Удар об дно: экзистенциальный взгляд

Такое принятие ограничений требует чего-то большего, чем интеллектуальный инсайт. Индивиды откажутся от своего эгоистического абсолютного контроля над миром, только будучи оторванными от него и безжалостно выставленными на обозрение, со всеми своими фальшивыми допущениями и обманчивым фасадом. Конфронтация с таким осознанием порождает ужас, страх и трепет по Кьеркегору, тревогу (angst) Хайдеггера и (angoisse) Сартра, и первичный хаос (пучину) Бубера. Перефразируя термин Уильяма Джеймса (т. е. погружение вглубь), АА называет это ударом об дно. Карл Ясперс, другой экзистенциальный автор, говорит о «предельной ситуации». Эти великие философы сходятся во мнении, что требуется эмоциональный переворот, чтобы люди действительно обратились к сердцевине своих экзистенциальных затруднений. Только после того, как произойдет обращение к этому вопросу во всей его ясности, яркий свет существования заставит человека захотеть или стать способным принять ограничения человеческого состояния.

Альбер Камю наиболее графично резюмирут такую позицию, бросая вызов читателям и предлагая им проверить аутентичность собственной жизни. Как и Сартр, Камю уверен, что большинство из нас проживает свою жизнь «недобросовестно», упорствуя в иллюзиях, потому что мы не хотим встречаться со смертью, ужасом и страданием. Камю чувствовал, что если мы будем нечеловечески честны с собой, то обнаружим, что в жизни существуют лишь две настоящие истины. Мы умрем, и после смерти не будет ничего. Далее он утверждает, что если мы действительно ответим на эти вопросы, не цепляясь за свой отказ принимать ограничения, мы или убьем себя, или впервые решим действительно аутентично прожить свою жизнь. Мы станем, по словам Сартра, «подлинными». Мы будем упрощать тривиальное и отдавать приоритет витальному. Мы не будем больше отрицать смерть и ограничения. Отрицая смерть, мы, в конце концов, отрицаем жизнь, поскольку они неразделимы.

Не стоит и говорить, что большинство из нас, алкоголики и не- алкоголики, боятся принять вызов Камю из-за страдания, которое он вызывает. В большинстве случаев алкоголики, оказавшись на краю психической бездны из-за своего алкоголизма, не имеют другого шанса, кроме его принятия. Они буквально должны либо умереть, либо изменить свою жизнь, сдавшись первому шагу программы АА. Если алкоголики способны принять этот вызов и интегрировать опыт, они часто начинают вести более осмысленную жизнь. Ницше, в своем иконоборческом стиле, кратко передает это переживание: «То, что не убивает нас, делает нас сильнее».

Вся философия и все социальные науки должны иметь дело с проблемой реальных человеческих страданий. АА, по крайней мере, считает страдания необходимой и, возможно, позитивной частью жизни. Многие другие лечебные модальности терпят в этом неудачу, не признавая актуальных терапевтических аспектов мобилизации пациента во время кризиса, избегая консолидации симптомов, и, тем самым, делая их еще более проблематичными. Идеальным обращением со страданием в лечении будет, цитируя Виктора Франкла (1969, стр. 713), дать человеку «волю к смыслу», которая придаст смысл его страданию. Когда страдание рассматривается в смысловой парадигме, оно может послужить процессу роста.

АА обращается к самому фундаментальному принципу лечения. Прежде, чем ресурсы индивида смогут быть мобилизованы для терапевтического изменения, он должен пережить состояние личной неконгруэнтности. Часто изменения не происходит, если боль и страдание не толкают человека начать честную оценку своего состояния и поведения. Однако, страдание должно быть интегрировано в личностную, осмысленную парадигму. Страдающие по неизвестной им причине превращаются в сломленных, ожесточенных или деморализованных людей.

Личные переживания Виктора Франкла во время Второй Мировой Войны ярко иллюстрируют этот принцип. Будучи евреем- психиатром, арестованным нацистами во время войны и помещенным в один из самых жестоких лагерей уничтожения, Франкл имел мало причин верить в то, что когда-нибудь покинет лагерь смерти живым. Каждый день, на протяжении месяцев и лет, он слышал от нацистских охранников, что Германия выиграла войну, и он никогда не выйдет из тюрьмы. Переживая невыносимые страдания, наблюдая безжалостную смерть и трагические потери вокруг себя, Франкл видел, как многие из его товарищей медленно сдавались, и тогда буквально ложились и умирали. В конце концов Франкл научился различать тех, кто был близок к смерти, и тех, кто продолжал жить. Те, кто не мог увидеть никакого смысла в своих страданиях, с большей вероятностью умирали, потому что их жизнь переставала быть осмысленной. Франкл осознал, что те, кто умудрялся вставить свои страдания в некий осмысленный контекст посредством веры, убеждения или надежды, были в наименьшей степени разрушены и поражены своей болью и страданием.

Менее драматично, но все же очень похоже члены АА разделяют «родство общего страдания». В этом контексте выздоровление от алкоголизма требует того, чтобы люди делились своим страданием с другими, понимающими их переживания. Как определяет это Курц, взаимность в АА вызывается разделением общего страдания. Это, в свою очередь, учит алкоголика тому, что «быть полностью человеком означает нуждаться в других» (1982, стр. 55). АА обеспечивает алкоголикам общие объяснения их страданий, помогая им придать смысл своему несчастью и давая осмысленную парадигму для их опыта.

АА обеспечивает образовательный процесс, который позволяет осмысленным образом интегрировать страдание в жизнь человека. Однако, АА — это обучение уникального сорта. Оно тренирует алкоголиков в том, чтобы больше осознавать себя и быть более честными с собой. Оно также учит их достигать адекватного контроля над своими примитивными импульсами и влечениями; быть свободнее в выражении чувств; стать более терпимыми к человеческим ограничениям; и развить способность откладывать или модифицировать вознаграждение, и даже вовсе поступаться удовлетворением, требования которого раньше казались неодолимыми. Алкоголики научаются принимать то, что есть пределы для радости в жизни. Как говорил Фрейд, однажды описавший цель психоанализа в виде «трансформации невротического несчастья в ординарное человеческое страдание», алкоголики находятся на пути к выздоровлению, когда принимают факт, что отпущенное им счастье ограничено, как и у всех остальных.

Это не должно подразумевать того, что счастье и радость являются антитезисом терапии, лечения и выздоровления. Скорее, алкоголиков нужно научить не страдать по неправильной причине. Боль и страдания — часть жизни, но то же самое можно сказать про радость и счастье. Как учит буддийская религиозная доктрина, невежественные желания часто порождают страдание. Это ясно описано в романе Джеймса Клэвелла «Сёгун». После того, как невинный человек умер из-за незнания Блэкуэллом японских традиций, он проклинал себя и мир, гневаясь из-за бессмысленности смерти этого человека. Он восклицал, обращаясь к своей японской возлюбленной, что мир неправилен, что такие вещи не должны происходить. Когда он усомнился в том, сможет ли он продолжать жить, сохраняя целостность, в таком бессмысленном мире, его возлюбленная-японка отреагировала на его фрустрацию, гнев и ощущение бесплодности. Исходя из очень традиционной восточной философской позиции, она сказала ему, что он неправ, и что мир не бессмысленен. Она напомнила ему, что он гневается из- за своего отказа принять мир таким, каков он есть, и настояния на попытках переделать его во что-то другое. Блэкуэлл так страдал, потому что хотел, чтобы мир был другим, строго соответствующим его эгоистическому, предрешенному набору ожиданий.

