 |
Этому можно помочь, разнообразя восприятия: душа отдается чувству, но не испытывает утомления. 16 глава
|
|
|
|
Проблемы философско-эстетического и физиологического характеров были поставлены Готтшедом в специальных трудах — «Опыт критической поэтики для немцев» (1729—1730), «Материалы к критической истории немецкого языка, поэзии и ораторского искусства» (1732—1744), «Грамматика немецкого языка» (1748) и др.
Построив стилистическую норму на рационалистической основе, Готтшед. вместе с тем обеднял ее отказом от эмоциональности, требованием «хорошеговкуса», «трезвости». И все же важной стороной «Грамматики» Готтшеда была разработка основных проблем немецкого языкознания, связанных с необходимостью выработки и утверждения единого литературного языка.
В «Критической поэтике» Готтшед изложил свою систему классицистической эстетики и видов искусства. Основными свойствами искусств, по Готтшеду,. являются: целостность, однолинейность образов, логичность в характерах и поступках героев, действующих в соответствии с требованиями бюргерского«здравого смысла». Красота, по его мысли, заложена в самой природе вещей, поэтому произведения природы объективно прекрасны, а «совершенство художественного" творения» может быть достигнуто точнейшим подражанием природе. Готтшед считал, что эстетические нормы (критерий «хорошего вкуса») были открыты еще древними афинянами, а французские классицисты — их наиболееверные ученики и последователи.
Обобщающее, типизирующее начало в классицизме Готтшеда не выходило· за границы «вечных» понятий — страстей. Потому искусство рассматривалось им как иллюстрация к нравам — важно выбрать недлежащую нравственную тему,. а затем уже подобрать к ней сюжет и героев. Именно в этой сфере он допускал возможность сочетания прекрасного с утилитарным, поскольку искусство по-
|
|
|
==446
своему может воздействовать на жизнь, воспитывать человека, исправлять нравы.
В эстетике раннего немецкого Просвещения Готтшед выступил зачинателем поэтики просветительного классицизма, строил теорию разумного в искусстве на основе «правильной», «образцовой» поэзии древних. Нормативный характер его эстетики вызвал критику уже в середине XVIII столетия среди писателей и теоретиков искусства, принципиально отвергавших принципы классицизма (особенно активную позицию здесь занимали «швейцарцы» во главе с Бодмером^ ратовавшие за привнесение в искусство воображения и фантазии). Наиболее последовательную критику нормативной эстетики классицизма Готтшеда дал Лессинг, суждения которого, по словам Ф. Меринга, помогли немецкой литературе«выбраться из безнадежного круга противоречий, разделявших Лейпциг и Цюрих, Готтшеда и Бодмера-Брейтингера» *.
КНИГА О НЕМЕЦКОМ СТИХОТВОРСТВЕ
| поэзии |
О происхождении и развитии вообще
[...] Она настолько древнего происхождения, что может утверждать свое превосходство в этом вопросе даже перед астрономией. [...I И это не удивительно. Астрономия имеет свой источник вне человека,. в очень отдаленной красоте неба; поэзия же, напротив, имеет свою основу в самом человеке, и трогает его, таким образом, гораздо сильнее. Непосредственный источник ее находится в чувствах человека. Насколько древними являются эти чувства, настолько же древней является и поэзия: и если и можно предположить, что она. уступит какому-либо иному искусству, то должно лишь музыку признать старшей сестрой поэзии.
Некоторые пытаются утверждать, что древние научились пению у птиц. Подобные утверждения, пожалуй, невозможно опровергнуть; слишком очевидно действительность подтверждает их. Люди, которые в первобытную эпоху жили большей частью в пышных лесах, нежели в жилищах, наверняка слышали ежедневно щебет разных птиц и воспринимали различия в их напевах. По своей природе они, как маленькие дети, так и взрослые, были склонны к подражанию: поэтому им, вероятно, доставляло наслаждение подражать пению той птицы, которая им больше всего нравилась, а также приучать свое горло к всевозможной смене звуков.
|
|
|
111 Ф. M e p и н г. Легенда о Лессинге. Литературно-критические статьи, т. I. М.— Л., 1934, стр. 347.
