Жизненная история: АА в феноменологической перпективе

Одно из главных положений феноменологии гласит, что мир и Я скорее постоянно воссоздаются по мере проживания, чем автоматически заданы порядком вещей. Инсайт в жизни индивидов происходит из анализа того мира, который они конструируют, и в котором они должны жить.

Тьюн утверждал, что природа, значение и переживание алкоголиками этих конструкций Я и мира — предмет продолжающегося процесса переустройства и переопределения, происходящего и тогда, когда человек становится алкоголиком, и в курсе любого успешного лечения, и в программе выздоровления. Центральным для этого процесса будет переопределение значения и опыта алкоголизма как дефектного образа жизни (в терминологии АА) (Madsen, 1974). Следовательно, режим лечения, нацеленный на переустройство и переопределение Я и мира, дает лучшую возможность обращения с алкоголизмом, чем модель, ориентированная на аналог физической болезни или на дурную привычку. Это преимущество лежит в основе успеха АА.

Как и большинство терапевтических систем, АА сталкивается с двойной проблемой — диагностики и лечения. Однако, анализ программой этих граней терапевтического процесса имеет мало отношения к таковому более «ортодоксальных» Западных медицинских систем (Thune, 1977). Именно в диагностике и определении алкоголизма АА разделяет компанию многих психологических подходов.

Объективный диагноз (важный и необходимый компонент научной оценки в психологии), исходящий от кого-то, кроме самого алкоголика, не имеет значения для программы. Ее успех или неудача зависит от того, может ли человек диагностировать собственный алкоголизм. Эта самодиагностика — суть двенадцати шагов АА к выздоровлению. Перефразируя Лэйнга (Laing, 1969), алкоголики должны прийти к пониманию того, что нельзя иметь алкоголизм; можно только быть алкоголиком.

В придачу к «физической аллергии» на алкоголь, признаваемой моделью алкоголизма как болезни, существует еще алкогольная личность, незрелая и эгоистичная. Они духовно больны, простодушно-эгоистичны и себялюбивы, они предотвращают любые отношения с другими или с «высшей силой», кроме самых искусственных и поверхностных.

В рамках терапии АА необходимое изменение ментального и духовного дисбаланса, которое программа считает сердцевиной алкоголизма — это нечто большее, чем только сдвиг в понимании сущности Я. Оно требует поделиться с другими своим прошлым. С самого основания АА жизненные истории были ключевым элементом его практики и теории. Участники пересказывают свои переживания времен попыток контролировать алкоголизм. В большинстве случаев, если говорящий и не был физически заброшен во время своего активного алкоголизма, он пытается показать, что по меньшей мере чувствовал себя заброшенным, когда пил. После принятия программы многие заявляют о том, что пережили «личностные изменения», которые сопровождают новое понимание себя и своего мира.

Жизненные истории, как правило, стереотипны, что ведет к заключению о наличии надлежащего способа анализа и конструирования своего прошлого. Прошлое индивида — средство достижения контроля над своим алкоголизмом. Через истории алкоголики приходят к видению своей жизни как более понятной; они смотрят на нее в рамках другой структуры и логики, чем раньше.

В отличие от большинства медицински-ориентированных терапевтических систем, реальная проблема, по мнению АА, состоит в том, чтобы помочь алкоголику понять свое базовое «бытие» как бытие алкоголика, в отличие от нормального неалкоголика. Акцент АА скорее на духовно-дефектном способе бытия, чем на физической неполноценности, обеспечивает возможность яснейшего выражения убеждения, что алкоголизм есть дефект бытия. Во многих случаях АА обращаются к духовному или религиозному словарю вместо, возможно, более корректной, но недоступной философско-онтологической терминологии.

Алкоголизм, с точки зрения программы — тотальный жизненный стиль, или способ бытия и действования в мире. Злоупотребление алкоголем здесь — лишь один из компонентов, хотя и самый важный. Прекращение пьянства — необходимая и первая забота, но это только первый шаг перед изменением других важных аспектов полностью дефективного стиля жизни. Нередко можно услышать, как члены АА говорят о ком-то, прекратившем пить, но продолжающем вести дефективную жизнь, как о «сухом пьянице». Это признак того, что алкоголик отказался от алкоголя, но не от конструкции своего Я (в собственном восприятии), ассоциированной со стилем жизни алкоголика.

В то время как общество неразрывно связывает алкоголь и алкоголика, АА настаивает на их разделении. Как упоминалось выше, АА утверждает, что некоторые люди являются алкоголиками, пьют они или нет, и что их поведение может быть поведением типичного алкоголика, даже если они не берут в рот ни капли уже несколько лет. Следовательно, АА принимает и то, что многие пьяницы, даже тяжелые, не обязательно являются алкоголиками (Анонимные Алкоголики, 1955).

Принимая это во внимание, неудивительно, что исследование, заявившее, что алкоголиков можно натренировать пить социально (Sobell& Sobell, 1973b), считается в АА абсурдным, поскольку алкоголизм в этой перспективе — дурная привычка, поддающаяся коррекции через просвещение. Пропасть, разверзшаяся между АА и научным сообществом, обязана своим существованием попыткам последнего рассматривать алкоголизм в рамках исследовательской парадигмы и настоянию на идентификации личностных переменных, связанных с его этиологией. Это противоречие нелегко разрешить. Высококвалифицированные исследователи многие годы не могли определить, является ли алкоголизм физической или душевной проблемой. Однако, выдающиеся специалисты в этой области, такие, как Рут Фокс (Ruth Fox, 1973), Е. М. Джеллинек (Е. М. Jellinek, 1960) и Марти Манн (Marty Mann, 1973), осознали, что алкоголизм имеет культурные, психологические и физические факторы.

Хотя существует весьма много заблуждений и противоречий вокруг подхода АА к алкоголизму, это практически не имеет значения — в связи с эффективностью АА как лечебной модальности. Литература переполнена вескими доказательствами того факта, что АА реально работает (Bourne, Fox, 1973, Bailey, Leach, 1965). Поэтому ключевой вопрос состоит не в том, работает ли АА, а в том, почему работает. Психологи долго избегали его по множеству причин. Частично из-за трансцендентальных и непозитивистских оснований АА — переменных, не основывающихся на научных данных. Как утверждает Кун (Kuhn, 1962), научное сообщество зачастую становится закрытой системой, коммуникация в которой ограничивается избранными членами самого этого сообщества. В этих условиях понятно обычное сопротивление профессионалов тому, чтобы оставить принятую научную парадигму и изучить переменные, не соответствующие принятой и доказанной методологии.

Замечание Куна помогает объяснить сопротивление некоторых профессионалов принятию АА как легитимной лечебной альтернативы. В свете феноменологического объяснения АА Тьюном становится ясно, что большей частью их сопротивление связано с неудачей в смене парадигмы при попытке понять и исследовать АА. Проблема, таким образом, не в АА, а в профессионалах, не способных расширить свои когнитивные модели, чтобы понимать и изучать АА в подходящем свете. Как только такой сдвиг перспективы достигнут, можно лучше понять заключение Тьюна: «Таким образом, «лечение» АА включает систематическую манипуляцию символическими элементами жизни индивида ради обеспечения нового видения этой жизни и своего мира. Это дает новую связность, новый смысл и выводы для нового поведения. Литература отмечает такие же паттерны в других АА-группах. Действительно, любая программа лечения алкоголизма должна успешно продемонстрировать алкоголику, что он алкоголик, или, точнее, она должна успешно позволить алкоголику продемонстрировать этот факт самому себе. Это кажется возможным, только если сам алкоголик сможет по-новому открыть прошлое, чтобы подтвердить то, что, в конечном итоге, должно стать самолично поставленным диагнозом. Я считаю, что даже в системах, действующих в соответствии с другими принципами, одно из терапевтических требований — это предоставление новой модели, определяющей Я и окружающий мир.

Это утверждение, однако, не должно считаться противоречащим заключению, достигнутому в другой аналитической перспективе. Скорее, они призваны обеспечить феноменологическую перспективу, которая дополняет другие точки зрения, предложенные медициной, социологией и психологией. К более полному пониманию алкоголизма и механизмов терапии приведет скорее сумма этих различных, но явно комплементарных точек зрения, чем академические, формальные или логические аргументы» (1977, стр. 88).