В классической буддийской доктрине существует традиция, которая предполагает, что «полезные иллюзии» ученика служат важным целям в религиозном тренинге, так же, как и для аддикта или алкоголика в выздоровлении. Каждый нуждается в надежде и в обещании того, что для страдания есть некая причина или смысл. Поиск жизни, свободной от страдания и полной абсолютного счастья, тщетен. Как не устают нам напоминать экзистенциалисты, существуют только две абсолютные истины в мире — «люди страдают и люди умирают». Буддийская доктрина побуждает нас осознать, что это наша «природа как живых существ — страдать и умирать». Поскольку это неизбежная правда, мы не должны страдать по неправильным причинам или поддаваться нигилизму и пессимизму. Мы должны, как побуждают нас буддисты, заняться веселым участием в мировых страданиях. Однако, пока начинающие выздоравливать аддикты или алкоголики не будут готовы ветре- титься и справиться с мукой такой конфронтации, им нужно что- то, за что можно держаться и чему можно верить, пока они не смогут отказаться ото всех своих иллюзий. В поисках просветления буддийские ученики поймут, когда будут к этому готовы, что поиск был тщетным, поскольку ответ был у них с самого начала. Как писал Т. С. Элиот, «Мы не оставим своего исследования, и его результатом будет прибытие в место, откуда мы начинали, и узнавание его в первый раз» (Eliot, 1943, стр. 59).

Тема поиска и нахождения себя параллельна истории Сиддхартхи в изложении Германа Гессе, и дополняет Фрейдовскую цель терапии — трансформацию невротического несчастья в ординарное человеческое страдание, или, как сказал Страпп, «терапия заканчивается, когда пациент принимает тот факт, что он так же несчастен, как и все остальные» (1972, стр. 31). Эрв Полстер (1981) выражал сходные мысли, говоря, что «мы должны научиться страдать без лишней боли».

С этой точки зрения, страдание определяется как нежелание индивида принять мир таким, какой он есть, и его настояние на том, чтобы мир соответствовал придуманному им образу. Мышление такого сорта — форма идолопоклонства, в рамках которого способом встречи с миром становится прием химикатов, если ограничения, с которыми сталкивается алкоголик, кажутся ему неприемлемыми. Алкоголь и наркотики становятся способом отрицания несчастья, страдания и ограничений. Из-за своего алкоголизма алкоголики пренебрегают все большим количеством приемлемых, или нормативных, удовольствий, которые обычно дают достижения, знания, дружба, хорошее здоровье и благосостояние. Алкоголь и наркотики вознаграждают эгоизм и гедонизм. Такое удовольствие, сродни «дешевому трепету», приходит ценой потери целостности и самооценки алкоголика. Удовольствие должно быть заслужено аутентично, путем тонкого и важного взаимодействия ценностей, верований, обычаев, идей и поведения, которое не причиняет вреда другим. Алкоголь и наркотики — трепет, купленный задешево, ценой потери самоуважения. Достоинство и самооценка постепенно утрачиваются, потому что правила социально приемлемых нормативных способов достижения удовольствия заменяются и компрометируются. Индуцированные алкоголем и наркотиками подъемы — это фокусы, разыгрываемые в мозгу, которые оплачиваются самооценкой.

Лечение, с этой точки зрения, требует удаления дешево достающихся конвульсий, и замены их подлинно заслуженным счастьем. Целостность нельзя купить. Она заслуживается, и, будучи однажды заслуженной, является антитезой стыда, неуважения к себе и невротического несчастья.

Эрнест Хемингуэй однажды определил счастье как получение чего-то, равноценного истраченным деньгам, вместе со знанием того, когда вы это получили. Утверждение Хемингуэя уместно и для ситуации алкоголика, в которой счастье, купленное посредством приема химикатов, ведет только к опустошенности и потере самоуважения. Важно отметить, что Хемингуэй не описывал счастье как выгоду — что-то, что вы украли или получили задешево. Счастье заслуживается, и имеет свою цену. Однако, как осторожно добавляет Хемингуэй, вы должны знать, когда вы заслужили его. Счастье, купленное по дешевке, пусто, оно не ведет к ощущению господства. Что существенно, оно всегда недооценивается, поскольку не заслужено. Счастье, достигнутое без понимания, покупается ценой самоуважения. Шопенгауэр выражал сходные соображения: «То, каков человек, имеет больше значения для его счастья, чем то, что он имеет». Кант также резюмирует эту позицию: «Мораль неверно считать доктриной о том, как мы делаем себя счастливыми; но как мы делаем себя достойными счастья» (цит. по Durant, 1926).

Маггеридж (Muggeridge, 1980) предупреждал, что смертный человек, пытающийся жить без веры в Бога (или, в терминах АА, в высшую силу), неизбежно поддастся мегаломании или эротомании, или и тому, и другому одновременно. Вера в Бога учит нас смирению, а без смирения, как предупреждает Маггеридж, мы будем продолжать гнаться за возбуждением, удовольствием и навязчивым удовлетворением своих аппетитов. В состоянии высокомерия нас подстерегает опасность подмены счастья удовольствием. Как красноречиво аргументировал Маггеридж, «счастье, которого добиваются, недостижимо... Я думаю, что поиск и преследование ошибочные понятия, потому что вся штука со счастьем в том, что оно случается — оно само приходит к нам. Приходит загадочно, и только к тем, чьи отношения с Богом гармоничны». Это очень напоминает точку зрения Бейтсона, который считал, что аддикция результат застревания человека в симметричных (в отличие от комплементарных, или гармоничных) отношениях с алкоголем и с другими людьми — отношениях соревновательных, воинственных и контролирующих. Как говорил Бейтсон (Bateson, 1971), нет контролирующего Я, если только индивид не пребывает в иллюзии, что он отделен от себя и от других. Выздоровление — это возвращение к гармонии внутри себя и принятие комплементарной эпистемологической позиции. С точки зрения Бейтсона, АА обеспечивает этот новый и правильный сдвиг в эпистемологии.

Для выздоравливающего алкоголика поиск и понимание счастья требует сдвига перспективы. Если этот сдвиг не совершен, алкоголик будет или постоянно срываться, или страдать тем, что в АА называют «трезвостью с белыми костяшками». Многие алкоголики такого сдвига не достигают. Однако, те, кто обретает безмятежность, обычно делают это. Безмятежность — общепризнанный термин, означающий желанную цель, активно преследуемую членами АА. Хотя это понятие часто толкуется неправильно, ранний греческий философ Эпикур понимал его прекрасно. Эпикур верил, что удовольствие — это единственная возможная (и достаточно законная) цель жизни и деятельности. «Природа ведет каждый организм к предпочтению собственного блага перед благом другого. Мы должны не избегать удовольствий, но выбирать их» (цит. по Durant, 1926). Эпикур превозносил радости покоя перед радостями чувств. Он предостерегал относительно удовольствий, которые возбуждают и беспокоят душу, которая скорее должна быть спокойна и умиротворена. В конце концов он предложил искать не удовольствия в обычном смысле, но атараксии — спокойствия, хладнокровия и отдохновения ума.

Экзистенциальная философия глубоко пессимистична в одном смысле и оптимистична в другом. Экзистенциалисты уверены, что счастье может быть достигнуто только тогда, когда человек избавится от иллюзии безграничного счастья.

Эрнест Беккер (Ernest Becker, 1973) прекрасно описывает эту ситуацию: «Я говорю с приветливыми роботами. Я думаю, что мир полон приветливых роботов, говорящих только о радости и о хорошем. Я считаю своей задачей говорить об ужасе и страдании в мире» (стр. 36). Ужас, о котором говорит Беккер — это наш отказ иметь дело со страданием и смертью. Мы должны рссматривать эти аспекты реалистично и не пытаться избегать их, концентрируясь только на прекрасном в нашей жизни. Беккер прекрасно определил эту позицию: «радость, надежда и доверие — это то, что достигается после того, как ты проходишь через несчастье» (стр. 36). Отто Ранк (цит. по Ялом, 1980) соглашался с этим: «Динамическое зло — это попытка сделать мир другим, чем он есть, сделать его тем, чем он не может быть — местом, свободным от нечистоты, от смерти и страдания».

Многие экзистенциальные авторы верят, что в такой конфронтации между реалистическим принятием мира таким, как он есть, и эгоистическими требованиями неограниченного удовлетворения, возобладает разум, и человек осуществит реалистический выбор из двух альтернатив — (1) продолжительной несчастливой борьбы со старыми паттернами ожиданий или (2) аутентичного существования с расширенной свободой выбора и ответственным выражением влечений и желаний. Как и Сократ, они призывают «познать себя». Таким образом члены АА научаются верить, что аутентичное существование, отстаиваемое программой, содержит ключ к самоисследованию, самопознанию, эмансипации, излечению и окончательному спасению.