==447
[...] Но вовсе не обязательно предаваться подобным предположениям. Человек пел бы, я думаю, и тогда, если бы в мире не было вообще никаких птиц. Не учит ли нас природа выражать все движения нашего духа посредством определенного звучания нашего языка? Чем иным является плач ребенка, как не песней жалобы, выражением боли, вызывающей у него неприятные ощущения? Что такое смех и ликование, как не разновидность песен радости, выражающих удовлетворенное состояние духа? Любая страсть имеет свой тон, посредством которого она выражается. Сожаление, огорчение, угроза, печаль, просьба, брань, восхищение, похвала и т. д.— все
•ло-разному воспринимается на слух.
i. Gh. Gottsched. Versuch einer kritischen Dichtkunst. Hrsg. von Breitkopf. Leipzig, 1751, S. 67—68
О правдивости в поэзии
[..] Нужно и в поэзии соблюдать правдивость, без которой сюжет, •описание или что угодно будут нелепыми и смешными. Собственно, под поэтической правдивостью я понимаю не что иное, как сходность изображаемого с тем, что на самом деле происходит, или созвучие содержания с природой. Гораций еще в начале своего творческого пути высмеял глупость одного художника, который хотел в своей картине на лошадиную шею насадить человеческую голову, присовокупив птичий хвост с пестрыми перьями, и составить тело из частей
•тела других животных.
Там же, стр. 198
О чудесном в поэзии
[...] Чудесное должно постоянно оставаться в границах природы и не достигать чрезмерного развития. Что может быть более низким, когда соперники в романах, пьесах и стихотворениях изображены «столь неистово, что они жаждут каждое мгновение повеситься, заколоться или утопиться?
[...] Необычное должно во всех разновидностях оставаться естественным и вероятным, если оно желает пробудить удивление, а не смех. Трагическое точно так же не будет достоверным, если поэт не будет постоянно оглядываться на природу.
|
|
|
[...] Лучше и разумнее всего чудесное предстает тогда, когда зюэт подражает чудесам природы, выраженным в животных и в не-
==448
одушевленных предметах, и выбирает постоянно то, что природа создала наиболее удачно.
Там же, стр. 190, 195
О поэтическом вкусе
Тот вкус хорош, который согласуется с правилами, установленными разумом... Многие обладают умением судить о красоте стихотворения, мысли или выражения. Но эта красота лишь чувствуется, а не проверяется по правилам.
Там же, стр. 125. Пер. А. Дранова**
БАУМГАРТЕН
1714-1762
Немецкий философ XVIII века Александр Готтлиб Баумгартен является общепризнанным «крестным отцом» эстетической науки: он первый назвал эту науку «эстетикой».
Баумгартен родился в 1714 году в семье проповедника. В 1730 году поступает в университет в Галле, где знакомится с философией X. Вольфа, становясь ее приверженцем. В 1735 году Баумгартен получает степень магистра и в сентябре этого же года публикует свой труд «Meditat iones philosophicae de nonnullis ad poema pertinentibus» («Философские размышления о некоторых вопросах, касающихся поэтического произведения»), в котором и была впервые выдвинута идея эстетики как особой философской науки. В 1737 году Баумгартен — экстраординарный профессор, а с 1739 года —профессор университета во Франкфуртена-Одере. В это время издается целый ряд трудов Баумгартена по философии, этике, логике и эстетике. Из них следует отметить «Метафизику» (изд. в Галле, 1739), также содержащую отдельные параграфы, посвященные эстетике; на этот труд Баумгартен неоднократно ссылается в своей знаменитой «Aesthetica acroanatica» («Эстетика, предназначенная для лекций»), первая часть которой вышла в свет в 1750 году *.
В 1758 году появилась вторая часть этого труда, так и оставшегося незавершенным из-за смерти Баумгартена. Из разделов, перечисленных в § 13 (см.
Перепечатка этого труда была издана в Бари в 1936г. Много интересных вариантов и дополнений содержит немецкая запись курса лекций, опубликованных Поппе (см. библиографию).
|
|
|
29 История эстетики, т. II
==449
стр. 455), остались ненаписанными «методология», «семиотика» и «практическая эстетика».
