 |
Глава двадцать третья,
|
|
|
|
в которой детективная линия нашего повествования достигает кульминации
– Вон там, за кустами, – прошептала Катя, показывая рукой вперед.
Ребята крались по густой траве, такой густой, что роса в ней не просохла за день. Белые звездочки ромашек, мохнатые шарики душистой кашки стегали по ногам. Все чаще встречались кусты ольхи и орешника. Наконец, кусты пошли сплошными зарослями; стал попадаться густой папоротник; было сыро.
Под ногой Вовки хрустнула ветка, и все замерли. Вите показалось, что сердце бьется у него в голове; мелко дрожали руки. Осторожно, замирая при каждом шорохе, ребята прошли еще немного, и Катя сказала одними губами:
– Смотрите...
В зарослях ольхи был спрятан серый «Москвич» старой марки. Крыша его была завалена ветками. И Витя сразу узнал «Москвича» – это он обогнал их, когда Пепел только‑ только перешел Стланку. Еще Федя сказал: Наверно, рыбаки».
Под «Москвичом» и прямо в кустах лежали разные вещи: стопки плащей, кофт, картонные ящики с приемниками, еще что‑ то, завернутое в мешковину. «Вот они какие рыбаки... » – подумал Витя, и холодный отвратительный страх стал заполнять его.
– Они там, – опять одними губами сказала Катя.
«Репу бы сюда, – подумал Витя. – Он приемы самбо знает».
Через несколько шагов ребята услышали мужские голоса.
И вдруг Витя почувствовал, что колени его сами собой подгибаются, он сел в траву.
Знакомый голос пел:
В городе Николаеве фарфоровый за‑ авод...
«Пузырь! » – с ужасом подумал Витя.
В городе Николаеве девчоночка живет! –
пел Пузырь совсем рядом, за кустами.
Вовка и Катя тоже опустились на колени рядом с Витей.
|
|
|
– Надо ползти, – прошептал Вовка.
Ребята проползли еще совсем немного под густыми ветками. Голоса были рядом. Тихо раздвинули листья...
У Вити воздух застрял в горле. На траве сидели трое. Тот парень, что подходил к ним на пляже, сейчас в джинсах, в замасленной ковбойке и без черных очков. Пузырь, все в том же зеленом пиджаке и старых брюках – толстый живот вывалился набок; а третий был Гвоздь! Витя уже не удивился, что это именно Гвоздь. Его поразило другое. Широко расставленные глаза, нижняя пухлая губа... И еще такой же резко срезанный подбородок... «Брат Вовки! – пронеслось в Витином сознании. – Илья! »
Витя взглянул на Вовку. «Они же как две капли! Только у Гвоздя все старее», – лихорадочно думал Витя, одновременно поражаясь перемене, которая произошла в Вовке, – он побледнел до синевы, по щекам текли слезы, и что‑ то жестокое, решительное, недетское проступало в глазах.
Катя вцепилась в Вовкины руки, и лицо ее умоляло: «Не надо! Не надо!.. » Витя тоже схватил плечо Вовки и сжал его изо всей силы. Ребята замерли, смотрели и слушали.
Перед ворами на траве стояли две бутылки водки, вскрытые ножом консервные банки, лежала буханка хлеба. Пузырь отпил прямо из горлышка, и слышно было, как булькает водка. Потом хрипло засмеялся и сказал:
– А собачка, наверно, от табачка обчихалась.
Длинный парень вынул из кармана черные очки, повертел их в руках, спрятал опять.
– С ищейкой не найдут, – сказал парень, и голос его беспокойным, – так на кого‑ нибудь нарвемся, на пастуха, к примеру. Уходить надо.
– И калым бросить? – зло спросил Пузырь.
– Заметут, и калым не понадобится, – отозвался парень. А Гвоздь молчал, и очень он был не похож на того, кто занимался бизнесом на толкучке. Гвоздь полулежал на траве, лицо его было задумчиво, и глаза не казались Вите пустыми, было в них что‑ то жалкое и затравленное. Или, может быть, так казалось?
|
|
|
– Что молчишь, Гвоздь? – повернулся к нему Пузырь. – Ты вари котелком‑ то. Много в кустиках не высидишь.
– Лугами пахнет, – сказал Гвоздь, не меняя позы. – Покос скоро.
– По колхозному хомуту наш Гвоздь соскучился, – сказал парень с черными очками.
– По мамочке в тоску впал, – засмеялся Пузырь. Вовкино плечо под рукой Вити вздрогнуло.
– Ша, мальчики! – возбужденно сказал Пузырь. – Спешить надо. Найдешь пещеру? – повернулся он к Гвоздю.
– Найду, – неохотно сказал Гвоздь. – Две их здесь. Одна с водой, а другая совсем сухая.
– Раз! Два! Напра‑ ву! – обрадовался Пузырь. – Ну? Вещички спрячем в сухой пещере. Сами – будьте здоровы! Едем‑ путешествуем. Откуда – куда? Дачку подыскивали. Документы? «Прошу, начальник, бумагу». Все чин чинарем. В багажничке, пожалуйста, пусто. А месячишко пройдет, все утихнет – за вещичками прибудем. Наш калым. Или зря, что ли, работали, жизнью драгоценной и свободой, едрена вошь, рисковали?
– Свобода! – зло, с ожесточением сказал Гвоздь. – Пойми ты: здесь моя свобода! Дом, земля родная. Мать и братан. Хоть взглянуть на него... Вырос небось.
Под рукой Вити задрожало Вовкино плечо.
– Чувства! – насмешливо сказал долговязый парень. – Трепет сердца.
– Был скотиной, скотиной и останешься, – сквозь зубы процедил Гвоздь.
– Ша! – Пузырь вскочил на ноги. – Ша... Ты еще слезками побрызгай. Забыл уговор? – с угрозой спросил он. – Слово выполняй! Председателю сулил ответ дать? Дай! Пусть людишки знают: зря словами не кидаемся. Правильно говорю? А, Очкарик?
Долговязый парень промолчал.
Пузырь опять отпил из горлышка, и глаза его знакомо подкатились («Как тогда, в парке за толчком», – подумал Витя), он в возбуждении прошелся возле «Москвича».
– Вот читал книжку. «Гулящие люди»... Жили на Руси! В разбой, братцы! В крови у нас, в бога и в душу, вольница гудит. Устроим им фейерверк! Вострепещут! Бензинчика прихватим и складик подпалим! А ты, Гвоздь, председателю своему записочку кинешь с намеком: мол, получите по старым счетам! – Пузырь захохотал.
– Склад колхозный я жечь не дам, – спокойно, даже лениво сказал Гвоздь.
– Чего, чего? – Пузырь, похоже, задохнулся от гнева. – Очкарик, слыхал? Сознательность качает... Нет, голуба... – Теперь он стоял, растопырив ноги, над лежащим на траве Гвоздем. – Ты у меня все исполнишь, ты у меня и так уже завязанный... Вспомни! Мы с тобой, сокол ясный, теперь на одной дорожке до гробовой доски. Пойдем, еще и перышко прихватишь. Может, на какой тропинке председателя встретишь, а?
|
|
|
– Никуда я не пойду! – вдруг яростно крикнул Гвоздь.
И не успел Витя удержать Вовку – вскочил он, закричал:
– Не ходи, Илюша! Не ходи!
Потом Вите казалось, что все дальнейшее произошло в несколько мгновений.
В кусты ринулись Пузырь и долговязый парень.
– Бежим! – одними губами шепчет Катя.
Ноги сами несут вперед. Витя успевает оглянуться и видит: на бегу лезет Пузырь в задний карман... Прыгает на него Гвоздь.
– Ты что, сдурел? – его шепот.
– Ну, падло... – хрипит Пузырь.
Их скрыватот зеленые ветки.
Ураганно летят, сливаются в шуршащую стену темные кусты. Больно стегает по лицу. Впереди, чуть сбоку бежит Катя.
И видит Витя: догоняет ее долговязый парень... С силой толкает в спину... Катя кубарем катится в кусты, несколько раз перевернувшись через голову. «Что делать? Что делать?.. »
И Витя кричит отчаянно, пронзительно:
– Альт! Альт! Ко мне!
В ответ слышится встревоженный лай, он все приближается, нарастает, совсем близко трещат кусты, собаки уже рядом.
– Альт! Альт! – кричит Витя. – Фас!!
Мелькает потное, искаженное страхом лицо долговязого парня. Он опрометью бросается назад. Топот, тяжелое дыхание. Треск сухих веток.
В траве серой торпедой мелькает тело Альта. За ним – черная Сильва. Рычание прерывается треском материи.
– О‑ о‑ о! – мужской голос, полный боли.
– В машину! – слышит Витя голос Пузыря.
Приглушенно хлопают дверцы «Москвича».
В кустах появляется бледный, потный Вовка. Рубаха на нем разорвана, глаза странно блуждают.
– Здесь до... дорога... – выдавливает он.
Мальчики склоняются над Катей, которая все еще лежит на земле.
– Катя, бежать можешь? – спрашивает Витя.
– Могу...
– На дорогу!
Пыльная мягкая дорога совсем рядом с кустами. Вьется через ржаное поле.
|
|
|
С возбужденным радостным лаем обгоняют Альт и Сильва. Впереди – спина Вовки, пыль маленькими взрывами летит из‑ под босых ног. За ним Витя. Скорее! Скорее! Скорее!..
И вдруг Альт останавливается, замирает на мгновение и бежит назад. А Витя не может остановиться, не может оглянуться. Сзади лает Альт. Странно лает, будто зовет.
Мальчики одновременно оборачиваются. На обочине дороги лежит Катя. Альт стоит над ней, вывалив жарк ий язык, часто дышит. Витя и Вовка склонились над Катей.
– Катя, ты что? – прошептал Вовка, переводя дыхание.
У Кати потное, бледное и очень удивленное лицо.
– Не знаю, – тихо сказала она. – Спине больно, вот здесь, у шеи.
Катя повернулась на бок, и мальчики увидели, что левая лопатка как‑ то странно вздулась, посинела, была в кровоподтеках.
– И сил нету, – виновато сказала Катя, – вот падаю, и все.
– В спине у тебя что‑ то сломалось, – сказал Вовка.
– Что же делать? – спросил Витя. Все, что произошло несколько минут назад, показалось ему нереальным. Не могло этого быть – и все! Их хотели убить? За что? Нет, это невозможно...
– Надо их задержать. Надо скорее позвать людей.
Вовка огляделся по сторонам. Оказывается, уже был вечер, и в дымных тихих сумерках на краю ржаного поля виднелись, смутно и неотчетливо, крыши деревни; поднималась колокольня церкви.
– Это же Дворики! – закричал Вовка. – Значит, дорога вон там, за посадкой повернет и прямо – на Жемчужину. Километров пять, не больше.
– Вы бегите, – сказала Катя, – а я тут полежу. – И она закрыла глаза, ей было трудно говорить.
– Нет! – сказал Вовка. – Сделаем так. Я побегу. Витя с тобой останется.
Витя кивнул:
– Хорошо. Только и Альт с нами.
– На дороге сидеть нельзя, – сказал Вовка. – Вдруг они... Голос его дрогнул. – Вон давайте к тем кустам.
Среди ржи поднимался островок кустов.
– Пошли, Катя, – попросил Витя.
Мальчики взяли Катю под руки, осторожно подняли. Катя ойкнула. Повели ее к кустам. Ноги Кати волочились по земле.
Нарвали ворох травы, и получилась душистая подстилка. Уложили Катю, сверху тоже накрыли ее травой– ведь Катя была в одном купальнике. Катя полежала с закрытыми глазами, неожиданно улыбнулась.
– А как Илья на пузатого сзади – прыг!
– Ага! – прыснул Витя. – Он чуть не упал!
– У него глаза – аж на лоб! – Катя смеялась, морщась от боли.
– А длинному‑ то Альт в задницу вцепился! – давился смехом Витя.
И на ребят напал неудержимый хохот, Витя и Вовка катались по траве, хлопали себя по бокам, выкрикивали сквозь смех:
– А он‑ то!
– Так и вытаращил глаза!
У Вити заломило в затылке, не хватало воздуха, но остановиться он не мог. Собаки с удивлением смотрели на ребят и даже перестали махать хвостами. А Вовка уже не смеялся, а плакал. Вернее, он то смеялся, то плакал, по щекам его текли слезы. Он замолчал и проговорил сквозь всхлипывания:
|
|
|
– Они Илью могут... убить. – И вскочил. – Ждите здесь! Я мигом. – И он побежал к дороге, приседая от боли на крепких комьях земли.
Заволновались собаки.
– Альт! Сидеть! – приказал Витя.
Сильва побежала за Вовкой, но скоро вернулась и улеглась рядом с Альтом.
– А ведь это они нас спасли, – шепотом сказала Катя и слегка потрепала Альта по шее.
Витино сердце облилось жаром.
– Альт! Альт! Мой хороший! Мой любимый! – он обнял собаку за шею. И тут же застеснялся Кати, покраснел, выпустил собаку и отвернулся.
Альт все понял и снисходительно повилял хвостом.
– Аесли они станут искать сухую пещеру, – сказала Катя, – то «Альбатроса» увидят!
Витя не ответил – ему неожиданно стало все безразлично.
В небе мигали первые звезды. Свежий ветер пронесся над землей, повозился немного в кустах и умчался дальше.
– Больно, Катя? – спросил Витя.
– Шевелиться больно, – сказала Катя. – И пить ужасно хочется.
– Потерпи немножко.
– Я потерплю, Витя, ты не беспокойся.
Витя лег на спину. Путались мысли. Он думал сразу о многом. Казалось, без всякой связи вспомнилась пушкинская строка: «Мой друг! Отчизне посвятим души прекрасные порывы». И резко, как от толчка, подумал мальчик, что его отчизна – эти поля, звездное небо над головой, серые крыши деревни Дворики, речка Птаха. И люди, которые живут на этой земле. Но только хорошие люди. А плохие? Такие, как Пузырь, Гвоздь? Нет, они не должны жить на нашей земле. Им надо исправиться. Их надо исправить...
Катя спала. Витя услышал ее частое посапывание. Звезды, звезды над головой. «Бедный Вовка», – почему‑ то подумал Витя и увидел вокзал, зеленый поезд, в дверях вагона стоит Зоя и машет ему рукой.
Витя неожиданно для себя тихо заплакал, стало сладко и томительно на душе; Витя крепко сжал веки – исчезло звездное небо, темнота окружила его, темнота была живая, она двигалась, перемещалась, и Витя летел куда‑ то в этой холодной темноте.
Витя услышал, как где‑ то в отдалении лают Альт и Сильва.
– Едут! Едут! – сказала рядом Катя.
Витя открыл глаза и почувствовал острый холод – рубашка не грела. По‑ прежнему было темно, но небо побледнело, зеленоватый полусвет пролился в нем, меньше стало звезд. Трава и одежда были мокрыми от росы; рожь тихо шумела под ветром и еле уловимо пахла медом.
На дороге прыгало шесть конусов света, то упираясь в землю, то уходя в небо и там пропадая. Приближались три машины.
– Катя, я сейчас! – Витя вскочил и побежал к дороге, сбивая босые ноги о ссохшиеся комья земли.
Машины остановились одна за другой: впереди «скорая помощь», за ней два «газика». К Вите бежали люди: Вовка, доктор и два санитара в белых халатах, оперативники, Петр Семенович и дядя Коля, милиционер Миша и папа. «Папа приехал! » – радостно подумал Витя, и снова все происходящее показалось нереальным, как во сне. Сзади всех тяжело шагал Матвей Иванович. Крутились, мелькали в лучах света Альт и Сильва.
Витю обступили. Он кинулся к папе. Папа прижал его к себе, и Витя услышал, как часто бьется папино сердце.
– Ты цел? Ты ничего? – спрашивал папа и теребил волосы на голове Вити.
– Цел, цел, – шептал Витя и очень боялся разрыдаться.
– Где больная? – спрашивал доктор.
– Я здесь! – закричала из темноты Катя.
К кустам убежали санитары с носилками.
И – Витя даже тряхнул головой: уж не галлюцинация ли? – за санитарами понуро брел... Гвоздь! Лицо его в неверном свете фар было страшно: опухшее, в кровоподтеках, правый глаз заплыл. Еще что‑ то спрашивали, говорили вокруг. Витя видел взволнованные лица, все мелькало и рябило перед глазами. Он никак не мог сосредоточиться, понять, что произошло. Почему здесь Гвоздь?
Принесли Катю. Она лежала на носилках, в свете фар казалась желтой, с неестественно большими глазами и виновато улыбалась – вот глупенькая! Разве она в чем‑ нибудь виновата?
Доктор нагнулся над Катей, дядя Коля посветил ему фонарем.
– Похоже, перелом ключицы, – сказал доктор. – И кажется, внутреннее кровоизлияние. Так больно? – Он тронул Катину спину.
– Больно, – прошептала Катя.
– А так?
– Больно...
– Ясно... И нечего хныкать. Отремонтируем. Несите в машину, – сказал доктор санитарам.
Катю унесли, и «скорая помощь», круто развернувшись прямо по ржаному полю, уехала.
– Ну, герой, – подошел к Илье – Гвоздю Петр Семенович, – веди.
Илья ничего не сказал, решительно зашагал вперед, все двинулись за ним. И пока шли к кустарникам, где недавно разыгралась драма, Вовка, захлебываясь от возбуждения, рассказывал Вите:
– Разминулся я с ними... Я – через поле по стежке, а они на «Москвиче» по дороге...
– Они в Жемчужину поехали? – ахнул Витя.
– Да! На этого... На Пузыря бешенство нашло. Заставил того, в очках, ехать, чтобы склад поджечь и... даже не знаю...
– И Илья с ними?
– Конечно! Он все и сделал!
– Что сделал, Вовка?
– Как приехали в Жемчужину, он из машины выпрыгнул и шум поднял: «Люди! На помощь! » Ну... драка началась! Избили они его – и драпать. Уехали.
– А Илья? – спросил Витя.
– Он прямо к председателю, к Матвею Иванычу. А опергруппа‑ то в Двориках! Они – в «газик». Тут как раз я подбежал, прямо чуть не задохся, пока бег. Они меня взяли, за твоим папой заехали и – в Дворики. По пути я про Катю рассказал. Уже из Двориков Матвей Иваныч в больницу звонил, «скорую» вызывал. Потом – все сюда.
– Ну и дела, – сказал Витя, и опять ему стало казаться, что все происходящее – не правда, а сон, странное наваждение.
Пришли на поляну, где стоял «Москвич». Дядя Коля, Петр Семенович, милиционер Миша стали светить фонариками. Сломанные ветки, вытоптанная трава, пустые бутылки из‑ под водки, разбросанные вещи...
– Да... – задумчиво сказал Петр Семенович. – Ушли...
Куда? Где их теперь искать?
У Вити кровь жаром ударила в голову.
– Я знаю, где прячется Пузырь! – сказал он не своим, тонким голосом.
Стало тихо.
– Что ты болтаешь, Витя? – испуганно сказал папа.
Гвоздь с любопытством посмотрел на Витю, и его избитое лицо странно задергалось. Кажется, он только сейчас узнал Витю.
Петр Семенович и дядя Коля переглянулись.
– Где? – нагнулся к Вите Петр Семенович.
– Надо в город ехать! Я сейчас. Только кеды надену!
И Витя, не разбирая дороги, побежал к Птахе, к тому месту, где был причален «Альбатрос». Лодка оказалась на месте.
Скоро по проселочной дороге, поднимая шлейф пыли, на предельной скорости мчался «газик». В нем, кроме шофера, были Петр Семенович, дядя Коля, Витя и его папа.
Начало светать, за окнами обозначилась прыгающая линия горизонта.
|
|
|
