Понедельник, 26 декабря, когда эмиль сделал
большие потравы в Катхульте, а Командирша попала в волчью яму Декабрь наступает, увы, лишь после пасмурной и дождливой осени. Осеньнигде не бывает веселой. И в Катхульте тоже. Дождь лил как из ведра, новсе равно Альфред каждый день выводил из хлева быков и перепахивалкаменистое поле. А за ним по борозде бежал рысцой Эмиль. Он помогалАльфреду покрикивать на быков, которые были очень медлительны и упрямы ине имели ни малейшей охоты тянуть плуг. К счастью, темнело рано, и тогдаАльфред распрягал быков, и они - Альфред, Эмиль и быки - все вместеотправлялись домой. Альфред и Эмиль вваливались на кухню в сапогах,облепленных грязью, и Лина ругала их на чем свет стоит, потому что онипачкали только что вымытый пол. - Да она просто бешеная! - сказал Альфред. - Тот, кто на ней женится,не будет знать ни минуты покоя. - И этим несчастным будешь, пожалуй, ты, - заметил Эмиль. Альфред ответил не сразу - он думал. - Нет, пожалуй, не я, - сказал он в конце концов. - Страх берет. Носказать ей это просто духу не хватает. - Хочешь, я скажу? - спросил Эмиль, он ведь отличался смелостью имужеством. Но Альфред отказался от его помощи. - Это надо сказать очень осторожно, - объяснил он, - чтобы она необиделась. Альфред долго думал, как бы ему деликатно сказать Лине, что он нехочет на ней жениться, но так и не придумал. Хутор рано погружался теперь в глубокую темень. Чуть ли не с трехчасов дня приходилось зажигать на кухне керосиновую лампу, и каждыйзанимался тут своим делом. Мама Эмиля сидела за прялкой - она пряла тонкую белую шерсть на носкиЭмилю и Иде. Лина чесала шерсть, и Крюсе-Майя, когда бывала у них нахуторе, тоже. Папа Эмиля чинил башмаки, чтобы не платить денегсапожнику. Альфред был занят не менее важной работой: он штопал носки.Давно пора было за это взяться, потому что пятки у него сверкали, абольшие пальцы торчали наружу, и вот теперь он терпеливо штопал огромныедыры. Лина хотела было ему помочь, но Альфред отказался. - Вот видишь, я был тверд, - объяснил он Эмилю. - А то потом, какосторожно ни говори, ничего не выйдет. Эмиль и Ида сидели под столом и играли с кошкой. Эмиль уверял Иду,что кошка - это вовсе не кошка, а волк, но Ида не верила, и тогда онзавыл по-волчьи. Да так похоже, что все на кухне подпрыгнули. Мамазахотела узнать, что это за вой такой, и Эмиль объяснил: - У нас тут под столом волк. Недавно Крюсе-Майя заговорила вдруг о волках; Эмиль с Идой всёбросили и примостились возле нее, хотя заранее дрожали от ужаса:Крюсе-Майя рассказывала только страшные истории. Если речь не шла обубийствах, ворах, привидениях и домовых, то уж непременно о казнях ипожарах, о каких-то чудовищных бедствиях, смертельных болезнях илихищных зверях. Вот, к примеру, о волках. - Когда я была маленькой, - начала Крюсе-Майя, - здесь, в Смоланде,было много волков. - Но потом пришел король Карл XII и всех перестрелял, - сказала Лина. Тут Крюсе-Майя рассердилась, потому что хотя она и была стара, но всеже не настолько! - Болтаешь, будто что знаешь, - обиженно сказала Крюсе-Майя изамолчала. Но Эмиль стал ее упрашивать, и в конце концов она согласиласьпродолжать. Она вспомнила много страшных историй про волков, рассказала,что в ее детстве рыли волчьи ямы, чтобы волки в них проваливались. - Так что Карлу XII незачем было сюда приезжать, - снова вмешаласьЛина. И хоть она тут же умолкла, все равно Крюсе-Майя опять обиделась, иэто не удивительно. Ведь король Карл XII жил, как ты знаешь, большедвухсот лет назад. Как же Крюсе-Майе было не обидеться на Лину? Эмиль снова принялся ее уговаривать, и тогда она рассказала проматерых волков - самых страшных. Эти волки выходили только в полнолуние.И, как уверяла Крюсе-Майя, умели говорить, потому что это были непростые волки, а оборотни - не то волки, не то люди. - Если встретишь такого волка в лунную ночь, все, тебе крышка,страшнее его нет зверя на свете. В те годы остерегались выходить из домув лунные ночи, - говорила Крюсе-Майя, поглядывая на Лину. - Хотя Карл XII... - не унималась Лина. Тут Крюсе-Майя отшвырнула гребень, которым чесала шерсть, и сказала,что ей пора домой, стара она по гостям рассиживаться. Вечером, когда Эмиль и Ида уже лежали каждый в своей постели,разговор опять зашел о волках. - Как хорошо, что теперь уже нет волков, - сказала Ида. - "Нет волков"! - передразнил ее Эмиль. - Откуда ты это знаешь? Никтоведь не копает ям, чтобы их ловить. Он долго лежал без сна и думал об этом, и чем дольше думал, тембыстрее росла в нем уверенность, что стоит только вырыть во дворе яму,как в нее сразу же угодит волк. И он тут же решил, что завтра утромначнет рыть волчью яму между кладовой и сараем. Летом там были заросликрапивы, а сейчас крапива увяла, почернела, пригнулась к мокрой земле. Но рыть волчью яму - дело долгое, потому что она должна бытьглубокой. А то волк тут же из нее выберется. Альфред помогал Эмилю.