Баумгартен испытал, через X. Вольфа, несомненное влияние лейбницевской философии. Однако в важнейшем пункте, в определении прекрасного, он отступил от нее; если мысли самого Лейбница послужили исходной точкой для Г. Ф. Мейера, Зульцера, Мендельсона, усматривавших в прекрасном чувственно-познаваемое совершенство, то для Баумгартена прекрасное есть не только совершенство вещей, но и совершенство чувственного познания (§ 14). Вот почему «безобразные предметы, как таковые, могут мыслиться прекрасно, а прекрасные безобразное (§ 18).
Определяя чувственное познание как «аналог разума», «низшую логику», Баумгартен вкладывал в эти понятия гораздо более богатое содержание, чем «простое познание при помощи органов чувств». В «Метафизике» (§ 40) под «аналогом разума» он понимал такие способности, как остроумие (способность находить сходства), острота мысли (способность находить различия), «чувственная память», воображение и т. п. В школе X. Вольфа, как и у самого Баумгартена, не различалось еще ощущение и чувство, объединявшиеся одним термином: Empfindung. Лишь Тетенс и Мендельсон провели между ними различие, введя обозначения Empfindung и Empfindnis. Таким образом, «чувственное познание» включало у Баумгартена и мир эмоций в его разнообразии.В этом же отношении очень показательно и то, что Баумгартен говорит об «энтузиазме», отличающем «совершенного» эстетика (§ 78).
Несомненное влияние на Баумгартена оказали произведения швейцарцев Бреймингера и Бодмера, которые были написаны в 1720—1740 годах и в которых отстаивалось своеобразие образного мышления, фантазии, эмоций и т. д.*.
Уже этими писателями, противниками Готтшеда, пли так называемой лейпцигской школы, был поставлен вопрос о «логике» «низших способностей, в особенности фантазии, и о закономерностях художественного творчества.
Баумгартен говорил как об «эстетическом искусстве» (§ 71), так и о «науке эстетики» (§ 73). В этой двойственности обозначения отражена двойственность всего произведения в целом.
С одной стороны, Баумгартен ставил своей задачей философски (научно) раскрыть природу «прекрасного», т. е. совершенства «чувственного познания» (в указанном широком значении). С другой стороны, он хотел сформулировать высшие, наиболее общие, законы своеобразной художественной «технологии»,
Jok.Jak.Bodmer, Job. Ja k. Breitinge r. Von dem Einfluss und dem Gebrauche der Einbildungskraft, 1727;B o d m e r Briefwechsel vor der Natur des poetischen Geschmacks, Zürich, 1736; В о d m e r. Kritische Abhandlung von dem Wunderbaren in der Poesie, 1740; Breitinge r. Kritische Abhandlung von der Natur, den Absichten und dem Gebrauche dejf Gleichnisse, Zürich, 1740. — Прим. авт.
|
|
|
К оглавлению
==450
которая в своей общности должна быть, по его выражению, «полярной звездой» для специальных технологий (риторики, поэтики, теории музыки и т. д., см.
§ 71).
Поэтому «эстетик» в глазах Баумгартена — не только теоретик прекрасного, но в известном смысле «виртуоз», владеющий техникой искусства». «Совершенный эстетик», о котором он так подробно говорит (дословно: «счастливый эстетик», felix aestheticus), соответствует тому, что французы называют bel esprit, а немцы — schöner Geist.
Баумгартен заявлял, что «эстетик» не должен быть «пансофом», т. е. не должен непременно владеть всеми видами «мудрости» или всеми конкретными искусствами (§ 67, 77). Практически в своем труде он сам касался лишь примеров из области литературы. Фоном его произведения остаются античная риторика (Цицерон, Квинтилиан, Лонгин) и римская поэзия (в особенности Гораций, Вергилий, Персии). Он довольно механически и в довольно туманной форме повторяет старый принцип подражания природе (§ 104). Несравненно более интересны его рассуждения, посвященные деятельности фантазии и отвечающие новым тенденциям, уже наметившимся у швейцарцев. Говоря о «гетерокосмических» вымыслах и фикциях, Баумгартен все же пытался уточнить границы фантазии, «поэтической фикции», вводя ее в рамки эстетических канонов цельности, связности, соответствия и т. д.
