 |
Этому можно помочь, разнообразя восприятия: душа отдается чувству, но не испытывает утомления. 13 глава
|
|
|
|
==408
нравится людям, которые нами руководят. Нашими вкусами руководят артисты, вельможи и богачи. А ими руководит их собственный интерес или тщеславие. Одни, желая выставлять напоказ свои богатства, другие, чтоб воспользоваться ими, ищут наперебой все новых и новых расходов. Благодаря этому безграничная роскошь является законодателем и предписывает считать прекрасным то, что дорого и недоступно. Это прекрасное, которое вовсе не подражает природе, старается во всем ей противоречить. Поэтому роскошь и дурной вкус неразлучны. Повсюду, где вкус расточителен, он фальшив.
Жан Жак Руссо об искусстве. Пер. Т. Барской. М.—Л., 1959, стр. 104—106, НОВАЯ ЭЛОИЗА роль чувства в эстетической оценке}
[...] Я всегда считал, что доброе — это прекрасное в действии, что добро и красота тесно связаны между собой и что оба они имеют общий источник в прекрасно созданной природе. Отсюда следует: вкус совершенствуется теми же средствами, что и мудрость, и душа, живо растроганная очарованием добродетели, должна быть столь же чувствительна ко всем другим видам красоты. Нужно учиться видеть, также и учиться чувствовать, и изощренное зрение есть только результат тонкого и верного чувства. Поэтому художник при виде прекрасного пейзажа или перед прекрасной картиной приходит в экстаз от предметов, вовсе не замеченных заурядным зрителем. Сколько таких вещей, которые можно постичь лишь чувством и вовсе невозможно объяснить! Сколько неуловимых тонкостей, которые встречаются так часто, доступных только вкусу! Вкус служит как бы микроскопом для суждения: именно он приближает мельчайшие предметы, и сфера его деятельности начинается там, где кончается область суждения. Что же нужно, чтоб развить его? Упражнять свое зрение, как и свои чувства, и судить о прекрасном с помощью познаний, а о нравственно добром — при помощи
|
|
|
чувств. [...]
Там же, стр. 101—102
КОНДОРСЕ
1743-1794
Жан Антуан Кондорсе — выдающийся просветитель, философ, социолог, политический деятель, сотрудник знаменитой французской «Энциклопедии». За работы в области математики и астрономии был избран в члены Парижской
==409
академии наук, в которой занимал должность ученого секретаря. В период революции Кондорсе избирается в Законодательное собрание. По своим политическим убеждениям Кондорсе был близок жирондистам и якобинский Конвент приговорил его к смертной казни. Находясь в тюрьме, Кондорсе покончил жизнь самоубийством.
Как идеолог буржуазного просвещения, Кондорсе боролся против феодально-сословных привилегий и деспотического режима. Кондорсе был одним из главных сторонников теории прогресса, под которым он подразумевал путь от феодально-сословных отношений к буржуазному формальному равенству.
Кондорсе написан ряд биографических очерков, посвященных Тюрго, Вольтеру и другим прогрессивным деятелям французской культуры, в которых обратил особое внимание на их литературно-художественные дарования Кондорсе исходил из того, что люди творят под влиянием окружающих их условий, что в их творчестве нет ничего сверхъестественного. В апреле 1792 года Кондорсе представил Законодательному собранию знаменитый доклад об общей организации народного образования, в котором призывал к воспитанию всех граждан в духе содействия росту их творческих способностей. Талантливые дети бедняков, заявлял он, должны содержаться за счет государства. Кондорсе глубоко верил в прогресс наук и искусства. В работе «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1793) он поставил ряд важнейших эстетических проблем: например проблему о происхождении искусства, о связи искусства с формой правления, о значении греческого искусства и т. д. Кондорсе пытался дать гносеологический анализ искусства, утверждая, что искусство порождается способностью получать ощущения, удерживать, распознавать и комбинировать их. Подобно другим просветителям, Кондорсе считал, что искусство легче развивается в условиях свободы, нежели деспотизма В частности, он связывает достижения древнегреческой литературы с падением тирании и образованием республики. В истории эстетики крайне плодотворной была мысль Кондорсе о воспитательном значении искусства, о том, что искусство способствует смягчению и улучшению нравов. Особый интерес представляет идея Кондорсе о необходимости установить тесный контакт искусства lî литературы с наукой и философией
|
|
|
ЭСКИЗ ИСТОРИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ ПРОГРЕССА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА
ЭПОХА ЧЕТВЕРТАЯ. ПРОГРЕСС ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА В ГРЕЦИИ ДО ВРЕМЕН РАЗДЕЛЕНИЯ НАУК В ВЕКЕ АЛЕКСАНДРА
[искусство и воспитание}
[...] Почти все учреждения греков предполагали существование рабства и возможность собирать на площади всех граждан. Для того чтобы правильно судить о деятельности этих учреждений.
К оглавлению
==410
ά в особенности для того, чтобы предугадать то, что они могли бы сделать, будучи восстановлены современными великими нациями, не следует ни на минуту терять из виду этих двух столь важных и столь различных обстоятельств. И нельзя без боли вспомнить о том, что тогда даже наиболее совершенные политические планы имели предметом свободу или счастье самое большее половины человеческого рода.
Воспитание было у греков важной частью политики. Оно готовило людей не столько для личной или семейной жизни, сколько для служения отечеству. Этот принцип может применяться только небольшими народами, которым более простительно мыслить национальный интерес отделенным от общечеловеческого. Он практичен только в тех странах, где наиболее тяжелые земледельческие и промышленные работы исполняются рабами. Это воспитание почти ограничивалось физическими упражнениями, развитием нравственных принципов и привычек, способных возбуждать исключительный патриотизм. Остальное свободно изучалось в школах философов или риторов, в мастерских художников, и эта свобода обучения является также одной из причин превосходства греков.
|
|
|
В их политике, как и в их философии, мы открываем один общий принцип, много исключений из которого история вряд ли может нам представить. Он выражается в искании в законах не столько средства устранять причины зла, сколько способа уничтожить его следствия, противопоставляя эти причины друг другу; в желании, скорее вводить в учреждения предрассудки и пороки, чем их рассеивать или обуздывать; в стремлении чаще извращать человека, возбуждать и раздражать его чувствительность, чем совершенствовать, исправлять его наклонности и привычки, являющиеся неизбежным порождением его моральной организации. Словом, они допускали ошибки, обусловленные заблуждением более общего характера, выражавшемся в том, что они смотрели на вещи под углом зрения современного им человека, то есть человека, развращенного предрассудками, вожделениями искусственно привитых страстей и социальными привычками.
Это наблюдение тем более важно — оно будет тем более необходимо для вскрытия источников указанного заблуждения, чтобы его скорее разрушить, что оно удержалось вплоть до нашего века и что оно еще слишком часто в наши дни уродует мораль и политику.
Если сравним законодательство и в особенности форму и правила судебных приговоров восточных народов и греков, то мы видим, что у одних законы — это иго, под которое сила пригнула рабов, у других — условия общего договора, заключенного между людьми.
==411
У одних предмет законных форм — это обеспечение исполнения воли хозяина, у других — гарантия свободы граждан. У одних закон создан для того, кто заставляет его исполнять, у других — для того, кто должен ему подчиняться. У одних заставляют бояться закона, у других научают его нежно любить — различия, которые мы можем и теперь найти между законами свободных и пребывающих в рабстве народов. Мы увидим, что в Греции человек, по крайней мере, чувствовал свои права, если он их еще не познал, если он еще не умел углубляться в их сущность, обнять и представить их себе в полном объеме.
|
|
|
В эпоху первых проблесков философии у греков и их первых научных шагов изящные искусства поднялись на такую ступень совершенства, которая не была еще доступна ни одним народам и которая впоследствии лишь для немногих оказалась доступной. Гомер жил в период тех смут, которыми сопровождались падение тиранов и образование республик. Софокл, Еврипид, Пиндар, Фукидид, Демосфен, Фидий, Апеллес были современниками Сократа или Платона.
Мы нарисуем картину прогресса этих искусств и исследуем причины, обусловившие его. Мы отличим то, что можно рассматривать. как усовершенствование искусств, и то, что обязано своим происхождением счастливому гению художника; и благодаря этому приему мы увидим, как исчезнут те узкие границы, в которые заключили усовершенствование изящных искусств. Мы проследим влияние, которое оказали на их прогресс формы правления, законодательная система, дух религиозного культа; мы исследуем то, чем они обязаны философии, и то, чем последняя сама им обязана.
Мы покажем, каким образом свобода, искусства, знания способствовали смягчению и улучшению нравов. Мы увидим, что пороки греков, так часто приписываемые прогрессу их цивилизации, имеют своим происхождением более грубые века и что просвещение, развитие искусства их умеряли, если не могли их уничтожить. Мы докажем, что эти красноречивые* декламации против наук и искусств основаны на ложном применении истории и что, напротив, развитие добродетели всегда сопровождалось успехами просвещения, подобно тому как порча нравов всегда следовала или предвещала упадок.
Кондоре е. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. Пер. И. Шапиро. М.,. 1956, стр. 67—70.
Намек на Жан-Жака Руссо.— Прим. ред. цитируемого издания
==412
ЭПОХА ПЯТАЯ. ПРОГРЕСС НАУК ОТ ИХ РАЗДЕЛЕНИЯ ДО ИХ УПАДКА.
[об античном искусстве}
[...] За исключением драматического искусства, процветавшего только в Афинах, обреченного пасть вместе с ними, и красноречия, способного жить только в атмосфере свободы, язык и литература греков сохранили надолго свой блеск. Люций и Плутарх были достойными современниками века Александра. Правда, Рим поднялся на уровень Греции в поэзии, красноречии, истории, в искусстве рассуждать с достоинством, изяществом и приятностью об отвлеченных предметах философии и наук. Греция сама не имела поэта, который дал бы, подобно Вергилию, идею совершенства; ни один из ее историков не мог бы сравниться с Тацитом. Но этот момент блеска сопровождается быстрым упадком. Со времени Люция писателями Рима были почти только варвары. Иоанн Златоуст говорит еще языком Демосфена. Но ни у Августина, ни даже у Иеронима (которому едва ли может служить оправданием влияние на него африканского варварства) мы не встречаем более языка Цицерона или Тита Ливия.
|
|
|
И это потому, что изучение литературы, любовь к искусствам не была никогда в Риме истинной народной склонностью; что временное усовершенствование языка было делом рук не национального гения, но нескольких людей, воспитанных Грецией; что территория Рима была всегда почвой, чуждой литературе, где благодаря усердному насаждению она могла восприниматься, но где она, предоставленная самой себе, должна была вырождаться.
Значение, которым долго пользовался в Риме и Греции талант трибуна и адвоката, обусловило образование многочисленного класса риторов. Их труды способствовали прогрессу ораторского искусства, принципы и тонкости которого они развили. Но они обучали также другому искусству, которым слишком пренебрегают современные народы и которое следовало бы теперь применять также к печатным произведениям. Это — искусство легко и быстро приготовлять речь так, чтобы расположение ее частей, способ ее произнесения, украшения, которыми она уснащается, становились до крайней мере сносными. Это было искусство, дающее возможность говорить почти экспромтом, не утомляя своих слушателей разбродом своих идей, неровностью стиля, не возмущая их нелепыми декларациями, грубыми нонсенсами, странными несообразностями. Сколь полезно было бы это искусство во всякой стране, где обязанности службы, общественный долг или частный интерес могут заставить говорить или писать, не давая времени обдумывать свои
==413
речи или сочинения! История этого искусства тем более заслуживает нашего внимания, что современные народы, которым оно, между прочим, было бы часто необходимо, по-видимому, ознакомились. только с его смешной стороной.
В начале эпохи, картину которой я здесь заканчиваю, количество книг значительно увеличилось, протекшее время внесло много путаницы в книги первых греческих писателей, и это изучение книг и воззрений, известное под именем эрудиции, образовало значительную часть умственных трудов; александрийская библиотека пополнилась грамматиками и произведениями критиков.
