Синтетическое (конструктивное) толкование 15 глава

В случае нормы совместная работа бессознательного и сознания протекает без трений и без сбоев, так что можно попросту не приметить существование бессознательного. Когда же индивид или некая социальная группа чересчур сильно отклоняются от инстинктивных основ, вся мощь бессознательных сил узнается сполна. Бессознательное сотрудничает с сознанием разумно и целенаправленно; и даже в том случае, когда оно ведет себя по отношению к сознанию антагонистично, манера его выражения все же остается интеллигентной и компенсаторной, как если бы оно пыталось восстановить потерянное равновесие.

Бывают сновидения и видения столь взвешенные и продуманные, что некоторые люди отказываются признать бессознательную психику в качестве их источника. Они скорее допустят, что эти явления имеют своим источником что-то вроде "сверхсознания". Подобные люди делают различие между бессознательным (фи­зиологическим и инстинктивным) и некой сферой или же слоем сознания "поверх" сознания, называемым "сверхсознанием". В действительности эта самая психика, которая в индийской философии называлась "возвышенным" сознанием, соответст­вует тому, что на Западе называется "бессознательным". И все же существует целый ряд наблюдений, которые едва ли говорят в пользу того, что сознание находится в бессознательном, к примеру, определенные сновидения, видения и мистические опыты. Если же мы допускаем возможность того, что сознание находится в бессознательном, то мы тотчас оказываемся перед фактом, что никакое сознание не может существовать без субъекта, т.е. без Я, с которым собственно сопряжены все содержания. Сознанию нужен центр, т.е. Я, которым что-то осознается. Нам неведомо ни о каком другом виде сознания, и мы даже не можем себе представить сознание без Я. Не может быть сознания, если нельзя сказать: "я это осознаю".

Я не вижу никакой пользы от спекуляций касательно тех вещей, о которых мы не можем ничего знать. Поэтому я воздерживаюсь от того, чтобы выдвигать утверждения, выходящие за пределы науки. На мой взгляд представляется невозможным обнаружить в бессознательном что-то вроде личности, сопоставимой с нашим Я. Хотя "второе Я" и не обнаружено, (помимо редких случаев двойной личности), все же манифестации бессознательного свидетельствуют по меньшей мере о следах личностей. Простой тому пример - сновидение, в котором ряд действительных или воображаемых лиц представляют мысли сновидения. Почти при всех серьезных диссоциациях манифестации бессознательного перенимают личностный характер и сильно смахивают на него. Однако тщательная проверка поведения и духовных содержаний подобных персонификаций свидетельствует об их фрагментарном характере. Кажется, что они представляют комплексы, которые откололись от какой-то глобальной целостности, и что они-то и являются всем, а не личностный центр бессознательного.

Всякий раз я бываю потрясен личностным характером диссоциированных фрагментов. Поэтому я часто и задаю себе вопрос: а может быть правильнее было бы допустить, что (ежели такие фрагменты имеют личность) то целое, от которого они отщепились, могло бы совершенно правомерно притязать на статус личностного. Эти ход мыслей и заключения кажутся логичными, так как здесь не поднимается вопрос, сколь болыпйми или малыми являются эти фрагменты. Почему бы тогда этому целому не обладать личностью? Личность вовсе не предполагает (в качестве чего-то необходимого) - сознание. Ведь она же может спать и видеть сновидения.

Самый общий аспект бессознательных манифестаций, в сущности, - хаотический и иррациональный, несмотря на некоторые симптомы интеллигентности и предна­меренности. Бессознательное порождает сновидения, фантазии, видения, эмоции, гротескные идеи и многое другое. Это как раз то, что вероятно, и ожидает всякий, видящий сновидения. Кажется, будто есть личность, которая никогда не бодрст­вовала и которая никогда не осознавала проживаемую жизнь и собственную континуальность. Теперь спрашивается, возможна ли гипотеза о такой спящей и сокровенной личности? А может быть все личностноподобное, что мы можем отыскать в бессознательном, содержится в упомянутых только что персони­фикациях. Так как это очень даже возможно, то все мои догадки были, скорее всего, бесцельными; видимо есть доказательство тому, что встречаются куда менее фрагментарные, т.е. более совершенные, хотя и сокровенные личности.

