Лингвистика на пути преобразований 6 глава
Общим признаком всех таких систем и критерием их отнесения к семиологии является их свойство означать, или означивание (signifiance), их сложение из единиц означивания, или знаков. Задача заключается теперь в том, чтобы описать их различительные признаки. Всякая семиологическая система характеризуется: (1) операторным способом; (2) сферой действия; (3) природой и числом знаков; (4) типом функционирования. Каждый из этих признаков содержит некоторое число разновидностей. Операторный способ — способ, посредством которого система воздействует, а именно то ощущение (зрение, слух и т. д.), через которое она воспринимается. Сфера действия — область, в которой система является обязательной, признается и воздействует на поведение. Природа и число знаков есть производные от вышеназванных условий. Тип функционирования — отношение, которое соединяет знаки и придает им различительную (дистинктивную) функцию. Проверим это определение на элементарной системе — системе дорожных световых сигналов: — операторный способ системы — визуальный, обычно днев — сфера действия — передвижение транспортных средств на
— знаки системы образуются цветовой оппозицией зеленый ~ — тип функционирования — отношение альтернации (и ни Данная система допускает расширение или перенос, но это касается только одного из четырех указанных признаков: сферы действия. Ее можно применить в речной навигации, в обозначении фарватеров, на взлетных дорожках аэродромов и т. п. при условии сохранения той же цветовой оппозиции в том же значении. В целях удобства физическую природу знаков можно видоизменять, но только временно 20.
Входящие в это определение признаки образуют две группы: два первых, операторные средства и сфера применения, представляют внешние, материальные свойства системы; два последних, касающиеся знаков и типа их функционирования, указывают внутренние, семиотические свойства. Первые допускают варьирование или приспособление, два других — нет. Данная структурная форма обрисовывает каноническую модель бинарной системы, которую мы находим, например, в способах голосования с помощью белых и черных шаров, посредством вставания и сидения и т. п., то есть во всех ситуациях, где альтернатива могла бы быть выражена (однако не выражается) в языковых терминах как да ~ нет. Теперь мы уже можем выделить два принципа, которые характеризуют отношения между семиотическими системами. Первый принцип может быть назван принципом неизбыточности в сосуществовании систем. Между семиотическими системами не 20 Материальные помехи (туман) могут вынудить к применению замещающих средств, например звуковых сигналов вместо визуальных, но эти временные средства не изменяют нормальных условий в целом. существует «синонимии»; нельзя «сказать одно и то же» с помощью слов и с помощью музыки, то есть с помощью систем с неодинаковой базой. Иными словами, две семиотические системы разного типа вза-имонеобратимы. В приведенном примере у речи и у музыки есть сходство: производство звуков и факт воздействия на слух, но это сходство не может перевесить'различий в природе единиц этих систем и различий в типах их функционирования, как будет показано ниже. Таким образом, необратимость систем с разной базой является причиной неизбыточности в мире знаковых систем. Человек не располагает несколькими различными системами для передачи одного и того же содержания.
