Последствия смешения синхронии и диахронии

Могут представиться два случая:

а) При поверхностном взгляде может показаться, что синхрони­ческая истина отрицает истину диахроническую и что между ними надо выбирать; в действительности этого не требуется: ни одна из этих истин не исключает другую. Если французское слово depit «досада» прежде означало «презрение», это не мешает ему ныне иметь совершенно иной смысл; этимология и синхроническая значимость — это две различные вещи. Или еще: традиционная грамматика совре­менного французского языка учит, что причастие настоящего време­ни в одних случаях изменяется и согласуется с существительным как прилагательное (например, une eau courante «проточная (букв, «бегущая») вода»), а в других случаях остается неизменяемым (на­пример, une personnecourant dans la rue «человек, бегущий по ули* це»), Однако историческая грамматика нам показы&ает, Что ё данном случае дело идет не об одной форме, а о двух: первая из них восхо­дит к латинскому причастию currentem, которое изменяется по ро­дам, а второе происходит от неизменяющегося по родам творитель­ного падежа герундия currendo *. Противоречит ли синхроническая истина истине диахронической и нужно ли осудить традиционную грамматику во имя грамматики исторической? Нет, потому что по­ступать так значило бы видеть лишь половину действительности; не следует думать, что только исторический факт важен и достаточен для образования языка. Разумеется, причастие courant имеет два разных источника, но языковое сознание их сближает и сводит к од­ному — эта синхроническая истина столь же абсолютна и непрере­каема, как и другая, диахроническая.

б) Синхроническая истина до такой степени согласуется с исти­ной диахронической, что их смешивают или считают излишним их различать. Считают, например, достаточным для объяснения нынеш­него значения франц. рёге «отец» сказать, что латинское pater имело то же значение. Другой пример: латинское краткое а в открытом, не начальном слоге изменилось в i: наряду с facio «делаю» мы имеем conficio «совершаю», наряду с amicus «друг» — inimlcus «недруг» и т. д. Часто закон формулируется так, что а в слове facio переход! т в i в слове conficio потому, что оно оказывается уже не в первом слоге. Это неточно: никогда а в слове facio не «переходило в» i в сло­ве conficio. Для восстановления истины необходимо различать две эпохи и четыре члена отношения: сперва говорили facio — confacio; затем, после того как confacio превратилось в conficio, a facio оста­лось без изменения, стали произносить facio — conficio. Получает­ся таким образом следующее:

Если говорить об «изменении», то произошло оно между confa­cio и conficio; правило же, приведенное выше, было столь плохо сформулировано, что даже не упоминало о первом изменении! Далее, наряду с этим изменением, которое является, конечно, фактом ди­ахроническим, существует другой факт, абсолютно отличный от первого и касающийся чисто синхронического противопоставления между facio и conficio. Обычно говорят, что это не факт, а резуль­тат. Однако это факт определенного порядка, и нужно подчеркнуть, что такими именно фактами являются все синхронические явления. Вскрыть истинный вес противопоставления facio — conficio мешает то обстоятельство, что значимость этого противопоставления неве­лика. Однако если рассмотреть пары Gast — Gaste, gebe — gibt, то нетрудно убедиться, что эти противопоставления, хотя они тоже являются случайным результатом фонетической эволюции, образуют в синхроническом срезе существеннейшие грамматические фено­мены. Поскольку оба ряда явлений, сверх того, тесно между собою связаны и взаимообусловлены, возникает мысль, что нечего их и различать,— и, действительно, лингвистика их смешивала в тече­ние целых десятилетий, не замечая, что метод ее никуда не годится.

Однако в некоторых случаях эта ошибка явно бросается в глаза. Так, для объяснения греч. phuktos «избежный», казалось бы, дос­таточно сказать: в греческом g и kh изменяются в к перед глухими согласными, что и обнаруживается в таких синхронических соответ­ствиях, как phugein «бежать»: phuktos «избежный», lekhos «ложе»: lektron «ложе» (вин. п.) и т. д. Но тут мы наталкиваемся на такие случаи, как trikhes «волосы»: thriksi «волосам», где налицо осложнение в виде «перехода» t в th. Формы этого слова могут быть объяснены лишь исторически, путем использования относительной хронологизации явлений. Первоначальная основа *thrikh при нали­чии окончания -si дала thriksi — явление весьма древнее, тождест­венное тому, которое произвело lektron от корня lekh-. Впоследствии всякий придыхательный, за которым в том же слове следовал другой придыхательный, перешел в соответствующий глухой, и * thrikhes превратилось в trikhes; естественно, что thriksi избежало действия этого закона.

Выводы

Тай лингвистика подходит ко второй своей дихотомии. Сперва нам пришлось выбирать между языком и речью (см. стр. 56), теперь мы находимся у второго перекрестка, откуда ведут два пути: один — в диахронию, другой — в синхронию.

Используя этот двойной принцип классификации, мы можем те­перь сказать, что все диахроническое в языке является таковым лишь через речь. Именно в речи источник всех изменений; каждое из них, прежде чем войти в общее употребление, начинает применяться не­которым числом говорящих. Теперь по-немецки говорят: ich war «я был», wir waren «мы были», тогда как в старом немецком языке до XVI в. спрягали: ich was, wir waren (по-английски до сих пор гово­рят: I was, We were). Каким же образом произошла эта перемена: war вместо was? Отдельные лица под влиянием waren создали по аналогии war—это был факт речи; такая форма, часто повторявшая­ся, была принята коллективом и стала фактом языка. Но не все инновации речи увенчиваются таким успехом, и, поскольку они ос­таются индивидуальными, нам незачем принимать их во внимание, так как мы изучаем язык; они попадают в поле нашего зрения лишь с момента принятия их коллективом.

Факту эволюции всегда предшествует факт или, вернее, множест­во сходных фактов в сфере речи: это ничуть не противоречит уста­новленному выше различию, которое этим только подтверждается, так как в истории любой инновации мы отмечаем всегда два момента:

4) момент появления ее у отдельных лиц и 2) момент превращения ее в факт языка, когда она, внешне оставаясь той же, принимается всем языковым коллективом.

Нижеследующая таблица показывает ту рациональную форму, которую должна принять лингвистическая наука:

Следует признать, что отвечающая теоретическим потребностям рациональная форма науки не всегда совпадает с той, которую навязывают ей требования практики. В лингвистике требования практики еще повелительней, чем в других науках; они до некото­рой степени оправдывают ту путаницу, которая в настоящее время царит в лингвистических исследованиях. Даже если бы устанавли­ваемые нами различения и были приняты раз и навсегда, нельзя было бы, быть может, во имя этого идеала связывать научные изы­скания чересчур строгими требованиями.

Так, например, производя синхроническое исследование старо­французского языка, лингвист оперирует такими фактами и прин­ципами, которые не имеют ничего общего с теми, которые ему бы открыла история этого же языка с XIII до XX в.; зато они сравнимы с теми фактами и принципами, которые обнаружились бы при опи­сании одного из нынешних языков банту, греческого (аттического) языка V в. до нашей эры или, наконец, современного французско­го. Дело в том, что все такие описания покоятся на сходных отноше­ниях; хотя каждый отдельный язык образует замкнутую систему, все они предполагают наличие некоторых постоянных принципов, на которые мы неизменно наталкиваемся, переходя от одного языка к другому, так как всюду продолжаем оставаться в сфере явлений одного и того же порядка. Совершенно так же обстоит дело и с исто­рическим исследованием: обозреваем ли мы определенный период в истории французского языка (например, от XIII до XX в.), или яванского языка, или любого другого, всюду мы имеем дело со схо­дными фактами, которые достаточно сопоставить, чтобы установить общие истины диахронического порядка. Идеалом было бы, чтобы каждый ученый посвящал себя либо одному, либо другому аспекту лингвистических исследований и охватывал возможно большее ко­личество фактов соответствующего порядка; но представляется весьма затруднительным научно овладеть столь разнообразными языками. С другой стороны, каждый язык представляет собой прак­тически одну единицу изучения, так что силою вещей приходится рассматривать его попеременно и статически и исторически. Все же никогда не следует забывать, что чисто теоретически это единства отдельного языка как объекта изучения есть нечто поверхностное, тогда как различия языков таят в себе глубокое единство. Пусть при изучении отдельного языка наблюдатель обращается как к синхро­нии, так и к диахронии; всегда надо точно знать, к какому из двух аспектов относится рассматриваемый факт, и никогда не следует смешивать методы синхронических и диахронических исследова­ний.

Разграниченные указанным образом части лингвистики будут в дальнейшем рассмотрены одна за другой.

Синхроническая лингвистика должна заниматься логическими и психологическими отношениями, связывающими сосуществующие элементы и образующими систему, изучая их так, как они воспри­нимаются одним и тем же коллективным сознанием.

Диахроническая лингвистика, напротив, должна изучать отно­шения, связывающие элементы, следующие друг за другом во вре­мени и не воспринимаемые одним и тем же коллективным сознанием, то есть элементы, последовательно сменяющие друг друга и не обра­зующие в своей совокупности системы.

Глава IV

ЯЗЫКОВАЯ ЗНАЧИМОСТЬ