Внутренняя двойственность всех наук, оперирующих понятием значимости

Едва ли многие лингвисты догадываются, что появление фактора времени способно создать лингвистике особые затруднения и ставит ее перед двумя расходящимися в разные стороны путями.

Большинство наук не знает этой коренной двойственности: фак­тор времени не сказывается на них сколь-нибудь существенным об­разом. Астрономия установила, что небесные светила претерпевают заметные изменения, но ей не пришлось из-за этого расчлениться на две дисциплины. Геология почти всегда имеет дело с последователь­ными изменениями во времени, но, когда она переходит к уже сло­жившимся состояниям земли, эти состояния не рассматриваются как предмет совсем другой науки. Есть описательная наука о праве, и есть история права, но никто не противопоставляет их друг другу. Политическая история государств развертывается целиком во време­ни, однако, когда историк рисует картину какой-либо эпохи, у нас не создается впечатления, что мы выходим за пределы истории. И на­оборот, наука о политических институтах является по существу своему наукой описательной, но она отлично может, когда встре­тится надобность, рассматривать исторические вопросы, не теряя при этом своего единства.

Наоборот, та двойственность, о которой мы говорим, властно тя­готеет, например, над экономическими науками. В противополож­ность указанным выше отраслям знания политическая экономия и экономическая история составляют две резко разграниченные дис­циплины в недрах одной науки. Это различие двух дисциплин особо подчеркивается в экономических работах последних лет. Разграни­чивая указанные дисциплины, специалисты по политической эконо­мии подчиняются внутренней необходимости, хотя и не отдают себе в этом полного отчета. Вполне аналогичная необходимость застав­ляет и нас членить лингвистику на две части, каждая из которых имеет свои собственные основания. Дело в том, что в лингвистике, как и в политической экономии, мы сталкиваемся с понятием значи­мости. В политической экономии ее именуют ценностью. В обеих науках речь идет о системе эквивалентностей между вещами раз­личной природы: в политической экономии — между трудом и зара­ботной платой, в лингвистике — между означаемым и означающим.

Совершенно очевидно, что в интересах всех вообще наук следо­вало бы более тщательно разграничивать те оси, по которым распо­лагаются входящие в их компетенцию объекты. Всюду следовало бы различать, как указано на нижеследующем рисунке: 1) ось одновре­менности (АВ), касающуюся отношений между сосуществующими явлениями, где исключено всякое вмешательство времени, и 2) ось последовательности (CD), на которой никогда нельзя рассматри­вать больше одной вещи сразу и по которой располагаются все яв­ления первой оси со всеми их изменениями.

Для наук, оперирующих понятием значимости, такое различение становится практической необходимостью, а в некоторых случаях — абсолютной необходимостью. Смело можно сказать, что в этих облас­тях невозможно строго научно организовать исследование, не при­нимая в расчет наличия двух осей, не различая системы значимо­стей, взятых сами по себе, и этих же значимостей, рассматриваемых как функция времени.

С наибольшей категоричностью различение это обязательно для лингвиста, ибо язык есть система чистых значимостей, определяемая исключительно наличным состоянием входящих в нее элементов. Поскольку одной из своих сторон значимость связана с реальными вещами и с их естественными отношениями (как это имеет место в экономической науке: например, ценность земельного участка пропорциональна его доходности), постольку можно до некоторой степени проследить эту значимость во времени, не упуская, однако, при этом из виду, что в каждый данный момент она зависит от систе­мы сосуществующих с ней других значимостей. Тем не менее ее связь

с вещами дает ей естественную базу, а потому вытекающие из этого оценки никогда не являются вполне произвольными, они могут варьировать, но в ограниченных пределах. Однако, как мы видели, естественные вещи и их отношения вообще не имеют отношения к лингвистике [когда дело идет о значимостях].

Следует, далее, заметить, что чем сложней и строже организова­на система значимостей, тем необходимее, именно вследствие слож­ности этой системы, изучать ее последовательно, по обеим осям. Никакая система не может сравниться в этом отношении с языком: нигде мы не имеем в наличии такой точности обращающихся значи­мостей, такого большого количества и такого разнообразия элемен­тов, и притом связанных такими строгими взаимозависимостями. Множественность знаков, о которой мы уже говорили при рассмот­рении непрерывности языка, полностью препятствует одновремен­ному изучению отношений знаков во времени и их отношений в системе.

Вот почему мы различаем две лингвистики. Как их назвать? Не все предлагаемые термины в полной мере способны обозначить проводимое нами различение. Термины «история» и «историческая лингвистика» непригодны, так как они связаны со слишком расплыв­чатыми понятиями; поскольку политическая история включает и описание отдельных эпох и повествование о событиях, постольку можно было бы вообразить, что, описывая последовательные состоя­ния языка, мы тем самым изучаем язык, следуя по вертикальной, временной оси; для этого пришлось бы тогда рассмотреть отдельно те явления, которые заставляют язык переходить из одного состоя­ния в другое. Термины эволюция и эволюционная лингвистика более точны, и мы часто будем ими пользоваться; по контрасту другую науку можно было бы называть наукой о состояниях языка или ста­тической лингвистикой.

Однако, чтобы резче оттенить это противопоставление и это скре­щение двоякого рода явлений, относящихся к одному объекту, мы предпочитаем говорить о синхронической лингвистике и о диахрони­ческой лингвистике. Синхронично все, что относится к статическому аспекту нашей науки, диахронично все, что касается эволюции. Существительные же синхрония и диахрония будут соответственно обозначать состояние языка и фазу эволюции.