Начав с определения красоты как совершенства «низшего» или смутного познания, Баумгартен в конечном итоге приходил к признанию эстетического познания как по-своему закономерного и законного, а потому обладающего своим «светом», прозрачностью и ясностью (ξ 617). Признавая его самостоятельность, он не склонен был подчинять его ни «святейшим прорицаниям подлинного христианства» (§ 183), ни — что позднее делали моралисты немецкого Просвещения — моральным целям: «чувственное познание» художника простирается, по его взгляду, лишь на «тени добродетелей», тогда как самые добродетели уже являются предметом отчетливых идей интеллекта, или разума (§ 211). Отметим в этой же связи глубокую мысль об индивидуальном характере художественного произведения, тем более «истинного», или правдивого, чем оно индивидуальнее, (§440). Показательно, что такой представитель позднейшей эпохи «бури и натиска», как Гердер, не расставался с баумгартеновскими сочинениями.
В настоящем переводе «Эстетики» опущены многочисленные перекрестные ссылки на параграфы, а также на «Метафизику». В одном случае (§ 21) ссылка сохранена, но исправлена в соответствии с текстом (§ 18—20 вместо § 13).
ФИЛОСОФСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
§ CXV. Философия поэзии — это наука, направляющая эмоциональную речь к совершенству. Так как в разговоре мы пользуемся теми представлениями, которые сообщаем [другим], то фило-
==451
софия поэзии предполагает у поэта более низкую [познавательную! способность — чувственную способность. При чувственном познании вещей ей следовало бы, бесспорно, руководствоваться логикой в более общем смысле. Но кто знаком с нашей логикой, тот не может не знать, сколь необработанным является это поле. Что же дальше? Поэтому, если бы логика, которая и так замыкается в тесные рамки, также еще благодаря данному ей определению вгонялась в эти рамки, рассматривалась ли бы она в качестве науки о философском познании чего-нибудь или как наука, управляющая высшей познавательной способностью при познании истины? Ибо тогда была бы дана возможность философам не без громадной пользы проникать также в те искусства, которыми могут быть усовершенствованы низшие познавательные способности, заостряться и применяться более благоприятным образом на благо мира. Так как психология дает надежные основания, то никто из нас не сомневается, что может быть наука, которая направляет низшую познавательную способдость. или наука о чувственном познавании чего-нибудь.
§ CXVI. Когда существует определение, можно легко придумать меобходимый для него термин. Уже греческие философы и отцы деркви всегда четко различали αίσΰηιά и ^οήιά и вполне ясно, что ϋΐσΰ'ηιά для них является разнозначащим не только чувственному, так как этим названием обозначается также и отсутствие ощущений (следовательно, фантазмы). Итак, νοηΐά (постигаемое умом)— это познаваемое высшей способностью, объект логики; αισΰ'ηι'α εήτημως ϋΙΌ'ητικης (чувственно воспринимаемые знаки чувственного)—объект эстетики.
Meditationes philosophicae de nonnulis ad poëma регtinentibus. Halle, 1735. Пер. Р. Клейса**
ЭСТЕТИКА
§ 1. Эстетика (теория свободных искусств, низшая гносеология, искусство прекрасно мыслить, искусство аналога разума) есть наука о чувственном познании.
§ 2. Натуральная ступень низших познавательных способностей, совершенствуемая одним лишь применением их, без обучения, может быть названа натуральной эстетикой и разделена так же, как делится обычно натуральная логика, т. е. на прирожденную, или прирожденное прекрасное дарование, и приобретенную, а эта последняя, в свою очередь, на теоретическую (docens) и прикладную (utens).
§ 3. Важнейшее практическое приложение искусственной эстетики, существующей наряду с натуральной, это: 1) доставлять хороши
==452
ший материал для наук, постигаемых преимущественно интеллектом; 2) приноровлять научно-познанное к любому пониманию; 3) расширять усовершенствование познания за пределы отчетливо нами постигаемого; 4) снабжать хорошими принципами все более утонченные занятия и свободные искусства; 5) в общежитии, в случае прочих равных условий, давать преимущество при совершении любых дел.
