 учебном году правительственные стипендии русским студентам выдаваться не будут. По просьбе русских организаций выплата стипендий была сохранена только для оставшихся 200 студентов. Аналогичная ситуация сложилась и во Франции, когда в 1932 г. было заявлено, что с 1932-33 учебного года новых кредитов русским студентам отпускаться не будет, и будет предоставлена возможность только тем, кто уже получал стипендию довести учение до конца.

Помимо экономических, играли свою роль и политические причины резкого сокращения или полного прекращения финансирования русских научных учреждений, студентов и профессуры за рубежом. Внешнеполитическое признание большинством стран Европы и Америки Советской России привело к охлаждению интереса к русской эмиграции со стороны правительств зарубежных стран. Коммунистические группы и партии в западных странах активно выступали при этом за полное прекращение финансовой поддержки эмиграции как активного контрреволюционного начала по отношению к советскому строю.

Все эти условия предопределили еще одну черту русского научного сообщества за границей: стихийность и нестабильность существования основных научных центров эмиграции. Так, в начале 1920-х гг. резкий отток русских эмигрантов из Константинополя (к 1924 г. их осталось не более 10 тыс.), практически сразу исключил столицу Турции из возможных претендентов на статус русского научного центра. Значительным колебаниям подвергалось и количество русских эмигрантов в Берлине в первой половине 1920-х гг. Так в 1922 г. их было не менее 300 тыс. Однако, уже в следующем году экономический кризис и резкое вздорожание жизни привели к массовому оттоку русских эмигрантов в другие страны, и прежде всего, во Францию. После окончания "русской акции" в определенной мере такой же отток ожидал и Прагу.

Иностранная финансовая помощь представителям русского научного сообщества, в том числе и историко-научной части, способствовала специфическому отличию центров его сосредоточения от общеэмигрантских. Так, если для политической эмиграции важнейшим центром был Париж, литературной- Берлин, то для научной и исторической, особенно до начала 1930-х гг., несомненно, Прага.

Одними из главнейших особенностей русской научной эмиграции стали: внутренняя самоорганизация русского научного сообщества через профессиональные объединения- академические группы, попытка воссоздания практически всех элементов системы образования- низшего, среднего, высшего звена, воспроизводства научных кадров, в том числе и исторических, а также сопутствующей инфраструктуры в виде библиотек, музеев, архивов.

С первых лет эмиграции русские ученые пришли к необходимости создания собственных обществ, получивших название русских академических групп. Первые группы возникли практически одновременно в 1920 г. в Париже и в Белграде. К 1924 г. имелось 14 групп. В некоторых из них насчитывалось до 100 членов. В 1921 г. все академические группы объединились и образовали "Союз академических организаций за границей". Для координации его деятельности специально собирались съезды делегатов академических групп. В 1921 г. в Праге состоялся первый учредительный съезд, на втором (1922) и третьем (1924) обсуждались текущие проблемы деятельности союза. Начиная с третьего съезда проходило чтение научных докладов, что являлось показателем того, что русская наука за рубежом живет и развивается. Четвертый состоялся в Белграде в 1928 г. и пятый- в Софии, в 1930 г. Основной функцией академических групп было сохранение единства русского научного сообщества, в том числе и исторического, а также недопущения денационализации ученых.