Молодежная субкультура: нормы и система ценностей

В обществе наряду с традиционными формами со­циально-культурной жизни сложилась и развивается разветвленная молодежная субкультура, носителями которой являются многочисленные подростковые объединения, различаю­щиеся социальной направленностью, характером групповых ценностей и особенностями проведения досуга. Средства массовой информации с энту­зиазмом принялись описывать металлистов, панков, системщиков — их эк­зотический внешний вид, страсть к рок-музыке и шумные «тусовки».

Термин «субкультура», однако, и пресса, и социологи, какое-то время старались избегать, ибо было непонятно, откуда у нашей молодежи, вырос шей в обществе, которое долгие годы стремилось к достижению полной социальной однородности, может взяться какой-то собственный образ жиз­ни, основанный на специфических ценностях, зачастую весьма отличных от приоритетов «взрослого мира»?

Общественное мнение на сей счет разделилось. Одни представляют лю­бые непривычные формы поведения молодежи социальным «отклонением», подражанием Западу, бездельем, а потому подлежащими искоренению. Дру­гие полагают, что наша молодежь пытается — пусть несколько экзотическим способом — как-то выразить себя, свое мироощущение и что-то сказать о себе обществу. Но своего «языка» у нее нет, и потому она заимствует его у западных сверстников.

Активная субкультурная деятельность характерна для всех индустриаль­но развитых стран. Как только общество достигает определенного уровня благосостояния, молодежь начинает вести себя необычным, отличным от взрослых образом: наряжается в невообразимые одеяния, украшает их эк­зотическими цепями, булавками, шипами и т.д. Имея доступ к высочайшим образцам культуры, она создает «контркультуру»: свое искусство, свой об­раз жизни, свои правила поведения. И взрослые осознают, что весь этот «кар­навал» каким-то образом направлен против них.

Назовем обстоятельства, вызвавшие феномен субкультурной активнос­ти молодежи. Одно из них С. Лем обозначил еще в 1969 г.: быстрое, благода­ря НТР, достижение обществом высокого уровня материального благосос­тояния, резкое снижение сопротивления внешней среды создало определен­ный «люфт», свободный от выполнения биологически необходимых действий, от ежедневной борьбы за существование. Постепенно этот «люфт» начал заполняться случайными, избыточными образцами поведения, и прежде всего, со стороны молодежи. За спиной молодых людей, обретших

свободу от пожизненного труда, — мощный пласт многовековой культуры, который и служит основным материалом для построения молодежной суб­культуры¹.

В рамках модели Лема молодежная субкультура предстает как закономер­ное явление вторичного генезиса культуры в обществе, пожинающем пло­ды НТР. Второе обстоятельство, тесно связанное с первым, заключается в том, что научно-технический прогресс, создав основы материального изо­билия, одновременно вызвал мощную волну социальной акселерации. Пе­ремены, захлестнувшие мир, в корне изменили современную культуру и сам механизм ее передачи. В исторически короткие сроки ушел в прошлое тра­диционный способ, основанный на принципе «делай, как я», на совокуп­ности неизменных ценностных и поведенческих стереотипов. В быстро меняющихся условиях новые поколения не могут жить по «заветам отцов», а должны создавать свой собственный ценностный мир. При этом возникает угроза существованию самого механизма преемственности².

На протяжении многих лет в нашем обществе действовал жесткий импе­ратив нужды. Молодежь рано включалась в трудовую жизнь со всеми ее «взрослыми» атрибутами. Это не оставляло сил и времени для свободных, избыточных форм поведения, и проблемы преемственности ценностей не было: их передача осуществлялась традиционным способом — путем усвое­ния готовых стереотипов мышления и поведения. Однако с середины 50-х гг. ситуация изменилась, наступила хрущевская «оттепель». Страна вступила в эпоху НТР, повысилась производительность труда, увеличилось свободное время. Было введено обязательное восьмилетнее образование, возрос пре­стиж знаний.

Улучшение материального положения, «десталинизация» общественно­го сознания изменили условия социализации молодежи, сблизив их с ана­логичными процессами, происходившими в развитых западных странах. Наши «стиляги» начала 60-х — молодые люди, внешний вид и поведение которых были призваны подчеркнуть их непохожесть на других, — первые образчики отечественной молодежной субкультуры.

Но хотя объективные условия социализации молодежи существенно из­менились, механизмы этого процесса, выработанные административной системой, остались прежними. Каждое вступающее в жизнь поколение — система, динамично развивающаяся, а следовательно, нуждающаяся в не­котором минимуме разнообразия как основе формирования избыточных элементов поведения, складывается при наличии реального поля альтерна­тивных вариантов поведения. Ибо только осуществляя сознательный выбор, человек принимает на себя ответственность за его последствия, вырабаты­вает «внутреннюю» мотивацию, рефлексивность поведения.

Именно на этом принципе функционирует механизм социализации мо­лодежи в традиционных либеральных демократиях. В конечном итоге но­вое поколение должно — по возможности безболезненно — вписаться в ус­тоявшиеся общественные структуры, ключевые места в которых заняты представителями старшего поколения. Поэтому все возможные варианты

¹ Лем С. Модель культуры // Вопр. философии. 1969. № 8. С. 56—57.

² Рок: музыка? субкультура? стиль жизни? (обсуждение за «круглым столом» редакции) // Социо­
логические исследования. 1987. № 6. С. 37.

своего будущего социального поведения (в том числе вносимые быстро ме­няющейся реальностью инновационные моменты, для которых еще не су­ществует одобренных обществом форм поведения) молодежь проигрывает на модельном уровне своей субкультуры. А старшие поколения не ограни­чивают этих поисков, контролируя лишь «конечный результат» и пресекая те формы, которые угрожают обществу.

По мнению психологов, определение границ своих возможностей — фундаментальная потребность всего живого. «Когда же существуют ограни­чения на реализацию этой потребности,— пишет В.П. Зинченко, — тогда и возникает... комплекс проблем, в частности подростковых. Поэтому запре­ты, которые мы вводим в воспитание, чаще всего вызывают противополож­ную реакцию»³.

К сожалению, наше общество отличается страстью к запретительству. Десятилетиями официальная идеология насаждала как эталон лишь один образец — жестко ригористский тип борца за идею любой ценой, естествен­но, за ту идею, которая на сегодняшний день спущена «сверху». Все осталь­ные варианты попали в разряд «отклоняющегося» поведения. В этом смыс­ле мало что дала и хрущевская «оттепель», поскольку идеология единообра­зия продолжала господствовать: всем предписывалось стремиться к единой цели (молодежь, например, должна была осваивать новые пространства — сначала целина, потом БАМ). Одновременно устраивались «идеологические облавы» на те группы молодых людей, которые хотя бы внешним видом пытались как-то отличиться от всех. Кампания эта включала и насильствен­ные меры: разрезание узких штанин и стрижку длинных волос (способы, успешно внедрявшиеся в российскую практику еще Петром I).

За нетерпимостью к ширине брюк, длине юбок и волос угадывались зна­комые контуры идеала казарменного социализма — гигантской фабрики, в которую зачем-то должна превратиться вся страна. Ну, а люди на ней — «только гайки великой спайки», следовательно, их достоинство — соответ­ствие ГОСТу: все как один, и один как все.

В условиях, резко ограничивших свободу индивидуального и группово­го выбора, молодежь оказалась вытесненной на периферию общественной жизни, в сферу развлечений и досуга. Ее социальная «невостребованность» обернулась повышенной субкультурной активностью именно в сфере досу­га, ибо здесь она могла сколько угодно «отклоняться», нащупывая пути оп­тимального вхождения во «взрослую» культуру.

Кроме того, разрыв между официальной идеологией и реальной социаль­ной практикой порождал отчуждение молодежи от институциональных цен­ностей, и это опять-таки «толкало» ее в область досуговой деятельности, где идеологическое давление было слабее и оставалась возможность для созда­ния альтернативных ценностей. В результате за годы застоя ориентация молодежи на реализацию себя преимущественно в досуговых формах дея­тельности приобрела устойчивый и традиционный характер, она продолжает сохраняться и теперь, когда многие социальные запреты сняты.