§ 4. Отсюда частные приложения ее: 1) в филологии, 2) в герменевтике, 3) в экзегетике, 4) в риторике, 5) в гомилетике, 6) в поэтике, 7) в теории музыки и т. д.*.
§ 5. Против нашей науки могут возразить, во-первых, что она слишком обширна и ее нельзя исчерпать в одной книжке, в одном курсе. Ответ: согласен, однако лучше что-нибудь, чем ничего. Во-вторых, могут возразить, что она есть то же самое, что риторика и поэтика. Ответ: а) она шире; б) она охватывает то, что является общим как этим двум, так им и прочим искусствам, и если обозреть здесь это в надлежащем месте один раз, то любое искусство будет способно потом успешнее разрабатывать свой участок, без ненужных тавтологий. В-третьих, могут возразить: она есть то же самое, что критика. Ответ: а) существует и критика логическая; б) некий определенный вид критики есть часть эстетики; в) для такой критики совершенно необходимо некоторое предварительное знание прочих частей эстетики, если только она не хочет превратиться в простой спор о вкусах при суждении о прекрасных мыслях, словах, сочинениях.
§ 6. Против нашей науки могут возразить, в-четвертых, что она недостойна внимания философов и что предметы ощущений, воображения, а также вымыслы (fabulae), превратности страстей и т. д. находятся ниже философского горизонта. Ответ: а) философ такой же человек, как и другие, и он не вправе чуждаться столь обширной области человеческого познания; б) в данном случае смешивают общую теорию прекрасно мыслимого с практикой и реализацией единичного.
§ 7. Могут возразить, в-пятых: смутность (confusio) —мать ошибок. Ответ: а) тем не менее она есть непременное условие для нахождения истины там, где природа не делает скачков при переходе от темноты к отчетливости; к полдню приходят от ночи через зарю; б) оттого именно и следует уделять внимание смутности, чтобы не проистекли отсюда ошибки, количество и величина которых зависят
Герменевтика — наука об истолковании текстов экзегетика — наука о комментировании текстов, гомилетика — теория проповедничества.— Прим. пер.
==453
от степени нашей невнимательности; в) не смутность сама по себе одобряется, а исправляется познание, коль скоро к нему по необходимости примешана некая доля смутности.
§ 8. Могут возразить, в-шестых: отчетливое познание превосходнее. Ответ: а) у конечного духа — лишь в более важных вещах; б) полагание одного не исключает другого; в) да и следуя отчетливопознанным правилам, мы сначала идем по прямому пути к прекраснопознаваемым вещам, и лишь потом уже тем совершеннее раскрывается посредством них отчетливость.
§ 9. Могут возразить, в-седьмых: если культивировать аналог разума, нужно опасаться, как бы не потерпела ущерба территория разума и серьезности. Ответ: а) этот аргумент относится к числу тех, которые доказывают слишком много, ибо та же самая опасность имеется всякий раз, когда возникает нужда в каком-либо сложном совершенстве, побуждающем к действию и не склоняющем к пренебрежению совершенством подлинным; б) невоспитанный (incultum) и даже поврежденный аналог разума в неменьшей мере способствует разуму и строгой серьезности.
§ 10. Могут возразить, в-восьмых, что эстетика есть искусство, не наука. Ответ: а) эти способности не являются противоположностями; ведь сколько некогда существовало искусств, которые теперь являются одновременно и науками? б) что наше искусство поддается доказательству, подтвердит опыт, и это ясно a priori, ибо психология и др. науки снабжают его достоверными принципами; а что оно заслуживает быть поднятым до уровня науки, показывают его практические применения, упомянутые в других параграфах.
§ 11. Могут возразить, в-девятых: эстетики, как и поэты, рождаются, а не делаются. Ответ: Гораций. Искусство поэзии, стих 408; Цицерон. Об ораторе, кн. II, гл. 60; Бильфингер в «Разъяснениях» § 268; Брейтингер. Об уподоблениях, стр. 6. Прирожденному эстетику помогает более полная теория, более одобряемая авторитетом разума, более точная, менее смутная, более достоверная, менее шаткая.