Напротив, графический алфавит, азбука Брайля или Морзе или алфавит глухонемых являются взаимообратимыми системами, поскольку у них одинаковая база, основанная на принципе алфавита: одна буква — один знак. Второй принцип вытекает из первого и является его логическим завершением. Две системы могут иметь один и тот же знак, и это не ведет ни к синонимии, ни к избыточности, иными словами, существенно не субстанциальное тождество знака, а лишь его функциональное отличие. Красный цвет в бинарной системе дорожной сигнализации не имеет ничего общего с красным цветом трехцветного флага, так же как белый цвет этого флага не имеет ничего общего с белым цветом траура в Китае. Значимость знака определяется только системой, в которую он включен. Надсистемных знаков не бывает. Но если так, то не представляют ли собой знаковые системы замкнутые миры, связанные между собой лишь отношением сосуществования, и то, быть может, случайного? Здесь мы сформулируем новое требование метода. Необходимо, чтобы отношение между семиотическими системами само носило семиотический характер. Оно определяется прежде всего воздействием одной и той же культурной среды, которая тем или иным способом порождает и питает все присущие ей системы. Но это лишь внешняя связь, которая еще не предполагает с необходимостью взаимообусловленности отдельных систем. Есть и другая связь, которая характеризуется тем, может ли данная семиотическая система интерпретировать самое себя или должна получать свою интерпретацию от какой-то другой системы. Таким образом, семиотическое отношение между системами проявляется как соотношение между системой интерпретирующей и системой интерпретируемой. В широком смысле именно это соотношение мы должны констатировать между знаками языка и другими знаками, употребляющимися в жизни общества; знаки, имеющие хождение в обществе, могут быть полностью интерпретированы посредством знаков языка, но не наоборот. Язык, таким образом, выступает как интерпретант
общества и. В узком смысле графический алфавит можно рассматривать как интерпретант азбуки Морзе или Брайля, в силу того что у него самая широкая сфера действия и несмотря на взаимную обратимость всех трех систем. Из сказанного мы можем сделать вывод, что по логике вещей все семиотические подсистемы внутри общества будут системами, интерпретируемыми языком, поскольку общество все их включает в себя и само общество интерпретируется через язык. Уже в этом отношении выявляется фундаментальная асимметрия, и мы можем вскрыть ее первопричину: особое положение языка в мире знаковых систем. Если обозначить все множество этих систем символом S, а язык — L, то обращение всегда происходит в направлении S -> L и никогда наоборот. Мы получили общий принцип иерархии, который надлежит ввести в классификацию семиотических систем и с помощью которого будет строиться семиологическая теория. Чтобы ярче оттенить различия между типами семиотических систем, рассмотрим теперь под тем же углом зрения систему совсем иного порядка, систему музыки. Здесь мы обнаруживаем отличия главным образом в природе «знаков» и способе их функционирования. Музыка складывается из звуков, которые тогда имеют музыкальный статус, когда называются и расцениваются как ноты. В музыке нет единиц, непосредственно сопоставимых со «знаками» языка. Ноты упорядочиваются в рамках гаммы, в которую они входят в определенном числе как дискретные, обособленные друг от друга элементы, каждый из которых характеризуется постоянным числом колебаний в единицу времени. Гаммы содержат одни и те же ноты на разных высотах, которые определяются числами колебаний в геометрической прогрессии, причем интервалы остаются неизменными. Музыкальные звуки могут производиться монофонически и полифонически, изолированно или одновременно (аккорды), независимо от интервалов, которые разделяют их в соответствующих гаммах. Нет никаких ограничений ни для количества звуков, производимых одновременно набором инструментов, ни для порядка, частоты или протяженности их комбинаций. Композитор свободно организует звуки в определенный речевой поток, который не ограничивается никакой «грамматической» условностью и подчиняется своему собственному «синтаксису».
Итак, мы видим, в каком аспекте музыкальная система допускает семиотическую трактовку, а в каком нет. Она организуется на основе группы звуков, образующих гамму, которая в свою очередь состоит из нот. Ноты обладают дифференциальной значимостью только внутри гаммы, а сама гамма есть совокупность, 21 Это положение будет развито в другой работе [см. комментарий]. повторяющаяся в нескольких высотах (рекуррентное множество в разных высотах), она имеет отличительную тоновую характеристику, указанную ключом. Базовой единицей, следовательно, будет нота, различительная и оппозитивная единица звучания, но она приобретает такую значимость лишь в гамме, фиксирующей парадигму нот. Является ли такая единица семиотической? Можно считать, что она является семиотической единицей в своем типе, так как образует там ряд оппозиций. Но в таком случае она никак не связана с семиотикой языкового знака, и действительно, она необратима в единицы языка какого бы то ни было уровня. Другая аналогия, в то же время вскрывающая и глубокое различие сравниваемых систем, состоит в следующем. Музыка — это система, которая развертывается по двум осям: оси одновременности и оси последовательности. Здесь можно было бы видеть аналогию с функционированием языка также на двух осях — парадигматической и синтагматической. Однако ось одновременности в музыке противоречит самому принципу парадигматики в языке, который представляет собой принцип селекции (отбора), исключающий всякую внутрисегментную одновременность; точно так же и ось последовательности в музыке не совпадает с синтагматической осью языка, потому что музыкальная последовательность совместима с одновременностью звуков и потому что она, кроме того, не подчинена никаким требованиям слияния или выпадения, которые касались бы или одного какого-то звука или какой-либо совокупности звуков. Таким образом, музыкальная комбинаторика, определяемая гармонией и контрапунктом, не имеет эквивалента в языке, в котором как парадигма, так и синтагма подчиняются специфическим правилам упорядочения: правилам совместимости, избирательности, повторяемости (рекуррентности) и т. д.; от этих правил зависит и частотность и статистическая предсказуемость, с одной стороны, и возможность строить понятные высказывания — с другой. Это различие в свойствах не связано с какой-либо частной музыкальной системой или с выбранным звуковым диапазоном; в додекафонической серии оно проявляется столь же четко, как и в диатонии.
В итоге мы можем сказать, что если рассматривать музыку как некий «язык», то это такой язык, у которого есть синтаксис, но нет семиотики. Рассмотренное противопоставление позволяет уже заранее выделить позитивный и обязательный признак лингвистической семиологии, который потребуется нам в дальнейшем. Перейдем теперь к другой области — необъятной области искусств, именуемых изобразительными, где мы ограничимся тем, что попытаемся установить, не могут ли какие-нибудь сходства или расхождения пролить свет на семиологию языка. Здесь с самого начала мы сталкиваемся с одной принципиальной трудностью: лежит ли в основе всех этих искусств нечто общее, кроме расплыв- чатого понятия «изобразительное»? Можно ли в каждом или хотя бы в одном из них обнаружить формальный элемент, который можно было бы назвать единицей рассматриваемой системы? Но что такое единица живописи или рисунка? Фигура, линия, цвет? И вообще, имеет ли смысл вопрос, поставленный таким образом? Теперь самое время сформулировать необходимые условия для сравнения систем разных типов. Всякая семиотическая система, основанная на знаках, обязательно должна содержать: 1) конечный набор знаков, 2) правила их аранжировки (упорядочения) в фигуры, 3) последние независимо от природы и количества речевых произведений, которые данная система позволяет создавать. Ни одно из всего множества изобразительных искусств, по-видимому, не отвечает такой модели. Самое большее, мы можем найти лишь некоторое приближение к ней в индивидуальном творчестве того или иного художника; но тогда речь шла бы уже не об общих и постоянных условиях, а о какой-то индивидуальной характеристике, что еще больше увело бы нас от языка. Таким образом, понятие единицы занимает центральное место в рассматриваемой проблематике 22 и никакая серьезная теория не может быть построена, если она уклоняется от решения вопроса об элементарной единице, так как всякая система, несущая значение, должна определяться на основе используемого ею способа передачи этого значения. Подобная система, следовательно, должна содержать единицы, которыми она оперирует для произ- 22 Мы считали не только бесполезным, но невозможным усложнять здесь изложение наших личных взглядов обсуждением предшествующих теорий. Информированный читатель увидит, в частности, наши расхождения с Луи Ельмслевом по некоторым существенным пунктам. То, что он называет семиотикой (semiotics), определяется как «иерархия, каждый сегмент которой допускает дальнейшее деление на классы, определяемые на основе их взаимной реляции таким образом, что любой из этих классов допускает деление на дериваты, определяемые на основе взаимной мутации» («Prolegomena to a Theory of Language», transl. by Whitfield, 1961, стр.106; русский переводЮ. К- Лекомцевав сб. «Новоев лингвистике», вып. I М., I960, стр. 385). Подобное определение приемлемо лишь в случае полного согласия с принципами глоссематики в целом. Рассуждения того же автора (цит. соч., стр. 109; русск. изд., стр. 373 и ел.) относительно места языка среди семиотических структур, относительно границ между семиотикой и не-семиотикой отражает весьма предварительную и не вполне определившуюся точку зрения. Вполне можно принять его предложение исследовать под тем же углом зрения разные семиотические дисциплины: «представляется необходимым и перспективным выработать общий подход к широкому комплексу научных дисциплин — от изучения литературы, искусства, музыки и всеобщей истории вплоть до математической логики и математики,— с тем чтобы с точки зрения этого единого подхода указанные науки были сконцентрированы вокруг некоторого ядра лингвистически сформулированных проблем» (цит. соч., стр. 108). Но эта обширная задача остается благим пожеланием до тех пор, пока не разработаны теоретические основы сопоставления систем. Именно это мы здесь и пытаемся сделать. Из более новых работ сошлемся на Ч. Морриса (Charles Morris, Signification and Significance, 1964, стр. 62), который ограничился замечанием, что для многих лингвистов (он называет некоторых из них) языкознание составляет часть семиотики, однако он не определяет положения языка под этим углом зрения. водства «смысла» и с помощью которых определенным образом характеризует произведенный «смысл». При этом возникают два вопроса: 1) Можно ли выделить предельные единицы во всех семиотиче 2) В тех системах, где такие единицы существуют, являются ли они знаками} Единица и знак — явления разного характера. Знак необходимо представляет собой единицу, но единица может и не быть знаком. Мы с уверенностью можем утверждать по крайней мере следующее: язык состоит из единиц, и эти единицы являются знаками. Но как обстоит дело в других семиотических системах? Рассмотрим сначала функционирование так называемых художественных систем, то есть систем, использующих образ и звук, причем сознательно не будем принимать во внимание их эстетическую функцию. Музыкальный «язык» состоит из комбинаций и последовательностей различным образом соединенных звуков; элементарная единица, звук, не является знаком; каждый звук определяется только своим положением на шкале высот, и ни один из них не обладает функцией означивания. Это типичный пример единиц, которые не являются знаками, не служат для обозначения, а представляют собой лишь ступени внутри произвольно установленного диапазона на некоторой шкале. Здесь мы обнаруживаем принцип разграничения: системы, в которых можно выделить единицы, распадаются на две группы — системы с означивающими единицами и системы с единицами не означивающими. В первую группу попадает язык, во вторую — музыка 23. В изобразительных искусствах, основанных на представлении неподвижных или подвижных изображений (живопись, графика, скульптура и т. д.), существование каких-либо единиц становится проблематичным. Каков должен быть их характер? Если речь идет о цветовых соотношениях, то следует признать, что цвета, так же как и звуки, располагаются в некую шкалу, основные ступени которой идентифицируются по их названиям. Но они не означивают, а являются означиваемыми; они не имеют референта и ни с чем не соотносятся каким-либо однозначным способом. Художник по своей прихоти выбирает, соединяет и располагает их на холсте, и в конечном счете только в композиции, в результате отбора и аранжировки, они определенным образом организуются и, говоря 23 Роланд Харвег (R. Harweg, Language and Music, an Immanent and Sign Theoretic Approach, «Foundations of Language», 4, 1968, стр. 270 и ел.) считает, что «теоретический знаковый подход не пригоден для изучения музыки, поскольку дает для этого лишь негативные суждения, «негативные» в логическом, а не в оценочном смысле. Все, что можно сказать при таком подходе, заключается в утверждении, что музыка не является сигнификативно-репрезентативной системой, какую представляет собой язык» (стр. 273). Однако его суждению недостает теоретической базы. Мы же здесь как раз и рассматриваем вопрос об интерсемиотической применимости понятия «знак». специальным языком, приобретают «значение». Таким образом, художник творит свою собственную семиотику: в расположении мазков на холсте он создает свои оппозиции, которые он сам делает значимыми в пределах их собственного яруса, он не получает готового и признанного набора знаков и не устанавливает его сам. Материал, то есть цвет, обладает свойством безграничных градаций оттенков, ни одну из которых нельзя приравнять к языковому «знаку». Итак, что касается изобразительных искусств, то они принадлежат уже к другому уровню, уровню изображения, где линия, цвет, движение сочетаются друг с другом и образуют единое целое, подчиняющееся своим собственным закономерностям. Сюда относятся разные системы большой сложности, применительно к которым определение знака будет уточняться лишь по мере развития семиологии, которая сама представляется пока неясной. Отношения означивания в «языке» искусства следует искать внутри данной композиции. Искусство здесь всегда предстает как отдельное произведение искусства, в пределах которого его создатель свободно устанавливает оппозиции и значимости, самовластно распоряжается их игрой, не ожидая заранее ни «ответа», ни противоречий, которые ему придется устранять, а руководствуясь только внутренним видением, которое он должен воплотить в соответствии с какими-то осознанными или не осознанными им критериями, которые сами найдут выражение лишь в композиции в целом. Можно, следовательно, провести различие между системами, которым свойство означивания прядает автор, и системами, где означивание присуще уже первичным элементам в изолированном состоянии, независимо от тех связей, в которые они могут вступать друг с другом. В системах первого рода свойство означивания возникает на основе отношений, образующих свой замкнутый мир, во второй группе оно неотделимо от самих знаков. Процесс означивания в искусстве, таким образом, никогда не опирается на какое-либо соглашение, которое одинаково понималось бы отправителем и получателем 2i. Здесь каждый раз приходится заново 24 Мечислав Валлис (Mieczysfaw Wall is, Mediaeval Art as a Language, «Actes du 5-eCongres International d'Esthetique», Amsterdam, 1964, стр. 427 (примеч.); «La notion de champ semantique et son application a la theorie de Г Art», «Science de 1'art», numero special, 1966, стр. З и ел.) делает интересные наблюдения над знаками иконического типа на материале средневекового искусства: он различает «словарь» и правила «синтаксиса». В средневековой скульптуре можно, конечно, выделить определенный Набор иконических знаков, который соответствует тем или иным религиозным темам, известным теологическим или этическим доктринам. Однако содержание, передаваемое ими, условно, и возникает оно в столь же условной сфере, где фигуры занимают символические места в соответствии с привычными представлениями того времени. Кроме того, изображаемые сцены являются иконической транспозицией преданий или притч, то есть воспроизводят первоначальный словесный текст. Подлинно семиологическая проблема, которая, насколько нам известно, еще не была поставлена, заключалась бы в исследовании вскрывать условия этого соглашения, число которых безгранично, характер непредвидим и которые изобретаются заново для каждого произведения. Одним словом, они не поддаются фиксации в виде какой-либо устойчивой системы. В языке, напротив, мы находим означивание как таковое, лежащее в основе всякого общения, языковой коммуникации, а значит, и всякой культуры. Если продолжить таким образом наши рассуждения, то можно, используя несколько метафор, провести аналогию между исполнением музыкальной композиции и производством высказываний в языке; можно говорить о музыкальном «речевом потоке», который расчленяется на «фразы», разделенные «паузами» или «молчанием» и отмеченные определенной «темой». В изобразительных искусствах также можно искать принципы своеобразной морфологии и синтаксиса 25. Но в одном по крайней мере можно быть уверенным: никакая семиология звука, цвета, образа не может формулироваться в звуках, в цвете, в образах. Любая семиология нелингвистической системы должна использовать для своего истолкования язык, а значит, она может существовать только благодаря семиологии языка и только в ней самой. Тот факт, что язык в этом случае выступает как орудие, а не как объект анализа, ничуть не меняет данной ситуации, которая и определяет отношения между всеми семиотическими системами: язык есть интер-претант всех других семиотических систем — как лингвистических, так и нелингвистических. Теперь предстоит определить возможности и характер отношений между семиотическими системами. Мы устанавливаем три типа отношений. 1) Система может порождать другую систему. Обычный язык порождает логико-математический формализованный язык, обычное письмо порождает стенографию, обычный алфавит—азбуку Брайля. Отношение порождения (engendrement) имеет место между двумя сосуществующими во времени различными, но однотипными системами, из которых одна строится на основе первой и выполняет какую-либо более частную и специальную функцию. Нужно четко отличать это отношение порождения от отношения деривации, которое предполагает эволюцию и переход во времени от одной того, как осуществляется такая транспозиция словесного выражения в икониче-ский вид, каковы возможные переходы от одной системы к другой и в какой мере такое сопоставление может способствовать определению соответствий между знаками разного рода. 25 Возможность применения семиологических категорий к изобразительным средствам и приемам кино подверглась интересному рассмотрению в работе: Chr. Metz, Essais sur la signification au cinema, Paris, 1968, стр. 66 и ел.; 84 и ел.; 95 и ел.; в книге J. L. Schef f er, Scenographie d'un tableau, Paris, 1969, дается опыт семиологического «чтения» произведения живописи, аналогичный анализу «текста». Эти исследования свидетельствуют уже о появлении оригинально-семиотического подхода к категориям нелингвистической семиологии и сферам ее действия. системы к другой. Так, иероглифическое и демотическое письмо связаны отношением деривации, но не порождения. История систем письменности дает множество примеров деривации. 2) Второй тип отношения — отношение гомологии, устанавли 3) Третье отношение между семиотическими системами назовем 26 Erwin Panofsky, Architecture gothique et pensee scolastique, trad. P. Bourdieu, Paris, 1967, стр. 104 и ел.; ср. П. Бурдьё, там же, стр. 152 и ел.; он упоминает подмеченное Р. Маришалем (R. Marichal) соответствие между готическим письмом и готической архитектурой. Становится понятным, чем отличается семиологическое отношение от всякого другого, и в частности от социологического. Если, например, задаться вопросом— являющимся, кстати, темой непрестанных дискуссий — о соотношении языка и общества и о характере их взаимозависимости, то социолог, а возможно, и всякий, кто рассматривает этот вопрос в терминах пространственных отношений, отметит, что язык функционирует внутри общества, которое включает его в себя; он сделает отсюда вывод, что общество — это целое, а язык — часть. Но семиологический подход меняет это отношение на обратное, потому что только язык и дает обществу возможность существования. Язык—это то, что соединяет людей в единое целое, это основа всех тех отношений, которые в свою очередь лежат в основе общества. В этом смысле можно сказать, что язык включает в себя общество 27. Таким образом, отношение интерпретирования, являющееся семиологическим, противоположно отношению включения — социологическому. Последнее, объективируя внешние зависимости, точно так же овеществляет и язык и общество, тогда как первое отношение устанавливает их взаимозависимость на основе их способности к семиотизации. Тем самым получает подтверждение критерий, выдвинутый нами выше при определении отношений между семиотическими системами, согласно которому эти отношения сами должны носить семиотический характер. Необратимое отношение интерпретирования, которое включает в язык прочие системы, удовлетворяет этому условию. Язык дает нам единственный пример системы, которая является семиотической одновременно и по своей формальной структуре, и по своему функционированию: 1) он реализуется в высказывании, которое имеет референтом 2) в формальной структуре он состоит из отдельных единиц, 3) он воспроизводится и воспринимается каждым членом кол 4) он представляет собой единственную форму реализации меж По этим причинам язык является системой с наиболее ярко выраженным семиотическим характером. Именно в языке возникает понятие знаковой функции, и только язык дает ей образцовое воплощение. Отсюда вытекает способность языка — и он эту способность реализует — сообщать другим системам знаковые свойства и тем самым свойство быть системами, передающими значение. Иными словами, язык выполняет семиотическое моделирование,
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|