Когда у него выпадала свободная минутка, он сразу же брался за лопату, ивсе-таки яма была готова только под Рождество. - Не страшно, что мы так затянули с ямой, - сказал Альфред, - волкивсе равно не выходят из леса до лютой зимы, их выгоняет мороз и голод. Сестренка Ида дрожала, думая об изголодавшихся волках, которые вхолодную, зимнюю ночь выйдут, крадучись, из лесу и начнут выть подокнами. Но Эмиль не дрожал. Он глядел на Альфреда горящими глазами ирадовался; что все эти волки попадут в их яму. - Надо только прикрыть яму ветками и хворостом, чтобы волки ее незаметили, - сказал он, ликуя, и Альфред с ним согласился. - Верно! Все надо делать с хитростью, как говорил Стулле Йоке, меняяшило на мыло. В деревне все так часто поминали Стулле Йоке, что это имя стало какбы присказкой. Но уж Альфреду-то не стоило бы так говорить, потому чтоСтулле Йоке был его прадедом и жил в доме для бедных (так в то времяназывали богадельню), а над прадедом нехорошо смеяться. Хотя Альфредведь не хотел его обидеть, просто он повторял то, что говорили всевокруг. Яма была готова, теперь оставалось только ждать прихода волка, и, какты сейчас убедишься, долго ждать не пришлось. Перед Рождеством сильно похолодало и повалил такой снег, чтолюбо-дорого было смотреть. Весь хутор, да что хутор, всю Лённебергу да ивесь Смоланд снегом засыпало. Куда ни глянь - повсюду сугробы. Только постолбам и можно узнать, где проходит дорога. И даже самый зоркий глаз необнаружил бы волчьей ямы, вырытой между кладовой и сараем. Мягкий белыйснег, словно ковер, все накрыл. Эмиль каждый вечер только о том и думал,как бы ветки не обрушились под тяжестью снега, прежде чем в яму попадетволк. В Катхульте все работали теперь не покладая рук, чтобы встретитьРождество как положено. Прежде всего надо было справиться с огромнойстиркой. Лина и Крюсе-Майя, часами стояли на обледеневших мостках озераи полоскали белье. Лина дула на застывшие, потрескавшиеся пальцы иплакала - очень уж было больно. Когда со стиркой было покончено, закололи свинью, которую специальнооткармливали к Рождеству. И теперь уж на кухне не хватало места длявсевозможных домашних колбас и окороков. Готовили можжевеловую брагу -она долго бродила в больших деревянных чанах. Пекли караваи, сладкиебулки, душистый ржаной хлеб и пряники. Мама Эмиля и Лина не спали почтивсю ночь, отливая свечи - большие и маленькие, и еще особые свечки дляелки. Все было как будто готово для встречи Рождества и Нового года.Альфред и Эмиль запрягли Лукаса и поехали в лес за елкой. А папа Эмиляпошел на гумно и достал там несколько снопов овса, которые он приберегдля воробьев. - Кидать зерно на ветер, конечно, безумие, - сказал он, - но воробьитоже должны почувствовать, что скоро Рождество. Не только о воробьях надо было подумать, не только они должны былипочувствовать, что наступает Рождество. Были еще и бедняки из приюта длябедных. Ты небось и понятия не имеешь, что такое дом для бедных, илибогадельня. Что ж, этому можно только радоваться. Такие приютысуществовали в старое время, и если я тебе расскажу, как там жилосьбеднякам, это будет еще пострашнее, чем рассказы Крюсе-Майи об убийцах,привидениях и диких зверях. Представь себе маленький плохонький домик сдвумя-тремя комнатами, где полным-полно беспомощных старых людей,которые живут все вместе в страшнейшей грязи и нищете, терпят голод,холод, болезни. Теперь ты знаешь, что такое дом для бедных. Уж поверь,что ужасно оказаться в таком вот приюте на старости лет, когда нетбольше сил работать, чтобы заработать себе на хлеб. "Бедный прадедушка, - говорил обычно Альфред, - несладко ему живется.А тут еще эта Командирша, просто спасу нет от нее". Командиршей прозвали старуху, которая распоряжалась всем в доме длябедных. Здоровье у нее было лучше и сил больше, чем у остальных, а злойи властной она была как мачеха в сказке, поэтому она всеми командовалакак хотела. Эмиль никогда бы этого не допустил, будь он ужепредседателем сельской управы, но пока он был, к сожалению, всего лишьмаленьким мальчиком и никак не мог поставить на место Командиршу.Прадедушка Альфреда очень обижался на Командиршу, да и все остальныетоже, но приходилось терпеть. - Она ходит среди нас, как волк в овчарне, и все рычит, - жаловалсяСтулле Йоке. Он казался странным, говорил торжественно, будто речь держал, но былочень добрым, и Альфред его любил. Жители приюта никогда не ели досыта,и мама Эмиля их всех очень жалела. - Бедняги! Обязательно пошлю им гостинцев к Рождеству, - сказала она. И за несколько дней до Рождества Эмиль и Ида отправились позаснеженной дороге к дому для бедных, с трудом волоча большую корзину,до краев набитую снедью. Чего там только не было! И колбаса, и студень,и окорок, и сдобные булки, и пряники, и свечи, и даже маленькаятабакерка с табаком для Стулле Йоке. Лишь тот, кому приходилось голодать, может себе представить, какобрадовались старики и старухи, когда появились Эмиль и Ида с большойкорзиной..Но только они хотели приняться за еду - и Стулле Йоке, иКалле Спадер, и Иохан Эт, и... одним словом, все, - как Командиршазаявила: - До Рождества никто ничего не получит. И ни у кого не хватилосмелости возразить. Эмиль и Ида отправились домой. На хуторе Катхультнастроение было в тот день праздничное, и на следующий день тоже. Эмильс Идой играли хлопушками, и в Катхульте царили мир и веселье. Потом папаи мама Эмиля собрались в гости на хутор Скорпхульт, расположенный по тусторону леса. Все в Лённеберге знали, каким озорником был Эмиль, потомуСвенсонов пригласили без детей. - Ну и наплевать, - обиженно заявил Эмиль. - Тем хуже для них. Онирискуют вообще никогда со мной не познакомиться. - И со мной тоже, - подхватила Ида. Сперва было решено оставить дома Лину, чтобы она присмотрела задетьми. Но Лина с раннего утра канючила, все твердила, что ей надопроведать мать, которая живет неподалеку от Скорпхульта. Лина, видно,сообразила, что раз они все равно едут в ту сторону, ей стоит этимвоспользоваться и прокатиться на санях. - Пусть едут, - сказал Альфред, - за детьми и я могу присмотреть. Едыполно, а я послежу, чтобы они не играли со спичками. Будьте спокойны,глупостей я им делать не позволю. - Но ты же знаешь, как с Эмилем трудно. За ним нужен глаз да глаз, -сказал папа и помрачнел. Но мама тут же возразила: - Да что ты, Эмиль прекрасный мальчик! И уж сегодня он во всякомслучае не будет шалить, потому что сегодня праздник. Не ной, Лина, тыпоедешь с нами! На том и порешили. Альфред, Эмиль и Ида стояли у кухонного окна и глядели вслед саням,пока они не скрылись за поворотом дороги. И тогда Эмиль на радостяхподпрыгнул, как козлик. - Ура! Теперь мы повеселимся! - воскликнул он. Но тут Ида указала пальчиком на дорогу и сказала: - Смотрите, вон идет Стулле Йоке. - Да, странно, - удивился Альфред. - Что же это там у них случилось? Дело в том, что Командирша не разрешала Стулле Йоке выходить изприюта. Она уверяла, что в голове у него от старости уже все путается иего нельзя выпускать одного. "Он заблудится, это точно, - говорила Командирша. - А мне некогда заним бегать, искать его". Но дорогу в Катхульт Стулле Йоке все же нашел и вот теперь шагал поней, да так шустро - седые пряди так и развевались вокруг его головы.Несколько минут спустя он уже стоял на пороге кухни и тяжело вздыхал. - Нам не досталось ни кусочка окорока, - выпалил он, едва успевперевести дух. - И колбасы мы даже не понюхали. Командирша все взяласебе. Больше он не смог произнести ни слова, потому что горько заплакал. Тут Эмиль разозлился, да так разозлился, что Альфред и Ида прямо нерешались на него взглянуть. В глазах его вспыхнул недобрый огонь. - Подать мне сюда Командиршу! - крикнул он не своим голосом. - Гдемой ружарик? Альфред по-настоящему испугался. - Прежде всего успокойся! - сказал он. Так злиться просто опасно. И Альфред, ласково похлопывая своего старенького прадедушку по спине,стал утешать его и расспрашивать, почему ж это Командирша так гадкопоступает. Но Стулле Йоке был настолько расстроен, что не мог успокоить-ся, и все твердил одно и то же. - Нам не досталось ни кусочка окорока. И колбасы мы даже не понюхали.Табак мой я тоже не получил, - всхлипывал он. Но тут Ида снова указала на дорогу. - Глядите, а вон и Тумбочка идет, - сказала она. - Это она за мной, - сказал Стулле Йоке и затрясся всем телом. Тумбочкой прозвали маленькую, проворную старушку, которую Командиршаобычно посылала в Катхульт, как только исчезал Стулле Йоке. Он иногдатайком уходил на хутор, потому что там ведь жил Альфред, его правнук, амама Эмиля была очень добрая и встречала его всегда приветливо. Тумбочка рассказала все по порядку: Командирша поставила корзину сгостинцами в шкаф на чердаке, потому что там было холодно. Но когда онаподнялась туда, чтобы достать продукты на ужин, то обнаружила, что нехватает одной маленькой колбаски, и пришла в бешенство. - Ходила среди нас, как волк в овчарне, и все рычала, - сказал СтуллеЙоке. И Тумбочка подтвердила, что так оно и было, и продолжала свойрассказ: - Командирша потребовала, чтобы тот, кто взял колбасу, немедленнопризнался в этом страшном грехе. "А если никто не признается, то я вамустрою такой праздничный ужин, что не обрадуетесь!" - пригрозила она. Итак оно и было, - продолжала Тумбочка. - Потому что, как Командирша никричала, все равно никто не признался, что взял колбасу. Некоторыестарики даже считают, что Командирша нарочно все подстроила, чтобыоставить себе все угощение. А когда она узнала, что Стулле Йокеотправился на хутор жаловаться, она совсем рассвирепела и велела мненемедленно привести его назад. Так что нам лучше пойти, Йоке, -закончила свой рассказ Тумбочка. - Да, дедушка, - поддержал ее Альфред, - мне очень жаль, но чтоделать? Придется тебе идти. Эмиль молчал. Он сидел на сундуке и скрежетал зубами. Еще долго,после того как ушли Йоке и Тумбочка, он продолжал сидеть в той же позе.Казалось, он о чем-то думает. В конце концов он стукнул кулаком посундуку и сказал: - Я знаю одного человека, который собирается устроить пир! Пир навесь мир! - Кто же это? - поинтересовалась Ида. Эмиль снова стукнул кулаком посундуку. - Я! - сказал он. И объявил, что собирается устроить пир, о которомдолго будут говорить в Лённеберге, потому что на него будут приглашенывсе, кто живет в приюте для бедных. - И мама будет только рада, -добавил Эмиль. - А папа? - спросила Ида.. - Хм, - промычал Эмиль. - Но все равно это же не озорство. Он умолк и снова задумался. - Как их вывести из дома? - размышлял он вслух. - Тут нужна какая-тохитрость. Пошли, попробуем! Тем временем Командирша прикончила и окорок, и колбасу, и весьстудень, а потом расправилась и с пряниками. Нюхательного табака,посланного для Стулле И оке, тоже ни понюшки не оставила. Она сиделаодна на чердаке и была настроена весьма мрачно, как это обычно бывает,когда знаешь, что поступил дурно, да к тому же съел слишком много. Идтивниз, к остальным, ей не хотелось - они хоть и не скажут ни слова, нобудут вздыхать и глядеть на нее с укоризной. Но не могла же она весьдень просидеть на чердаке! Тут она услышала, что стучат во входную дверь, и быстро спустилась полестнице, чтобы поглядеть, кто же это пришел. В сенях стоял Эмиль. Эмиль с хутора Катхульт. Командирша, конечно,испугалась, она подумала, что Стулле И оке или Тумбочка пожаловались иЭмиль пришел узнать, что случилось. Но Эмиль только вежливо поклонился испросил: - Скажите, пожалуйста, я не оставил здесь перочинного ножика, когдаприходил в прошлый раз? Подумай, до чего Эмиль был хитер! Перочинный нож лежал у него вкармане, и Эмиль прекрасно знал, что он там лежит. Но ему надо былонайти предлог для своего прихода, вот он и спросил про нож. Командирша заверила его, что не видела никакого ножа. И тогда Эмильспросил: - Ну а колбаса была вкусная? А студень? А пряники? Командиршаопустила глаза и стала почему-то внимательно разглядывать свои башмаки. - Конечно, конечно, - проговорила она торопливо, - твоя дорогаямамочка не забывает на своем хуторе про нас, бедных. Сердечнопоблагодари ее! И тут Эмиль сказал то, ради чего пришел, но сказал как бы толькопотому, что к слову пришлось, так, между прочим: - Мама и папа уехали в гости в Скорпхульт. Командирша воодушевилась: - Как, сегодня в Скорпхульте гости? А я и не знала! "Знала бы, давнобы уж там была", - подумал Эмиль. Когда на каком-нибудь хуторе бывалпраздник, то с утра пораньше в дверях кухни появлялась Командирша и низа что не уходила, пока ей хоть чего-нибудь не перепадало. Особенно оналюбила сырные пироги, это все знали. - Там будет много сырных пирогов. Я слышал, целых семнадцать штук!Вот это да! - сказал Эмиль. - Ешь - не хочу. Эмиль, конечно, не мог знать, сколько сырных пирогов будет вСкорпхульте. Да и врать не хотел, просто сказал наугад. Сказал и ушел. Свое дело он сделал. Он знал, что через полчасаКомандирша будет уже на пути в Скорпхульт. И поверь, Эмиль не ошибся. Он притаился с Альфредом и сестренкой Идойза поленницей и видел, как Командирша, закутавшись в свой самый толстыйшерстяной платок, вышла с сумой под мышкой. Она зашагала в сторонуСкорпхульта. Но можно ли было предугадать, что она сделает? Уходя, оназаперла дверь дома и положила ключ к себе в карман, представляешь? Вотчто она сделала! Теперь все эти бедняги были как в тюрьме, и Командирша,видно, считала, что так оно и должно быть. А ну-ка, Стулле Йоке,попробуй пискнуть! Знай, у кого здесь власть, кто хозяин. С Командиршейшутки плохи! И Командирша, быстро шагая, исчезла за поворотом дороги. Тогда Эмиль вышел из укрытия, дернул дверь и убедился, что она ивправду заперта. Вслед за ним это проделали Альфред и сестренка Ида.Сомнений быть не могло, дверь была заперта! Все старики и старухи столпились у окна и глядели на Альфреда иребят, которые хотели войти к ним в дом, но никак не могли. - Вы все тоже пойдете на праздник! - крикнул Эмиль. - К нам, вКатхульт! Только мы не знаем, как вас отсюда вывести! В доме зажужжало, как в улье. Радость-то какая, но и какая беда! Ониведь были заперты и не верили, что им удастся выйти. Ты, может, удивляешься, почему они не вылезли в окно - это, наверное,было не так уж трудно. Но в таком случае мне ясно, что ты никогда неслыхал про двойные рамы. Зимой нельзя было открыть окно, потому чтовставлялись двойные рамы. Их забивали гвоздями, а потом обклеивалиполосами бумаги, чтобы ветер не задувал в щели. Ты спросишь, как же тогда проветривали комнаты? Ну, как ты можешьзадавать такие смешные вопросы! Кто сказал, что в приюте для бедных надопроветривать комнату? Об этом никто и не помышлял. Свежий воздухпроникал в дом через дымоход, через щели в стенах и в полу - всесчитали, что старикам этого хватит. Нет, о том, чтобы выбраться через окно, нечего было и думать!Впрочем, одно окно у них в доме все же открывалось - окошко на чердаке.Но старики и старухи, хотя их и мучил голод, все же не решались прыгатьс высоты четырех метров даже ради того, чтобы попасть на пир. Послетакого прыжка они попали бы не на пир, а прямо в рай. Но Эмиль был не из тех, кто легко отступает от задуманного. Он увиделвозле сарая стремянку, принес ее и приставил к чердачному окну, аТумбочка тут же его распахнула. Альфред полез наверх. Он был большой исильный, и снести на руках вниз по стремянке тощих старичков и старушекбыло для него сущим пустяком. Вскоре все они уже стояли перед домом.Все, кроме Салии Амалии. Она не решалась лезть в окно. Но Вибергсканпообещала принести ей много еды, и она успокоилась. Если бы в тот день кто-нибудь проезжал в сумерках по дороге, ведущейв Катхульт, то подумал бы, что встретил толпу привидений, - хромая ивздыхая, ковыляли они по склону к хутору. Конечно, эти бедняги влохмотьях и вправду были похожи на привидения, только вот радовалисьони, как дети, ведь уже много, много лег их никто не приглашал напраздник. Мысль о том, что Командирша, вернувшись, не застанет доманикого, кроме Амалии, была тоже приятна. -Ха-ха-ха, поделом ей, -сказал Юхан Одноухий. - Ха-ха, пустьпоскучает одна, пусть поскучает. Может, чего и поймет. И все весело рассмеялись. Но когда они вошли в празднично убраннуюкухню, и Эмиль зажег свечи в пяти больших подсвечниках, и пламяотразилось в развешанной по стенам и начищенной до блеска медной посуде,все умолкли. А Стулле Йоке решил, что попал в рай. - Смотрите, какой свет, какая благодать! - прошептал он и заплакал,потому что Стулле Йоке плакал теперь и от горя, и от радости. Но тут Эмиль объявил: - А сейчас мы будем пировать! И пошел пир горой! Эмиль, Альфред и сестренка Ида только и делали,что носили из кладовой еду. Я не стану тебе перечислять всех угощений,скажу только, что все, что мама Эмиля, Лина и Крюсе-Майя наготовили нанеделю праздников, стояло теперь на столе. А в центре его, на блюде,лежал жареный поросенок. Представь себе, как все эти несчастные старики и старушки из приютадля бедных сидят вокруг стола, не в силах оторвать глаз от расставленныхяств, но они терпеливо ждут, ни к чему не прикасаясь. - Прошу вас, пожалуйста, не стесняйтесь, - говорит Эмиль. И только тогда они приступают к еде, но, уж поверь, дружно. Альфред, Эмиль и сестренка Ида тоже сидели за столом со всеми. Но Идане успела съесть и двух биточков, как задумалась. Она вдруг вспомнила,что завтра к ним должны приехать гости с хутора Ингаторп! А ведь сейчассъедят все, что мама приготовила, и угостить их будет нечем. Она дернулаЭмиля за рукав и прошептала ему на ухо тихо-тихо, чтобы никто, кроменего, не услышал: - А ты уверен, что нам не попадет? Подумай, ведь завтра к нам приедутгости из Ингаторпа! - Они и так толстые, - спокойно ответил Эмиль. - Лучше кормить тех,кто голодает. Но Эмиль все же немного встревожился: было уже ясно, что послеокончания праздника в доме не останется ни крошки. Даже то, что несъедали, все равно исчезало в карманах и мешках, и очередное блюдо вмигопустошалось. - Надо попробовать паштет, - сказал Калле Спадер и положил себе все,что оставалось на тарелке. - А я еще не ел селедочного салата, надо и его попробовать, - сказалРакаре-Гиа и прикончил салат. - Теперь мы всё перепробовали, - сказал в конце пира Тук-Никлас, иточнее выразиться было невозможно. Поэтому этот пир прозвали Великая проба в Катхульте, и надо тебесказать, что о нем было много разговоров не только в Лённеберге, но и вовсем Смоланде. Нетронутым остался только жареный поросенок. Он так и лежал на блюдепосреди стола. Оказалось, что никто из присутствующих никогда не только не ел, но ине видел жареного поросенка, а потому никто не отважился к немуприкоснуться. - Неужели не осталось больше колбасы? - спросил Калле Спадер, когдавсе, кроме поросенка, было съедено дочиста. Эмиль ответил, что на всемхуторе сейчас не найти и завалящего кусочка. Правда, у волчьей ямы ондля приманки насадил на колышек маленькую колбаску, но Калле Спадер сампонимает, что она там нужна. А другой еды в доме уже нет. Тут Вибергскан вдруг вскрикнула: - Мы забыли про Салию Амалию! Она еще раз оглядела стол, но ничего, кроме жареного поросенка, неувидела. - Вот он и достанется Салии Амалии, хотя, по правде сказать, глядетьна него страшновато. Ты не против, Эмиль? - Нет! Пусть ей достанется поросенок, - сказал Эмиль. Все вдругпочувствовали себя такими усталыми, что просто не в силах былипошевелиться. О том, чтобы им самим добраться до дому, не могло быть иречи. - Давайте возьмем сани! - предложил Эмиль. Сказано - сделано. В Катхульте были огромные нелепые сани. На нихвполне можно было разместить всех этих бедных стариков и старушек, хотяза этот вечер они стали заметно упитаннее. Стемнело. На небе зажглись звезды. Взошла луна и осветиласвежевыпавший рыхлый снег. Что может быть лучше, чем кататься на санкахв тихий, безветренный вечер? Эмиль с Альфредом помогли всем гостям поудобнее усесться. Впередипосадили Вибергскан, в руках она держала жареного поросенка. За ней -остальных. А сзади всех примостились сестренка Ида, Эмиль и Альфред. - Поехали-и-и! - крикнул Эмиль. Сани покатили с горы, да так, что ветер в ушах засвистел. Старики истарушки завопили от радости, они ведь уже столько лет не катались насанках! Как все веселились! Как хохотали! Молчал только жареный поросе-нок. Ну а Командирша? - спросишь ты. Она-то что делала все это время?Сейчас тебе расскажу. Ах, как бы мне хотелось, чтобы ты взглянул на неехоть одним глазком! Вот она важно идет из Скорпхульта с сырным пирогом в руках, идет,закутавшись в серый платок. Какая она толстая, какая довольная! Вот онавынимает ключ и вставляет его в замочную скважину. Слышишь, как оназлобно хмыкает? "Какие они стали кроткие и молчаливые, - думает она. - А может быть,они уже легли спать на голодное брюхо?" Лунный свет заливает пустуюкомнату. Позвольте, да тут никого не видно! Это почему же? Да простопотому, что тут нет ни души! Представь себе, злобная Командирша, нидуши! Теперь ты понимаешь, отчего она вся затряслась? Конечно, от гнева.Ух, как она разозлилась! Наверно, она так не злилась еще ни разу вжизни. Кто может уйти из дома сквозь запертые на замок двери? Не иначекак ангелы вывели всех бедняков, а ее, несчастную, оставили одну вприюте, в нищете и горе... Ай-ай-ай! Ой-ой-ой-ой! И Командирша завыла,как волк на луну. Но тут тихонько скрипнула какая-то кровать. Командирша пригляделась иувидела, что под одеялом лежит сухонькая старушка. - Что это ты так громко воешь? - раздался голос Салии Амалии. Командирша тут же взяла себя в руки, успокоилась и приняласьвыпытывать у Салии Амалии что да как. И все быстро выяснила, на то она иКомандирша. Недолго думая она помчалась в Катхульт, чтобы немедленнопригнать назад всех беглецов. Тогда все будет шито-крыто, а то еще,пожалуй, в Лённеберге узнают, тогда разговоров не оберешься. Как красив хутор Катхульт в лунную ночь! Только одно окошко светилосьв доме. Это было окно кухни, и светилось оно так ярко, словно там горелитысячи свечек. И вдруг, представь себе, Командирше стало стыдно.Да-да-да, она не смогла заставить себя отворить дверь дома и решиласперва поглядеть в окно, чтобы удостовериться, что и вправду там все ееподопечные. А для того чтобы заглянуть в окно, нужно было взгромоздитьсяна ящик или на бревно, иначе не дотянуться. Командирша пошла к сараюпоискать что-нибудь подходящее. И знаешь, она там и в самом деле кое-чтонашла, но не ящик, и не бревно, а домашнюю колбасу. Уму непостижимо, нофакт: на снегу, освещенном лунным светом, у сарая, Командирша увиделамаленькую колбаску, насаженную на заостренный колышек. Правда, сейчасКомандирша была сыта, она до отвала наелась сырным пирогом, но, какзнать, может быть, ей скоро снова захочется подкрепиться? Грех пренебречьтакой удивительной находкой! И Командирша, увязая в снегу, решительнодвинулась к заостренному колышку с насаженной на него колбасой. И вдруг- трах!.. Так в Смоланде в старину ловили волков. Как раз в тот момент, когда Командирша рухнула в волчью яму, праздникна хуторе Катхульт подошел к концу, гости с веселым гомоном высыпали надвор и стали рассаживаться в санях, чтобы ехать домой, в приют. Изволчьей ямы не доносилось ни звука. Командирша молчала, она решила, чтовыберется сама, без посторонней помощи. Старички с хохотом съехали на бешеной скорости с холма и оказалисьвозле дверей дома для бедных. Дверь почему-то была отперта. Они вошли, шатаясь от сытости иусталости, добрались до своих постелей и легли. Уже много-много лет уних не было такого счастливого дня. А Эмиль и Альфред поволокли сани вверх по холму, в Катхульт. Луна извезды освещали им дорогу, бегущую по крутому склону. Эмиль и Альфредтащили сани за веревку, а маленькая Ида сидела в санях. Они невысаживали ее даже на самом крутом подъеме. Если бы ты лунной зимней ночью прошел по дороге, ведущей изЛённеберги в Катхульт, ты поразился бы безлюдью и тишине, и тебепоказалось бы, что весь мир сейчас спит крепким спокойным сном. Поэтомунеожиданно раздавшийся крик, да какой там крик-вопль потряс всю округу. Эмиль и Альфред не спеша тащили сани, в которых сидела сестренка Ида,и уже благополучно взобрались на последний бугор, когда раздался этотледенящий кровь вой. Маленькая Ида побледнела как полотно и сталатихонько звать маму. Эмиль же ни капельки не испугался, наоборот, онзапрыгал от восторга. - Волк! - радостно воскликнул он. - В волчью яму попал волк! Ой, гдемой ружарик! А вой, по мере того как они приближались к яме, становился всеужасней. Эхо множило эти дикие звуки, и казалось, не один волк, а целаястая голодных хищников рыщет по лесам вокруг Катхульта. Альфред послушал-послушал и сказал: - Какой-то странный вой, волки так не воют... Эмиль, Альфред и Идастояли на горе, освещенные яркой луной, и напряженно вслушивались. - Караул!.. - явственно донеслось до них. - Помогите!.. На помощь!.. - Оборотень! - завопил Эмиль вне себя от радости. - Вот повезло, нампопался оборотень! - И он со всех ног бросился к яме. Да, уж это был оборотень так оборотень! В яме сидела, скрючившись,злобная Командирша и вопила не своим голосом. И тут уж Эмиль по-настоящему разозлился. Чего эта противная теткасидит в его волчьей яме? Что она там делает? Ведь он-то надеялся пойматьнастоящего волка! Но потом он немного поостыл и подумал, что, пожалуй,неплохо, что Командирша угодила в волчью яму. Давно пора поговорить сней начистоту, припугнуть ее, заставить быть подобрее. Короче,наконец-то представился случай как следует проучить Командиршу. - Эй, Альфред, Ида, идите сюда! - крикнул Эмиль. - Хотите поглядетьна самого жестокого зверя? Ух, какой лохматый! И вот они уже втроем стоят над волчьей ямой и глядят на Командиршу. Всерой шерстяной шали она и впрямь похожа на матерого, волка. - Эмиль, а Эмиль, - тихонько позвала сестренка Ида, - а она вправдуне оборотень? - Оборотень и есть! - сказал Эмиль. - Злая старая волчица-оборотень.Из всех волков такие самые злобные... - Точно, - подхватил Альфред. - Не только самые злобные, но и самыепрожорливые. - Глядите на нее! - сказал Эмиль. - Как отъелась! Поживилась, ибудет! Альфред, тащи-ка сюда мой ружарик! - Да что ты, милый Эмиль! - взвыла Командирша дурным голосом. -Неужто ты меня не узнаешь? Она перепугалась до полусмерти, когда Эмиль заговорил о ружарике,ведь ей было невдомек, что это игрушечное ружье, которое Альфредвыстругал для Эмиля. - Альфред, может, ты понимаешь язык оборотней? Я не понимаю. Альфред покачал головой: - И я не понимаю. - Да в конце концов, какая разница, что она там лопочет! - воскликнулЭмиль. - Тащи-ка лучше сюда мой ружарик. Тут Командирша снова как заорет: - Это я! Вы что, не видите, что это я? - Ничего не понимаю!.. Может быть, она спрашивает, не видели ли мы еететку? - Тетки не видели, - сказал Альфред. - Верно, - согласился Эмиль. - И племянницы тоже не видели. Знаешь,если бы мы видели и тетку, и племянницу, наша волчья яма была бы биткомнабита оборотнями... Давай ружарик, Альфред! Скорей тащи ружарик! Командирша заревела. - Вы злые!.. Вы безжалостные!.. - выкрикивала она. - Я стал ее понимать! - сказал Эмиль. - Она говорит, что любит свинуюколбасу! - А кто же ее не любит! - воскликнул Альфред. - Только вот где еевзять? - Да нигде! Не только у нас, но и во всем Смоланде сейчас не найти никуска, - подхватил Эмиль. - Командирша все сожрала. Командирша ревела в голос, она поняла, что Эмиль уже знает, как онапоступила со Стулле Йоке и всеми остальными бедняками. Она так горькорыдала, что Эмилю даже на какое-то мгновение стало ее жалко. Он же былдобрый мальчик. Но Эмиль ясно понимал, что так дело кончиться не может,так они ничего не добьются для бедняков из приюта, и он сказал: - Посмотри-ка, Альфред, получше. Тебе не кажется, что этот оборотеньчем-то похож на Командиршу из приюта? - Маленько смахивает, - согласился Альфред. - Только Командирша хужевсех самых мерзких оборотней Смоланда, вместе взятых. - Ага! - воскликнул Эмиль. - Все оборотни просто овечки по сравнениюс нею! Вот уж жадина так жадина! Да она за кусок удавится. Никомумакового зернышка не даст! А все-таки интересно, кто же тогда унес изшкафа кусок колбасы? - Я! - завопила Командирша. - Я унесла!.. Вытащите меня отсюда, и яво всем признаюсь! Альфред и Эмиль весело переглянулись. - Эй, Альфред, у тебя что, глаз нет? - спросил Эмиль. - Разве ты невидишь, что это никакой не оборотень, а самая настоящая Командирша? - И то правда! - Альфред даже руками всплеснул. - Да как же это мы,черт возьми, так обознались? - Ума не приложу, - подхватил Эмиль. - Правда, они похожи друг надруга как две капли воды! Только вот у Командирши есть серый платок, а уоборотня - нету! Точно? - Точно! - согласился Альфред. - Платков у оборотней не бывает! Затоусы у них как у тигров. - Перестань, Альфред, - произнес Эмиль с укоризной. - Будь повежливейс Командиршей... Пошли за лестницей! Они спустили лестницу в волчью яму. Командирша с ревом выбраласьнаверх и как полоумная бросилась бежать из Катхульта, только пяткизасверкали. Ноги ее больше не будет на этом хуторе! Поднявшись напригорок, она обернулась и закричала: - Я взяла эту паршивую колбасу, я, да простит меня Бог! Но потом уменя это из головы вылетело... Клянусь, забыла!.. - Вот, вот! - крикнул ей Эмиль. - Забывчивым очень полезно посидеть вволчьей яме - сразу память возвращается! Рыть волчьи ямы совсем неглупая затея! Всю дорогу до приюта Командирша бежала не останавливаясь. Войдя вдом, она никак не могла отдышаться. Все ее подопечные давно уже спали насвоих жалких коечках. И больше всего Командирше хотелось, чтобы никто изних сейчас не проснулся. Поэтому она вошла в комнату на цыпочках,крадучись. В жизни она еще не ходила так бесшумно! Все старики и старухи были целы и невредимы. Командирша на всякийслучай их пересчитала - да, все на своих местах. Но тут она вдругбросила взгляд на столик у кровати Амалии и обомлела... О ужас!.. Онаувидела настоящее привидение... Сомнений быть не могло - привидение,хоть и очень похожее на поросенка... Ах, каким оно было страшным влунном свете!.. Пережить столько за один вечер оказалось явно не под силу Командирше-она глубоко вздохнула и как подкошенная рухнула на пол. Так лежала онабез чувств, не проявляя никаких признаков жизни, пока не взошло солнце ине заглянуло в окно приюта для бедных и престарелых. В этот день на хуторе Катхульт ждали родственников с хутора Ингаторп.Но как Свенсонам принять гостей после пира, который устроил Эмильстарикам и старухам из приюта? В доме хоть шаром покати! Впрочем,свинина с картошкой, да еще в луковом соусе, - такое блюдо не стыдноподать и самому королю! Но после отъезда родственников мама все же написала в заветной синейтетрадке: "Бедный мальчик, он весь день просидел в сарае. Конечно, оночень добрый, но, может быть, он все-таки чуть-чуть тронутый". Листок этот был весь в пятнах, словно на него капали слезы. Итак, жизнь на хуторе Катхульт шла своим чередом. Зима прошла,наступила весна. Эмиль, как водится, частенько сидел в сарае. Востальное же время он играл с сестренкой Идой, скакал на Лукасе, возилмолоко в город, дразнил Лину, болтал с Альфредом и с утра до вечераозорничал. Он так преуспел в этом, что к маю на полке в сарае стояли ужесто двадцать пять смешных деревянных человечков. У Альфреда, хоть он и не озорничал, тоже были свои огорчения. Онникак не мог решиться поговорить с Линой и твердо ей сказать, что вовсене намерен на ней жениться! - Пожалуй, мне все же придется тебе помочь, - сказал как-то Эмиль, ноАльфред и слышать об этом не желал. - Это надо сделать очень осторожно, - отвечал он. - Чтобы ее необидеть. Альфред был из тех, кто и мухи не обидит, поэтому он искал способ какможно более вежливо высказать Лине все, что накипело у него на душе. Нов один прекрасный вечер, в понедельник, в начале мая, когда Лина сиделана крылечке и, как всегда, ждала его, он решил, что момент дляобъяснения настал. Он выглянул во двор из окна своей каморки и громкокрикнул: - Эй, Лина! Я давно собираюсь сказать тебе одну вещь! Лина смущенно засмеялась. Она подумала, что Альфред наконец собралсяс духом сказать ей то, что она так давно ожидала от него услышать. - Что, милый Альфред? - спросила Лина нежным голосом. - Что ты хочешьмне сказать? - Вот мы с тобой толковал
Воспользуйтесь поиском по сайту:
