ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 ИЮНЯ, когда Эмиль сделал три
смелые попытки вытащить у Лины коренной зуб, а потом выкрасил сестренку Иду в синий цвет Коровы не признают праздников, их надо доить в воскресенье, как и влюбой другой день. В пять утра зазвенел на кухне будильник, и Лине, какни болел у нее зуб, пришлось встать. Она глянула в зеркало, висящее настене, и завопила не своим голосом: "Ой! Ой! Ой!" И правда, на кого онабыла похожа! Ее щека так вспухла, что напоминала булку. Нет, это былопросто ужасно! Лина заплакала. Ее и в самом деле можно было пожалеть, потому что как раз в этовоскресенье Свенсоны позвали в гости всех соседей на чашку кофе. - А я не могу им даже на глаза показаться, раз у меня щеки разные, -пробормотала Лина сквозь слезы и, вздыхая, пошла доить коров. Но долго ей горевать по этому поводу не пришлось, потому что навыгоне ее укусила оса. И представь себе, именно в щеку. Только в левую.Теперь левая щека ничем не отличалась от правой, однако это ее почему-тоне утешило, и она плакала пуще прежнего. Когда Лина вернулась на кухню, вся семья уже сидела за столом изавтракала. При виде странного существа с надутыми, будто воздушныешары, щеками и красными от слез глазами, внезапно возникшего в дверях,все так и застыли. Лину трудно было узнать. Вид ее мог вызвать толькослезы, поэтому смеяться было нехорошо со стороны Эмиля. В моментпоявления Лины Эмиль как раз поднес ко рту стакан молока, а увидев ее,фыркнул, и брызги молока полетели через стол прямо на папин воскресныйсюртук. Даже Альфред не смог сдержать смешка. А ведь на самом деле Линунадо было пожалеть! Поэтому мама Эмиля строго посмотрела на Эмиля иАльфреда и сказала, что ничего смешного тут нет. Но пока она стираламолоко с папиного сюртука, она взглянула снова на Лину, и, судя по тому,как дрогнули ее губы, она поняла, почему Эмиль и Альфред фыркнули. НоЛину она, конечно, очень жалела. - Бедное мое дитя, - сказала она. - Как тебе в таком виде людям наглаза показаться! А тут, как назло, гости. Эмиль, сбегай-ка к Крюсе-Майеи попроси ее прийти нам помочь. Все в Лённеберге очень любили пить кофе по воскресеньям, и потому навсех окрестных хуторах очень обрадовались, когда получили от мамы Эмиляписьмо, где было написано: Милые соседи! Мы приглашаем вас к нам в это воскресенье на чашку кофе. Милости просим. Альма и Антон Свенсон. Катхульт, Лённеберга. После завтрака папа и мама Эмиля отправились в церковь, чтобы потомвернуться домой вместе с гостями. А Эмиль послушно пошел к Крюсе-Майе, чтобы передать ей маминупросьбу. Утро было ясное. Весело насвистывая, шагал он по тропинке кдомику Крюсе-Майи, который стоял прямо в лесу. Если ты когда-нибудь бывал в Смоландском лесу ранним июньским утром,ты наверняка помнишь, как кукует кукушка, как заливается жаворонок, каксолнце пригревает затылок и как мягко ступать босыми ногами по усыпаннойхвоей тропинке. Идешь и вдыхаешь смолистый воздух и глядишь, как цвететземляника на лужайке. Поэтому Эмиль не торопился. Но в конце концов онвсе же дошел до ветхой избушки Крюсе-Майи, такой маленькой и потемневшейот времени, что ее едва можно было увидеть сквозь листву деревьев. Крюсе-Майя сидела на скамеечке и читала газету. Видно было, чтоновость, которую она узнала, ее и пугала, и радовала.. - В Юнчепинге вспыхнула эпидемия тифа, - сказала она, как толькопоздоровалась с Эмилем, и сунула ему под нос "Смоландскую газету", чтобыон сам в этом убедился. Там действительно было написано, что двое жителей Юнчепинга заболелитифом. Крюсе-Майя радостно закивала головой и сказала: - Тиф - ужасная болезнь. И скоро он дойдет и до Лённеберги, уж поверьмне! - А как этот тиф может к нам попасть? - спросил Эмиль. - Пока ты стоишь здесь, он летает над всем Смоландом, как пуходуванчика, - сказала Крюсе-Майя. - Килограммы семян тифа,представляешь, и если они пустят у нас корни, то беда! -- Что это заболезнь? Вроде чумы? - спросил Эмиль. О чуме Крюсе-Майя ему уже рассказывала, она обожала говорить оболезнях и эпидемиях. Чума, уверяла Крюсе-Майя, самая ужасная из всехболезней, и когда-то, давным-давно, от нее погибли почти все люди, жив-шие в Смоланде. И если тиф на нее похож... - Крюсе-Майя немного подумалаи сказала: - Да, вроде чумы. Я точно не знаю, но, кажется, сперва у больногосинеет лицо, а потом он умирает... Да, тиф - ужасная болезнь, ох,ужасная! Но тут Эмиль ей рассказал, что у Лины болит зуб и что обе ее щекипохожи больше на воздушные шары, чем на щеки, и она не можетпоказываться на люди, а у них, как назло, сегодня гости. Услышав всеэто, Крюсе-Майя забыла про тиф и обещала прийти в Катхульт как можноскорее. Вернувшись домой, Эмиль застал Лину в слезах. Она сидела на ступенькекухонного крыльца и стонала от боли, а рядом стояли Альфред и сестренкаИда и не знали, как ей помочь. - Тебе, верно, придется пойти к Сме-Пелле, - сказал Альфред. Сме-Пелле - так звали кузнеца в Лённеберге. Вооружившись огромнымистрашными клещами, он вырывал, когда надо было, зубы у местных жителей. - Сколько он берет за выдранный зуб? - спросила Лина между стонами. - Пятнадцать эре в час, - ответил Альфред. И Лина содрогнулась: какдорого это стоит, а главное, как долго длится! -Я вырву зуб быстрее и лучше, чем кузнец, -сказал Эмиль. - Я ужепридумал как. И он тут же изложил свой способ: - Мне для этого нужен только Лукас и еще длинная суровая нитка. Яобвяжу ниткой твой больной зуб, Лина, а другой конец привяжу себе кпоясу, вскочу на Лукаса и помчусь галопом. Нитка натянется - оп! - изуба как не бывало. - Тебе легко говорить: оп - и все! Нет уж, благодарю покорно! - снегодованием воскликнула Лина. - Меня твой галоп не устраивает. Но тут зуб заныл пуще прежнего, и Лина, тяжело вздохнув, покорилась. - Ладно, давай все же попробуем. Бедная я, бедная. Может, получитсяпо-твоему, - сказала она и пошла за суровой ниткой. И Эмиль сделал все, как говорил. Он привел Лукаса, а когда оба конца суровой нитки быликрепко-накрепко привязаны - один к зубу, другой к поясу, - он вскочил налошадь. Бедная Лина стонала и причитала, сестренка Ида тоже плакала, ноАльфред их успокаивал: - Все будет в порядке! Ждать долго не придется. Оп - и готово! И Эмиль припустил лошадь галопом. - Ой, сейчас, сейчас будет "оп"! - радостно завопила сестренка Ида. Но этого не случилось. Потому что галопом помчалась не только лошадь,но и Лина. Она так смертельно испугалась этого "оп", которое произойдет,как только натянется суровая нитка, что от страха заскакала вприпрыжкуне хуже Лукаса. И сколько Эмиль ей ни кричал, чтобы она остановилась,все зря. Лина неслась как угорелая, нитка провисала, и никакого "оп" таки не вышло. Но Эмиль решил во что бы то ни стало помочь Лине избавиться отбольного зуба, а он был не из тех, кто отступает после первой неудачи.Поэтому он перемахнул на Лукасе через садовую изгородь. "Не станет же Лина скакать, как козел", - думал он. Однако, представьсебе, он ошибся. Лина от страха тоже с разбегу перепрыгнула черезизгородь. Сестренка Ида никогда не забудет этой сцены. Да-да, до концадней своих она будет помнить, как Лина с раздутыми щеками и висящей изорта ниткой перескочила через изгородь и закричала: - Стой, стой! Я не хочу, чтобы было "оп". Потом она, правда,стыдилась того, что все испортила, но было уже поздно. Она с несчастным видом снова сидела на ступенькахкрыльца и стонала. Но Эмиль не пал духом. - Я придумал другой способ, - сказал он. - Только, пожалуйста, не такой страшный, - попросила Лина. - Чтобы яне ждала этого "оп". Зуб можно вырвать и без "оп"! Раз Эмиль предложил другой способ, значит, он точно знал, как надодействовать. Он усадил Лину прямо на землю под развесистой грушей. Альфред исестренка Ида с любопытством глядели, как Эмиль, взяв длинную веревку,крепко-накрепко привязывал Лину к стволу. - Ну вот, теперь тебе не удастся убежать, - сказал он, взял суровуюнитку, которая все еще висела у Лины изо рта, и привязал к ручке точила,на котором Альфред точит косу, а папа Эмиля - топор и ножи. Все было готово, оставалось только крутануть ручку. - Теперь не будет никакого "оп", а только "дрррр" - в общем, как тыхотела, - объявил Эмиль. Сестренка Ида дрожала мелкой дрожью, Лина охала и стонала, но Эмиль сневозмутимым видом взялся за ручку точила. Суровая нитка, которая спервавалялась на земле, стала натягиваться, и чем больше она натягивалась,тем больший ужас охватывал Лину, но убежать она не могла. - Ой, сейчас, сейчас будет "дррр"! - воскликнула сестренка Ида. Но тут Лина завопила: - Стой! Не хочу! Не хочу! И прежде чем кто-либо успел опомниться, она выхватила из карманапередника маленькие ножницы и перерезала натянутую суровую нитку. Потом она снова стыдилась и огорчалась, потому что и в самом делехотела избавиться от больного зуба. Получалось как-то нелепо. Эмиль, иАльфред, и сестренка Ида были очень ею недовольны. - Ну и сиди со своим больным зубом! Пеняй на себя! Я сделал все, чтомог! - сказал Эмиль. Но тут Лина взмолилась, чтобы Эмиль попробовал еще один-единственныйраз, - она клянется больше не делать никаких глупостей. - Я согласна на все, только вырви этот зуб, - твердила Лина. -Привязывай снова суровую нитку. Эмиль согласился еще раз попробовать. Альфред и сестренка Ида этомуочень обрадовались. - Тебе годится только очень скорый способ, - объяснил Эмиль. - Надосделать так, чтобы ты не успела помешать, даже если опять струсишь. И Эмиль, с присущей ему находчивостью, тут же придумал, как этоустроить. - Вот что, -сказал Эмиль. -Ты залезешь на крышу хлева и спрыгнешьоттуда в стог сена. Ты и опомниться не успеешь, как зуба не будет. Однако, несмотря на все свои обещания, Лина снова уперлась - никак нехотела лезть на крышу хлева. - Только тебе, Эмиль, может взбрести в голову такая глупость,-сказала она и не сдвинулась со ступеньки. Но зуб так болел, что в конце концов она, глубоко вздохнув, встала. - Ну, давай все же попробуем... Хотя, чувствую я, мне этого непережить. Альфред тут же принес стремянку и прислонил ее к стене хлева. Эмильвлез на крышу, не выпуская из рук суровой нитки, которой снова обвязалбольной зуб Лины, так что он вел ее за собой, как собачонку на поводке,и она послушно влезла вслед за ним, не переставая стонать и охать.,. Эмиль прихватил с собой молоток и большой гвоздь, который тут же вбилв опорную балку, потом привязал суровую нитку к гвоздю. Все было готово. - Теперь прыгай! - скомандовал Эмиль. Бедная Лина сидела верхом на коньке крыши, глядела с ужасом вниз игромко стонала. Там, внизу, Альфред и сестренка Ида, задрав голову,глядели на нее: они ждали, что сейчас она, словно комета, пронесется понебу и угодит прямо в стог. А Лина стонала и стонала все громче: - Я не решусь, я же знаю, ни за что не решусь! - Тебе жаль расстаться с больным зубом? Ну и сиди с ним, мне-то что!- возмутился Эмиль. Тут Лина заревела на всю Лённебергу. Но все же встала и подошла, хотяколенки у нее подгибались, к самому краю крыши, дрожа как осиновый лист.Сестренка Ида закрыла лицо руками, чтобы не смотреть. - Ой, ой, ой! - стонала Лина. - Ой, ой, ой! Наверное, и в самом деле страшно прыгать с крыши, особенно если у тебя зуб привязан суровой ниткой к гвоздю. Апредставь, что ты к тому же еще знаешь, что во время прыжка вдруграздастся "оп"... - и зуба как не бывало, тогда ты поймешь, что этоиспытание выше человеческих сил. - Прыгай, Лина, - крикнул Альфред, - прыгай скорее! Но Лина толькотряслась от страха и стонала. - Сейчас я тебе_ помогу! - сказал Эмиль, всегда готовый оказатьуслугу. Он тихонько ткнул ее указательным пальцем в спину, и Лина сдиким криком упала с крыши. Раздалось "оп", но это вылетел не зуб, а гвоздь из балки. Лина лежала, зарывшись в сено. Больной зуб, обвязанный суровойниткой, был цел и невредим, а на другом конце нитки болтался здоровенныйгвоздь. И в довершение всего она еще разозлилась на Эмиля: - Придумывать всякие дурацкие шалости - это пожалуйста, а как вырватьбольной зуб, не знаешь! Да, Лина разозлилась, и это было хорошо, потому что она с досадыпобежала прямо к кузнецу Сме-Пелле. Он схватил свои огромные щипцы - оп!- и вмиг вытащил зуб. Но не думай, что Эмиль в это время сидел сложа руки. Альфред улегсяпод грушей поспать часок-другой, так что на его общество рассчитывать неприходилось. Поэтому Эмиль пошел к сестренке Иде, чтобы с ней поигратьдо возвращения мамы и папы с гостями. - Давай играть в доктора, - предложил Эмиль. - Ты - больной ребенок,а я буду тебя лечить. Сестренка Ида была в восторге. Она быстро разделась и легла впостель, а Эмиль смотрел ей горло, слушал сердце и выстукивал ее,точь-в-точь как заправский доктор. - Чем я больна? - спросила Ида. Эмиль задумался. И вдруг решил. - У тебя тиф, - заявил он. - Очень опасная болезнь. Но тут онвспомнил, что ему говорила Крюсе-Майя: во время тифа лицо у больного становится синим. И так как Эмиль вседелал основательно, он стал торопливо оглядывать комнату - нет личего-нибудь, что придало бы лицу Иды нужный цвет. Взгляд его тут же упална конторку, где стояла чернильница с чернилами - мама ими пользовалась,чтобы писать письма и записывать в тетрадку все проказы Эмиля. Рядомлежал черновик приглашения на чашку кофе, которое мама разослаласоседям. Эмиль прочел его и восхитился мамой - как она хорошо умеет писать письма, не точто Адриан! Выжал из себя только два слова: "Убил медведя". Этот черновик был уже не нужен, поэтому Эмиль его скомкал, скатал изнего шарик и окунул в чернила, а когда шарик хорошенько пропитался,вытащил его и понес к Иде. - Ну вот, сейчас сделаем так, чтобы сразу видно было, что у тебя тиф,- сказал Эмиль, и Ида радостно засмеялась. - Закрой глаза, а то в нихпопадут чернила! - скомандовал Эмиль и принялся усердно красить лицо Идыв синий цвет. Но из осторожности он все же не подводил шарик близко к глазам, такчто вокруг глаз получились большие белые круги, и эти белые круги насинем лице придавали Иде такой страшный вид, что Эмиль даже самиспугался: она была на редкость похожа на привидение, которое Эмильвидел на картинке в какой-то книжке у пастора. - Крюсе-Майя права, тиф и в самом деле ужасная болезнь! - решилЭмиль. А тем временем Крюсе-Майя шла на хутор Катхульт. У ворот онавстретила Лину, которая возвращалась от кузнеца Сме-Пелле. - Ну, как дела? - с интересом спросила Крюсе-Майя. - Зуб все ещеболит? - Не знаю, - ответила Лина. - Не знаешь? Как не знаешь? - изумилась Крюсе-Майя. - Откуда мне знать? Я ведь выбросила его в кузне на помойку. Нонадеюсь, что болит, - пусть помучается, гад! Лина была в прекрасном настроении, и ее щеки уже не напоминаливоздушные шары. Она направилась к груше, чтобы показать Альфреду дыркуот зуба, а Крюсе-Майя пошла на кухню готовить кофе. Из комнаты до неедоносились голоса детей, и она решила пойти поздороваться со своейлюбимицей Идой. Но когда Крюсе-Майя увидела, что сестренка Ида лежит в постели, всяпосиневшая, с белыми кругами вокруг глаз, она на миг лишилась дара речи,а потом спросила прерывающимся от волнения голосом: - Боже мой, что случилось?! - Тиф, - ответил Эмиль и захихикал. В эту минуту во дворе послышалсяшум - приехали папа с мамой и их гости во главе с самим пастором. Все тут же двинулись к дому, потому что успели уже проголодаться и хотелипоскорее сесть за стол. Но на крыльце стояла Крюсе-Майя и кричала несвоим голосом: - Уезжайте! Скорее уезжайте! В доме тиф! Испуганные гости врастерянности остановились, только одна мама Эмиля не потеряла голову: - Да что ты болтаешь? У кого это здесь тиф? Тут из-за спиныКрюсе-Майи выглянула сестренка Ида в ночной рубашке, вся посиневшая, со странными белыми кругами вокруг глаз.", - У меня, у меня тиф! - крикнула она и радостно засмеялась. Все расхохотались, все, кроме папы Эмиля. Он только спросил каким-тоособенным голосом: - Где Эмиль? Но Эмиль куда-то исчез. И все время, пока гости пили кофе, он непоявлялся. Когда гости встали из-за стола, пастор пошел на кухню, чтобы утешитьКрюсе-Майю, которая сидела как в воду опущенная из-за того, что тифоказался не настоящим тифом. А когда все ободряющие слова были сказаны,он обратил внимание на ту связку писем, которую Ида в свое время вынулаиз бархатной шкатулки и бросила на пол. Теперь она валялась на буфете., Пастор взял ее в руки и вытащил письмо Адриана из Америки. - Не может быть! - воскликнул он. - Прямо глазам своим не верю! У васоказалась как раз та марка, которую я так давно ищу! Очень редкая марка.Она стоит не меньше сорока крон. Дело в том, что пастор собирал марки. И хорошо в них разбирался. Папа Эмиля ахнул, когда услышал, что такой крошечный кусочек бумагистоит сорок крон. Он даже с некоторой досадой покачал головой. - За сорок крон можно купить полкоровы, - сказал папа Эмиля, супреком глядя на пастора. Тут уж Эмиль не смог смолчать - он приоткрыл головой крышку сундука,в котором спрятался, и спросил: - Папа, если ты купишь полкоровы, какую часть ты выберешь- переднюю,чтобы она мычала, или заднюю, чтобы била хвостом? - Иди в сарай, Эмиль! - строго сказал папа. И Эмиль пошел. А пастор,уходя, взял марку и оставил четыре десятикроновые бумажки. На другойдень Эмиль поскакал на хутор Бакхорва, вернул все письма и передалденьги от пастора. А хозяева в благодарность подарили ему фонарик - какраз такой, о каком он давно мечтал.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
