 |
Белое перо
|
|
|
|
Когда ворон постучался в стекло, я не удивился.
Испугался? Пожалуй. Обрадовался? Может быть. Но не удивился. Я знал, что он прилетит, если не сегодня – так завтра. Он всегда прилетает в декабре, в эти унылые серые дни, такие короткие, блёклые, безнадёжные. Я посмотрел на календарь. Двадцать второе, день зимнего солнцестояния. Самая длинная ночь в году, беспросветная, как растекающаяся клякса чернил, и тяжёлая, как мокрый снег, лениво падающий на тротуары. Самый подходящий день для его визита. Визита, который я ждал, сколько себя помню, и которому, как я был уверен, предстояло стать главным разочарованием в моей жизни.
Я встал из-за стола, отложил незаконченный рисунок тушью и подошёл к окну. Птица смерила меня взглядом чёрных глаз-бусинок. Это был крупный ворон с косматой бородой, увесистым клювом и грозными крючковатыми когтями. На вид он ничем не отличался от сотен таких же воронов, которые часто кружили вокруг моего дома. Ничем, кроме белого пера, пронзавшего, словно выстрел, иссиня-чёрную гладь его правого крыла.
- А вот и ты, старина, - я щёлкнул задвижкой и открыл гостю форточку. Мне хотелось казаться спокойным и приветливым, но мои руки држали, а улыбка выглядела откровенно фальшивой, - не замёрз по пути? На улице нынче морозно.
- Не жалуюсь, - ответила птица, перепорхнув с подоконника на стол. При этом она задела чернильницу, испачкала лапу и оставила на гладкой деревянной столешнице несколько больших липких следов, не обратив на это никакого внимания, - а ты тут неплохо устроился. Не комната, а просто музей авиации. Или, скорее, людских фантазий о небе.
Я окинул взглядом своё скромное обиталище – макеты аэропланов, дирижаблей и воздушных шаров, расставленные на каминной полке, чучела птиц на подоконнике, потрёпанного воздушного змея, чей хвост выглядывал из-за шкафа, статуэтки ангелов, открытки с феями, гравюру с падающим Икаром, незаконченный рисунок с горгулей, взымывающей ввысь с крыши собора… Я действительно был одержим полётами с раннего детства. Они начали манить меня задолго до того, как я узнал, из какой семьи происхожу.
|
|
|
Я отвлёкся от воспоминаний и вернулся к прерванной беседе.
- Не хочешь чаю? Я же вижу, что ты продрог! Давай заварю тебе немного чёрного с бергамотом, как ты любишь? Мой чайник как раз недавно кипел…
- Но ведь я же ненадо… - начал было мой гость, но я его не дослушал – выскочил из комнаты и помчался на кухню, стараясь успокоить взбесившийся пульс и участившееся дыхание.
«И как у меня хватает смелости говорить с ним в таком фамильярном тоне? – недоумевал я, - это выглядит невероятно глупо. Как бы он на меня не обиделся… Впрочем, какая разница? Всё равно от него ничего не зависит. Выбор делает судьба, а он лишь оглашает её решение. Ни я, ни он не можем ничего изменить. И всё-таки, мне стоит проявить хоть немного почтения. Он же мой предок, как-никак».
Я взял маленький фарфоровый чайник и свою любимую чашку с изображением чайки, парящей над волнами. Когда-то у меня был целый сервиз из двенадцати приборов. Он принадлежал ещё моей бабушке. У неё было много странных вещей. Например, кольцо-печатка с родовым гербом. Старинное кольцо из чернённого серебра, на котором был изображён царственного вида ворон, восседающий на узловатой дубовой ветке. Периодически я спрашивал о значении этого символа, но бабушка всякий раз отмахивалась от моих вопросов. Правду я узнал только в возрасте шестнадцати лет, и тогда она показалась мне похожей на сказку. Впрочем, для меня это и была сказка – красивая, но недосягаемая. Ведь я понимал, что никогда не стану её частью…
|
|
|
Я наполнил чашку до краёв, положил ломтик лимона и поспешил обратно в комнату. Как я и ожидал, за время моего отсутствия Томас (а ворона звали именно так) успел принять человеческий облик и даже разжечь камин. Теперь это был стройный джентльмен с тонкими чертами лица, серо-стальными глазами и единственной седой прядью в гриве чёрных как смоль волос. Он сидел в кресле, задумчиво глядя на огонь, а на безымянном пальце его левой руки поблёскивало кольцо с печаткой – точь в точь такое же, как у бабушки. Стоило мне увидеть это украшение, как у меня в голове зазвучал её голос.
«Наша семья очень древняя, - говорила она, сидя у этого самого камина и потягивая чай из кружки, которая сейчас обжигала мне пальцы, - она восходит к древним магам Томасу и Анне Блэквинг, могущественным оборотням, принимавшим облик огромных воронов. Их владения находились в окрестностях нашего поместья в Корнуолле. Впрочем, почему “находились”? Они и сейчас там. В зачарованных холмах время идёт куда медленнее, чем в мире людей…».
«Куда медленнее, чем в мире людей», - мысленно повторил я, протягивая Томасу чай. Вот уж с чем не поспоришь. Последний раз я видел своего предка пять лет назад, когда он пришёл объявить судьбу моей старшей сестры. Могу сказать, что с того дня он не состарился ни на день. А вот моя бабушка за этот срок успела умереть. И почему время так несправедливо?
- Право же, это совершенно излишне… - Томас попытался было возразить мне, но понял, что это бесполезно и послушно принял чашку, - ну хорошо, если ты так настаиваешь, я позволю себе злоупотребить твоим гостеприимством. Пусть это отнимет несколько минут моего бесценного времени, но для потомков мне не жалко.
Он улыбнулся и отхлебнул немного чая. Мне было страшно смотреть, как он сидит и молчит, но ещё больше я боялся того, что он должен был сказать. Я понимал, что не смогу бесконечно оттягивать этот момент, и всё же пытался сделать всё, чтобы он наступил как можно позже.
«Некоторые потомки Анны и Томаса женились на людях, - говорила мне бабушка, мерно постукивая вязальными спицам под треск поленьев, - им приходилось покидать родные холмы и селиться в нашем мире. Одни из них становились простыми крестьянами, другие – рыцарями, а кому-то повезло получить дворянское звание. От одной из таких ветвей мы и ведём своё происхождение. К сожалению, бывает, что человеческая кровь перебивает кровь оборотней, поэтому не все в нашей семье рождаются с даром. У моего отца, например, его не было. А у меня есть. Уже в пять лет я видела больше, чем другие – то фею в кустах разгляжу, то тролля под мостом. А в десять уже могла свободно превращаться в птицу. Но способности не всегда проявляются в столь юном возрасте. Окончательная точка ставится лишь тогда, когда очередному Блэквингу исполняется двадцать один год…».
|
|
|
Двадцать один. Сколько лет я с ужасом и трепетом ожидал этой заветной отметки! Я знал, как проходит обряд оглашения судьбы – старшие родственники много рассказывали мне о нём, к тому же, я видел, как это произошло с моей сестрой. Обряд всегда прводится зимой, первой зимой после двадцать первого дня рождения. В один из таких хмурых вечеров Томас стучится в окно своего потомка и определяет, есть ли у него дар. Если есть – он бросает ему белое перо и зовёт за собой в холмы, чтобы показать красоту родного мира (разумеется, нам, полукровкам, не позволено остаться там навсегда, но, по словам сестры, двухчасовой экскурсии ей хватило на всю жизнь). Если же ворон видит, что его потомок – обычный человек, то бросает чёрное перо и более никогда не прилетает к нему.
Я знал, что моё перо будет чёрным. Я был в этом уверен. Я хорошо помнил рассказы бабушки. В нашей ветви дар у всех пробуждался рано. У отца – в семь лет, у тёти Молли – в десять, у кузины Беатрис – в семнадцать (и на ней чуть было крест не поставили! ). А я никогда не проявлял никаких способностей. Не только к оборотничеству, но и к магии вообще. Не видел маленького народца, который, по словам бабуушки, в изобилии водился в окрестностях, не слышал их пения, не читал чужих мыслей и не притягивал предметы взглядом. Это была одна из причин, почему старшие так долго не хотели посвящать меня в семейную тайну. Боялись, что я буду завидовать более удачливой родне, считать себя ущербным, страдать. Именно эту гамму чувств я и испытывал на протяжении пяти последних лет, хоть и старался не подавать виду. Вы не подумайте, дело не в эгоизме. Я вовсе не хотел быть особенным, чувствовать себя причастным к некой тайне или упиваться собственным превосходством над другими. Я хотел летать, только и всего.
|
|
|
Как я уже говорил, полёты всегда были моей страстью. Всю жизнь меня тянуло к крылатым созданиям – птицам, насекомым, летучим мышам. Я читал о них всё, что попадало в мои руки, от энциклопедий до художественной литературы, рисовал их, завешивал стены их изображениями так, что за ними было не видать обоев. Изучал историю авиации – от огромных воздушных змеев, на которых планировали китайские монахи, до новейших аэропланов и цеппелинов. Небо было моей самой сокровенной мечтой. Иногда мне казалось, что если я открою окно и выпрыгну из него, то не разобьюсь, а полечу. Но всякий раз меня что-то удерживало – то ли страх, то ли здравый смысл. В глубине души я понимал, что никогда не смогу оторваться от земли.
И вот, этот день настал. С одной стороны, я был рад, что мои сомнения, наконец, разрешатся, с другой – осознавал, что мне не на что больше надеяться. Томас сидит в моём кресле и пьёт чай, в камине трещат дрова – прямо как в те долгие счастливые вечера, когда бабушка рассказывала мне истории про Персея, летавшего на крылатом коне Пегасе, и птицу рух, которая кормила своих птенцов огромными слонами. Она знала, что я люблю сказки про небо. Знал это и Томас. Он часто наблюдал за нами, сидя на окне, но тогда я принимал его за обычного ворона и не придавал значения его присутствию. Интересно, что он сейчас чувствует? Ему хоть немного жаль лишать меня мечты?
- Ну что? – спросил я после двух минут молчания, - ты дашь мне перо? Чёрное, разумеется. Ты ведь за этим прилетел? Объявить мне, что я бездарен и никогда не взлечу?
- Именно так, - мой предок сделал последний глоток и отодвинул пустую чашку, - я наблюдал за тобой долгие годы и давно понял, что у тебя нет дара. Ты не оборотень и не волшебник. Ты самый обычный человек.
- Так я и думал, - в моём голосе почти не было разочарования, ведь я действительно не надеялся на большее. И всё-таки, его слова причинили мне боль. Не могли не причинить. Одно дело, когда ты сам осознаёшь свою ущербность и заурядность, и совсем другое – когда об этом говорит кто-то другой, - ты ведь больше не прилетишь? Бабушка рассказывала, что ты никогда не навещаешь потомков-людей. У тебя и на оборотней-то времени не хватает, что уж говорить о нас…
- Не навещаю, - согласился Томас, вставая из кресла и разминая затёкшие руки, готовые вот-вот превратиться в крылья, - но знаешь, Барни, ты мне нравишься. В тебе есть что-то, чего не достаёт прочим членам нашей семьи. Может быть, ты и человек, но у тебя птичья душа. Иначе ты бы не стремился в небо с таким рвением.
|
|
|
- Но какое это имеет значение? – устало поинтересовался я, - ведь я родился без дара.
- Равно как и я.
Я удивлённо уставился на своего гостя. Моё недоумение развеселило его. Он едва заметно усмехнулся и пояснил:
- Да-да, когда-то я был человеком. Простым крестьянином, с утра до вечера работавшим в поле. Пока не встретил Анни. Прекрасную юную Анни, чью мать в деревне считали ведьмой, а об отце вообще ничего не знали. Она сразу околодвала меня своей нежной улыбкой, сладким голосом, чёрными локонами и печальными голубыми глазами – точь-в-точь как у тебя. Думаю, ты унаследовал их от неё.
Мой взгляд невольно устремился к зеркалу. В смысле внешности я всегда считал себя белой вороной, и это даже не метафора. На фоне смуглых темноволосых родственников я, бледный голбоглазый блондин Барнабас Блэквинг, выглядел как неоперившийся птенец в стае взрослых птиц. Я и подумать не мог, что у меня может быть что-то общее с легендарными предками.
- Узнаю недоумённый взгляд моей Анни, - улыбнулся Томас, - да, я влюбился в неё до беспамятства, даже не подозревая, кто она такая на самом деле. Но стоило мне сделать ей предложение, как за ней явился отец, король-ворон. Он требовал, чтобы она покинула мир людей и осталась в холмах, править вместе с ним. Я пытался удержать её, но у меня ничего не вышло. Едва на деревню опускалась ночь, как она оборачивалась птицей и ускользала в окно, пропадая с каждым разом всё дольше. В конце концов я понял, что если хочу остаться с ней, то должен сам отправиться в холмы.
- Но как король тебе это позволил? Ты ведь был человеком!
- Да, но любовь творит чудеса. Я решил, что стану вороном ради Анни, и у меня получилось. Такое бывает. Я просто поверил, что смогу полететь вслед за ней – поверил, попробовал и смог. Сильные чувства меняют людей получше любой магии. В моём случае это была любовь. В твоём, если мои предположения верны – мечта.
- Ты думаешь, что у меня получится? – я боялся поверить его словам, и всё же, в моём голосе прозвучала робкая надежда.
Мой предок пожал плечами.
- Попробуй – и узнаешь. Это всё, что я могу тебе сказать.
С этими словами он накинул на плечи чёрный плащ и, на миг обернувшись вихрем лоснящихся угольных перьев, упорхнл в окно.
Всё было по-старому. Я снова стоял один посреди своей маленькой комнаты, забитой чучелами чаек, коллекциями бабочек, фигурками драконов и макетами монгольферов. О моём недавнем госте напоминала лишь пустая чашка у камина, да грязные следы на столе. И маленький подарок, который он оставил мне на полу у каминной решётки.
Я опустился на колени и дрожащими пальцами подобрал лёгкое, как снежинка, и узкое, как наконечник стрелы, белое перо.
_______
Примечание: рассказ основан на двух песнях Хельги-эн-Кэнти (псевдоним певицы Аллы Григорьевой, ныне более известной как «Чароит»), «Воронья верность» и «Ворон твоей судьбы». Писался на конкурс по мотивам творчества данного исполнителя.
|
|
|
