А. Глебов. Великий большевик

Великим революционером и строителем социалистического государства назвали Михаила Ивановича Калинина Центральный Комитет партии большевиков и Советское правительство.
Его жизнь была радостью народа. Его смерть — народное горе. Со времени погребения Ленина, Горького, Кирова не ощущалось горе с такой силой. Светлый образ Калинина живет в душе каждого. Яркое олицетворение неразрывного союза рабочих, крестьян и советской интеллигенции, он вошел в жизнь многих и многих из нас.
Я познакомился с Михаилом Ивановичем сразу после Октябрьских боев, когда он стал петроградским городским головой. Мы, молодежь, сменили старый аппарат Городской управы, которая, как известно, после ликвидации Временного правительства была главным средоточием антибольшевистских элементов. Меньшевистские и эсеровские лидеры надеялись на саботаж служащих Городской управы, в руках которой находились продовольственное снабжение и коммунальное хозяйство революционного Петрограда. Придя в управу, Михаил Иванович застал совершенно пустые комнаты, замкнутые на ключ шкафы и сейфы, наполовину расхищенную документацию. Стопроцентный злостный саботаж. С поразительной быстротой собрал он новые кадры и привел в порядок городские дела. С первой встречи он запомнился мне как спокойный, рачительный, умный хозяин.
Почти два года спустя я увидел его в Туле, на которую стремительно наступал Деникин. В солнечное осеннее утро на обширном поле у казарм выстроились бойцы Тульского гарнизона. Калинин, уже председатель ЦИК, говорил, поднявшись на импровизированную трибуну. Он был в простой белой рубашке, без пиджака, в черной шляпе. Потом снял шляпу. Ветер трепал его густые волосы, и он все время поправлял их. Лицо его похудело, заострилось, в голосе звучали непривычные металлические ноты. Положение было грозным. Живо помню его слова, записанные в истории: «Товарищи, я призываю вас сделать Тулу той твердыней, той крепкой скалой, о которую разобьются банды Деникина. И я думаю, что тульский пролетариат не опозорит себя перед Россией, что он станет наравне с Оренбургом, Уралом и Петроградом!»
Несколькими годами позже я встречался с Михаилом Ивановичем как руководитель селькоровской сети «Крестьянской газеты» и редактор журнала «Селькор». Связь газеты с Калининым была непрерывной. Он придавал исключительное значение селькоровскому движению и многомиллионному потоку писем из деревни. И то, что говорилось им на нескольких совещаниях по этому вопросу, было так глубоко, так содержательно с точки зрения не только политики, журналистики, но и литературы, что необходимо было бы все это заново опубликовать. «Нам надо иметь полную, всестороннюю и главное не подмалеванную картину этой жизни», — говорил Михаил Иванович. На всю жизнь я запомнил его слова о необходимости «кровной заинтересованности» в том, что пишешь, о необходимости глубоко знать изображаемый материал, не только фотографировать жизнь, но в каждом случае указывать читателю выход, двигать его вперед; его глубокие и верные мысли о русском языке, который Михаил Иванович любил как мало кто любит. Особенно помню его фразу: «Когда сознательно человек упрощает речь, думая, что вот, дескать, передо мною аудитория малосознательная, то он уже наполовину себя зарезал».
Весной нынешнего года, в связи с работой над пьесой о Калинине, я был в Эстонии. Посетил старых друзей Михаила Ивановича, сорок шесть лет назад работавших -с ним в железнодорожных мастерских. Удалось собрать интереснейшие воспоминания о ревельском периоде жизни Калинина. Это лишь маленький клочок его огромной биографии. Но каким богатством событий, мыслей, переживаний он наполнен!
Потрясающ такой эпизод из жизни Михаила Ивановича в Эстонии. Арестованный в Ревеле и перевезенный в петербургскую «предварилку», Калинин принял участие в недельной голодовке протеста. Его перевезли в «Кресты». Но и тут Михаил Иванович, несмотря на слабость после голодовки, сразу занялся живым революционным делом. Он создал кружок самообразования и из окна тюремной камеры стал делать доклады о художественной литературе. Обсуждался роман «Что делать?» Чернышевского. Потом Калинин сделал доклад о творчестве Горького, молодого Горького 1903 года. Доклад был таков, что тюремщики, не дав кончить, жестоко избили и бросили Калинина в карцер.
Потом, спустя двадцать один год, Михаил Иванович говорил селькорам: «Я могу сказать про себя, что я. много читал. Я занимаю самый высокий государственный пост, и если бы меня спросили, чего мне не хватает, я бы сказал, что я слишком слабо знаю русский язык, я все-таки чувствую, что я слишком мало его знаю». Эти слова приобретают поистине поразительное значение. Многие ли из нас, профессиональных писателей, так знают живой русский язык и русскую литературу, как знал их профессиональный революционер, рабочий, крестьянин и интеллигент в одно и тоже время, Михаил Иванович Калинин.

И. Попов. Живое слово

Великий революционер и борец за лучшее будущее всего человечества, Михаил Иванович Калинин был ярким выразителем прогрессивнейших начал русской культуры. Он владел обширными познаниями в области классической нашей литературы, очень любил родной фольклор.
Летом 1937 года мне выпала честь беседовать с Михаилом Ивановичем Калининым по поводу одного литературного начинания.
— По-моему, — сказал Михаил Иванович, — удача или неудача литературного произведения определяется тем, насколько глубока и жизненна мысль, положенная в основу всего замысла. Большая жизненная цель, которая овладевает автором, когда он задумывает свою работу, есть главный двигатель его творческой энергии. А из маленькой цели может родиться только маленькое и ремесленное. Литераторы небось лучше меня помнят пушкинский завет о том, что главное в прозе — мысли, мысли и мысли. И, — если стариковская память меня не обманывает, — эта фраза у Пушкина кончается так: «хотя и нашим поэтам не мешало бы иметь сумму идей более обширную, чем они выказывают».
Михаил Иванович при этих словах прищурился, в глазах его мелькнула добродушно-хитрая усмешка, он посмотрел на меня.
— Ну, да ведь и то: сто лет прошло с тех пор, — теперь-то уж наши писатели все это назубок знают и свято выполняют. Хотелось бы, правда, еще больше замечательных произведений, чем у нас появляется. Я, знаете, не люблю, — как это называется? кажется, «литмонтажи», — эти склейки из разнообразных кусков. В таких монтажах бывает иногда и стройность и даже видимость цельности, но самостоятельная сильная творческая мысль едва ли может возникнуть из сложения разнородных кусков. Сила и новизна мысли бывает только при глубокой органической цельности произведения.
Устные выступления Михаила Ивановича и его статьи были великолепными образцами простой и меткой русской речи.
Оставленное им литературное наследство будет всегда поучительным для нас, литераторов, как пример точного, скупого и вместе живого, действенного, волнующего слова.