Таким образом, отечественные варианты субкультурной активности мо­лодежи вызваны отсутствием нормальных механизмов социализации в об­щественной практике. И не перестройка породила многочисленное и раз-

³ Создай самого себя (материалы «круглого стола») // Знание - сила. 1988. № 3. С. 191.

ноликое племя неформалов — она их только легализовала. Естественно, что с первым же снятием запретов молодежь стала быстро заполнять все пусто­вавшие прежде социально-экологические ниши возможных форм поведе­ния. Сначала это были по преимуществу развлекательные и, если можно так выразиться, социально-демонстративные формы деятельности. Газеты за­пестрели репортажами о рокерах, фанатах, люберах. Однако по мере расши­рения демократии следовало ожидать политизации молодежных движе­ний — и этот процесс не замедлил начаться.

Поскольку созданная субкультура, в основном, досуговая, мы решили изучить те ценностные установки и образцы поведения молодежи в сфере свободного времени, которые являются ее основой. Объект изучения — уча­щаяся молодежь в возрасте от 15 до 25 лет. В Белорусской ССР в 1988 г. было опрошено около 5 тыс. человек, в том числе: школьников 10-х классов — 39,5%, учащихся ПТУ — 25,5% и техникумов — 17,6%, студентов вузов — 17,4%. Из них 42,8% — юноши, 57,2% — девушки. Такое распределение со­ответствует структуре генеральной совокупности.

Вообще субкультура характерна главным образом для больших городов. Это неслучайно, поскольку именно город предоставляет обилие социальных связей, а следовательно, и реальную возможность выбора, лежащую в основе субкультурной активности. Однако действительный выбор поведения инди­вида зависит от специфики той социокультурной микросреды, в которую он включен, в частности, социальное происхождение. Среди отцов школьни­ков в равной мере представлены работники физического и умственного тру­да (44,6 и 43,6% соответственно). Социальное происхождение учащихся ПТУ иное: 62,6% отцов и 58,7% матерей у них — рабочие, а родителей — работ­ников умственного труда — 14,2 и 13,2% соответственно. Половина студен­тов — выходцы из семей интеллигенции, а в студенческом контингенте доля рабочих самая низкая. Выходцы из крестьянских семей представлены при­мерно одинаково в вузах и техникумах (в среднем 13—14%). Социальное происхождение и соответствующие «стартовые условия» во многом обуслов­ливает специфику субкультурного поведения.

По данным нашего исследования, к различным субкультурным группи­ровкам принадлежит 28,4% опрошенных. Наиболее популярными оказались группы любителей современной музыки и поклонников отдельных испол­нителей (14,4%), любителей современных танцев (12,6%), самодеятельные спортивные группы — культуристы, скейтбордисты (10%). Наименьшей популярностью пользуются объединения, занятые какой-либо созидатель­ной деятельностью: общественно-политические клубы (2%), движение за охрану и восстановление культурно-исторических памятников (1%), эколо­гические группы (0,4%). Как видим, преобладает ориентация на развлека­тельные формы досуговой деятельности.

Бытует устойчивый миф о повальном увлечении молодежи рок-музыкой. Однако среди наших респондентов только 53,7% являются ее поклонника­ми. Из них 4,4% — фанатичные приверженцы «хэви металл», не признаю­щие других форм культуры. Единственная группа, в которой рок-музыка занимает первое место среди увлечений, — учащиеся ПТУ. В качестве куль­турного «кода» здесь превалирует звук, а не слово. Это косвенно подтверж­дается и такими данными: вербальная деятельность характеризует совмест­ный досуг 82% школьников, 65% студентов и лишь 44% учащихся ПТУ. К

какой социальной среде принадлежат учащиеся ПТУ? У 60% родители — рабочие (в целом по выборке детей рабочих 44%), место жительства — го­родские окраины и заводские районы. Если в среднем по выборке доля уча­щихся ПТУ составляет 25%, то в группах «металлистов» их 56,5%, столько же их и в другой группе «социального риска» — рокеров, среди футбольных болельщиков — 40%.

Социальное поведение этих групп отличает ориентация на приобщение к вещественным символам городской жизни (радио- и видеоаппаратура, мотоциклы, спортивная символика и др.), демонстративность поведения, агрессивность, «экзотичность» внешнего вида. Вместе с тем для таких мо­лодых людей характерен высокий уровень конформизма не только по отно­шению к своей компании, но и к обществу в целом.

Участники этих групп мало образованы и обладают весьма низким общим культурным уровнем. Среди металлистов, например, велика доля (11%) тех, кто вообще находится «вне» культуры: книг не читает, театры и музеи не посещает, даже в кино ходит изредка, по телевизору смотрит исключитель­но спортивные и музыкальные передачи. Около трети их, говоря о любимых книгах, с трудом припоминают одно-два произведения из школьной про­граммы. Причем доминирующая ориентация на аудиовизуальные источни­ки получения культурной информации приводит к ответам типа: Остров­ский — «Жестокий роман», А. Макаревич — «Педагогическая поэма», Ря­занов — «Бесприданница» и т. д. Подобная ситуация характерна и для рокеров, и для футбольных фанатов, хотя в меньшей степени. Эти подрост­ки тяготеют к «общинному» сознанию, где представление о суверенной лич­ности попросту отсутствует.

Среди мотивов обращения к различным источникам культурной инфор­мации (кино, телевидение, книги) у рокеров, металлистов и футбольных фа­натов превалирует престижно-конформистский мотив: смотрят и читают то, что смотрят и читают другие, что модно, о чем говорят (он характерен для 60,6% учащихся ПТУ, что в 1,5 раза выше, чем в среднем по выборке).

Создается впечатление, что субкультурные группировки — всего лишь имитация какой-то иной культуры, к которой их участникам очень хотелось бы принадлежать, но подлинные ценности которой им недоступны, скры­ты от них. Поэтому им ничего не остается, как делать акцент на внешнюю атрибутику; однако где-то в глубине души они чувствуют всю неподлинность своего существования.

Культурная неразвитость сужает диапазон духовных интересов, что ведет к концентрации внимания на каком-то одном (случайно выбранном или наиболее доступном) виде деятельности. Формируется прямолинейное, некритическое отношение к своему хобби (будь то рок-музыка, мотоциклы или спортивное «боление»), которое со временем становится заменителем духовной жизни, видом наркотика. Такое «монокультурное» развитие на определенном этапе может потребовать искусственного взвинчивания не­рвной системы для более полного, более эффективного эмоционального переживания своего любимого занятия (для этой цели служат наркотики, токсические вещества, алкоголь). Далее, культурная (духовная) ограничен­ность сопровождается, как правило, нетерпимостью к любому инакомыс­лию, агрессивным отношением ко всему, что выходит за рамки собственных представлений. Так, 7,8% учащихся ПТУ ответили, что могут ударить чело-

века только за то, что он «болеет» за другую спортивную команду или пред­почитает иное музыкальное направление. К силе, как способу решения всех конфликтов, апеллируют 1,3% студентов, 2,9% учащихся техникумов, 5% школьников и 9,2% учащихся ПТУ.

С помощью факторного анализа мы изучали основные жизненные цен­ности наших респондентов. В результате для каждой категории учащихся было получено три фактора, значимо характеризующих ценностную струк­туру их сознания. Первый фактор, названный потребительским, представ­лен в старших возрастных группах (студенты вузов, учащиеся техникумов) такими переменными, как фирменные вещи, карьера, секс; в младших — также фирменные вещи; у школьников—деньги, секс: у учащихся ПТУ-подражание Западу, далее — рок-музыка, карьера, сила. Различные фактор­ные веса признаков объясняются возрастными особенностями респонден­тов: для школьников и учащихся ПТУ, например, еще не так важна ценность карьеры, зато актуальна сила как средство самоутверждения. Наибольшая факторная нагрузка переменной «фирменные вещи» во всех группах — убе­дительное свидетельство! ого, как экономика, не способная к эффективному насыщению рынка промышленными товарами, оказывает деформирующее влияние на ценностное сознание молодежи.