Самоатрибуция алкоголизма

Вторым по важности компонентом программы выздоровления (после рассказывания собственной жизненной истории на встречах АА), по мнению Тьюна, является постоянная презентация себя как алкоголика. Каждое произнесенное «я-алкоголик» — постоянное напоминание членам АА, что они находятся на расстоянии всего одного глотка от того, чем они были когда-то. Это слишком неоднозначное заявление для тех, чей интерес к АА является преходящим, поверхностным или чисто академическим. Им не удается понять значимости такого ритуала. Фактически, многие критики видят особую проблему в настояниях АА на том, чтобы члены АА представлялись алкоголиками. Люди извне программы интерпретируют это или как нечто унизительное для алкоголика, или как постоянное негативное напоминание о его многочисленных недостатках. Они не способны понять, как такое требование может вести к чему-нибудь, кроме непрерывного унижения и потери самоуважения. Напротив, члены АА, представляющиеся алкоголиками, делают это гордо, поскольку каждый раз, когда встают и делают такое заявление, они передают самим себе важное сообщение.

Самоатрибуция алкоголика содержит гораздо больше информации для алкоголика из АА, чем для человека со стороны, который считает его всего лишь тем, кто когда-то слишком много пил. Слово «алкоголик» означает все то (эгоистическое поведение, негативные установки, искаженные ценности), против чего трезвые члены АА должны быть всегда настороже, если они хотят поддерживать здоровую трезвость. Постоянным употреблением самоназвания «алкоголик» члены АА взывают к противоположному полюсу — тому, чего каждый здоровый, выздоравливающий и трезвый член АА должен придерживаться. Члены АА, таким образом, напоминают себе каждым провозглашением себя алкоголиком, что они находятся на расстоянии всего лишь одного глотка от потери того, кем они стали — человека, чьи ценности, установки и поведение прямо противоположны таковым алкоголика.

Билл Уилсон говорил об этом на много лет раньше, когда замечал, что внутри каждого выздоравливающего алкоголика встроены две силы, которые внешний мир никогда не сможет понять. Во- первых, в жизни каждого члена АА присутствует очень реальный и безжалостный тиран, представленный выпивкой и всем, что с ней связано. Вторая сила, согласно Уилсону — это внутренний голос. В разговорах с другими он будет называть его властью, жизненной силой или любыми другими словами, с которыми слушателю было бы комфортно. В некотором смысле, выздоравливающий алкоголик является всем, чем не является алкоголик действующий. Это помогает объяснить трудности неалкоголиков в понимании того, как это один глоток может привести к соскальзыванию алкоголика в свое старое поведение.

С этой точки зрения алкоголизм видится как нечто большее, чем просто чрезмерная выпивка. Вот почему АА верит, что употребление алкоголя не может быть сокращено без лечения остальных нарушений личности алкоголика. Сложность, которую представляет для профессионалов лечебный подход АА, концентрируется вокруг необходимости тотальной абстиненции. Многие профессионалы продолжают рассматривать алкоголизм как фокусное нарушение, которое может быть устранено или сокращено, как можно срезать гнилое пятно с хорошего без этого пятна яблока. АА же видит в нем первичную проблему, которой надо заняться в первую очередь. Абстиненция от алкоголя — это первый шаг, нужный для разрушения алкогольного стиля жизни. Только после ее достижения алкоголики могут научиться фокусироваться на изменении своего характерологического личностного стиля.

В такой системе в любой данный момент индивиды или здоровы, или нездоровы, в зависимости от того, какая система доминирует. Выпивка только помогает нездоровому стилю жизни доминировать над здоровым внутренним потенциалом алкоголика. Как понимает АА, алкоголики духовно изолированы и могут положиться на других лишь на поверхностном уровне. Они не могут достичь самоопределения, потому что их бытие контролируется и замутняется их пьянством. Алкоголизм делает невозможным для них положиться на кого-либо или на что-либо на значимом уровне. Поскольку товарищество АА дает выздоравливающим алкоголикам идентификацию с чем-то большим, чем они сами, оно позволяет им совершить сдвиг к здоровым отношениям с другими.

Ангьял (Angyal, 1965) согласен с Тьюном в том, что новое самоопределение не отрезает алкоголика от его прошлой истории, но изменяет ее восприятие. Это в точности то, что, по словам Тью- на, выполняет АА в процессе выздоровления. Это переживается в рассказе алкоголика о своей истории. Ангьял, однако, обращается к двум другим весьма значительным проблемам, которые Тьюн упускал. Первая — это значение отрицания, а вторая — срыв.

Ангьял пытается взяться за трудный процесс отрицания, обычный для алкоголика. Почему эти алкоголики так сопротивляются и не ищут лечения? Почему они должны удариться об дно, прежде чем хотя бы признают, что у них проблемы с выпивкой? Почему любой человек, кроме них самих, знает, что они алкоголики — что ослепляет их, не позволяя видеть то, что так легко увидеть всем остальным? Признание того, что ты потерпел неудачу — не беда для уверенного в себе человека, но не для алкоголика, в чьей системе компенсаторная гордость — ключевой элемент, а потеря лица — катастрофа. Перспектива отказа от алкоголического стиля жизни ощущается как угроза — пусть не для жизни, но для собственной целостности. Это — предательство себя, которому нужно сопротивляться любой ценой. Неудивительно, что когда пьянство алкоголиков оказывается под угрозой, они чувствуют, что все разваливается на кусочки, что они близки к обращению в ничто, что они эмоционально умирают.

Второй вопрос, к которому обращается Ангьял, включает в себя две вторичные проблемы. Первая из них — начальное распознавание алкоголизма, вторая — типичная проблема срыва, предмет постоянной заботы любого выздоравливающего алкоголика. Первый из двенадцати шагов АА к выздоровлению — признание себя алкоголиком. Ангьял пишет: «Чтобы принять ответственность, нужно просто и откровенно признать собственную роль во всех своих действиях, и в самодеструкции. Признавая это перед другими, алкоголик отбрасывает свой фальшивый фасад и выходит за пределы ограничений тревожной секретности» (1965, стр. 118). Этот шаг вперед невозможно сделать без некоторой уверенности, что в будущем алкоголик будет способен жить по-другому. АА дает алкоголикам такую модель. Когда этот шаг сделан, следующий — работа со стыдом и виной. АА считает разрешение вины и стыда труднейшей частью процесса выздоровления. Необходимые составляющие этого, в сущности, изложены в последних девяти шагах. Ангьял пишет: «Есть только один способ обращения с виной — сожалеть о ней. Это значит печалиться о вреде, который был нанесен, и о конструктивных действиях, которые не были совершены; о шансах, которые так и не были использованы, об упущенных приключениях, которые уже невозможны, об обмане тех, кто любил тебя или нуждался в тебе, напрасно пытаясь сблизиться с тобой, чтобы быть полезным» (стр. 136). Но для борьбы со стыдом требуется нечто большее, чем сожаление. Стыд пропадает, только если алкоголик оставляет алкогольный стиль жизни с сильным желанием жить по-другому. Стыд требует измененного самоощущения. Это происходит медленнее и, как правило, труднее.

Разрешение стыда зависит от того, приводят ли усилия и инсайты алкоголика к устойчивым изменениям и реальным последствиям. Оно зависит и от того, идентифицируется ли алкоголик с вновь возникающими паттернами здоровья, и переопределяет ли себя в терминах, радикально отличных от паттернов, ассоциированных с имевшейся Я-концепцией. Ангьял подчеркивает важность этого изменения жизненного паттерна алкоголика: «Просматривая отчеты исправившихся алкоголиков, находишь, что происходящее в них отличается от недолговечных перестроек, если привычка оставляется не только из-за специфических исключающих эффектов; обширное изменение установок делает привычку несовместимой с доминирующей системой» (стр. 121). Член АА теперь чувствует, что пьянство несовместимо с его самоопределением как рационального и ответственного человека. По мере разворачивания такого процесса вредоносные элементы стыда сходят на нет.

Ангьял также проводит важное различие между двумя задачами: стать здоровым (трезвым) и остаться здоровым (трезвым). Он считает, что на вторую обращается слишком мало внимания. АА видит опасность незаметной, по небрежности, потери конструктивной ориентации. Паттерн алкоголизма восстанавливается через последовательность маленьких шажков, и может пройти долгое время, прежде чем человек осознает это изменение.

Поэтому для выздоровления алкоголика критически важно избегать прошлых ситуаций, связанных с пьянством. Болезнь обычно изолирует алкоголика ото всех, кто не пьет так же, как он. Продолжение контакта с людьми, с которыми он связан алкогольными отношениями, представляет собой постоянную угрозу новым установкам. Эти новые установки могут «изнашиваться» в рутинном взаимодействии с людьми, считающими, что новое поведение пациента — просто лицемерная поза.

Ангьял утверждает, что сильнейшая защита от будущих срывов и черта, которую АА полагает сущностно важной для развития алкоголика — это чувство смирения. Последнее выражается в том, что алкоголик признает «банкротство» своего прежнего способа жить и отбрасывает алкоголические компенсации и претензии. Ангьял ставит последнюю точку в описании необходимого изменения, прежде чем может быть достигнута трезвость: «Когда член АА, не пьющий ни капли много лет, все еще называет себя алкоголиком, это может звучать преувеличенно или даже абсолютно фальшиво. Однако, эта искренняя самооценка есть буквальная правда, и это — лучшая защита от срыва. Когда алкоголик гордо заявляет, что «бросил это навсегда», он недалек от того, чтобы продолжить пьянку» (1965, стр. 161).

Честность, отрицание и нужда в других

АА и экзистенциальные мыслители видят в отрицании и самообмане корень всего дурного в человеке и источник его отчуждения. Радикальное изменение такой склонности требует бескомпромиссно честной встречи алкоголика со своей нуждой в других. Курц (1982) так говорит об этом: «В соответствии с точкой зрения АА, человеческие существа, из-за присущей им ограниченности, имеют некоторые нужды. Отрицание сущностных ограничений проявляется обычно не напрямую, а через отрицание своей нужды. У алкоголика отрицание потребности в алкоголе переплетается с отрицанием нужды в других. На ранних стадиях алкоголизма он отрицает, что именно его неудовлетворенная (из-за своей ненасытности) потребность в других заставляет его искать успокоения или возбуждения в алкоголе. Например, «несколько глотков» важнее участников вечеринки, когда алкоголь становится более надежным источником удовлетворения, чем человеческое общение. Позже, после нескольких неудачных «я могу остановиться, когда захочу» (отрицание нужды в алкоголе), отрицание снова затрагивает потребность в других: «Только оставьте меня в покое — и я смогу бросить сам»» (стр. 73).

Понятия честности и взаимности, упоминаемые Курцем, критически важны для понимания программы выздоровления АА. Их взаимодействие крайне существенно для здрового функционирования индивида. Именно такая комбинация позволяет ему достичь гармонии, необходимой для функционирования в качестве вовлеченного участника этого мира. Как полагают экзистенциалисты, алкоголик в изоляции часто переживает тревогу и отчуждение, которые определяют формирование и актуализацию развернутого состояния, называемого ими экзистенциальным кризисом. Алкоголик не есть часть целого; он не вовлечен и не имеет реальной свободы выбора.

Конечно, это экзистенциальные темы. Отчуждение и неспособность (или отказ) выбирать — характеристики того, что Сартр называет «недобросовестным действием». Аутентичность, такая необходимая часть экзистенциального определения здоровья, невозможна для человека, изолированного от мира и от себя самого.

Курц (1982) описывает борьбу за аутентичное существование — чтобы стать и быть тем, кем ты реально являешься — как самое значительное и полное смысла событие в жизни любого человека. Эта тема также превалирует в экзистенциальной философии, и экзистенциалист Мартин Бубер многократно обращался к данному вопросу в своих произведениях. Он критиковал коллективность общественной мысли, которая сгущает человеческие существа, уменьшая дистанцию между ними. Коллективность для Бубера — это стадный инстинкт, или «толпа», отчуждающая людей, не позволяя им встретиться с другими во всей их уникальности. Бубер, как и Ангьял, чувствует, что наша вина заключается в неисполнении и нераспознании собственного потенциала и уникальности. Мартин Хайдеггер справедливо замечает, что в такой ситуации мы переживаем первичную вину. Реальная вина, по мнению Хайдеггера, состоит в том факте, что «существование виновно на основании своего существования, и существование виновно в неисполнении себя» — когда не становишься тем, что Хайдеггер называет das Man (цит. по Buber, 1964, стр. 390).

Бубер предвосхищает Курца в описании важности Я-Ты для определения необходимого состояния человеческого развития. Как и программа АА, Буберовское понятие Я-Ты подчеркивает важность вовлечения во что-то большее, чем ты сам. Конечно, высшее Я-Ты для Бубера — это личные отношения с Богом. Однако, буберовское Я-Ты есть нечто большее; это конкретный опыт бытия в гармонии с мирозданием. Встреча может случиться, когда человек открыт переживанию подлинных отношений — с другим человеком или с неодушевленным объектом. Даже смутные встречи — микрокосмы высших отношений. По Буберу, связь с кем-то или чем-то может быть опытом, сравнимым с прикосновением к духовной силе, объединяющей индивида с космическим порядком.

Гениальность Бубера не в его формулировке Я-Ты, поскольку это делали и другие до него. Но Бубер — единственный, кто поместил в центр монументального произведения задачу указания на сущностное различие между прямой, взаимной встречей (в которую вступаешь в своем целостном бытии, полностью присутствуя) и непрямыми, невзаимными отношениями субъекта с объектом, Я-Оно.

Как и Ангьял, Бубер понимает необходимость автономии, или способности поддерживать отношения в сфере Я-Оно. Он говорит об отдельности Я в позитивных терминах, потому что развитие этого Я позволяет вечному Ты встретиться со всей его уникальностью. Следовательно, отдельное Я в его системе необходимо по ряду причин. Бубер чувствует, что человеческое существо есть нечто большее, чем просто разумное животное. Животные, по Буберу, не нуждаются в подтверждении своего бытия, поскольку они бесспорно являются тем, что они есть. Люди же нуждаются в том, чтобы присутствовать в бытии «другого». Их самосознание, таким образом, выше, потому что здесь присутствует элемент выбора. Одно человеческое существо, в силу отдельности своего Я, может встретиться с другим человеческим существом как с Ты, и в этой встрече они оба способны познать парадокс своей уникальности и своей схожести.

Параллельная тема у Ангьяла и Бубера — та важность, которую они придают тому, чтобы человек, будучи автономным, был способен не контролировать, становясь частью динамического целого. Как утверждает Ангьял, «Сами в себе мы — ничто. Мы — послание, вызываемое к жизни, только когда кто-то понимает и подтверждает его». Терапевт в видении Бубера отличается от психолога, проясняющего что-то путем обращения к собственному Я — в самонаблюдении, самоанализе и эксперименте, связанном с тем, что он знает из литературы и из наблюдений. Буберовский терапевт вместо этого должен войти, полностью и в реальности, в акт саморефлексии, чтобы осознать человеческую целостность. Другими словами, терапевты должны осуществить акт вхождения в это уникальное измерение, как акт своей жизни, без каких-либо предварительных философских гарантий; они должны показать себя всему, что может им встретиться во время, пока они реально живут.

Из этого следуют глубокие следствия для терапии. Люди, обращающиеся за лечением, обычно изолированы, и для того, чтобы прикоснуться к здоровому потенциалу внутри себя, им необходима способность вступать в подлинно взаимный диалог. Вот почему актуальная встреча двух людей может прервать спираль изоляции, подчинившую себе жизнь алкоголика. Акцент Бубера в терапии состоит в исцелении-через-встречу — неотъемлемую часть подлинного диалога.

Как утверждает Бубер, ключевой шаг в АА — самотрансценденция, включающая новые отношения с другими, которые признаются такими же ограниченными, как и мы. Такой сдвиг перспективы требует признания того, что «быть полностью человеком» значит «нуждаться в других». Для алкоголиков это — непростая задача. Курц считает, что ее еще усложняет тяжелое чувство стыда, сопровождающее их алкоголизм. Фактически, Курц считает, что АА работает именно потому, что работает со стыдом.

Глава 6 была целиком посвящена объектным отношениям, Я-психологии и патологии характера в их связи с аддикцией и с групповой психотерапией. Определения Кохута здесь повторяться не будут, но полезно отметить много параллелей, существующих между стыдом, как описывает его Курц, и Кохутовским определением нарциссизма.

АА: точка зрения Я-психологии

Рассмотрение аддикции как расстройства Я (самости), и феномена нарциссизма — как проблематичного выражения потребности в отзывчивости Я-объекта, помогает привести альтернативное объяснение того, почему АА и другие двенадцатишаговые программы так успешно работают с химически зависимыми людьми. Я-психологи придерживаются многих базовых положений, которые считаются существенными для лечения нарциссических нарушений. Кохут видел в нарциссическом расстройстве реакцию на повреждение самости, и считал опыт связи Я с Я-объектом ключевым для психологического здоровья и роста. Кохут подразумевает, что существует обратная пропорция между ранним опытом позитивной отзывчивости Я-объекта и склонностью обращаться к алкоголю, наркотикам и другим источникам удовлетворения как к замене этих недостающих или угрожающих отношений. И наоборот, если нужно успешно прекратить такие неверно направленные попытки самовосстановления, люди должны научиться замещать их здоровыми межличностными отношениями, в которых потребности в отзывчивости Я-объекта (Отражение, Слияние и Идеализация) постепенно и надежно удовлетворяются.

АА и другие двенадцатишаговые программы выполняют эти задачи многими способами. Во-первых и в-главных, АА обеспечивает предсказуемое и последовательное поддерживающее окружение, которое позволяет аддиктам и алкоголикам удовлетворить потребность в Я-объекте таким способом, который не является ни эксплуатирующим, ни деструктивным или постыдным. Из-за неудовлетворенности потребностей развития, аддикты или алкоголики имеют такую сильную и подавляющую потребность (Объектный Голод) в человеческой отзывчивости, что они считают ее ненасытной и стыдятся своей нужды. Через идентификацию с другими алкоголиками и наркоманами они приходят к принятию в себе того, чего не могли принять раньше, потому что верили в уникальность свой «плохости». Вот что сказал один начинающий выздоравливать алкоголик о своем первом опыте в АА: «Я рассказал всем все эти ужасные, мерзкие и постыдные вещи о себе, и вместо отвращения получил от каждого присутствующего его номер телефона». Принятие на таком уровне эмоциональной уязвимости может быть выносимо для аддиктов и алкоголиков, потому что они чувствуют себя понятыми на самом базовом эмпатическом уровне. Эмпатия и эмоциональная настройка — не только краеугольный камень лечения для Я-психологии, но также и основание, опираясь на которое химически зависимый индивид может начать чувствовать отзывчивость и удовлетворение, которых ему не хватало, и которые он раньше был неспособен переносить.

АА, как поддерживающая среда, становится также и переходным объектом — здоровой зависимостью, обеспечивающей достаточную сепарацию, чтобы предотвратить слишком сильную зависимость от какой-либо одной персоны, пока не завершатся индивидуация и интернализация. Постепенно алкоголики и наркоманы становятся способны отказаться от грандиозных защит (нарциссизм) и фальшивого Я (персоны) ради исследования себя самих (подлинной самости), какие они есть в реальности. С экзистенциальной точки зрения, конфронтация между тем, чем они пытались быть, и тем, что они в реальности есть (не-Бог), имеет результатом прекращение недобросовестной жизни («in bad faith») (алкоголик) и возможность стать более аутентичным («Привет, я Джо, выздоравливающий алкоголик») — со всеми ограничениями, которые на них накладывает аутентичная жизнь. Они постепенно оставляют инфантильные способы заставить других удовлетворять свои потребности ради более зрелых способов установления близкого человеческого контакта (устранение дефектов характера в процессе работы по программе). Алкоголик или наркоман способен также по большей части интернализовать заботу о себе и модуляцию аффектов (преобразующая интернализация). Центральная тема в этом процессе — принятие своего Я как чего-то, что просто есть. Это требует работы со стыдом за себя, который ранее скрывался.

Ханзян (1994) считает, что АА изменяет алкоголиков, потому что программа способна проникнуть за нарциссические защиты гордыни. Первичной причиной страдания алкоголиков, по Ханзяну, является неспособность контролировать свое пьянство и себя самих. Неспособные признать свою уязвимость, они остаются изолированными, одинокими и отрезанными от себя и других. Того, что им нужно делать (признаться в своей уязвимости перед другими), они делать не могут — из-за стыда и своей характерологической грандиозной защитной позы. АА работает, поскольку после инициации в программе устанавливается контакт с другими, и через продолжающееся взаимодействие с другими алкоголики могут изменить дисфункциональный межличностный стиль, который до этого момента доминировал в их жизни. Ханзян объясняет, что только через такое поддержание контакта с другими может быть вылечено расстройство самости. Он выделяет четыре аспекта в затруднениях алкоголика: (1) отношения с эмоциями; (2) самооценка, или недостаток здорового нарциссизма; (3) взаимно удовлетворяющие отношения; и (4) забота о себе. Он соглашается с Курцем в том, что стыд делает трудными (если не невозможными) договоренности и контакты со многими практикующими алкоголиками.

АА: лечение стыда и нарциссизма

Курц (1981) говорил, что есть два разных способа чувствовать себя плохо — стыд и вина. Стыд — гораздо более мощная и примитивная эмоция. Вина подразумевает плохое самочувствие из-за чего-то, что ты сделал. Это нарушение правил, и фокус находится в поведении и действии. Я обещал встретить тебя после работы и проводить домой. Я не выполнил своего обещания, поэтому я чувствую себя плохим или виноватым из-за того, что я сделал. Стыд — это общий недолет до цели, и он касается ощущения себя недостойным. Стыд ударяет в самую сердцевину нашего бытия. Я чувствую плохим не то, что сделано, но то, кто или что я есть. Вина исправляется некоторым количеством усилий — переделыванием заново или коррекцией поведения. Стыд может быть вылечен только качественно — пере-бытием того, что я есть; для этого требуется превращение или новое самоощущение.

С точки зрения Курца, лечение стыда — гораздо более замысловатый и трудный процесс, чем лечение вины. Стыд нельзя вылечить разговором о нем. Он может быть исцелен только через уязвимость. Мы не можем соприкоснуться с болью другого без контакта со своей собственной. Поэтому лечение, которое не только позволяет алкоголикам понять, что их собственная боль не постыдна, но и позволяет им ощутить связь и идентифицироваться с чужим стыдом и болью, учит их тому, что поделиться болью с другим может быть целительно. Алкоголики научаются принимать в других те аспекты себя, которых они стыдились. Прежде, чем пациенты смогут быть излечены, они должны понять, что они могут быть приняты другими такими, как есть. Такой процесс инициируется принятием в другом постыдных аспектов самого себя.

Взаимность, таким образом, становится ключевым аспектом терапии. Вот почему АА и групповая терапия работают, в то время как индивидуальная часто терпит неудачу. И АА, и групповая психотерапия позволяют разорвать цикл межличностной изоляции, центральный для становления стыда. Все алкоголики боятся, что обнаружится то, чем, как они чувствуют, они в действительности и являются, что они упадут в чужих глазах, и их будут игнорировать. Показать свое реальное Я очень страшно, поэтому нужно подтверждение от других в процессе взаимного самораскрытия. Смущение — это переживание человека, выставленного на обозрение и приведенного в контакт с постыдными частями своего скрытого, подлинного Я. Когда алкоголики встречаются с конфронтацией, они вынуждены осознавать внутреннюю неконгруэнтность и фальшивое Я, свой защитный фасад. Под ним находятся страх и стыд. Эти чувства могут быть разрешены только конфронтацией и постоянным подтверждением от других, что они принимают открывшееся подлинное Я.

Стыд подразумевает ощущение разоблачения. Последнее представляет собой чувство, что тебя застигли врасплох, и на тебя смотрят. Стыд усиливается при демострации своего Я самому себе, заставляя переживать унижение. Как правило, Я отказывается видеть себя, и это — базис алкоголического отрицания и самообмана. Стыд возникает, когда Я проламывает обманный фасад фальшивого Я. В терапии Я должно встретиться со своим испугом и быть увиденным так, как есть. Для алкоголиков, подверженных огромному страху конфронтации со своим подлинным Я, такое его выставление требует не только проницательности, но и смелости.

Курц (1982) проводит несколько важных параллелей между экзистенциальной позицией неаутентичности и «фальшивым Я» Винникотта (см. Главу 6) и теоретиков объектных отношений. Курц описывает, как это фальшивое Я зарождается:

«Иногда, из-за этого ужаса, человек будет диссимулировать при презентации себя другим, пытаясь подавить боль отде- ленности завоеванием признания и принятия. В той степени, в которой он добивается успеха, он будет переживать странное, неназываемое опасение, застревая в непростом состоянии, которое он находит одновременно болезненным и искажающим» (стр. 61).

Курц считает страх показать другим свое подлинное Я причиной нечестности и самообмана. Как только привычка к нечестности установилась, она ведет к искажению «зрения» алкоголика.

«Из-за нежелания или неспособности сказать правду о том, кто он есть, такой человек в глубине души считает себя притворщиком. Он не только стыдится иметь секретное, некрасивое, нелегитимное Я и скрывает его. Духовное бремя не-проявления личности, которая «есть», или не-«бытие» той личностью, которая проявляется — обширное и намеренное смешение действительного и кажущегося — невыносимо для прямого взгляда. Отчаявшись достичь целостности, которой жаждет, человек начинает хвататься за иллюзию: раз уж нельзя сделать публичным свое приватное Я, надо приказать приватному Я соответствовать публичному. Этот выбор соблазняет к полной потере правды — не столько «произносимой», сколько знаемой» (стр. 61).

В большинств

⇐ Предыдущая38394041424344454647Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: