Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Лингвистика на пути преобразований 6 глава




Общим признаком всех таких систем и критерием их отнесения к семиологии является их свойство означать, или означивание (signifiance), их сложение из единиц означивания, или знаков. Задача заключается теперь в том, чтобы описать их различитель­ные признаки.

Всякая семиологическая система характеризуется:

(1) операторным способом;

(2) сферой действия;

(3) природой и числом знаков;

(4) типом функционирования.

Каждый из этих признаков содержит некоторое число разно­видностей.

Операторный способ — способ, посредством которого система воздействует, а именно то ощущение (зрение, слух и т. д.), через которое она воспринимается.


Сфера действия — область, в которой система является обяза­тельной, признается и воздействует на поведение.

Природа и число знаков есть производные от вышеназванных условий.

Тип функционирования — отношение, которое соединяет знаки и придает им различительную (дистинктивную) функцию.

Проверим это определение на элементарной системе — системе дорожных световых сигналов:

— операторный способ системы — визуальный, обычно днев­
ной и под открытым небом;

— сфера действия — передвижение транспортных средств на
дорогах;

 

— знаки системы образуются цветовой оппозицией зеленый ~
красный (иногда с промежуточной фазой — желтый, имеющей зна­
чение простого перехода от одного к другому), то есть система
бинарна;

— тип функционирования — отношение альтернации (и ни­
когда не одновременности) зеленого ~ красного, означающей «путь
открыт» ~ «путь закрыт» либо в форме предписания: «двигай­
тесь» ~ «стойте».

Данная система допускает расширение или перенос, но это касается только одного из четырех указанных признаков: сферы действия. Ее можно применить в речной навигации, в обозначении фарватеров, на взлетных дорожках аэродромов и т. п. при условии сохранения той же цветовой оппозиции в том же значении. В целях удобства физическую природу знаков можно видоизменять, но только временно 20.

Входящие в это определение признаки образуют две группы: два первых, операторные средства и сфера применения, представ­ляют внешние, материальные свойства системы; два последних, касающиеся знаков и типа их функционирования, указывают внутренние, семиотические свойства. Первые допускают варьи­рование или приспособление, два других — нет. Данная струк­турная форма обрисовывает каноническую модель бинарной си­стемы, которую мы находим, например, в способах голосования с помощью белых и черных шаров, посредством вставания и сидения и т. п., то есть во всех ситуациях, где альтернатива могла бы быть выражена (однако не выражается) в языковых терминах как да ~ нет.

Теперь мы уже можем выделить два принципа, которые харак­теризуют отношения между семиотическими системами.

Первый принцип может быть назван принципом неизбыточности в сосуществовании систем. Между семиотическими системами не

20 Материальные помехи (туман) могут вынудить к применению замещающих средств, например звуковых сигналов вместо визуальных, но эти временные сред­ства не изменяют нормальных условий в целом.



существует «синонимии»; нельзя «сказать одно и то же» с помощью слов и с помощью музыки, то есть с помощью систем с неодина­ковой базой.

Иными словами, две семиотические системы разного типа вза-имонеобратимы. В приведенном примере у речи и у музыки есть сходство: производство звуков и факт воздействия на слух, но это сходство не может перевесить'различий в природе единиц этих систем и различий в типах их функционирования, как будет пока­зано ниже. Таким образом, необратимость систем с разной базой является причиной неизбыточности в мире знаковых систем. Че­ловек не располагает несколькими различными системами для передачи одного и того же содержания.

Напротив, графический алфавит, азбука Брайля или Морзе или алфавит глухонемых являются взаимообратимыми системами, поскольку у них одинаковая база, основанная на принципе ал­фавита: одна буква — один знак.

Второй принцип вытекает из первого и является его логическим завершением.