Я убежден, что подобные доказательства существуют. К сожалению подобного рода доказательный материал относится к тонкостям психологического анализа. Поэтому растолковать все это - просто и убедительно - отнюдь не легкая задача.

Я хочу начать с краткой констатации: в бессознательном каждого мужчины скрыта женская личность, и в бессознательном каждой женщины - мужская личность.

Хорошо известно, что пол определяется численным преобладанием мужских или женских генов. Однако гены противоположного пола, находящиеся в меньшинстве, не погибают. Посему мужчины содержит в себе половину, которую можно охарактеризовать как женскую, т.е. сам мужчина имеет бессознательный женский облик, однако не осознает этого ни на йоту. Я исхожу также из того, что известно мое обозначение этого облика как Анимы. Чтобы не повторять давным-давно известное, сошлюсь на литературу^[266]. Этот облик часто выступает в сновидениях, где in vivo можно наблюдать все атрибуты, которые я выделил в своих прежних публикациях;

Другой, не менее важный и хорошо поддающийся дефиниции облик, - это фигура Тени, которая так же появляется в сновидениях - либо в виде проекции на подходящих людей, либо в виде самых разнообразных персонифицикаций. Тень совпадает с "личным" бессознательным (которое соответствует понятию бессознательного у Фрейда). Как и Анима, этот облик также претерпел многократное к себе обращение и изображение у поэтов и художников. Напомню о связи Фауста-Мефистофеля, а также гофмановского "Elixiere des Teufels", если упомянуть только два, особо типичных описания. Фигура Тени персонифицирует все, что субъект не признает и что ему все же постоянно - прямо или косвенно - навязывается (к примеру, недостойные черты характера и прочие несовместимые тенденции). Помимо этого я должен сослаться на литературу^[267].

Тот факт, - что само бессознательное персонифицирует в сновидениях опреде­ленные, аффективно подчеркнутые содержания, - лежит в основе того, почему моя терминология, которая предназначена для практического применения, заимствует персонифицированные формы и использует для формулировок имена собственные.

Помимо этих двух, упомянутых уже фигур, существуют также и неко­торые другие - не столь частые и менее впечатляющие; однако они тоже претерпели как поэтическое, так и мифологическое оформление. Например, назову образ героя^[268] и образ "старого мудреца"^[269], если опять же назвать два самых известных.

Все эти образы появляются в сознании совершенно автономно, коль скоро речь идет о патологических состояниях. Касательно Анимы я хотел бы привлечь особенно внимание к случаю Нелькена^[270]. Крайне примечательно, что эти характеры имеют поразительнейшие соответствия с поэтическими, религиозными и мифологическими описаниями, при том, что подобные связи, по-видимому, никогда не удавалось обнаружить как реальные. Это означает, что они суть спонтанные образования по аналогии. Один такой случай стал даже поводом к обвинению в плагиате: французский писатель Пьер Бенуа набросал описание Анимы и ее классического мифа в своей "Athlantide" - и это составляло точную параллель к "She" Райдер Хаггарда. Процесс завершился безрезультатно, т.е. Бенуа не знал "She". (В случае, подобном этому, речь конечно же могла идти об обмане, вызванном криптомнезией, что нередко удается исключить с величайшим трудом.) Явный "исторический" аспект Анимы, а также ее компрессия с сестрой, матерью, женой и дочерью вкупе с относящимся сюда мотивом инцеста имеется также у Гете ("Ах, ты была в былые времена моей сестрой и моей женой"^[271]), а также в фигуре Анимы как regina или femina alba в алхимии. У английского алхимика Иеренея Филалета, писавшего около 1645 года, имеется замечание, что "королева была королю сестрой, матерью и женой". (Комментарий к "Deodecim portae" сэра Джоржа Рипли, который появился на немецком языке в 1741, был, вероятно, известен Гете). Та же самая идея, только очень сильно разукрашенная, имеется у пациента Нелькена и в целом ряде случаев, которые были предметом моих наблюдений, и здесь я могу с уверенностью исключить какое-либо литературное влияние. Впрочем, Анима-комплекс относится к древшейшему достоянию латин­ской алхимии^[272].