Дошедшие до нас произведения этого рода свидетельствуют о склонности их авторов соразмерять свое восхищение или доверие к книге с древностью ее происхождения, со степенью трудности ее понимания или нахождения. Было принято судить о воззрениях не по их сравнению, но по имени их авторов; верить авторитету скорее, чем разуму; наконец, в этих же произведениях мы встречаем идею, столь ложную и столь гибельную об упадке человеческого рода и о превосходстве древних. Значение, которое люди приписывают тому, что составляет предмет их занятий, тому, что им стоило многих усилий, является одновременно объяснением и извинением тех заблуждений, которые эрудиты всех стран и всех времен более или менее разделяли.
Можно упрекнуть греческих и римских эрудитов и даже их ученых и философов в том, что они абсолютно игнорировали тот дух сомнений, который подвергает строгому исследованию разума и факты, и их доказательства. Просматривая в их сочинениях историю событий или нравов, производства и явлений природы или произведений и процессов искусства, просто поражаешься, видя, как они спокойно рассказывают о явных нелепостях и о чудесах, возмутительных по своему обману. Слово говорят, рассказывают, помещенное в начале фразы, казалось им достаточным, чтобы укрыться под защитой смехотворной и ребяческой легковерности. Индифферентизм, исказивший у них изучение истории и явившийся препятствием к развитию их познания природы, следует главным образом приписать тому, что искусство книгопечатания, к несчастью, не было еще тогда известно. Возможность собрать относительно каждого факта все авторитеты, которые могут его подтвердить или опровергнуть, легкость сравнения различных свидетельств, освещение их в спорах, возникающих, когда эти свидетельства не совпадают,— все эти средства, гарантирующие нахождение истины, мыслимы только тогда, когда возможно располагать большим количеством книг, неограниченно увеличивать число их копий и не бояться увеличения их объема.
==414
Каким образом сообщения путешественников, описания, которые часто существовали только в одной копии, отнюдь не подвергавшиеся общественной цензуре, могли бы приобретать такой авторитет, если бы не то обстоятельство, что противоречие этих сообщений не могло быть установлено? Таким образом, принималось одинаково все, ибо трудно было выбрать с некоторой уверенностью то, что действительно заслуживало внимания. Впрочем, мы не вправе удивляться той легкости представлять с одинаковым доверием, опираясь на равные авторитеты, факты наиболее естественные и наиболее чудесные, легкости, свойственной писателям этой эпохи. Это заблуждение преподается еще теперь в наших школах как философский принцип, между тем как преувеличенное в обратном смысле приводит нас к отрицанию без исследования всего того, что нам кажется сверхъестественным. Наука, которая одна только может научить нас находить между этими двумя крайностями точку, где разум предписывает нам остановиться, зародилась только в наши дни.
Там же, стр. 95—99
ЭПОХА ДЕВЯТАЯ. ОТ ДЕКАРТА ДО ОБРАЗОВАНИЯ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
[о прогрессе в истории и искусстве]
[...] Картина изящных искусств представляет не менее блестящие результаты. Музыка стала в некотором роде новым искусством именно в то время, когда наука о сочетаниях и применении вычисления к вибрациям звучащих тел и колебаниям воздуха осветила ее теорию. Живопись, которая уже перешла из Италии во Фландрию, Испанию, Францию, возвысилась в последней стране до той самой степени совершенства, на которую она поднялась в Италии в предшествующую эпоху, и расцвела там еще пышнее, чем в самой Италии. Искусство наших художников не уступает искусству Рафаэля и Карраччи. Все их приемы, сохранившиеся в школах, не только не забыты, но еще больше распространены. Однако протекло слишком много времени, не давшего равного им гения, чтобы эту долгую бесплодность можно было приписать только случаю. Это не потому, что средства искусства исчерпаны, хотя достигнуть большего успеха было бы действительно трудно. Это также не потому, что природа не наделила нас органами, столь же совершенными, как у итальянцев XVI века, но единственно изменениям в политике и нравах нужно приписать не упадок искусства, но слабость его произведений.
Изящная литература, разрабатывавшаяся в Италии с меньшим успехом, но не вырождаясь, однако, совершила на французском язы-
==415
ке прогресс, доставивший ему честь стать в некотором роде языком всеевропейским.
Трагедия в руках Корнеля, Расина, Вольтера, последовательно развиваясь, достигла совершенства, до тех пор неизвестного. Комедия благодаря Мольеру была быстро возведена на высоту, на которую она ни у одной нации не могла еще подняться.
В Англии с начала этой эпохи и, в более близкое нам время, в Германии язык совершенствовался. Поэзия и проза были подчинены, но с меньшей покорностью, чем во Франции, тем всеобщим правилам разума и природы, которые должны ими управлять. Они одинаково истинны для всех языков, для всех народов, хотя до сих пор лишь небольшое число из них могло их познать и возвыситься до того справедливого и верного вкуса, являющегося чувственным выражением этих самых правил, которыми проникнуты произведения Софокла и Вергилия, как и сочинения Попа или Вольтера. Этот вкус учил греков, римлян, как и французов, поражаться теми же красотами и возмущаться теми же уродствами.
Мы покажем то, что в каждой нации поддерживало или замедляло прогресс этих искусств, в силу каких причин различные виды поэзии или прозы достигли в разных странах столь неравного совершенства и каким образом эти всеобщие правила могут, не нарушая даже своих основных принципов, видоизменяться в зависимости от нравов, воззрений народов, которые должны пользоваться произведениями этих искусств, и сообразно употреблению, которому предназначены ими различные виды. Так, например, трагедия, рассказываемая каждый день в небольшом зале при ограниченном количестве зрителей, не может пользоваться теми же самыми практическими приемами, что и трагедия, распеваемая в громадном театре, в дни торжественных праздников, в присутствии всего народа. Мы попытаемся доказать, что правила вкуса имеют ту же общность, то же постоянство, но способны к такому же роду видоизменений, как и другие законы вселенной, моральные и физические, когда их нужно применять непосредственно на практике к общеупотребительному искусству.
Мы покажем, как печать, умножая, распространяя произведения, даже предназначенные к чтению или представлению публично, сообщала их количеству читателей, несравнимо большему, чем число слушателей; так как почти все решения, принятые в многочисленных собраниях, определились образованием, полученным их членами из чтения, то в силу этого между правилами искусства убеждать у древних и у новейших народов должны были образоваться различия, аналогичные разнице между эффектом, который искусство должно производить, и средством, которым оно для этого пользуется.
==416
Мы покажем, как, наконец, на правила искусства должна была также повлиять создавшаяся благодаря изобретению книгопечатания возможность пользоваться сочинениями, содержащими подробные описания, между тем как у древних чтение ограничивалось книгами по истории или философии.
Прогресс философии и наук расширил и благоприятствовал успехам изящной литературы, а последняя служила для популяризации наук и философии. Они оказывали друг другу взаимную поддержку, невзирая на усилия невежества и глупости, стремившиеся их разъединить и посеять между ними вражду. Эрудиция, которую подчинение человеческому авторитету и уважение к предметам древности, казалось, обрекли на роль защитницы вредных предрассудков, тем не менее помогла их разрушить, ибо наука и философия снабдили ее факелом более здоровой критики. Она уже умела взвешивать авторитеты, сравнивать их между собой, и, в конце концов, подчинила последнюю трибуналу разума. Она отбрасывала чудеса, нелепые рассказы, факты, противоречащие правдоподобию, критикуя свидетельства, на которые они опирались; впоследствии она сумела их отбросить, вопреки силе этих свидетельств, отступая только перед тем, что могло бы устранить физическое или моральное неправдоподобие необыкновенных фактов.
Итак, все интеллектуальные занятия людей, как бы они ни различались по своему предмету, методу или необходимым для них умственным способностям, содействовали прогрессу человеческого разума. Вся система трудов людей, в самом деле, подобна хорошо составленному произведению, части которого, методически разделенные, должны, тем не менее, быть тесно связаны, образовать одно целое и стремиться к одной цели.
Там же, стр. 211—215
БИБЛИОГРАФИЯ
I. Общая литература
К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве, т. 1. M., 1957, стр. 378—417. Ленин В. И. От какого наследства мы отказываемся. Полн. собр. соч-, 5 изд., т. 2, стр. 519-521; 540-542. В. И. Ленин о культуре и искусстве. М., 1938, стр. 9—11. Верцман И. Проблемы реализма в эстетике Просвещения. «Литературный
критик», 1935, № 4, стр. 10—29. Волгин В. П. Очерки по истории социализма. 4 изд. М.— Л., Изд-во Акад.
наук СССР, 1935, 407 стр.
==417
Всемирная история, т. V. М., 1958, стр. 555—570.
В у л ь φ и у с А. Г. Основные проблемы эпохи Просвещения. М., «Наука и школа», 1923, 126 стр.
Г е ρ ц е н А. И. Письма об изучении природы. В кн.: Герцен А. И. Избранные философские произведения, т. I. М., 1948, стр. 987—992.
Гилберт К. и Кун Г. История эстетики. [Пер. В. Кузнецова и И. Тихомировой. Спец. ред. и послесловие М. Овсянникова]. М., Изд. иностр. лит., 1960, 685 стр.
История европейского искусствознания. От античности до конца XVIII века. Отв. ред. Б. Р. Виппер и Т. Н. Ливанова]. М., изд-во Акад. наук СССР, 1963, 436 стр. История философии в 4-х томах, т. I. М., изд-во Акад. наук СССР, 1957, стр. 511—597. История французской литературы, Т. I. М.— Л,, изд-во Акад. наук СССР, 1946, стр. 587—807.
Плеханов Г. В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю, гл. 1. В кн.: Плеханов Г. В. Избранные философские произведения, т. I. М., 1956, стр. 509—521.
Плеханов Г. В. Французская драматическая литература и французская живопись XVIII века с точки зрения социологии. В кн.: Плеханов Г. В. Литература и эстетика, т. I. М., 1958, стр. 76—101.
Черны шевскийН. Г. Лессинг, его время, его жизнь и деятельность. В кн.: Чернышевский Н. Г. Полное собр. соч, τ. IV. М., 1948, стр. 5—221. В ertaut J.La vie littéraire en France au XVIII siècle. P., Tallandier, [1954], 460 p. С a bee n D. С. ed. A critical bibliography of French literature. Vol. IV.
Syracuse univ. press, 1951, XXX, 411 p. Cassirer E. Die Philosophie der Aufklärung. Tübingen, Mohr, 1932, XVIII, 491 S. Chambers F. P. The history of taste. Columbia univ. press, 1932, IX, 342 p. Cresson A. Les courants de la pensée philosophique française, t. 1—2. P., Colin, 1927. Dresdner A. Die Kunstkritik. Ihre Geschichte und Theorie. Munich, Bruck-
mann, 1915, VII, 359 S.
F а у В. L'esprit révolutionnaire en France et aux Etats-Unis à la fin du XVIII siècle. P., Champion, 1925, 378 p.
Folkierski W. Entre le classicisme et le romantisme. Etudes sur l'esthétique et les esthéticiens du XVIIIe siècle. P., Champion, 1925, 604 p.
Fontaine A. Les doctrines d'art en France. Peintres, amateurs, critiques. De Poussin à Diderot. P., 1909, III, 316 p.
Forestier L. XVIIIe siècle français, le siècle des lumières. P., Seghers, 1961, 255 p. (Les lettres et les arts).
F о s с a F. De Diderot à Valéry. Les écrivains et les arts visuels. -P., Albin
Michel, 1960, 299 p. Green F. Ch. Minuet. A critical survey of French and English literary ideas
in the eighteenth century. Lond., Dent, 1935, VII, 489 p. Hazard P. La pensée européenne au XVIII siècle. De Montesquieu à Lessing, t. I—III. P., Boivin, 1946. M orne t D. La pensée française au XVIIIe siècle. 2 éd. P., Colin, 1929, 220 p. Γ
M o u g i n H. L'esprit encyclopédique et la tradition philosophique française.— «Pensée», 1945, N 5, p. 8—18; 1946, N 6, p. 25—38; N 7, p. 65—74.
==418
Ρ ο 1 i t z e r G. La philosophie des lumières et la pensée moderne.— «Cahiers
du communisme», 1959, juillet. Rocafort J. Les doctrines littéraires de l'Encyclopédie ou le romantisme
des encyclopédistes. 2 éd. P., Hachette, 1897, 398 p. Rosenthal B. Der Geniebegriff der Aufklärungszeitalters. Berl., Ebering, 1933, 215 S.
Saintsbury G. A history of criticism and literary taste in Europe from earliest time to the present day, 2 ed. Vol. II. Edinburgh — London, Blackwood, 1949, 593 p.
Smith P. A history of modern culture. Vol. II. The Enlightenment. 1687— 1776. N.-Y., Holt, 1934. VII, 703 p.
S o r e i l A. Introduction à l'histoire de l'esthétique française. Contribution à l'étude des théories littéraires et plastiques en France de la Pléiade au XVIIIe siècle. Νουν. éd. Bruxelles, 1955,. 152 p. (Acad. royale de langue et de littérature française de Belgique).
Stöcker H. Zur Kunstanschauung des XVIII. Jahrhunderts. Von Winckelmann bis zu Wackenroder. Berl., Mayer u. Muller, 1904, VIII, 122 S.
Tatarkiewiecz W. Historia filozofii, t. 2. Warszawa, Panst. Wyd. naukowe, 1959, 341 s.
Trahard P. Les maîtres de la sensibilité française au XVIII1 siècle (1715—
1789), t. 1-2. P., Boivin, [1931-1932]. V e n t u r i L. Histoire de la critique d'art. Trad. de l'italien par J. Bertrand.
Bruxelles, Ed. de la Connaissance, [1938], 384 p. V e n t u r i F. Le origini dell'Enciclopedia. Roma-Firenze-Milano, 1946, 164 p.
//. Литература, к отдельным, авторам
Жан-Батист Дюбо Сочинения: D u b os J. В. Réflexions critiques sur la poésie et sur la peinture, 7 éd, t. I— IIÎ. P., 1770.
Литература: Braunschvig M. L'abbé Duhos, rénovateur de la critique au XVIII siècle. Toulouse, Brun, 1904. 86 p.
Morel A. Etude sur l'abbé Dubos, secrétaire perpétuel de l'Académie française. P., Durand, 1850, XII, 108 ρ.
Ρ é t e n t P. Jean-Baptiste Dubos. Contribution à l'histoire des doctrines esthétiques en France. Bern, 1902, 98 p. Diss.
T e u b e r E. Die Kunstphilosophie des abbé Dubos.—«Zeitschrift für Ästhetik und allgemeine Kunstwissenschaft», 1924, Bd. 17, H. 4, S. 361—410.
Монтескье
Сочинения: Montesquieu Ch. L. Oeuvres complètes. Publ. sous la direction de A. Masson, t. 1-3. P., Nagel, 1950-1955. Монтескье Ш. Избранные произведения. [Общ. ред. и вступит, статья
М. П. Баскина]. М., Госполитиздат, 1955, 800 стр.
==419
| 27* |
Монтескье Ш. Персидские письма. (Пер. под ред. Е. А. Гунста. Вступит. статья С. Д. Артамонова]. М., Гослитиздат, 1956, 399 стр.
Литература: К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве, т. 2. M., 1957, стр. 429, Б а с к и н M. П. Шарль Луи Монтескье — выдающийся французский мыслитель XVIII века. М., «Знание», 1955, 24 стр. Б а с к и н М. П. Шарль Луи Монтескье. В кн.: Монтескье. Избранные
произведения. М-, 1955, стр. 5—46. Момджян X. Монтескье. «Коммунист», 1955, № 4, стр. 55—65. Althusser L. Montesquieu. La politique et l'histoire. P., Presses υηιν.
de France, 1959, 119 p. С a b e e n D. С. Montesquieu, a bibliography. N. Y., New-York public library, 1947, 87 p. D a r g a n E. P. The aesthetic doctrine of Montesquieu. Its application in his
writings. Baltimore, Fürst, 1907, 203 p.
Вольтер
Сочинения: Voltaire. Oeuvres. Sous la red. de L. Moland. Nouvelle éd, t. 1—52. P., Garnier, 1877—1882.
|
|
|