Второй и третий факторы представлены значительно меньшим числом при­знаков и могут быть названы соответственно учебно-познавательным и семей­ным. Второй фактор во всех группах, кроме студентов, составили ценности: учеба, творчество, уважение к старшим; третий — любовь и стремление создать семью. У студентов вузов эти два фактора в силу возрастных особенностей по­менялись местами по значимости, но их содержание остается тем же.

Обратим внимание на то, что ценность творчества связывается в созна­нии респондентов с получением образования, причем на базе преемствен­ности. Другими словами, в жизненно важной для себя, для своего будущего сфере деятельности никаких установок на разрушение авторитетов у моло­дежи нет. На периферии ценностного сознания остались такие ценности, как интеллект и интересная профессия: жизненный успех молодые люди связы­вают скорее с хорошей учебой, нежели со способностями и интересом к избранной профессии.

Что касается третьего фактора, «семейного», то ценность любви здесь закономерно связывается со стремлением создать семью, но при этом сек­суальная сторона взаимоотношений между мужчиной и женщиной оказы­вается в кругу совсем иных ценностей — «потребительско-гедонистского» типа. Данный феномен является, надо полагать, закономерным результатом нашей «целомудренной» системы полового воспитания, когда любовь пре­подносится подросткам как исключительно романтическое и возвышенное чувство, которое физическая близость может только осквернить и в конце концов убить (вспомним, как из книги в книгу, из фильма в фильм кочует образ безутешной девушки, брошенной возлюбленным в тот момент, когда он узнал о ее беременности. А ведь как все было хорошо, пока они просто гуляли по городу, взявшись за руки). В итоге уже к 16—17 годам в сознании молодых людей твердо укореняется представление о сексе как о весьма при­ятном способе удовлетворения определенной потребности — не более, и эта ценность благополучно оказывается в одном ряду с другими, призванными обеспечить жизненный комфорт (деньги, модная одежда, карьера и т.д.).

Учитывая поразительное сходство ценностных стереотипов различных групп учащейся молодежи, вне зависимости от возраста, образования, со­циального происхождения, интересов, можно сделать вывод о том, что глу­бинная ценностная структура сознания формируется у молодых людей, в основном, под воздействием социальной макро-, а не микросреды.

Проведенное нами исследование было призвано снять первый, верхний слой информации о процессах, протекающих в молодежной среде, и поэтому оно носило «экстенсивный» характер. Полученные данные позволяют сде­лать вывод о существовании ряда субкультурных групп молодежи, которые формируются на различной социальной базе и обладают неодинаковой об­щественной направленностью. Первичное социальное разделение происхо­дит после восьмого класса в системе «школа — ПТУ». Отторжение школой «трудного» контингента приводит к его «накоплению» в ПТУ, где впослед­ствии образуются зоны повышенного социального риска. Иными словами, складывается ситуация, при которой школа и ПТУ скорее противостоят, нежели дополняют друг друга в рамках единой системы среднего образова­ния. Предполагаемый путь их слияния ничего не даст, кроме снижения уров­ня школьного образования. Контингент ПТУ — это проблема той социо­культурной среды, в которой подростки воспитывались. Поэтому стратеги­ческая линия работы с ними — создание условий для полноценного их включения в культуру: просветительство, вовлечение подростков в такие виды социальной деятельности, которые бы требовали личностного само­определения, индивидуального выбора.

Сокращено по: Андреева И.Н., Голубкова Н.Я., Новикова Л.Г. Молодежная субкультура: нормы и система ценностей // Социол. исслед. 1989. № 4. С. 48-56.

РАЗДЕЛ V

ПОЖИЛЫЕ И СТАРИКИ

⇐ Предыдущая101102103104105106107108109110Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: