СРЕДА, 31 ОКТЯБРЯ, когда Эмиль раздобыл настоящую лошадь и
смертельно напугал не только фру Петрель, но и весь Виммербю Каждый год в последний день октября в Виммербю бывала ярмарка. И вэтот день с утра до ночи в городке царило необычайное оживление. Всекрестьяне из Лённеберги и других деревень округа съезжались сюда - ктопродать быка, кто купить телку, кто поменять лошадь, а кто простопотолкаться в толпе - людей посмотреть и себя показать. Девицы искалисебе женихов, молодые люди - невест, некоторые приезжали в Виммербю лишьдля того, чтобы поесть конфет, поплясать, подраться, повеселиться. Однимсловом, кто зачем. Как-то раз мама Эмиля спросила Лину: может ли она перечислить всепраздники в году? - Конечно, - ответила Лина.- Рождество, Пасха и ярмарка в Виммербю! Теперь-то ты понимаешь, почему 31 октября в Виммербю съезжалось такмного народу? Часов в пять утра, когда на дворе была еще темень, хоть глаз выколи,Альфред выкатил из сарая большую коляску, запряг лошадей, и все жителиКатхульта отправились в путь. И папа, и мама, и Альфред, и Лина, исестренка Ида, и сам Эмиль. Дома оставалась только Крюсе-Майя приглядетьза скотиной. - Бедная Крюсе-Майя, тебе небось тоже хочется на ярмарку? - спросилее Альфред. Он, как известно, был добрый малый. - Вот еще! - возмутилась старуха. - Я пока с ума не сошла. Говорят,сегодня на землю упадет большая комета, а я хочу умереть у себя дома, вЛённеберге, а не Бог знает где! Ты, наверно, и понятия не имеешь, что это за штука - комета? Да и ясама толком не знаю, но, кажется, это обломок бывшей звезды, которыйкуда-то летит в космосе. Все жители Смоланда до ужаса боялись, чтокакая-нибудь заблудшая комета ни с того ни с сего врежется в нашу Землю,разобьет ее вдребезги и на этом кончится жизнь. Об этом было многовсяких разговоров. Даже в местной газетенке писали, что, по полученнымсведениям, комету ждут 31 октября. - Надо же, чтоб эта комета прилетела как раз в день ярмарки вВиммербю! - с досадой сказала Лина.- Будем надеяться, что она заявитсятолько к вечеру и мы успеем повеселиться и купить что надо! Она счастливо улыбалась и все подталкивала локтем Альфреда, которыйсидел рядом с ней на заднем сиденье коляски. Видно, Лина много чегождала от этого дня. На переднем сиденье расположились мама Эмиля с сестренкой Идой наколенях и папа Эмиля с Эмилем на коленях. А теперь догадайся, кто держалвожжи? Ну конечно, Эмиль! Я забыла сказать, что правил Эмиль, какнастоящий возница. Альфред, отличный конюх, научил его всем премудростямобхождения с лошадьми, и Эмиль оказался таким способным учеником, чтобыстро превзошел своего учителя. И вот теперь Эмиль, сидя на коленях у папы, лихо правил паройзапряженных в коляску коней, а править парой - дело не простое! Да, этотмальчик умел держать вожжи в руках! Всю ночь напролет лил дождь. Густая мгла черной пеленой нависла надЛённебергой. Да что там над Лённебергой, над всем Смоландом! Небо наддеревьями еще не посветлело, и лес темной сырой стеной стоял по обестороны дороги, по которой они катили на ярмарку. Все обитателиКатхульта были в прекрасном настроении, и обе лошади, Маркус и Юлан,неслись такой размашистой рысью, что фонтаны брызг из-под колесвздымались выше головы сидевших в коляске. Правда, Юлан была не очень-то рада поездке в Виммербю, она была стараи дряхла и охотнее всего стояла бы сейчас в конюшне на хуторе. Эмильдавно уже приставал к папе, чтобы тот купил нового коня, под статьМаркусу, и вот сегодня эта покупка могла состояться - ведь они ехали наярмарку! Во всяком случае, Эмиль на это надеялся. - Ты небось думаешь, что у нас денег куры не клюют, - сказал емупапа.- Нет, старушке Юлан придется еще поскрипеть годика два-три, никудане денешься. И старушка Юлан скрипела из последних сил. Она бойко трусила вниз посклону холма, и Эмиль, который очень любил старую клячу, запел, чтобы ееподбодрить, песенку, которая Юлан очень нравилась: Тук-тук, Тук-тук-тук! Тут копыт раздался стук. Мчатся кони, скачут кони, И никто их не догонит! Наконец они приехали в Виммербю. Было еще рано, и коляску удалосьпоставить совсем недалеко от сенного базара, где продавали всякуюживность. Потом все разошлись по своим делам. Мама Эмиля, взяв за рукусестренку Иду, отправилась покупать новую синюю тетрадку, а заоднопродать яйца и шерсть, которые она привезла с собой из дома. Лине тут жезахотелось пойти с Альфредом в кондитерскую пить кофе, и, как Альфред нисопротивлялся, она своего добилась. А Альфреду куда больше хотелосьотправиться вместе с Эмилем и его папой на сенной базар. Вот ты, наверно, ни разу не был на ярмарке в Виммербю и не знаешь,как выглядит в такой день сенной базар. А ведь это там продают ипокупают коров и лошадей. Когда папа с Эмилем еще только подходили ксенному базару, им уже издали было видно, что торговля в полном разгаре.Эмиль так и рвался в самую гущу толпы, а папа не спеша двинулся за ним,хоть и не собирался ничего покупать. Он хотел только поглядеть, кто чтопродает, да, может, прицениться, если что приглянется. - Не забудьте, - крикнула им вдогонку мама Эмиля,- ровно в полдень мыприглашены на обед к фру Петрель! Не забудьте! Не прошло и пяти минут, как Эмиль увидел коня, от которого не моготорвать глаз. Вот это был конь так конь! У Эмиля даже дух захватило исердце забилось, как пойманная птичка. Каурая кобыла-трехлетка. Онастояла у коновязи и так ласково глядела на Эмиля, словно только о том имечтала, чтобы он ее купил. И Эмиль захотел ее купить, так захотел, какеще не хотел ничего в жизни! Он оглянулся, ища глазами отца, чтобысхватить его за руку, начать просить, ныть, канючить - одним словом,найти способ уговорить его купить эту лошадь. Но вот невезенье! Отец каксквозь землю провалился. Он словно растворился в толпе крестьян, которыегромко спорили, уговаривали друг друга, торговались и кричали, оглаживаялошадей и коров. А те топтались на месте, били копытами землю, ржали,мычали. "Вот всегда так! - с горечью подумал Эмиль. - Какой смысл его брать ссобой! Не успеешь отвернуться, как его и след простыл". А времени ждать не было. Каурая красавица уже приглянулась одномусолидному торговцу лошадьми из Молила. - Сколько просишь? - спросил Эмиль у хозяина лошади, невзрачногомужичонки из Туны. - Триста крон, - ответил тот. У Эмиля даже заныло в животе, когда он услышал эту цену. Вырвать упапы триста крон - такая же безнадежная затея, как высечь их из скалы. "Попытка - не пытка!" - подумал все же Эмиль. Ты ведь знаешь, какойон был упорный. Во всей Лённеберге, да что Лённеберге, во всем Смоландевторого такого не сыскать. И Эмиль, не мешкая, ринулся в самую толчею,надеясь найти отца. Он рыскал в толпе, вне себя от волнения, бросался ток одному крестьянину, то к другому, когда спина издали казалась емупохожей на спину отца. Но всякий раз он ошибался: на него удивленноглядели чужие люди. Эмиль был в отчаянии. Но не подумай, пожалуйста, что он пал духом исдался. Ничего подобного! Наоборот! Посреди рыночной площади была врыта высоченная мачта с флагом. В одинмиг Эмиль взобрался на нее, под самый флаг, чтобы его все видели, изаорал во все горло: - Эй, люди! Поглядите на меня! У меня пропал отец! Сверху Эмилю быловидно, что его крик услышали - словно волна пробежала по толпе. Кто-тоопрометью бросился к мачте, и, представь себе, это был не кто иной, какпапа Эмиля. Антон Свенсон стряхнул своего сына с верхушки мачты, как стряхиваютяблоко с яблони, и вцепился пальцами ему в ухо. - Куда ты подевался, негодник! - кричал он в ярости. - Куда ты менятянешь? Но Эмилю сейчас было не до ответов. - Бежим! - тянул он за руку папу.- Там лошадь, которую ты обязательнодолжен увидеть... Бежим скорей! Но когда папа Эмиля увидел наконец каурую кобылу, она оказалась ужепроданной! Можешь себе представить, какой это был удар! Эмиль и его папаподбежали к каурой кобыле как раз в тот момент, когда торговец лошадьмииз Молила, раскрыв бумажник, извлек оттуда три стокроновые бумажки исунул их в заскорузлую ладонь крестьянина из Туны. И вот тут Эмиль заплакал. - Это смирная лошадь? - спросил торговец лошадьми. - Еще бы не смирная, - ответил крестьянин из Туны, но при этом онкак-то уж очень упорно отводил глаза в сторону, словно думал о чем-тодругом. - Судя по ее виду, она голодна, - сказал торговец лошадьми. - Надо бызадать ей корму перед дальней дорогой. А Эмиль стоял неподалеку и так горько плакал, что папе стало егожалко. - Брось, Эмиль, не плачь, - сказал он и решительно тряхнул головой. -Пошли отсюда. Я куплю тебе карамелек, и наплевать на все. Он взял Эмиля за руку, повел его к рядам, где какие-то тетки продава-ли самодельные конфеты, и купил ему на целых десять эре длинных полоса-тых карамелек. Тут он повстречал знакомого крестьянина, разговорился сним и про все забыл. А Эмиль, с глазами, полными слез, стоял рядом,сосал полосатую карамельку и думал о лошади. И вдруг он увидел Альфреда.Рядом с ним важно выступала Лина. Ну и несчастный же вид был у бедногоАльфреда! И не удивительно! Шутка сказать, Лина семнадцать раз провелаего мимо ювелирного магазина и всякий раз упрашивала купить ей колечкона помолвку. - Если бы я не уперся как бык, она бы меня окрутила,- хвастался потомАльфред, очень довольный собой. А как он обрадовался, когда встретился сЭмилем, который тут же, с места в карьер, рассказал ему о прекраснойкаурой кобыле! Они стояли вместе и вздыхали от горя, что этой лошадиникогда не бывать в Катхульте. Потом Альфред купил у гончара, которыйпродавал на ярмарке всякие фигурки, глиняную кукушку и подарил ее Эмилю. - Это тебе от меня подарок, - сказал он, и у Эмиля немного отлегло отсердца. - Пожалуйста, ты можешь дарить что хочешь и кому хочешь, - сухосказала Лина.- Да, кстати, а где же комета? Разве ей не пора ужепоявиться? Но никакой кометы не было и в помине. Часы на площади пробилидвенадцать раз. Видно, еще не пришло ее время. Альфред и Лина отправились проведать Маркуса и Юлан, а заодно иперекусить. Корзинка с едой, которую они привезли с собой из дому,стояла в коляске. По правде говоря, Эмиль охотнее всего пошел бы с ними,но он вспомнил, что должен быть с мамой и папой на обеде у фру Петрель. Эмиль огляделся по сторонам, но папы не увидел. Хочешь верь, хочешьнет, но папа опять как сквозь землю провалился. Он словно растворился вразноцветной толпе крестьян, торговок сладостями, гончаров, пряничников,жестянщиков, продавцов воздушных шаров, карманных воришек и прочегорыночного люда. - Ну что у него за привычка такая - вечно куда-то пропадать, - ворчалЭмиль. - Вот поеду в другой раз в город, оставлю его дома, пустьподумает, как себя вести. Но на этот раз, оставшись один, Эмиль не растерялся. В Виммербю онуже не раз бывал, город, в общем-то, знал и представлял себе, где живетфру Петрель. Ее маленький, беленький домик с застекленной терраской сто-ял где-то неподалеку от Большой улицы. "Я его быстро найду!" - подумал Эмиль. Фру Петрель была одной изсамых важных дам в городе, и было не совсем ясно, как она снизошла доскромных жителей хутора Катхульта. Откровенно говоря, я не думаю, чтоона пригласила к себе на обед Свенсонов только потому, что мама Эмилявсегда приносила с собой в подарок фру Петрель прекрасную домашнююколбасу. Трудно себе представить, что фру Петрель была так уж охоча до колбасы,дело, скорее, заключалось в том, что всякий раз, когда Свенсоныустраивали в Катхульте деревенские пиры, они непременно приглашали ксебе эту почтенную даму из города Виммербю, и уж там, на хуторе, онавсласть наедалась и колбасы, и студня, и жареной телятины, и всякихдругих деревенских блюд. "Но ведь неприлично всегда ездить к ним в гости, - рассуждала фруПетрель, - и никогда не звать их к себе. Должна же быть справедливость! Поэтому она и выбрала ярмарочныйдень, когда все смоландские крестьяне приезжают в город, и пригласиласемью Свенсонов к себе на обед к двенадцати часам дня. Она собираласьугостить их рыбным пудингом и черничным киселем. Сама же фру Петрель водиннадцать часов с удовольствием съела изрядную порцию холодной теляти-ны и большой кусок марципанового торта, так что рыбный пудинг ей ужеесть не хотелось. Да и как бы это выглядело, если б хозяйка дома спрожорливостью накинулась на блюдо, которым угощала гостей. Нельзя жебыть такой негостеприимной! Папа Эмиля, мама Эмиля и сестренка Ида уже сидели за накрытым столомна террасе, а Эмиля всё не было. - Ну что за мальчишка! Опять куда-то пропал. Его искать, что иголку всене, - сказал папа Эмиля. Мама Эмиля решила все же немедленно пойти на рыночную площадь искатьЭмиля, хотя папа Эмиля уверял, что он прямо с ног сбился в поисках сынаи все без толку. Но тут фру Петрель сказала: - Кто хоть немного знает вашего Эмиля, тот может не сомневаться, чтоон сам найдет сюда дорогу. И фру Петрель оказалась права. В эту минуту Эмиль как раз подошел кдому фру Петрель. Но тут произошла одна история, которая, как ты ужесообразил, его задержала. Напротив дома фру Петрель стоял дом бургомистра. Это был оченькрасивый дом, окруженный фруктовым садом. И вот в этом саду междуяблонями ходил на высоченных ходулях мальчик. Звали его Готтфрид, и былон сыном бургомистра. Готтфрид загляделся на Эмиля, потерял равновесие итут же нырнул вниз головой в сиреневый куст. Если ты хоть раз в жизниходил на ходулях, то тебе не надо объяснять, как важно при этомудерживать равновесие, потому что ходули - очень длинные жерди, ккоторым на большой высоте от земли прибиты дощечки для ног, - весьманеустойчивы. Готтфрид тут же поднялся, высунул голову из куста и снова какзачарованный уставился на Эмиля. Когда случайно встречаются двоемальчишек, сделанных, как говорится, из одного теста, у них прямо глазаразгораются. Готтфрид и Эмиль глядели друг на друга и молча улыбались. - Отличная кепочка,- сказал наконец Готтфрид. - Дашь поносить? - Ага, - ответил Эмиль. - А ты дашь походить на ходулях? Обмен пришелся обоим по душе. - Только вряд ли ты сможешь на них ходить, - предупредил Готтфрид. -Это надо уметь! - Что? - воскликнул Эмиль. - Сейчас увидишь! Готтфрид и не думал, что Эмиль такой решительный. В мгновение ока онвскочил на ходули и, представь себе, побежал, ловко лавируя междудеревьями. О том, что он должен явиться на обед к фру Петрель, Эмиль совершеннозабыл. А на застекленной террасе ее дома родители Эмиля и сестренка Ида темвременем быстро расправились с рыбным пудингом. На столе появиласьмиска, до краев наполненная черничным киселем. - Кушайте на здоровье, - сказала фру Петрель. - Я вижу, на аппетит выпожаловаться не можете! А сама она, как ты знаешь, была уже сыта и не только к пудингу, но ик киселю даже не притронулась. Зато болтала она без умолку. И, ужконечно, все об одном - о комете! - Какой ужас! - сказала она. - Вот прилетит комета, и наша Земляпогибнет. - Да, кто знает, может, этот черничный кисель - последнее, что намдоведется съесть в этой жизни, - сказала мама. Тут папа Эмиля торопливопротянул свою тарелку. - Пожалуйста, подлейте мне еще киселя, - попросил он фру Петрель.- Навсякий случай, про запас. Но прежде чем фру Петрель успела выполнить его просьбу, произошлонечто страшное. Раздался звон, потом крик, что-то огромное влетело череззастекленную раму террасы и плюхнулось на стол. Весь пол был засыпаносколками, а стены забрызганы киселем. - Комета! - не своим голосом завопила фру Петрель и, потерявсознание, упала со стула. Но это была не комета, а просто Эмиль, который, потеряв равновесие находулях, как пушечное ядро влетел на террасу головой вперед и угодилпрямо в миску с киселем - брызги так и полетели во все стороны. Ах, что тут началось! И не расскажешь! Мама Эмиля кричала, папа Эмилястоял красный как рак, а сестренка Ида рыдала. Только фру Петрельсохраняла спокойствие - она ведь лежала на полу без сознания. - Скорей на кухню за холодной водой! - скомандовал папа Эмиля.- Ейнадо смочить лоб. Мама со всех ног бросилась на кухню, а папа побежал за ней с криком,что нельзя терять ни секунды. Тем временем Эмиль кое-как вытащил голову из миски - лицо его быловсе синее от киселя. - Почему ты всегда так жадно ешь? - спросила сестренка Ида. Эмиль не ответил на этот вопрос, он думал о другом. - Готтфрид прав, - сказал он со вздохом. - На ходулях нельзяперепрыгнуть через забор. Я сам это доказал. Но тут он увидел, что фру Петрель лежит на полу без сознания, иисполнился к ней жалости. - Почему не несут воды! - возмутился он. - Нельзя терять ни минуты! Недолго думая Эмиль схватил со стола миску и вылил весь оставшийсякисель фру Петрель на голову. И хочешь верь, хочешь нет, но это помогло! - Ой! - воскликнула фру Петрель и вмиг встала на ноги. Теперь всем ясно, что надо всегда варить побольше киселя на случай,если кто-нибудь упадет в обморок. - Я ее уже вылечил, - гордо заявил Эмиль, когда его папа и мама скувшином в руке вбежали на террасу. Но папа мрачно поглядел на Эмиля исказал: - Боюсь, еще кого-то придется полечить, как только мы вернемся домой.В сарае! У фру Петрель кружилась голова, а лицо ее было синим от черничногокиселя, как, впрочем, и лицо Эмиля. Мама Эмиля, со свойственной ейрешительностью, быстро уложила фру Петрель на диван и, схватив первуюпопавшуюся щетку, взялась за дело. - Тут необходимо убрать, - все твердила она, скребя щеткой сперва фруПетрель, потом Эмиля, а потом и пол террасы. Вскоре от черничного киселя нигде не осталось и следа, разве чточуть-чуть в левом ухе Эмиля. Мама вымела осколки стекла, а папа сбегалза стекольщиком, и он тут же вставил новые стекла. Эмиль хотел быловзяться ему помогать, но папа его и близко к стеклу не подпустил. - Чтобы духа твоего тут не было! - заявил папа. - Исчезни и непоявляйся, пока мы не поедем домой. Эмиль ничего не имел против того, чтобы исчезнуть. Ему очень хотелосьпоближе познакомиться с Готтфридом. Но он был голоден. Ведь он целыйдень ничего не ел, не считая того глотка киселя, который ему пришлосьпроглотить, когда он угодил головой в миску. - У вас в доме есть какая-нибудь еда? - спросил он Готтфрида, которыйвсе еще стоял у забора бургомистерского сада. - Еще бы! - воскликнул Готтфрид. - Сегодня папе исполнилось 50 лет, иу нас будут гости. Целый день на кухне готовили. - Отлично! - обрадовался Эмиль.- Я готов перепробовать все блюда,чтобы сказать, где недосол! Готтфрид тут же отправился на кухню и вернулся с тарелкой, полнойвсяких вкусных вещей - тут была и колбаса, и биточки, и маленькиепирожки. Мальчики стояли друг против друга по обе стороны забора иуплетали все это с отменным аппетитом. Эмиль не мог нарадоваться насвоего нового друга, он был наверху блаженства. - А вечером у нас будет фейерверк, - сказал Готтфрид, дожевываяпирожок. - Да еще какой! Такого большого никогда и не бывало в Виммербю. Эмилю за всю его жизнь еще ни разу не довелось повидать фейерверк -такого безумства никто не позволял себе в Лённеберге,- и ему стало оченьгрустно, что он не увидит гигантского фейерверка - ведь родителиотправятся домой еще засветло. Эмиль вздохнул. Нет, день ярмарки оказался для него весьма печальным.Лошади не купили, фейерверка он не увидит. Только одни огорчения, да ещедома его ожидает сарай. Удачно съездил, ничего не скажешь! Эмиль мрачно попрощался с Готтфридом и отправился искать Альфреда,своего друга и утешителя в тяжелые минуты. Но где теперь найдешь Альфреда? Везде полным-полно народу - тут иместные жители, и крестьяне, приехавшие на ярмарку. Разыскать в этойтолчее Альфреда нелегко, но Эмиль, как ты знаешь, не из тех, ктосдается. Поэтому он упорно кружил по городку, правда не отказывая себепри этом в удовольствии иногда пошалить. Но эти шалости никогда не былиописаны в синей тетради - ведь про них никто не знал, и мы не узнаем.Короче говоря, Альфреда он так и не нашел. В октябре рано темнеет. Сгущались сумерки, и крестьяне, приехавшие наярмарку, начали понемногу разъезжаться. Казалось бы, и жителям Виммербюпора было разойтись по домам. Ничуть не бывало. Все они явно хотели ещеповеселиться: смеяться, кричать и гулять. Да оно и понятно! Ведь что этоза день! День ярмарки, день рождения бургомистра, а может, вообщепоследний день жизни на Земле, если комета и в самом деле появится. Сампонимаешь, с каким увлечением жители Виммербю бродили в сумерках поулицам, ожидая, сами не зная чего - то ли праздника, то ли катастрофы.Люди и веселились, и боялись, они шумели и суетились больше обычного.Все высыпали на улицу, а в домах было тихо и пусто, там остались однитолько кошки и кое-где еще, может, старушки с маленькими детьми на руках. Если тебе доводилось болтаться без дела в таком вот маленькомгородишке, как Виммербю, да еще в день ярмарки, ты знаешь, как веселобродить по узким, мощенным булыжником улочкам и глядеть в окна домишекна бабушек, внуков и кошек, а то и прокрадываться через приоткрытыеворота в чужие темные дворы, где крестьяне оставляли на день свои телегии теперь, перед тем как запрягать и ехать домой, пьют впопыхах пивопрямо из бутылок. Эмилю очень нравилось так вот шататься. Он быстро забыл про своедурное настроение, да и знал, что рано или поздно все равно найдетАльфреда. Конечно, он продолжал его искать, но сперва нашел при этомвовсе не его... Шагая по темному переулочку, он услышал, что в одном из дворов,окруженных высоким забором, происходит что-то невообразимое: оттудадоносились истошные крики и ржание лошади. Эмиль тут же юркнул в ворота,чтобы поглядеть, что там делается. И то, что он увидел, странным образомвселило в него надежду: во дворе была кузница, и в отсвете пламени онузнал "свою" лошадь. Да-да, ту самую трехлетнюю каурую лошадку, котораяутром так ему полюбилась. Вокруг нее толпились парни, и все они кричалии ругались. А знаешь, почему они сердились? Потому что лошадка никак недавала себя подковать. Как только кузнец пытался поднять ей ногу, онаначинала так рьяно ржать и лягаться, что парни, взявшиеся помочь, тут жеотскакивали в сторону. Кузнец в растерянности чесал затылок. - Много лошадей подковал я на своем веку, - сказал он, - но такойеще не встречал. Может, ты не знаешь, кто такой кузнец? Это человек, которыйподковывает лошадей, потому что лошадям, как и тебе, нужны ботинки, нето они повредят себе копыта, начнут спотыкаться и хромать. Но у них,конечно, не такие ботинки, как у тебя, а особым образом изогнутыежелезки, которые кузнец прибивает им прямо к копытам. Эти гнутые железкиназываются подковами. Вспомни, может, ты когда-нибудь и видал подкову? Но каурая лошадка явно решила, что подковы ей ни к чему. Пока никтоне касался ее задней ноги, она стояла тихо и смирно, но как толькокузнец подходил к ней и дотрагивался до нее, она снова начиналалягаться. И хотя ее старались удержать с полдюжины крепких ребят, онамгновенно освобождала ногу, а все в страхе разлетались в разные стороны.Торговец, купивший эту лошадь, злился все больше и больше. - Сейчас сам сделаю! - крикнул он в гневе и схватил ее своимиогромными ручищами за заднюю ногу, но она так брыкнулась, что он тут жеочутился в лохани с дождевой водой. - Вот так и будет, - сказал один из парней. - Поверьте, эту лошадьподковать не удастся. У нас в Туне уже раз двадцать пробовали, но ничегоне получилось. Тут торговец понял, что его надули, и разозлился пуще прежнего. - Пусть эту лошадь берет кто хочет! - закричал он. - Глаза б мои нанее не глядели! И кто же тут объявился? Ну конечно, Эмиль. - Я могу ее взять, - сказал он. Торговец только расхохотался в ответ: - Ты, карапуз? Он ведь и не думал отдавать лошадь, а сказал это так, в сердцах, нораз столько народу слышало его слова, ему теперь надо было достойновыйти из положения. Поэтому он заявил: - Что ж, получишь лошадь, если будешь ее держать, пока мы ее подкуем. И все расхохотались над этой шуткой - ведь они сами пробовали ееудержать и убедились, что эту лошадь подковать невозможно. Но не думай, что Эмиль был дурачком. Он ведь очень много знал пролошадей, и когда каурая лошадка ржала и брыкалась, едва к нейприкасались, Эмиль подумал: "Она ведет себя точь-в-точь как Лина, когдаей щекотно". Так оно и было, но никто, кроме Эмиля, этого не понял. Лошадь этапросто не выносила щекотки. Поэтому стоило до нее дотронуться, как онабрыкалась и ржала. Ведь и Лина прыгала и хохотала до упаду, едва к нейприкасались... Ну, сам знаешь, что значит бояться щекотки! Эмиль смело подошел к лошади и обхватил ее морду своими маленькими,но сильными руками. - Послушай-ка, - сказал он, - я хочу тебя подковать, а ты небрыкайся. Обещаю тебе, что не будет щекотно. И знаешь, что Эмиль сделал? Он ловким движением взял лошадь за копытои приподнял ее заднюю ногу. А лошадь стояла как ни в чем не бывало,только голову повернула, словно хотела поглядеть, что это он собралсяделать с ее ногой. Я тебе объясню, в чем тут штука: копыто у лошади так женечувствительно к щекотке, как у тебя, скажем, ногти, а потому, сампонимаешь, брыкаться и ржать ей было незачем. - Будь добр, - сказал Эмиль, обращаясь к кузнецу, - подкуй ее, ядержу. Все так и ахнули. А Эмиль, словно не замечая всеобщего восхищения,помог кузнецу подковать все четыре ноги. Когда с этим было покончено, торговец помрачнел. Он помнил, чтообещал, но не собирался выполнять своего обещания. Он достал бумажник,вынул из него бумажку в пять крон и протянул ее Эмилю. - Этого хватит? - спросил он. Но тут стоящие вокруг крестьяневозмутились, они считали, что от своего слова нельзя отказываться. - Так ты не отделаешься, и не надейся! - кричали они. - Отдаймальчишке лошадь, ты же обещал! Торговец решил, что лучше уступить. Он был богат, все это знали, и несдержать своего слова на глазах у людей ему было стыдно. - Ладно, не обеднею я из-за этих трехсот крон, - сказал он и махнулрукой. - Бери эту злосчастную лошадь, и чтоб духа твоего тут не было! Представляешь, как обрадовался Эмиль! Он вскочил на свою лошадь ивыехал за ворота с важным видом, будто генерал. Все его поздравляли, акузнец сказал: - Вот какие дела случаются на ярмарке в Виммербю! Эмиль скакал верхом, сияя от счастья и гордости, и люди расступались,а на Большой улице, где было больше всего народу, он встретил Альфреда. Альфред, увидев Эмиля, застыл на месте, он глазам своим не поверил. - Что это? - воскликнул он. - Чья эта лошадь? - Моя, - скромно сказал Эмиль. - Ее зовут Лукас, и она так же боитсящекотки, как Лина. Тут к Альфреду подбежала Лина и схватила его за руку. - Нам надо ехать, - сказала она. - Хозяин уже запрягает. Да, веселью настал конец, всем обитателям хутора Катхульт пора быловозвращаться домой. Но Эмиль обязательно хотел показать Готтфриду своюлошадь. - Скажи папе, что я вернусь через пять минут! - крикнул он и повернуллошадь. Громко цокая копытами, она поскакала в сторону бургомистерскогосада. Октябрьская темень окутала дом и сад бургомистра, но все окна былиярко освещены, и оттуда доносились смех и голоса. Праздник был в полномразгаре. Готтфрид играл в саду. Званые вечера он не любил - куда интереснееходить на ходулях. Но когда он увидел Эмиля верхом на лошади, он опятьупал в сиреневый куст. - Чья это лошадь? - спросил он, тут же высунув голову из куста. - Моя, - ответил Эмиль. - Это моя лошадь. Сперва Готтфрид никак не мог в это поверить, но, когда в конце концовпонял, что это правда, он прямо обезумел. Разве он не просил у папы лошади? Ведь каждый день с утра до вечерапросил, и всякий раз папа ему отвечал: "Ты еще слишком мал. Ни у одногомальчика твоего возраста нет своей лошади!" Оказывается, это ложь, ложь! Вот папа увидит Эмиля и сам в этомубедится! Если, конечно, у него есть глаза и если он согласится выйти издому, чтобы поглядеть. А он, как назло, сидит сейчас за столом и пирует, сидит средидураков, которым только и дела что есть, пить да произносить речи. - Нет, я не смогу вытащить его из-за стола, - мрачно сказал Готтфрид,и глаза его наполнились слезами. Эмилю стало жаль Готтфрида - его друг готов был расплакаться. Что ж,раз бургомистр не может выйти посмотреть на лошадь, лошадь сама придет кбургомистру. Это проще простого - подняться по ступенькам крыльца, войтив дверь, миновать прихожую и очутиться в столовой. Если тебе довелось когда-нибудь побывать на пиру, на котором вдругпоявляется лошадь, то ты знаешь, что гости в таких случаях так и ахают,будто они никогда в жизни не видели лошади. Так повели себя гости и на пиру у бургомистра. Но больше всех былпоражен сам бургомистр. Он так и подпрыгнул от неожиданности и подавилсякуском мяса. Поэтому он ничего не ответил, когда Готтфрид крикнул: - Ну что, теперь убедился? А еще говорил, что ни у одного мальчика насвете нет своей лошади! Но, оправившись от первого шока, гости очень обрадовались, что на пирпришла лошадь. Да оно и понятно - ведь лошади такие чудные животные. Всетак и норовили погладить Лукаса. А Эмиль сидел у него на спине исчастливо улыбался. Пусть все гладят его лошадь, он не против. Но тут из-за стола встал старый майор - ему захотелось показать, чтоон большой знаток лошадей. Он решил ущипнуть Лукаса за заднюю ногу - онведь не знал, что Лукас боится щекотки! Бургомистру удалось наконец кое-как справиться с мясом, и он ужесобирался что-то ответить Готтфриду, но как раз в это мгновение майорущипнул Лукаса. Копыта мелькнули в воздухе и опустились на маленькийсервировальный столик, на котором стоял огромный торт со взбитымисливками. Столик опрокинулся, а торт полетел через всю комнату и - шлеп!-угодил прямо в лицо бургомистру. - Б-л-у-р-п... - послышалось из-под сливок. И все начали хохотать. Они, видно, просто не знали, что еще имделать. Не смеялась только жена бургомистра. Видно, она боялась, вдруг он, бедняга, не увидит, что происходит напиру в честь его дня рождения. Но тут Эмиль вспомнил, что ему пора возвращаться домой, в Лённебергу,и поскакал во двор. Готтфрид помчался за ним- ведь с папой, вымазаннымсливками, все равно не поговоришь, да к тому же он был просто не в силахрасстаться с Лукасом. Эмиль ждал его у калитки, чтобы попрощаться. - Какой ты счастливый! - сказал Готтфрид и в последний раз потрепалЛукаса по шее. - Это уж точно, - сказал Эмиль. Готтфрид вздохнул. - Зато у нас будет фейерверк, - тут же добавил он, чтобы хоть немногосебя утешить. - Вот он! Он указал Эмилю на стол в сиреневой беседке, где все былоприготовлено для фейерверка, и у Эмиля оборвалось сердце. Конечно, емунадо торопиться, но ведь он в жизни не видал фейерверка! - Давай запустим хоть одну ракету? - предложил он. - Я проверю,хватает ли там пороха. Готтфрид нерешительно взял пакетик со стола. - Только вот эту, самую маленькую, - сказал он. Эмиль кивнул и слез с лошади. - Да, только вот эту. Дай спичку! Готтфрид дал ему спичку. И - пах, пах! - маленький сверкающий дискполетел в небо, стал кружиться и кувыркаться. О да, сомнений быть немогло, пороха там было достаточно. А когда диск вволю накрутился, онпрыгнул назад, на стол в саду, к остальным ракетам. Я думаю, ему нехотелось оставаться одному. Но этого не заметил ни Эмиль, ни Готтфрид,потому что они услышали, что их кто-то громко окликает. Это былбургомистр, который выбежал на крыльцо, чтобы с ними поговорить. Он ужестер с лица почти все сливки, только уши еще белели в октябрьскойтемноте. А по улицам Виммербю все еще ходили люди, смеялись,,болтали и крича-ли и по-прежнему не знали, чего они ждут - праздника или беды. И вот тут-то и началось! Началось нечто ужасное, то самое, что всетак долго ожидали с тайным страхом. По небу, как раз над крышей домабургомистра, вдруг заполыхали, затрещали разноцветные извивающиесяогненные змеи: воздух засверкал и раскалился, как уголья в печке,клокочущее пламя заметалось по всему небосводу. Раздался оглушительныйгрохот, и все жители Виммербю окаменели в предчувствии катастрофы. - Комета! - послышались надрывные крики. - Мы погибли! Поднялся истошный вой и плач. Горожане думали, что настал ихпоследний час. И кто их осудит? Они с перепугу голосили, метались поулицам, а самые слабонервные даже падали в обморок. Только фру Петрельневозмутимо сидела на своей застекленной террасе и с интересом смотрелана полыхающее небо. - Я больше не верю ни в какую комету, - сказала она кошке. - Бьюсь обзаклад - это работа Эмиля. И фру Петрель, как ты и сам догадался, словно в воду глядела.Конечно, это Эмиль, запустив свою петарду, расцветил небо разноцветнымиогненными всполохами. Хорошо что бургомистр как раз в этот моментслучайно выбежал из дому, а то бы он так и не увидел фейерверка в своючесть. Он стоял задрав голову, а кругом все трещало и сверкало, ибургомистр все время опасался, что какая-нибудь яркая звездочка, того игляди, опалит ему волосы. Эмиль и Готтфрид решили, что бургомистр ненарадуется этому зрелищу - так он крякал. Правда, когда дымящаясяоболочка петарды угодила ему за пазуху, он явно рассердился. А то чегобы он завопил и бросился к бочке с водой? Почему бы он стал совать рукув бочку? Бургомистр, видно, не знал, что с петардами так не поступают, что вводе они тут же гаснут, не доставив никому никакой радости. Жаль, что онтакой недогадливый. - Зато настоящий фейерверк увидел, - сказал Эмиль, лежа рядом сГоттфридом за дровяным сараем. Они отлично понимали, что пока им лучше никому на глаза непоказываться. - Это точно, - подтвердил Готтфрид. - Фейерверк ты увидел. Они молча лежали и ждали. А ждать им, собственно, было нечего. Аможет, просто выжидали, пока бургомистр перестанет метаться по саду,словно огромный разъяренный шмель. Когда полчаса спустя жители Катхульта ехали домой, все шипящие змеи ираскаленные шары давно уже погасли. Только настоящие тихие звездымерцали в небе. Темной лентой лежала перед ними дорога, по бокам еечернел лес. Эмиль скакал впереди на своем коне и чувствовал себяпо-настоящему счастливым. Он громко пел: Едем, едем мы домой! Конь каурый подо мной! Ты скачи, скачи, мой коник, Пусть никто нас не догонит! А папа сидел на переднем сиденье коляски и правил Маркусом и старойЮлан. Он был очень доволен своим сыном. Правда, Эмиль чуть не свел с умафру Петрель, да, пожалуй, и всех жителей Виммербю своими проказами, новсе же каурая кобыла досталась ведь им, а не кому другому! А это быловажнее всего. "Второго такого мальчишки не сыщешь во всем Смоланде, - думал папаЭмиля. - На этот раз не буду его запирать в сарай!" Папа Эмиля был втаком веселом настроении еще и потому, что перед самым отъездом изВиммербю повстречал приятеля, который угостил его кружкой - а может, идвумя - пива. Вообще-то он ненавидел выпивку, не такой он был человек,папа Эмиля, чтоб выпивать, но когда тебя угощают от души - дело другое"Как тут откажешься? Папа Эмиля бодро пощелкивал кнутом и тоже распевал: - Я еду, еду, еду в Катхульт... Я еду, я еду... - Вот это да! К счастью, ярмарка бывает не каждый день, - сказаламама. - Как приятно возвращаться домой! У нее на коленях спала сестренка Ида. Даже во сне она не выпускала изрук фарфоровую корзиночку с фарфоровыми розочками, на которой былонаписано: "В память о Виммербю". Если ты думаешь, что Эмиль, получив лошадь, перестал проказничать, тоошибаешься. Два дня он только и делал что скакал с утра до ночи наЛукасе, но на третий, то есть 3 ноября, он уже взялся за старое. То, чтоон в тот день натворил... ха-ха-ха, не могу удержаться от смеха, когдавспоминаю про это! Как раз в этот-то день Эмиль... но нет, стоп. Стоп!Ведь я обещала маме Эмиля никогда не рассказывать, что он выкинул 3ноября, потому что именно после этого случая жители Лённеберги собрали,как ты помнишь, деньги, чтобы отправить его в Америку. Мама Эмиля ивспоминать этот день не хочет, она даже не записала его в синюю тетрадь,так зачем же мне о нем рассказывать? Зато ты можешь узнать, что Эмильнатворил в декабре, незадолго до Нового года.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
