Заключение.

Книга Эмилия Диллона, рассмотренная нами в первой главе дипломной работы, актуальна и сегодня. В непрекращающихся спорах о Льве Толстом к мнению Диллона апеллируют и по сей день. В 1995 году вышел сборник «Духовная трагедия Льва Толстого», составители которого и автор предисловия - И. М. Концевич[154] заняли четкую позицию по отношению к отлученному от Церкви Л. Толстому, заявив:

«Состав настоящего сборника определен жесткими целевыми рамками: показать на фоне эпохи противостояние православного сознания натиску богоборчества, выразившемуся в одном из своих ответвлений — толстов­стве. Из великого множества материалов, связанных с этим событием рус­ской жизни, были отобраны и включены в книгу лишь наиболее сущест­венные с православной точки зрения. Таковыми помимо непременных до­кументов — " Определений" Святейшего Синода и сопутствующей ему переписки должны были быть публичные заявления и обличительные Слова виднейших церковных деятелей и духовных писателей. Из раздела " Откликов" читатель почерпнет представление о реакции на событие среди людей самых разнообразных профессий и интересов. Показательны и отзывы зарубежной прессы. Осуждение еретических исканий Льва Толс­того нисколько не умаляет его художественных дарований и свершений. Когда Гений и Истина входят в разлад, Христова Церковь назидает по­знать выход из противоречия. И обыкновенно выход находят. К сожале­нию, Лев Николаевич Толстой таким назиданием упорно пренебрегал».

Работа И. М. Концевича «Истоки душевной катастрофы Л. Н. Толстого», приведенная в качестве предисловия к сборнику, впервые была напечатана в Мюнхене в 1960 г.

В его работе цитируется мнение Э. Диллона о Л. Толстом, но ссылки ни в тексте предисловия, ни в примечаниях нет.

Сравнив фрагменты из работы И. М. Концевича с книгой Диллона, мы пришли к выводу, что автор работы «Истоки душевной катастрофы Л. Н. Толстого» действительно опирается на книгу английского журналиста «Граф Лев Толстой. Новый портрет». Вот некоторые из цитируемых Концевичем отрывков: " Он считал религию необходимой, но не верил в божество Христа, в бессмер­тие души и даже в существование Бога. В религии Толстой был сам собственным богом" [155]. Или: " Во время утреннего умывания на задворках яснополянской усадьбы я услышал гнев­ный голос графа, который ругал (выражаясь мягко) каких-то му­жиков. Навыкнув слышать от него призывы, к братским чувствам к меньшим братьям, я был поражен и возмущен этой сценой" [156].

И. М. Концевич – вовсе не яростный противник Л. Толстого, он не слепо клеймит его, а со своих позиций пытается проанализировать духовный опыт русского писателя и мыслителя, но далеко не апологетическое мнение Диллона о Л. Толстом кажется ему авторитетным. И как нам кажется, пока люди будут обращаться к философскому, художественному и публицистическому наследию русского писателя, будут длится и споры о нем, и будут высказываться мнения pro et contra.

О восприятии Л. Толстого в современном англо-американском литературоведении свидетельствуют мнения ученых, чьи статьи мы привели во второй главе нашей дипломной работы. Хотелось бы отметить повышенный интерес исследователей к теме, обозначенной Эдвиной Круз: к проблемам женщины, сексуальности и семьи у Л. Толстого. Назовём лишь некоторые из тех работ по данному вопросу, что вышли за последние десятилетия за рубежом: «Женщины у Л. Толстого: идеал и эротика» Р. К. Бенсон[157], «Структура «Анны Карениной»: Л. Толстой, женский вопрос и викторианский роман» Эми Манделкер[158], «Идеальная женщина у Л. Толстого: роман «Воскресение» самой Э. Круз[159]. Этот интерес не удивителен: объяснение ему, на примере романа «Анна Каренина», можно найти в статье Э. Круз: «Роман «Анна Каренина» побудил поколения читателей размышлять и бесконечно возвращаться и по-новому открывать природу женских переживаний». А «глубокое исследование непреодолимой власти и разрушительной мощи сексуального желания, как мужского, так и женского» в «Войне и мире», «Семейном счастье», «Крейцеровой сонате», «Воскресении» и других произведениях Л. Толстого кажется особенно актуальным в нашу эпоху.

Долгое время в англоязычном литературоведении преобладало мнение, что Ф. Достоевский – предтеча литературного модернизма, тогда как Л. Толстой противопоставлялся экспериментированию в литературе ХХ века. Эта точка зрения мешала увидеть безусловное новаторство русского писателя в художественной прозе, как в отношении формы, так и в отношении содержания. Положение стало коренным образом меняться только с начала 1980-х годов.

Статья Джорджа Клэя – убедительный аргумент в пользу того, творчество Л. Толстого более чем уместно в контексте литературы ХХ века. Американский исследователь указывает на прямую связь русского писателя с такими писателями ХХ века, как Джеймс Джойс, Марсель Пруст, Вирджиния Вулф, Томас Манн.  

В своих произведениях Л. Толстой предвосхитил и по - своему разработал один из главнейших приемов в литературе модернизма – технику «потока сознания»: Л. Толстой экспериментировал с техникой потока сознания уже тогда. Когда писал незаконченную им «Историю вчерашнего дня», а затем «Детство, Отрочество, Юность».

На протяжении двадцатого века писатели и критики считали Л. Толстого одним из величайших романистов всех времен.

Автор статьи задается вопросом: почему же в эпоху антиискусства, сумбурной музыки, антипоэзии – в эпоху постмодернизма, в изобилующим катастрофами, хаотическом двадцатом веке, – мы все равно обращаемся к произведениям Л. Толстого?

«Возможно, мы хотим разделять реакции героев – то, что Л. Толстой позволяет нам с таким сопереживанием, что мы способны, «прожить» его романы».

Суть «парадоксальной уместности» Л. Толстого – его извечный призыв «ко всему фундаментальному и святому внутри нас», он «напоминает нам, что такое нормальная действительность жизни».