Две системы могут иметь один и тот же знак, и это не ведет ни к синонимии, ни к избыточности, иными словами, существенно не субстанциальное тождество знака, а лишь его функциональное отличие. Красный цвет в бинарной системе дорожной сигнали­зации не имеет ничего общего с красным цветом трехцветного флага, так же как белый цвет этого флага не имеет ничего общего с белым цветом траура в Китае. Значимость знака определяется только системой, в которую он включен. Надсистемных знаков не бы­вает.

Но если так, то не представляют ли собой знаковые системы замкнутые миры, связанные между собой лишь отношением сосу­ществования, и то, быть может, случайного? Здесь мы сформули­руем новое требование метода. Необходимо, чтобы отношение между семиотическими системами само носило семиотический характер. Оно определяется прежде всего воздействием одной и той же культурной среды, которая тем или иным способом по­рождает и питает все присущие ей системы. Но это лишь внешняя связь, которая еще не предполагает с необходимостью взаимообус­ловленности отдельных систем. Есть и другая связь, которая характеризуется тем, может ли данная семиотическая система интерпретировать самое себя или должна получать свою интерпре­тацию от какой-то другой системы. Таким образом, семиотическое отношение между системами проявляется как соотношение между системой интерпретирующей и системой интерпретируемой. В ши­роком смысле именно это соотношение мы должны констатировать между знаками языка и другими знаками, употребляющимися в жизни общества; знаки, имеющие хождение в обществе, могут быть полностью интерпретированы посредством знаков языка, но не наоборот. Язык, таким образом, выступает как интерпретант


общества и. В узком смысле графический алфавит можно рас­сматривать как интерпретант азбуки Морзе или Брайля, в силу того что у него самая широкая сфера действия и несмотря на вза­имную обратимость всех трех систем.

Из сказанного мы можем сделать вывод, что по логике вещей все семиотические подсистемы внутри общества будут системами, интерпретируемыми языком, поскольку общество все их включает в себя и само общество интерпретируется через язык. Уже в этом отношении выявляется фундаментальная асимметрия, и мы можем вскрыть ее первопричину: особое положение языка в мире знако­вых систем. Если обозначить все множество этих систем символом S, а язык — L, то обращение всегда происходит в направлении S -> L и никогда наоборот. Мы получили общий принцип иерар­хии, который надлежит ввести в классификацию семиотических систем и с помощью которого будет строиться семиологическая

теория.

Чтобы ярче оттенить различия между типами семиотических систем, рассмотрим теперь под тем же углом зрения систему со­всем иного порядка, систему музыки. Здесь мы обнаруживаем отличия главным образом в природе «знаков» и способе их функ­ционирования.

Музыка складывается из звуков, которые тогда имеют музы­кальный статус, когда называются и расцениваются как ноты. В музыке нет единиц, непосредственно сопоставимых со «знаками» языка. Ноты упорядочиваются в рамках гаммы, в которую они входят в определенном числе как дискретные, обособленные друг от друга элементы, каждый из которых характеризуется постоян­ным числом колебаний в единицу времени. Гаммы содержат одни и те же ноты на разных высотах, которые определяются числами колебаний в геометрической прогрессии, причем интервалы ос­таются неизменными.

Музыкальные звуки могут производиться монофонически и полифонически, изолированно или одновременно (аккорды), неза­висимо от интервалов, которые разделяют их в соответствующих гаммах. Нет никаких ограничений ни для количества звуков, производимых одновременно набором инструментов, ни для поряд­ка, частоты или протяженности их комбинаций. Композитор сво­бодно организует звуки в определенный речевой поток, который не ограничивается никакой «грамматической» условностью и под­чиняется своему собственному «синтаксису».

Итак, мы видим, в каком аспекте музыкальная система допу­скает семиотическую трактовку, а в каком нет. Она организуется на основе группы звуков, образующих гамму, которая в свою очередь состоит из нот. Ноты обладают дифференциальной значи­мостью только внутри гаммы, а сама гамма есть совокупность,

21 Это положение будет развито в другой работе [см. комментарий].


повторяющаяся в нескольких высотах (рекуррентное множество в разных высотах), она имеет отличительную тоновую характери­стику, указанную ключом.

Базовой единицей, следовательно, будет нота, различительная и оппозитивная единица звучания, но она приобретает такую значимость лишь в гамме, фиксирующей парадигму нот. Является ли такая единица семиотической? Можно считать, что она является семиотической единицей в своем типе, так как образует там ряд оппозиций. Но в таком случае она никак не связана с семиотикой языкового знака, и действительно, она необратима в единицы языка какого бы то ни было уровня.

Другая аналогия, в то же время вскрывающая и глубокое раз­личие сравниваемых систем, состоит в следующем. Музыка — это система, которая развертывается по двум осям: оси одновремен­ности и оси последовательности. Здесь можно было бы видеть аналогию с функционированием языка также на двух осях — пара­дигматической и синтагматической. Однако ось одновременности в музыке противоречит самому принципу парадигматики в языке, который представляет собой принцип селекции (отбора), исклю­чающий всякую внутрисегментную одновременность; точно так же и ось последовательности в музыке не совпадает с синтагмати­ческой осью языка, потому что музыкальная последовательность совместима с одновременностью звуков и потому что она, кроме того, не подчинена никаким требованиям слияния или выпадения, которые касались бы или одного какого-то звука или какой-либо совокупности звуков. Таким образом, музыкальная комбинато­рика, определяемая гармонией и контрапунктом, не имеет экви­валента в языке, в котором как парадигма, так и синтагма подчи­няются специфическим правилам упорядочения: правилам совме­стимости, избирательности, повторяемости (рекуррентности) и т. д.; от этих правил зависит и частотность и статистическая предска­зуемость, с одной стороны, и возможность строить понятные вы­сказывания — с другой. Это различие в свойствах не связано с какой-либо частной музыкальной системой или с выбранным зву­ковым диапазоном; в додекафонической серии оно проявляется столь же четко, как и в диатонии.

В итоге мы можем сказать, что если рассматривать музыку как некий «язык», то это такой язык, у которого есть синтаксис, но нет семиотики. Рассмотренное противопоставление позволяет уже заранее выделить позитивный и обязательный признак линг­вистической семиологии, который потребуется нам в дальнейшем.

Перейдем теперь к другой области — необъятной области ис­кусств, именуемых изобразительными, где мы ограничимся тем, что попытаемся установить, не могут ли какие-нибудь сходства или расхождения пролить свет на семиологию языка. Здесь с самого начала мы сталкиваемся с одной принципиальной трудностью: лежит ли в основе всех этих искусств нечто общее, кроме расплыв-


чатого понятия «изобразительное»? Можно ли в каждом или хотя бы в одном из них обнаружить формальный элемент, который можно было бы назвать единицей рассматриваемой системы? Но что такое единица живописи или рисунка? Фигура, линия, цвет? И вообще, имеет ли смысл вопрос, поставленный таким образом?

Теперь самое время сформулировать необходимые условия для сравнения систем разных типов. Всякая семиотическая система, основанная на знаках, обязательно должна содержать: 1) конечный набор знаков, 2) правила их аранжировки (упорядочения) в фигуры, 3) последние независимо от природы и количества речевых произ­ведений, которые данная система позволяет создавать. Ни одно из всего множества изобразительных искусств, по-видимому, не от­вечает такой модели. Самое большее, мы можем найти лишь неко­торое приближение к ней в индивидуальном творчестве того или иного художника; но тогда речь шла бы уже не об общих и постоян­ных условиях, а о какой-то индивидуальной характеристике, что еще больше увело бы нас от языка.

Таким образом, понятие единицы занимает центральное место в рассматриваемой проблематике 22 и никакая серьезная теория не может быть построена, если она уклоняется от решения во­проса об элементарной единице, так как всякая система, несущая значение, должна определяться на основе используемого ею спо­соба передачи этого значения. Подобная система, следовательно, должна содержать единицы, которыми она оперирует для произ-

22 Мы считали не только бесполезным, но невозможным усложнять здесь из­ложение наших личных взглядов обсуждением предшествующих теорий. Инфор­мированный читатель увидит, в частности, наши расхождения с Луи Ельмслевом по некоторым существенным пунктам. То, что он называет семиотикой (semiotics), определяется как «иерархия, каждый сегмент которой допускает дальнейшее деление на классы, определяемые на основе их взаимной реляции таким образом, что любой из этих классов допускает деление на дериваты, определяемые на основе взаимной мутации» («Prolegomena to a Theory of Language», transl. by Whitfield, 1961, стр.106; русский переводЮ. К- Лекомцевав сб. «Новоев лингвистике», вып. I М., I960, стр. 385). Подобное определение приемлемо лишь в случае полного согла­сия с принципами глоссематики в целом. Рассуждения того же автора (цит. соч., стр. 109; русск. изд., стр. 373 и ел.) относительно места языка среди семиотиче­ских структур, относительно границ между семиотикой и не-семиотикой отражает весьма предварительную и не вполне определившуюся точку зрения. Вполне можно принять его предложение исследовать под тем же углом зрения разные семиотиче­ские дисциплины: «представляется необходимым и перспективным выработать об­щий подход к широкому комплексу научных дисциплин — от изучения литерату­ры, искусства, музыки и всеобщей истории вплоть до математической логики и ма­тематики,— с тем чтобы с точки зрения этого единого подхода указанные науки были сконцентрированы вокруг некоторого ядра лингвистически сформулирован­ных проблем» (цит. соч., стр. 108). Но эта обширная задача остается благим поже­ланием до тех пор, пока не разработаны теоретические основы сопоставления систем. Именно это мы здесь и пытаемся сделать. Из более новых работ сошлемся на Ч. Морриса (Charles Morris, Signification and Significance, 1964, стр. 62), ко­торый ограничился замечанием, что для многих лингвистов (он называет некото­рых из них) языкознание составляет часть семиотики, однако он не определяет положения языка под этим углом зрения.


водства «смысла» и с помощью которых определенным образом характеризует произведенный «смысл». При этом возникают два вопроса:

1) Можно ли выделить предельные единицы во всех семиотиче­
ских системах?

2) В тех системах, где такие единицы существуют, являются

ли они знаками}

Единица и знак — явления разного характера. Знак необхо­димо представляет собой единицу, но единица может и не быть знаком. Мы с уверенностью можем утверждать по крайней мере следующее: язык состоит из единиц, и эти единицы являются зна­ками. Но как обстоит дело в других семиотических системах?

Рассмотрим сначала функционирование так называемых худо­жественных систем, то есть систем, использующих образ и звук, причем сознательно не будем принимать во внимание их эстетиче­скую функцию. Музыкальный «язык» состоит из комбинаций и последовательностей различным образом соединенных звуков; эле­ментарная единица, звук, не является знаком; каждый звук оп­ределяется только своим положением на шкале высот, и ни один из них не обладает функцией означивания. Это типичный пример единиц, которые не являются знаками, не служат для обозначе­ния, а представляют собой лишь ступени внутри произвольно уста­новленного диапазона на некоторой шкале. Здесь мы обнаружи­ваем принцип разграничения: системы, в которых можно выделить единицы, распадаются на две группы — системы с означивающими единицами и системы с единицами не означивающими. В первую группу попадает язык, во вторую — музыка 23.