Чтобы вырасти, алкоголики должны отвергнуть рай неограниченного изобилия и высокомерия. Они должны учиться отрекаться, работать, страдать, откладывать удовлетворение, становиться ответственными и, к тому же, принимать активное, ответственное участие в овладении своей судьбой. АА подрывает нечестность алкоголика с самим собой. Алкоголики должны понять, что самообман — повсеместная и универсальная человеческая характеристика. Однако, в отличие от неаддиктивных индивидов, алкоголики и аддикты не могут позволить себе себя обманывать, поскольку самообман неизбежно ведет к срыву. Алкоголикам и аддиктам нужно постоянно напоминать, что они могут вводить себя в заблуждение, веря, что прожили свою жизнь независимо, в то время как их жизни были прожиты за них веществами и силами, которых они не осознавали, не понимали и почти не контролировали.

АА — как это работает: феноменологическая перспектива

Как знает каждый изучавший экзистенциализм, ученик Гуссерля Мартин Хайдеггер (1963) признан самым влиятельным архитектором философской позиции, которая ныне называется экзистенциализмом. Гуссерль развил исследовательскую процедуру, названную феноменологией, направленную на то, чтобы помочь исследователю миновать, пройти насквозь или вокруг предположений, допущений и абстракций, доминирующих в науке и в Западной философской мысли. Хайдеггер, вслед за Гуссерлем, воспользовался этим методом, и применял его с намерением достичь самой сердцевины опыта — актуального живого опыта момента. Он верил, что изучение феномена нашего опыта и существования, без разрешения себе отвлекаться своим аналитическим умом, даст нам менее замутненный взгляд на то, что значит быть действительно человеком (Dasein). Не зная о том, Хайдеггер пытался прийти к позиции, похожей во многих аспектах на буддийскую доктрину, определяющую просветление как «полное и чистое осознавание непосредственности момента». В обоих случаях предпринимется попытка обойти предубеждения, присущие любому методу, желающему анализировать, объяснять, понимать или извлекать смысл из нашего опыта.

Карл Тьюн (Carl Thune, 1977) воспользовался феноменологическим методом в проницательном исследовании и интерпретации АА. С точки зрения Тьюна, АА работает благодаря акценту на пересказе участниками встреч своих жизненных историй. Именно так они учатся интерпретировать свое прошлое, чтобы оно обретало смысл и давало надежду на будущее. Действуя в чисто феноменологических рамках, Тьюн придерживался мнения, что прошлое никогда и ни для кого не существует само по себе, и не только в случае с алкоголиком. Прошлое интерпретируется и творится через использование концептуальных моделей. Более значимо здесь то, что «эти модели становятся моделями творения будущего, которое не в большей степени автоматически «дано», чем прошлое» (стр. 83).

Тьюн говорит о важности жизненных историй в АА: «В некотором смысле, один из первых уроков, которые АА должны преподать своим новым членам, заключается в том, что их жизни, как они знают их, были непоследовательны и бессмысленны. Одновременно это должно открыть «правильное» понимание и интерпретацию видения мира пьющим алкоголиком, после чего новый член сможет принять все преимущества программы, предлагающей другую последовательность и другой смысл в жизни активных алкоголиков. Другими словами, согласно АА, пьющий алкоголик не только неверно воспринимает и понимает мир, но не может даже корректно воспринимать и понимать само свое восприятие и понимание. В терапии они должны научиться новым методам оценки.

Говоря абстрактнее, это не только пересмотренное и теперь уже связное видение мира, но также и меняющее отношения между своими компонентами. Например, в своих жизненных историях участники описывают жизнь пьющего алкоголика, как они понимают ее — идущую «под откос» или «по кругу». Пока пьянство продолжалось, будущее было просто продолжением прошлого и настоящего — всего лишь моментом, в который это прошлое проигрывалось вновь» (1977, стр. 81-82).