Если эти архетипические личности и их поведение изучать тщательно и досконально^[273], имея под рукой сновидения, фантазии и бредовые идеи пациентов, то создается глубокое впечатление от отношений этих личностей (сколь пространных, столь и непосредственных) с мифологическими представлениями которые уже давным-давно затерялись в памяти у дилетантов. Эти представления образуют своего рода примечательный душевный склад, который обычно хотя^г; наделить Я-сознанием; представляется, однако, что они вряд ли к тому пригодны Данная идея так и не нашла никакого фактологического подтверждения. Ничего i их поведении не говорит в пользу Я-сознания, такого, каким мы его знаем. На против, они выказывают признак фрагментарных личностей, - замаскирован ных, призрачных, безпроблемных, лишенных самораздумий и конфликтов, без сом нений, без страданий; вероятно, как боги, которые не имеют никакой философии что-то вроде богов Брахмы из Нараки сансары, ошибочные воззрения которые надобны для побуждения Будды. Однако в отличие от прочих содержаний они всегда остаются чужаками в мире сознания. Потому-то они - непрошенные, пролазы, ведь они пропитывают всю атмосферу ощущением зловещег(предчувствия и даже страхом перед наступлением духовного расстройства.

При исследовании этих содержаний, т.е. материала фантазий, который составля ет их феноменологию, можно найти неисчислимые архаические и "исторические взаимосвязи, т.е. образы архетипической природы^[274]. Эти своеобразные факть позволяют сделать выводы касательно "локализации" Анимы и Анимуса внутр! психической структуры: они живут и функционируют, очевидно, в глубоких слоях бессознательного, а именно, в том филогенетическом глубоком слое, который я обозначил как коллективное бессознательное. Эта локализация объясняет во многом их чужеродность: они привносят в эфемерное сознание неизвестную психическую жизнь, которая принадлежит далекому прошлому. Это дух наших неизвестных предков: их способ - думать и чувствовать, их способ - познавать жизнь и мир, богов и человека. Факт наличия этих архаических слоев является предположительно корнем веры в реинкарнацию и в возможность воспоминаний из "прошлых существований". Как тело представляет собой что-то вроде музея своей филогенетической истории, - так и психическое. У нас нет никаких оснований для предположения, будто особая структура психики есть нечто единственное и уникальное в мире, где нельзя было бы указать никакой истории, выходящей за рамки индивидуальных манифестаций. Даже нашему сознанию нельзя отказать в истории, которая охватывает примерно пять тысячелетий. Лишь Я-сознание неизменно и всегда имеет новое начало и скорую кончину. Бессознательная же психика не только бесконечно стара, но она может даже прорастать в далекое будущее. Она формирует species humana и образует его составную часть, так же как тело, которое индивидуально преходяще и бренно, однако коллективный возраст его - не поддается измерению.

Анима и Анимус живут в мире, совершенно отличном от внешнего, где пульс времени стучит бесконечно медленно, где рождение и смерть индивида не идут в счет. Не удивительно, что их сущность - чужеродна, и столь чужда, что их вторжение в сознание часто равнозначно психозу. Несомненно, Анима и Анимус относятся к тому материалу, который выходит на свет божий при шизофрении.