§ 12. Могут возразить, в-десятых: низшие способности, плоть скорее следует подавлять, чем возбуждать и подкреплять. Ответ: а) нужно господство над низшими способностями, но не тирания над ними; б) к такому, естественно обретаемому господству как бы за руку приводит эстетика; в) эстетики не должны возбуждать и подкреплять низшие способности в качестве порочных, а должны ими руководить, чтобы они не повреждались еще более от своего пагубного применения или чтобы под предлогом избегать злоупотребления ими, предлогом, прикрывающим лень, не упразднялось бы вовсе пользование свыше данным талантом.
==454
§ 13. Наша эстетика, как и ее старшая сестра логика, разделяется, во-первых, на теоретическую, учащую, общую, дающую указания: 1) о вещах и о предметах мысли, эвристика, 2) о ясном порядке, методология, 3) о знаках прекрасно мыслимых и прекрасно располагаемых предметов, семиотика, и, во-вторых, на практическую, прикладную, специальную. В обеих: Если кто выбрал предмет по себе, ни порядок, ни ясность не оставят его: выражение будет свободно. Вещь пусть первою будет, вторым пусть будет порядок, Знаки своим чередом третье место займут.
(Гораций)
• § 14. Цель эстетики — совершенство чувственного познания как такового и это есть красота. Притом следует остерегаться его несовершенства как такового, которое есть безобразность.
§ 15. Эстетик как таковой не имеет заботы о совершенствах чувственного познания, настолько глубоко скрытых, что они либо остаются для нас совершенно темными, либо могут быть усмотрены не иначе, как при помощи интеллекта.
§ 16. Эстетик как таковой не имеет заботы о несовершенствах чувственного познания, настолько глубоко скрытых, что они либо остаются для нас совершенно темными, либо могут быть обнаружены не иначе, как путем суждения интеллекта.
§ 17. Чувственное познание, в своем основном значении, есть комплекс представлений, находящихся ниже порога различия. Если бы мы пожелали теперь обозреть одновременно, постигая умом либо только его красоту и изящество, либо только его безобразность, как иногда это делает наблюдатель с развитым вкусом, то необходимое для науки различие пропало бы, словно подавленное множеством прелестей и пятен на различных ступенях их общности — родовых, видовых или единичных. Поэтому сначала рассмотрим красоту в той мере, в какой она является общей почти всякому чувственно прекрасному познанию, универсальную и всеобщую, вместе с ее противоположностью.
§ 18. Красота чувственного познания в универсальном значении есть 1) взаимное согласие мыслей, соотнесенное с чем-то одним и являющееся феноменом, причем в данном случае мы отвлекаемся от порядка этих мыслей и от знаков. Красоту вещей и мыслей следует отличать как от красоты познания, первой и главной частью которой она является, так и от красоты предметов и материи, с каковыми зачастую она неправильно смешивается по причине укоренившегося значения термина. Безобразные предметы как таковые могут мыслиться прекрасно, а прекрасные — безобразно.
==455
§ 19. Поскольку нет совершенства без порядка, универсальная красота чувственного познания есть 2) согласие порядка, благодаря которому мы созерцаем прекрасно мыслимые вещи,— согласие как внутреннее, так и с вещами, феномен, красота порядка и расположения.
§ 20. Поскольку обозначаемое мы не воспринимаем без знаков, универсальная красота чувственного познания есть 3) внутреннее согласие знаков, как с порядком, так и с вещами феномен, красота значения: это слово и высказывание (когда знаком является написанная речь или проповедь) есть вместе с тем и действие, когда такая речь произносится вслух. Таковы три всеобщих грации познания.
§ 21. Сколько же может быть безобразных черт, пороков, пятен в чувственном познании, которых следует избегать,— либо в мыслях и вещах, либо в сочетании многих мыслей, либо в значении (что мы по порядку перечислили в § 18—20).
§ 22. Обилие, величие, истина, ясность, достоверность и живость познания, в ту меру, в какую они оказываются в согласии в едином восприятии или в согласии друг с другом (например, обилие и величие, способствующие ясности, истина и ясность, способствующие достоверности, все прочие — живости) и в ту меру, в какую различные другие элементы познания оказываются в согласии с ними же, дают совершенство — всякому познанию, универсальную красоту — способности ощущать феномены, и особенно вещам и мыслям, в чем помогает
Их изобилье и блеск, и правды живое сиянье.
§ 23. Скудость, мелочность, фальшь, непроницаемая темнота, сомнения и колебания, косность суть недостатки всякого познания и искажают способность ощущать феномены вообще— таковы главные пороки вещей и мыслей.
§ 24. Красота чувственного познания и само изящество вещей суть совершенства сложные и притом универсальные. Это явствует также из того, что никакое простое совершенство не есть для нас феномен.
§ 28. Общей отличительной чертой совершенного эстетика является, во-первых, прирожденная натуральная эстетика.
§ 47. Отличительной чертой совершенного эстетика является, во-вторых, ασκησις (упражнение) и эстетическая тренировка (exertitatio).
§ 53. В эстетических вещах следует весьма остерегаться и не принимать за одно и то же дарование грубое и' дарование неученое. Например, у Гомера и Пиндара, разумеется, не было грубым
==456
Их дарованье, ви диким, д а гнусно косматым. (Гораций)
однако они являлись скорее исходными образцами (archetypa) для ученых искусств, чем отображениями (ectypa) этих последних. Человек неученый может иметь дарование даже эстетическое, весьма тонкое, и, наоборот, человек ученый — дарование весьма грубое в том, что касается красоты.
§ 54. Подобно тому, как Лейбниц назвал музыку арифметическим действием души, не умеющей счислять саму себя, подобно этому ребенок, почти не умеющий мыслить себя самого, посредством рассмотрения сходных случаев, а затем посредством вытекающего отсюда как бы прирожденного подражания, будет совершенствоваться в прекрасном мышлении и будет делать это еще гораздо больше, если ему посчастливится попасть в руки мастера, который сумеет придать должный склад его нежным, лепечущим устам.
§ 62. Третьей общей отличительной чертой совершенного эстетика является μάθησις (наука) и эстетическая дисциплина, т. е. более совершенная теория того, что ближе влияет на материю и форму прекрасного познания, обычно приобретаемая благодаря одной лишь природе и ее применению на практике; на основе строгого упражнения эту теорию следует применять на практике, чтобы способность души не блуждала под впечатлением мыслимых ею вещей или чтобы из-за незнания правил и их разумных оснований и неуверенности в них, она не мыслила своевольно и не отвращалась бы вовсе от прекрасного размышления, уверенная, что сама увидит все свои прегрешения, на самом деле вовсе их не зная.
§ 63. К эстетической дисциплине относится, во-первых, прекрасная эрудиция, т. е. такая эрудиция, которая делает познание лучшим, чем неэрудированное,— то познание предметов, о которых надлежит затем мыслить прекрасно. Будучи наделено ею, дарование, прекрасное от природы, подогреваемое ежедневными упражнениями, ею движимое и ею поощряемое, вместе с честным, искренним, по выражению Персия, эстетическим сердцем, легче может склоняться к тому, чтобы прекрасно мыслить о данной теме.
§ 64. Главные части прекрасной эрудиции — те дисциплины, которые уясняют нам бога, вселенную, человека (особенно в его моральном облике), повествования (не исключая мифических) и древности, а также дух символов (siglorum genium).
§ 65. При изучении подобного рода дисциплин эстетик заботится лишь о том совершенстве, которое становится феноменом, когда мыслят прекрасно о тех или иных предметах. Частью он делает это негативно, позволяя избегать зрительных образов, вносящих безо-
==457
бразие, частью позитивно, когда зачастую посредством одной-единственной фразы или достаточно краткого знака он заставляет эрудированного читателя или зрителя ожидать любое великое от столь ученого автора, хотя многие плоды своей эрудиции он и скрывает посредством изящного умолчания.
§ 67. Впрочем, мы не требуем, чтобы эстетик был полигистором или «пансофом», так как общая его характеристика лишь в общей форме требует эрудиции, в том виде прекрасное мышление, в котором тот или иной эстетик захочет отличиться, специальная же характеристика определит точнее те ближайшие составные части эрудиции, где ему не пристало быть хозяином, и тот вид прекрасного познания, который он избрал себе в качестве поприща своей собственной деятельности.
|
|
|