В изобразительных искусствах, основанных на представлении неподвижных или подвижных изображений (живопись, графика, скульптура и т. д.), существование каких-либо единиц становится проблематичным. Каков должен быть их характер? Если речь идет о цветовых соотношениях, то следует признать, что цвета, так же как и звуки, располагаются в некую шкалу, основные ступени которой идентифицируются по их названиям. Но они не означивают, а являются означиваемыми; они не имеют референта и ни с чем не соотносятся каким-либо однозначным способом. Ху­дожник по своей прихоти выбирает, соединяет и располагает их на холсте, и в конечном счете только в композиции, в результате отбора и аранжировки, они определенным образом организуются и, говоря

23 Роланд Харвег (R. Harweg, Language and Music, an Immanent and Sign Theoretic Approach, «Foundations of Language», 4, 1968, стр. 270 и ел.) считает, что «теоретический знаковый подход не пригоден для изучения музыки, поскольку дает для этого лишь негативные суждения, «негативные» в логическом, а не в оце­ночном смысле. Все, что можно сказать при таком подходе, заключается в утверж­дении, что музыка не является сигнификативно-репрезентативной системой, какую представляет собой язык» (стр. 273). Однако его суждению недостает теоретической базы. Мы же здесь как раз и рассматриваем вопрос об интерсемиотической приме­нимости понятия «знак».


специальным языком, приобретают «значение». Таким образом, художник творит свою собственную семиотику: в расположении мазков на холсте он создает свои оппозиции, которые он сам делает значимыми в пределах их собственного яруса, он не получает гото­вого и признанного набора знаков и не устанавливает его сам. Материал, то есть цвет, обладает свойством безграничных градаций оттенков, ни одну из которых нельзя приравнять к языковому «знаку».

Итак, что касается изобразительных искусств, то они принад­лежат уже к другому уровню, уровню изображения, где линия, цвет, движение сочетаются друг с другом и образуют единое целое, подчиняющееся своим собственным закономерностям. Сюда отно­сятся разные системы большой сложности, применительно к ко­торым определение знака будет уточняться лишь по мере развития семиологии, которая сама представляется пока неясной.

Отношения означивания в «языке» искусства следует искать внутри данной композиции. Искусство здесь всегда предстает как отдельное произведение искусства, в пределах которого его создатель свободно устанавливает оппозиции и значимости, само­властно распоряжается их игрой, не ожидая заранее ни «ответа», ни противоречий, которые ему придется устранять, а руководст­вуясь только внутренним видением, которое он должен воплотить в соответствии с какими-то осознанными или не осознанными им критериями, которые сами найдут выражение лишь в композиции в целом.

Можно, следовательно, провести различие между системами, которым свойство означивания прядает автор, и системами, где означивание присуще уже первичным элементам в изолированном состоянии, независимо от тех связей, в которые они могут вступать друг с другом. В системах первого рода свойство означивания возникает на основе отношений, образующих свой замкнутый мир, во второй группе оно неотделимо от самих знаков. Процесс озна­чивания в искусстве, таким образом, никогда не опирается на какое-либо соглашение, которое одинаково понималось бы отпра­вителем и получателем 2i. Здесь каждый раз приходится заново

24 Мечислав Валлис (Mieczysfaw Wall is, Mediaeval Art as a Language, «Actes du 5-eCongres International d'Esthetique», Amsterdam, 1964, стр. 427 (при­меч.); «La notion de champ semantique et son application a la theorie de Г Art», «Science de 1'art», numero special, 1966, стр. З и ел.) делает интересные наблюдения над знаками иконического типа на материале средневекового искусства: он разли­чает «словарь» и правила «синтаксиса». В средневековой скульптуре можно, конеч­но, выделить определенный Набор иконических знаков, который соответствует тем или иным религиозным темам, известным теологическим или этическим доктри­нам. Однако содержание, передаваемое ими, условно, и возникает оно в столь же условной сфере, где фигуры занимают символические места в соответствии с при­вычными представлениями того времени. Кроме того, изображаемые сцены яв­ляются иконической транспозицией преданий или притч, то есть воспроизводят первоначальный словесный текст. Подлинно семиологическая проблема, которая, насколько нам известно, еще не была поставлена, заключалась бы в исследовании


вскрывать условия этого соглашения, число которых безгранично, характер непредвидим и которые изобретаются заново для каждого произведения. Одним словом, они не поддаются фиксации в виде какой-либо устойчивой системы. В языке, напротив, мы находим означивание как таковое, лежащее в основе всякого общения, языковой коммуникации, а значит, и всякой культуры.

Если продолжить таким образом наши рассуждения, то можно, используя несколько метафор, провести аналогию между испол­нением музыкальной композиции и производством высказываний в языке; можно говорить о музыкальном «речевом потоке», который расчленяется на «фразы», разделенные «паузами» или «молчанием» и отмеченные определенной «темой». В изобразительных искус­ствах также можно искать принципы своеобразной морфологии и синтаксиса 25. Но в одном по крайней мере можно быть уве­ренным: никакая семиология звука, цвета, образа не может фор­мулироваться в звуках, в цвете, в образах. Любая семиология нелингвистической системы должна использовать для своего ис­толкования язык, а значит, она может существовать только бла­годаря семиологии языка и только в ней самой. Тот факт, что язык в этом случае выступает как орудие, а не как объект анализа, ничуть не меняет данной ситуации, которая и определяет отно­шения между всеми семиотическими системами: язык есть интер-претант всех других семиотических систем — как лингвистических, так и нелингвистических.

Теперь предстоит определить возможности и характер отноше­ний между семиотическими системами. Мы устанавливаем три типа отношений.

1) Система может порождать другую систему. Обычный язык порождает логико-математический формализованный язык, обыч­ное письмо порождает стенографию, обычный алфавит—азбуку Брайля. Отношение порождения (engendrement) имеет место между двумя сосуществующими во времени различными, но однотипными системами, из которых одна строится на основе первой и выполняет какую-либо более частную и специальную функцию. Нужно четко отличать это отношение порождения от отношения деривации, которое предполагает эволюцию и переход во времени от одной

того, как осуществляется такая транспозиция словесного выражения в икониче-ский вид, каковы возможные переходы от одной системы к другой и в какой мере такое сопоставление может способствовать определению соответствий между зна­ками разного рода.

25 Возможность применения семиологических категорий к изобразительным средствам и приемам кино подверглась интересному рассмотрению в работе: Chr. Metz, Essais sur la signification au cinema, Paris, 1968, стр. 66 и ел.; 84 и ел.; 95 и ел.; в книге J. L. Schef f er, Scenographie d'un tableau, Paris, 1969, дается опыт семиологического «чтения» произведения живописи, аналогичный анализу «текста». Эти исследования свидетельствуют уже о появлении оригинально-семио­тического подхода к категориям нелингвистической семиологии и сферам ее дей­ствия.


системы к другой. Так, иероглифическое и демотическое письмо связаны отношением деривации, но не порождения. История систем письменности дает множество примеров деривации.

2) Второй тип отношения — отношение гомологии, устанавли­
вающее корреляцию между частями двух семиотических систем.
В отличие от предыдущего это отношение не констатируется, а
вводится на основании связей, которые можно обнаружить или
установить между двумя разными системами. Характер гомоло­
гичного соответствия может варьироваться, быть интуитивным
или осознанным, субстанциальным или структурным, логическим
или поэтическим. «Запахи, цвета и звуки отвечают друг другу».
Эти «соответствия» есть только у Бодлера, они организуют его
поэтический мир и отражающую этот мир систему образов. Соот­
ветствия, которые видит Панофски между готической архитектурой
и схоластической философией, носят понятийно-логический харак­
тер 26. Исследователи отмечают также гомологическое соответствие
письма и ритуальных жестов в Китае. Две какие-нибудь лингви­
стические системы различного строения могут обнаруживать либо
частичные, либо весьма обширные гомологии. Все зависит от спосо­
ба, каким устанавливают обе системы, от используемых парамет­
ров, от сфер, где обнаруживают действие этих систем. В зависи­
мости от этих условий установленная гомология либо послужит
основой для объединения обеих сфер и этой функциональной ролью
ограничится, либо произведет новый вид семиотических значимо-
стей. Ни самая применимость этого отношения, ни его объем не
могут быть установлены заранее.

3) Третье отношение между семиотическими системами назовем
отношением интерпретирования. Этим термином мы обозначим
отношение, которое устанавливается между интерпретирующей
и интерпретируемой системами. С точки зрения языка это фунда­
ментальное отношение разделяет системы на две группы: системы
артикулирующие (самочленящиеся) и имеющие тем самым свою
собственную семиотику, и системы артикулируемые (несамочленя-
щиеся), семиотический характер которых выявляется только при
наложении на них решетки какой-либо другой системы выражения.
Так вводится и обосновывается тот принцип, согласно которому
язык есть интерпретант всех семиотических систем. Никакая
другая система не располагает соответствующим «языком», с по­
мощью которого она могла бы сама создавать свои категории (са-
мокатегоризоваться) и самоинтерпретироваться в соответствии со
своими семиотическими отличиями, тогда как язык в принципе
может категоризовать и интерпретировать все, включая и самого
себя.

26 Erwin Panofsky, Architecture gothique et pensee scolastique, trad. P. Bourdieu, Paris, 1967, стр. 104 и ел.; ср. П. Бурдьё, там же, стр. 152 и ел.; он упоминает подмеченное Р. Маришалем (R. Marichal) соответствие между готическим письмом и готической архитектурой.


Становится понятным, чем отличается семиологическое отно­шение от всякого другого, и в частности от социологического. Если, например, задаться вопросом— являющимся, кстати, темой непрестанных дискуссий — о соотношении языка и общества и о характере их взаимозависимости, то социолог, а возможно, и вся­кий, кто рассматривает этот вопрос в терминах пространственных отношений, отметит, что язык функционирует внутри общества, которое включает его в себя; он сделает отсюда вывод, что обще­ство — это целое, а язык — часть. Но семиологический подход меняет это отношение на обратное, потому что только язык и дает обществу возможность существования. Язык—это то, что соеди­няет людей в единое целое, это основа всех тех отношений, кото­рые в свою очередь лежат в основе общества. В этом смысле можно сказать, что язык включает в себя общество 27. Таким образом, отношение интерпретирования, являющееся семиологическим, про­тивоположно отношению включения — социологическому. Послед­нее, объективируя внешние зависимости, точно так же овеществ­ляет и язык и общество, тогда как первое отношение устанавливает их взаимозависимость на основе их способности к семиотизации.

Тем самым получает подтверждение критерий, выдвинутый нами выше при определении отношений между семиотическими системами, согласно которому эти отношения сами должны носить семиотический характер. Необратимое отношение интерпретиро­вания, которое включает в язык прочие системы, удовлетворяет этому условию.

Язык дает нам единственный пример системы, которая явля­ется семиотической одновременно и по своей формальной структуре, и по своему функционированию:

1) он реализуется в высказывании, которое имеет референтом
определенную вне его лежащую ситуацию: говорить — это всегда
говорить о чем-то;

2) в формальной структуре он состоит из отдельных единиц,
каждая из которых есть знак;

3) он воспроизводится и воспринимается каждым членом кол­
лектива на основе одних и тех же референтных связей;

4) он представляет собой единственную форму реализации меж­
субъектной коммуникации.

По этим причинам язык является системой с наиболее ярко выраженным семиотическим характером. Именно в языке возни­кает понятие знаковой функции, и только язык дает ей образцовое воплощение. Отсюда вытекает способность языка — и он эту спо­собность реализует — сообщать другим системам знаковые свой­ства и тем самым свойство быть системами, передающими значение. Иными словами, язык выполняет семиотическое моделирование,

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...