То, что я сказал о коллективном бессознательном, более или менее достаточно для того, чтобы понять, что я имею в виду под этим выражением. Если же мы теперь вернемся к проблеме индивидуации, то увидим, что перед нами встала совершенно невероятная задача: психика состоит из двух не конгруэнтных половин, которые вместе, видимо, образуют нечто целое. Обычно мы склонны думать, что Я-сознание способно ассимилировать бессознательное, и мы, по крайней мере, надеемся, что такое решение возможно. Но к несчастью бессознательное действи­тельно является не-сознаваемым, т.е. его нельзя познать. И как можно ассимили­ровать что-то неизвестное? Даже если бы мы сумели составить себе достаточно полное представление об Аниме и прочих фигурах, то все равно не проникли бы до глубин бессознательного. Обычно надеются обуздать бессознательное, однако такие мастера укрощения как йоги, достигают совершенства самадхи в состоянии экстаза, - которое, насколько мы знаем, соответствует состоянию бессозна­тельного. Дело не в том, что они называют наше бессознательное "универсальным сознанием"; факт тот, что в случае йоги бессознательное проглатывает Я-сознание. Они даже не могут вообразить себе, что "универсальное сознание" есть contradictio in adjecto, и что исключение, выбор и различение есть корень и сущность всего того, что может притязать на имя "сознания". "Универсальное сознание" же, рас­смотренное логически, идентично бессознательному. Однако верно и то, что тщательное исполнение практики йоги и чтение сутр приводит к потрясающему расширению сознания. Однако содержания сознания по мере его расширения теряют ясность в чем-то единичном. В конце концов сознание становится всеохватывающим, но одновременно и сумеречным; бесконечное число вещей вливается тогда в расплывчатую целостность, которая граничит с полной идентичностью субъективных и объективных данностей. Все это очень хорошо, но едва ли может быть рекомендовано тем религиям, которые расположены севернее новоротного круга рака.

Это причина того, почему мы должны избрать для себя иное решение. Мы верим в Я-сознание и в то, что мы называем действительностью. Действительность нордического климата где-то так убедительна, что мы чувствуем себя значительно лучше, если о ней не забываем. Для нас есть все резоны заниматься этой действительностью. Поэтому-то европейское Я-сознание и склоняется к тому, чтобы проглотить бессознательное, и ежели это оказывается невыполнимым, то по крайней мере мы пытаемся его подавить. Если бы мы что-то смыслили в бессознательном, то знали бы, что его нельзя проглотить. Известно также, что и не следует в конечном счете его подавлять, - ведь мы познали, что бессознательное есть жизнь и что эта жизнь обратится против нас же, если ее будут подавлять, как это бывает в случае неврозов.

Сознание и бессознательное не составляют никакой цельности, если одно подавляет или причиняет вред другому. Если же они должны друг друга одолевать, то пусть, по крайней мере, это будет честная борьба, в которой обе стороны имеют равные права. Обе они - аспекты жизни. Сознание должно защищать свой разум и свои возможности самоограждения, но и хаотическая жизнь бессознательного также должна иметь возможность следовать своему собственному характеру, в той мере, в какой мы можем его выносить. Это означает открытую борьбу и открытое сотрудничество. Так, вероятно, должна выглядеть человеческая жизнь. Это старая- престарая игра: молота и наковальни. Страдающее железо, оказавшееся между ними, закаляется и выковывается в нерушимую цельность, а именно в "индивида".

Это примерно то, что я называю "процессом индивидуации". Как уже показывает название, речь идет о процессе или ходе развития, который проистекает из конфликта двух фундаментальных фактов душевной жизни. Проблематику этого конфликта я изложил в моем сочинении "Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem iJnbewussten", по крайней мере, в основных чертах. Однако совершенно особым разделом является символика этого процесса, которая чрезвычайно важна (как (фактически, так и теоретически) для познания того, как же в дальнейшем будет протекать разбирательство между сознанием и бессознательным. Мои исследования последних лет были посвящены, главным образом, этой теме. К моему собственному величайшему удивлению я обнаружил, что формирование символов имеет самое прямое отношение к алхимическим представлениям, в особенности к представлениям об "объединяющем символе"¹², в этом направлении были получены весьма знаменательные параллели. Конечно, речь здесь идет о тех процессах, которые не имеют никакого значения на начальных стадиях лечения. В более сложных случаях (как, например, в случае застревающего переноса) происходит разработка этих символов. Их познание имеет неоценимое значение для лечения подобных случаев, и в особенности, если речь идет об образованных пациентах.

Нельзя дать рецепта с прописью того, как следует приступать к гармонизации сознательных и бессознательных данных. Речь тут идет об иррациональном процессе жизни, который выражает себя в определенных символах. Вероятно задача врача - всячески содействовать этому течению. В этом случае значение символов представляется неизбежным, так как в них осуществляется как раз объединение сознательных и бессознательных содержаний. Из их объединения получаются новые ситуации или новые положения сознания. Поэтому для обозначения этого объединения противоположностей я использовал название "трансцендентной функции"¹³. Именно в таком усовершенствовании личности и в формировании ее в целостность состоит цель психотерапии, которая притязает на то, чтобы стать не только врачеванием симптомов.

О СТАНОВЛЕНИИ ЛИЧНОСТИ

В несколько вольном контексте цитируется стихотворение Гете^[275]*:

Счастлив мира обитатель Только личностью своей¹.

Тем самым высказывается мнение, что самая заветная цель и самое сильное желание каждого человека состоят в том, чтобы дать раскрыться той целостности своего существа, которую обозначают понятием личность. "Воспитать личность" - стало сегодня педагогическим идеалом (в противоположность стандартизированному коллективному, или нормальному, человеку, выдвигаемому в качестве идеала массовым большинством) в результате правильного понимания того исторического факта, что великие и искупающие деяния мировой истории исходили от передовых личностей, а не от массы, всегда вторичной и косной, которая даже для малейшего перемещения всегда нуждается в демагоге. Возгласами ликования приветствует итальянский народ личность дуче, другие народы стенают, оплакивая отсутствие великих фюреров². Воздыхание по личности стало настоящей проблемой, которая занимает сегодня многие головы впротивовес прежним временам, когда один- единственный человек - Фридрих Шиллер предугадал этот вопрос, а его письма по эстетическому воспитанию спали непробудным литературным сном более столетия с момента их появления. Мы можем совершенно спокойно утверждать, что Священная Римская империя германской нации совсем не заметила во Фридрихе Шиллере воспитателя. Зато furor teutonicus набросился на педагогику, т.е. на воспитание детей, занялся детской психологией, откопал инфантильное во взрослом человеке и тем самым превратил детство в столь важное для жизни и судьбы состояние, что рядом с ним творческое значение и возможности зрелого возраста полностью отошли в тень. Наше время даже чрезмерно восхваляется как "эпоха ребенка". Этот безмерно разросшийся и раздувшийся детский сад равнозначен полному забвению воспитательной проблематики, гениально предугаданной Шиллером. Оспаривать или хотя бы умалять важность младенчества никто и не собирается; слишком уж очевидны тяжкие, часто пожизненные раны, наносимые дурацким домашним и школьным воспитанием; также неотложным должно стать осознание необходимости разумных педагогических методов. Действительно, желая пресечь это зло в корне, нужно серьезно задаться вопросом: как же это случилось и почему сохраняется такое положение, когда применяются глупые и ограниченные методы воспитания? Ведь очевидно, что это происходит лишь потому, что существуют глупые воспитатели, которые суть не люди, а персонифицированные автоматические методы. Хочешь воспитывать - будь сам воспитанным. Все еще практикуемые сегодня зубрежка и механическое применение методов это не воспитание - ни для ребенка, ни для самого воспитателя. Беспрестанно твердят о том, что из ребенка нужно воспитать личность. Разумеется, я преклоняюсь перед этим высоким воспитательным идеалом. Однако, кто призван воспитывать личность? В первую очередь и прежде всего это самые обыкновенные некомпетентные родители, которые очень часто сами на протяжении половины или даже всей жизни остаются во многом детьми. В самом деле, кто будет ждать от обыкновенных родителей того, что они - "личности", и разве кто-нибуль позабо­тится о том, чтобы отыскать такие методы, с помощью которых можно было бы дать родителям представление о "личности"? Поэтому, естественно, многое ожида­ется от педагога, от образованного специалиста, которого с грехом пополам обучили психологии, т.е. точкам зрения (по большей части различным в своей основе) на те или иные правила, как - согласно домыслам - устроен ребенок и как с ним нужно обходиться. В отношении молодых людей, которые избрали педаго­гику своим жизненным призванием, предполагается, что сами они воспитаны. То, что они к тому же не являются личностями, видимо, никого не интересует. Они получили в большинстве своем то же самое дефектное воспитание, как и дети, которых они, как предполагается, должны воспитывать, и они, как правило, личности в такой же малой мере, как и эти дети. Наша проблема воспитания обыкновенно страдает односторонней отсылкой к подопечному ребенку и столь же односторонним невниманием к невоспитанности взрослого воспитателя. Всякий по окончании учебы априорно слывет за полностью воспитанного - одним словом, за взрослого. Он, более того, даже должен считать себя таковым, ибо должен быть твердо убежден с своей компетентности, чтобы суметь выстоять в борьбе за существование. Сомнение и чувство неуверенности оказали бы парализующее и стесняющее действие, они похоронили бы столь необходимую человеку веру в собственный авторитет и сделали бы его непригодным к профессиональной жизни. От него ожидается, что он что-то умеет и уверен в своем деле, но никак не предполагается, что он испытывает сомнения в себе и в своей состоятельности. Специалист уже неизбежно обречен быть компетентным.

То, что эти состояния не идеальны, известно каждому. Но они, однако, в данных обстоятельствах - cum grano salis - лучшее из того, что возможно. Ведь совершенно невозможно было представить себе, что они могут быть иными. В конце концов, от среднего воспитателя нельзя ожидать лучших результатов, чем от средних родителей. Если цервые - хорошие специалисты, то уже этим следует довольствоваться, так же как родителями, которые стараются воспитывать своих детей как можно лучше.

Высокий идеал воспитания личности не стоило бы применять к детям. Ведь то, что понимается под "личностью" вообще, а именно: определенная, способная к сопротивлению и наделенная силой душевная целостность, есть идеал взрослого, который предпочитают приписывать детству лишь в эпоху, когда человек еще не осознает проблему своей так называемой взрослости или когда - того хуже - сознательно от нее увиливает. Как раз наше современное педагогическое и психологическое воодушевление по поводу ребенка я подозреваю в бесчестном умысле: говорят о ребенке, но, по-видимому, имеют в виду ребенка во взрослом. Во взрослом застрял именно ребенок, вечный ребенок ^[276] , нечто все еще становящееся, никогда не завершающееся, нуждающееся в постоянном уходе, внимании и воспитании. Это — часть человеческой личности, которая хотела бы развиться в целостность. Однако человек нашего времени далек от этой целостности как небо от земли. В мрачном предчувствии своей ущербности он захватывает в свои руки воспитание ребенка, вдохновляется детской психологией, уповая, будто во время его собственного воспитания и детского развития что-то пошло вкривь и вкось и что это, конечно же, можно будет устранить в последующем поко­лении. Это намерение, конечно, похвально, но оно терпит фиаско из-за следую­щего психологического факта: я не могу исправить в ребенке те ошибки, кото­рые я сам все еще учиняю. Дети, конечно, не столь глупы, как мы полагаем. Они слишком хорошо замечают, что настоящее, а что поддельное. Сказка Андерсена о голом короле заключает в себе бессмертную истину. Сколь многие родители заявляли мне о похвальном намерении избавить своих детей от того печального опыта, который они, очевидно, сами имели в детстве. И когда я спрашивал: "А вы уверены, что сами-то преодолели эти промахи?", они были совершенно убеждены в том, что их дефекты уже давным-давно исправлены. В действительности же это было не так. И если они, будучи детьми, воспитывались слишком строго, то они портили своих собственных детей толерантностью, граничащей с пошлостью; если от них в детстве досадно укрывали некоторые сферы жизни, то они столь же досадно и просветительски сообщали это своим собственным детям. Они только впали в другую крайность - сильнейшее доказательство трагического постоянства старых грехов. Это обстоятельство было ими совершенно упущено.

Все, что мы желаем изменить в детях, следовало бы прежде всего внимательно проверить: не является ли это тем, что лучше было бы изменить в нас самих, как, например, наш педагогический энтузиазм. Вероятно, лучше направить его на себя. Пожалуй, мы не признаемся в том, что нуждаемся в воспитании, потому что это беззастенчивым образом напомнило бы нам о том, что мы сами все еще дети и в значительной мере нуждаемся в воспитании.

Мне кажется, что этим сомнением безусловно стоит поделиться, если уж из детей хотят воспитать "личностей". Личность - это не зародыш в ребенке, который развивается лишь постепенно, благодаря жизни или в ее ходе. Без определенности, целостности и созревания личность не проявится. Эти три свойства не могут и не должны быть присущи ребенку, потому что с ними он был бы лишен детства. Он был бы противоестественной, скороспелой заменой взрослого. Однако таких монстров современное воспитание уже вывело, а именно в тех случаях, когда родителей одолевает настоящий фанатизм - обеспечить детей всегда и везде всем "самым лучшим" и "жить только ради них". Этот столь часто слышимый идеал больше всего мешает родителям развиваться самим, и он же дает им право навязывать детям свое собственное "лучшее". Однако в действительности это "лучшее" представляет собой то, чем родители более всего пренебрегли в отноше­нии самих себя. Детей ориентируют и подстрекают именно на те достижения, которых родители никогда не добились, детям навязывают амбиции, которые родители так и не смогли реализовать. Такие методы и идеалы порождают педагогических монстров.

Никто не в состоянии воспитать личность, если он сам не является личностью. И не ребенок, а только лишь взрослый может достичь этого уровня развития в качестве спелого плода жизненных свершений, направленных на эту цель. Ведь достичь уровня личности - означает максимально развернуть целостность индивидуальной сущности. Нельзя упускать из виду, сколь великое множество условий должно быть выполнено ради этой цели. Здесь требуется вся человеческая жизнь со всеми ее биологическими, социальными и психологическими аспектами. Личность - высшая реализация врожденного своеобразия у отдельного живого существа. Личность - результат наивысшей жизненной стойкости, абсолютного приятия индивидуально сущего и максимально успешного приспособления к общезначимому при величайшей свободе выбора и собственного решения. Воспитать человека таким - это, по-моему, вовсе не пустяшное дело. Это, конечно же, величайшая задача, поставленная перед духовным миром, решать которую взялась современная культура. Задача поистине столь опасная и обширная по охвату, что сам Шиллер, пророчески осмелившийся первым подступиться к этой проблематике, даже приблизительно не предчувствовал ее масштабности. Она столь же опасна, как смелый и отважный почин природы, повелевающий женщинам рожать детей. Если бы не эта дерзкая прометеевская или даже люциферовская отвага, дерзнул бы разве сверхчеловек на сотворение в реторде гомункула, из которого впоследствии вырос какой-то Голем? И все же он сделал не больше того, что изо дня в день творит природа. Нет такой человеческой гнусности или уродства, которые не существовали бы уже во чреве любящей матери. Как солнце светит праведникам и нечестивцам, как вынашивающие и выкармливающие матери равной любовью одаряют чад Божиих и детей лукавого, не думая о возможных последствиях, - так же и мы, являясь частицами этой диковинной природы, несем в себе, как и она, нечто непредсказуемое.

Личность развивается в течение всей жизни человека из темных или даже вовсе не объяснимых задатков, и только наши дела покажут, кто мы есть. Мы как солнце, которое питает жизнь земли и производит всякого рода прекрасное, диковинное и дурное; мы как матери, которые носят во чреве еще неизведанное счастье и страдание. Мы не знаем наперед, какие дела и злодеяния, какая судьба, какое добро и какое зло содержатся в нас; и только осень покажет, что было зачато весною; лишь вечером станет ясно, что началось утром.

Личность как совершенное осуществление целостности нашего существа - недостижимый идеал. Однако недостижимость не является доводом против идеала, потому что идеалы - не что иное, как указатели пути, но никак не цель.

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: