Синтетическое (конструктивное) толкование 17 глава

Конечно, смешно, когда голос всеблагой и всеразрушительной природы обличают в злодействе. Если она кажется нам преимущественно злой, то это идет главным образом от старой истины: лучшее - враг хорошему. Было бы глупо пренебрегать традиционным благом, пока это еще возможно. Но, как говорит Фауст:

Wenn wir zum Guten dieser Welt gelangen, Dann heisst das Bess're Trug und Wahn!

Хорошее, к сожалению, не вечно остается хорошим, ибо иначе не было бы ничего лучшего. Если придет лучшее, то хорошее должно отступить. Потому-то Майстер Экхарт и говорит: "Бог не хорош, ибо иначе он мог быть лучшим".

Поэтому в мировой истории бывают эпохи (к которой следовало бы причислить и нашу), когда доброе должно отступить, и тогда появляется то, что обречено стать лучшим, но поначалу нарекается злым. Насколько вообще опасно касаться этой проблемы, свидетельствует сказанное ранее; ведь как легко можно одолеть зло, если просто заявить, будто оно как раз и есть потенциальное лучше! Проблематика внутреннего голоса полна скрытых ловушек и капканов. Это очень опасная и скользкая область, столь же опасная и шаткая, как и сама жизнь, если она отказывается от помочей. Кто, однако, не может поставить свою жизнь на кон, тот и не выиграет ее. Рождение и жизнь героя всегда под угрозой. Змеи Геры, угрожающие младенцу Гераклу, питон, который намеревается погубить Аполлона, бога света, при рождении, вифлеемское истребление младенцев - типичные приме­ры. Становление личности - это отвага; и трагично, что именно демон внутреннего голоса означает одновременно и величайшую опасность, и необходимую помощь. Это трагично, но логично. Это естественно.

Можно ли поэтому ставить в вину человечеству, всем благонамеренным пастухам стада и заботливым отцам детских стай, когда они возводят защитные стены, сооружают действенные образцы и указывают торные пути, которые на самом деле извиваются вокруг пропастей?

В конечном итоге героем, вожаком и спасителем является как раз тот, кто открывает новый путь к большей безопасности. Ведь все могло бы остаться по- старому, если бы этот новый путь не стал настоятельной необходимостью и не был открыт; человечество не нашло бы новый путь, если бы не претерпело всех казней египетских. Неоткрытый путь в нас - нечто психически живое, что классическая китайская философия называет Дао, уподобляя водному потоку, который неумолимо движется к своей цели. Быть в Дао означает совершенство, целостность, исполненное предназначение, начало и цель, а также полное осуществление смысла земного бытия, от рождения присущего вещам. Личность - это Дао.

МАНДАЛА

Санскритское слово мандала означает "круг" в самом общем смысле. В сфере религиозных обрядов и в области психологии это слово обозначает картины круга, которые оформлены посредством ли рисунка, живописно ли, пластически или даже в виде танца. Пластические образования такого рода существуют и в тибетском буд­дизме, а как фигуры танца они имеются в рисунках круга в монастырях дервишей. В качестве психологических феноменов они случаются спонтанно в сновидениях людей при некоторых конфликтных состояниях и при шизофрении. Очень часто они содержат четверицу или умножение той же четверки в форме креста, или звезды, или квадрата, или восьмиугольника и т.д. В алхимии этот мотив существует в фор­ме "quadratura circuli".

В тибетском буддизме этой фигуре надлежит значение культового инструмента (янтра), который должен поддерживать медитацию и концентрацию. Нечто схожее это означает и в алхимии, представляя там сложение воедино четырех, стремя­щихся прочь друг от друга, элементов. Спонтанное появление мандалы у современ­ных индивидов позволяет ближе подойти к изучению ее функционального смысла (в ходе психологического исследования). Как правило мандала появляется именно в состояниях психической диссоциации или дезориентации, - так, к примеру, у детей в возрасте между 8 и 11 годами, родители которых помышляют о разводе, или у взрослых, которые вследствие своего невроза и его лечения постоянно, споты­каются и не в состоянии справиться с проблемой противоположностей (свойственной человеческой натуре), из-за чего они становятся дезориентированными; или же у больных шизофренией, образ мира которых оказался - вследствие прорыва не­постижимых содержаний бессознательного - не в норме. В таких случаях отчетливо видно, как строгий порядок рисунка, подобного кругу, компенсирует непорядок и сумятицу психического состояния: и именно благодаря тому, что при этом конст­руируется некая центральная точка (по направлению к которой все упорядочи­вается) или же концентрическое расположение (какого-то неупорядоченного много­образия, противопоставляемого и необъединимого). Очевидно, что в данном случае речь идет о попытке самоисцеления природы, попытке, которая исходит не из какого-то сознательного размышления и обдумывания, но из инстинктивного импульса. При сем, как показывает сравнительное исследование, используется фун­даментальная схема, так называемый архетип, который, так сказать, встречается повсеместно и своим индивидуальным существованием ни в коем случае не обязан традиции, точно так же как и инстинктам нисколько не требуется подобное посред­ничество. Они заданы каждому новорожденному индивиду и принадлежат к неотчуждаемому фонду тех свойств, которые характеризуют тот или иной spesies. То, что психология обозначает как архетип, есть не что иное, как некий часто встречающийся формальный аспект инстинкта и заданный a priori ровно так же, как и последний. Соответственно этому мы имеем основополагающую согласованность, несмотря на внешние различия мандалы и без ущерба для ее временного и пространственного происхождения.

"Квадратура круга" - один из многих архетипических мотивов, лежащих в основе упомянутых очертаний наших сновидений и фантазий. Он характеризуется, помимо всего прочего, тем, что функционально откосится к наиважнейшим мотивам. Можно чуть ли не прямо обозначить его как архетип целостности. Сила этого значения - это "четверица" есть "Единое", схема Божественного образа, как свиде­тельствуют видения Иезекииля, Даниила и Еноха^[278]; это также показывает пред­ставление о Горе с его четырьмя сыновьями. В последнем представлении имеются приметы интересного дифференцирования, так как порою встречаются изображения, в которых три сына имеют головы животных и только один - челове­ческую; этому же соответствуют старозаветные видения и также переносимые на Евангелистов эмблемы серафимов - и last not least - самая природа Евангелистов: трех синоптических и одного - гностического. В завершение к этому нужно заме­тить, что со времен обрамляющего повествования платоновского Тимея ("Один, два, три, а где же четвертый,...мой любимый Тимей?")^[279] и вплоть до кабир Фауста (во второй части) этот мотив - четырех как трех и одного - вновь и вновь порождал предвосхищения, неизменно встречающиеся в алхимии.

Ощутимое значение кватерности (четверицы) - с ее своеобразным секулярным процессом дифференциации, которая выявилась в новейшем развитии христианско­го символа^[280], - вероятно, могло бы объяснить, почему обращение на "Ты" выбрало именно этот архетип целостности в качестве образца при образовании символа. Подобно тому, как этот символ в исторических документах притязает на централь­ное место, ему так же и на индивидуальном уровне подобает трансформирующее значение. В подавляющем большинстве случаев индивидуальные мандалы харак­теризуются кругом и четверицей. Иногда случаются, однако, мандалы с троицей и пятерицей, чему каждый раз есть совершенно особые причины.

В то время, как культовые мандалы обнаруживают совершенно особый покой и ограниченное количество типичных мотивов в качестве своего содержания, индиви­дуальные мандалы испробуют, так сказать, неограниченное обилие мотивов и символических колких намеков, - из которых нетрудно узреть, что они пытаются выразить или совокупность индивида (в его внутреннем и внешнем мире пережи­ваний), или преимущественно внутренний момент отношения к этому. Предмет мандалы - Самость, ее антитеза - Я, которое есть только момент отношения соз­нания, в то время как Самость заключает в себе сознание и бессознательное. Нередко поэтому индивидуальная мандала обнаруживает что-то вроде членения на светлую и темную половины с их типичными символами. Историческим примером мандалы такого рода является мандала Якоба Бёме, которая имеется в его трактате "Viertzig Fragen von der Seele". Это есть образ Бога и одновременно обозначающий Его символ. И это вовсе не случайно, ведь индийская философия, (которая преимущественно и более всего разрабатывала идею Самости, Атмана или Пуруши), принципиально не отделяла человеческую сущность от божественной. Соответственно этому в западной мандале также scintilla, искра души, самая нутряная, божественная сущность человека ознаменована символами, которые с тем же успехом могут означать образ Бога, а именно образ божества, развертывающего себя в мире, в природе и в человеке.

То, что образы, подобные этим, оказывают (при известных обстоятельствах) значительное терапевтическое действие на тех, кто их составил, - установлено эмпирически; и это легко понять, ибо они часто представляют собой очень смелую попытку окинуть единым взором и составить воедино противоположности, и таким образом навести мосты между тем, что создает впечатление безнадежно расторгну­того. Уже одна только попытка в этом направлении обыкновенно имеет целебное действие, разумеется, только в том случае, если она осуществляется спонтанно. Положительно, нельзя ничего ожидать от искусственного повторения или пред­намеренной имитации подобных образов. (Ряд индивидуальных мандал имеется в моем томе "Gestaltungen des Unbewussten".)

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

И. Якоби ПСИХОЛОГИЯ ЮНГА

ТЕНЬ

Первый этап процесса индивидуации ведет к познанию Тени, которая олицетворяет нашу "другую сторону", нашего "темного брата" - незримого, но неотторжимого от нас, принадлежащего к нашей целостности. Ведь "живой облик - для того, чтобы выглядеть пластичным и объемным - нуждается в глубоких тенях. Без Тени этот облик остается плоским, двумерным миражом"^[281].

Тень - архетипическая фигура, которая еще поныне в представлениях примити­вов выступает персонифицированно в самых разных формах. И все же она - часть индивида, которая, будучи чем-то вроде осколка его сущности, накрепко связана с ним именно "как его Тень". Посему примитив, ежели некто наступил на его тень, относится к этому как к "вредоносному колдовству", исправить пагубные последст­вия которого и вернуть себе благополучие можно только посредством целого ряда магических церемоний. В искусстве также фигура Тени является излюбленным мотивом, который часто служил сюжетом многих произведений. Черпает ли худож­ник пищу для своего творчества из глубин собственного бессознательного или же он, создавая нечто в этом роде или при выборе мотива, притрагивается к бессозна­тельному своей публики, все это в конечном счете составляет последнюю тайну его воздействия. Ибо все это - образы и фигуры бессознательного, которые возникают в нем и непреклонно завораживают людей, даже если последние и не подозревают, откуда происходит эта "захваченность". Примерами того, как применяется мотив Тени в искусстве, являются "Peter Schlemilh" Шамиссо, "Steppenwolf' Г. Гессе, "Frau ohne Schatten" Гофмансталь-Штросса, "Grey Eminence" А. Хюксли, прекрасная сказка О. Уальда "Der Fischer und seine Seele", а также Мефистофель, темный искуситель Фауста.

Встреча с Тенью совпадает с моментами, когда происходит осознанивание того функционального типа или типа установки, к которым принадлежит тот или иной человек. Ведь недифференцированная функция и неполноценно развитая установка являются как раз той самой "темной стороной" нашего существа, той самой неспо­собностью приладиться, свойственной нашей природе, - всем тем, что было в нас отброшено либо подавлено в самом зародыше по моральным, эстетическим и вся­ческим иным причинам как противоречащее сознательным принципам. До тех пор, пока человек дифференцирует только свою главную функцию и до тех пор, пока он подходит к постижению внешних и внутренних данностей только с этой стороны психики и одного-единствеиного модуса переживания, прочие три функции неизбеж­но остаются в темноте; они все еще пребывают в "тени" и им нужно от нее отде­литься (одна за другой) и вылупиться из контаминации с различными фигурами бес­сознательного.

Переработка Тени соответствует тому (в самых общих чертах, хотя и с иными акцентами), на что был нацелен психоанализ, пытавшийся обнаружить и раскрыть историю жизни (и особенно детства) индивида; посему фрейдовская точка зрения и его воззрения во многом сохраняют свою правомерность при работе с молодыми людьми до тех пор, пока речь идет о человеке, который еще не достиг второй половины жизни, т.е. о том, кто в процессе излечения находится на стадии разбира­тельства и осознанивания качеств своей Тени.

Человек может повстречаться со своей "Тенью", представленной либо внутренней, символической фигурой, либо внешней и конкретной. В первом случае Тень появляется в материале бессознательного как какая-то фигура сновидения, которая представляет в персонифицированном виде одно или одновременно несколько душевных свойств сновидца; во втором случае это будет некий человек из окружающего мира, который по вполне определенным структурным основаниям становится носителем проекции точно такого же одного или нескольких свойств, скрытых в бессознательном. В зависимости от того, принадлежит ли этот носитель проекции к области Я, соответственно — к личному бессознательному, или же к коллективному бессознательному, Тень так же имеет личностные либо коллективные формы манифестации. Именно поэтому Тень с легкостью может выступать как некая фигура нашего повседневного окруже­ния, например как старший брат (соответственно, сестра), как закадычный друг, (т.е. как тот человек, который представляет собой нашу противоположность), или же как Фамулус и Вагнер в Фаусте, или же в форме какого-то мифического персонажа - в том случае, если речь идет о представлении содержаний коллективного бессознательного, например, как Мефистофель, Фавн, Локи и мн. др.

В качестве "alter-ego" Тень может быть также представлена некоей положи­тельной фигурой, сколь ни парадоксальным это кажется на первый взгляд. Это возможно в том случае, если индивид, "другую сторону" которого персонифицирует Тень, живет в своей сознательной внешней жизни словно ниже "своего уровня", как бы не достигая планки возможностей, имеющихся в его распоряжении - тогда положительные стороны такого индивида ведут темное, покрытое тенью бытие. Если мы рассматриваем Тень в индивидуальном аспекте, то она отвечает за "личностную темноту" в качестве персонификации тех содержаний нашей психики, которые были в течение нашей жизни вытеснены, отброшены или не допущены в сознание; эти содержания при определенных обстоятельствах могут иметь также и положительный характер. Если мы рассматриваем Тень в коллективном аспекте, то она отвечает за общечеловеческую темную сторону в нас, за присущую каждому человеку структурную готовность к чему-то недоброкачественному и темному. Человек - при работе с психикой - сначала и преимущественно сталкивается с Тенью в лице таких фигур, которые относятся к области личного бессознательного, и посему Тень следует поначалу рассматривать и толковать исключительно и только как нечто, относящееся к личному, и только во вторую очередь - с точки зрения ее коллективного аспекта.

Тень стоит, так сказать, на пороге "материнского" бессознательного. Она в сущности является чем-то вроде визави нашего сознательного Я, ведь она растет и уплотняется как бы нога в ногу с нашим Я. Вместе с темной массой переживаний, которые либо никогда не достигли жизни, либо едва были допущены к ней, она стоит у нас на пути и мешает достичь творческих глубин нашего бессознательного.

Как хорошо видны те люди, которые судорожно, прямо-таки с ужасающей акробатикой воли, изрядно превосходящей их силу, хотят удержаться "на высоте", - они просто не в состоянии примириться со своей слабостью ни в самих себе, ни в других, и потому впадают (постепенно или мгновенно) в полное бесплодие. Их духовно-нравственный уровень ни в коем случае не является чем-то выросшим и достигшим зрелости естественным путем, скорее, это искусственно сформированные и насильственно поддерживаемые подмостки, и потому сущест­вует постоянная опасность, что они при малейшей нагрузке обрушатся. Мы видим, что таким людям необходимо прилагать большое старание или же они оказываются просто неспособными постоять за свою внутреннюю правду, держаться верного отношения или совершать наполненную жизнью работу; мы видим, чем больше наслаивается вытесненное на их Тень, тем сильнее и сильнее они запутываются в щупальцах своего невроза. Ведь в юности этот слой, совершенно естественно, является относительно тонким, а потому он легче переносится; в течение жизни в этом слое собирается все больше материала, так что со временем он превращается в барьер, зачастую непреодолимый.

"У каждого по пятам следует его Тень, однако чем меньше воплощена она в сознательную жизнь индивида, тем чернее и гуще она"^[282]. "Если бы вытесненные тенденции Тени были бы просто чем-то злобным, то не было бы никаких проблем. Однако Тень, как правило, есть лишь нечто никчемное, никудышное, примитивное, негодное и досадно-щекотливое, но никак не нечто абсолютно злое. Она содержит также ребяческие и примитивные свойства, которые чуть ли не подкрепляются и не приукрашиваются человеческим существованием, однако человек всегда уши­бается и ударяется о традиционные правила"^[283], предубеждения, манеры поведения и обычаи всевозможного вида; и в особенности о последние, потому что они тесно сопряжены с проблемой Персоны и зачастую могут играть роковую и губительную роль, парализуя какое бы то ни было развитие психики. "Одно только подавление Тени является столь же эффективным целебным средством как и обезглавливание в случае головной боли <...>. Если неполноценность осознается, то всегда имеется шанс ее коррекции. И все же эта неполноценность постоянно входит в соприкосно­вение с прочими интересами человека, а посему она неизменно подвергается модификации. Однако если она вытеснена и изолирована от сознания, то ее никогда нельзя корригировать"^[284].

Поэтому конфронтация с Тенью означает - критическое и беспощадное осозна­ние своей собственной сущности. Тень (благодаря механизму проекции) неизменно появляется в виде переноса на объект (как впрочем и все, что нами не осознается), поэтому всегда "виноват другой" - именно в том случае, если сознательно не признано, что темнота находится в нас самих. Осознанивание Тени в ходе аналити­ческой работы должно поэтому по необходимости принимать в расчет величайшее противление со стороны анализируемого, который часто совершенно не в состоянии это перенести и акцептировать все темное и мрачное в качестве чего-то, что в равной мере принадлежит ему самому; такой человек постоянно боится увидеть, как под грузом этого познания рушится здание его сознательного Я, с таким трудом сооруженное и поддерживаемое.

Поэтому многие анализы разбиваются из-за того, что на этой стадии работы не была выдержана до конца конфронтации с содержаниями бессознательного, и потому, что анализируемый прервал эту работу на самой середине, вернувшись опять в безопасность самообмана или к своему неврозу. Находящийся вне анализа никогда не должен упускать это из виду при обсуждении и осуждении так назы­ваемого "неудавшегося" анализа!

Сколь ни горькой является эта чаша, но ее предстоит испить до конца. Но именно после того, как мы научимся отделять себя от нашей Тени (признавая ее реальность в качестве частички нашей сущности), мы должны быть готовы к тому, что это познание поможет нам уладить разбирательство с прочими парами противоположностей нашей психики. Только после этого наступает та объективная установка по отношению tf собственной личности, без которой нет продвижения на пути к целостности. "Если некто представляет собой человека, достаточно отваж­ного для того, чтобы принять на себя все без исключения свои проекции, то полу­чается индивид, который в значительной мере осознал свою Тень. Такой индивид, конечно же, нагружается новыми проблемами и конфликтами, он становится сам для себя весьма серьезной задачей, потому что отныне он уже более не вправе говорить, что другие делают то или иное, что другие допускают ошибки и что с другими следует бороться. Он живет в "доме раздумий о себе", в доме внутреннего сосредоточения. Такой человек знает, что то, что случится в мире - происходит равно и в нем самом; и только тогда, когда он научится совладать со своей собственной Тенью, он сделает для мира нечто существенное. Ведь ему удалось, по крайней мере хоть на толику, ответить на неразрешимые и колоссальные вопросы нашего времени"⁵.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

М.-Л. фон Франц ПРОЦЕСС ИНДИВИДУАЦИИ

АНИМА: ЖЕНЩИНА ВНУТРИ

Далеко не всегда трудные и коварные проблемы возникают только при появлении Тени. Часто всплывают другие "внутренние фигуры". Если сновидец - мужчина, ему откроется женская персонификация его бессознательного; в случае женщины - это будет фигура мужского пола. Эта вторая символическая фигура часто обна­руживается сразу после появления Тени, поднимая однако новые и совершенно отличные проблемы. Юнг называл мужские и женские формы этих фигур "Аниму- сом" и "Анимой".

Анима - это персонификация всех женских психологических тенденций в психике мужчины, таких как туманность и расплывчатость чувств и настроений, пророческие наития, восприимчивость к чему-то иррациональному, способность к индивидуальной любви, проникновенное чувство природы, и в конечном счете - связь с бессознательным. Вовсе не случайно в былые времена жрицы (как, например, греческие Сивиллы) использовались обыкновенно для постижения божественной воли и для того, чтобы вступить в связь с богами.

Прекрасные свидетельства того, как Анима переживается в качестве внутрен­ней фигуры в психике мужчины, мы можем найти на примерах знахарей и пророков (шаманов) у эскимосов и у других народностей Арктики.

Некоторые из них одевают женские одежды или же рисуют женские груди на своем одеянии для манифестации своей внутренней женской половины - той половины, которая делает их способными к контакту с "духом земли" (т.е. с тем, что мы называем бессознательное).

Так, известен, к примеру, случай, рассказывающий о молодом человеке, с которым проводил инициацию некий старый шаман. Последний захоронил этого молодого человека в снежной норе, и тот впал в состояние полудремы и изнемо­жения. В состоянии комы он внезапно увидел некую женщину, испускавшую свет. Она проинструктировала его касательно всего, что необходимо было знать, и затем как защищающий его дух помогла выполнить ему трудный обет, связав его с потусторонними силами. Такого рода опыт показывает нам Аниму как персони­фикацию мужского бессознательного.

Как правило ту или иную конкретную форму, в коей происходит манифестация характера Анимы в каждом конкретном случае, придает мать. Если мужчина ощущает, что его мать оказывала на него негативное влияние, то его Анима часто будет выражаться в раздражительном и депрессивном настроении, в чувстве неуве­ренности и ощущении опасности, а также в обидчивости и ранимости. (Если же мужчина способен преодолеть подобные, причиняющие ему боль, негативные нападки, то это даже может сослужить ему добрую службу и усилить его маскулин­ность). В душе такого мужчины негативная фигура Анимы будет бесконечно повторять одну и ту же тему: "Я - ничто. Ничто не имеет смысла. У других все иначе, а вот у меня... Ничто мне не в радость". Эти Анима-настроения вызывают что-то вроде тупости, страха перед болезнью, импотенцией или несчастным случаем. Вся жизнь предстает в унылом или в гнетуще тягостном аспекте. Такие мрачные настроения могут даже искушать мужчину совершить самоубийство; в таком случае Анима является демоном смерти. Она появляется в этой роли в фильме Кокто "Орфей".

Французы называют такую фигуру Анимы femme fatale. (Королева ночи в Волшебной флейте Моцарта персонифицирует - только в более мягком варианте - ту же мрачную Аниму). Сирены у греков и Лори у германцев персонифицируют тот же самый опасный аспект Анимы, который в таковой форме символизирует деструктивные иллюзии. Следующая сибирская сказка является хорошей иллюстрацией того, как ведет себя деструктивная Анима:

Как-то одинокий охотник увидел на другой стороне реки красавицу, которая вдруг вышла из чащи леса. Она приветливо помахала ему рукой и запела:

О, иди сюда, одинокий охотник, в сумеречный покой.

Иди, иди сюда, я жду тебя и скучаю по тебе!

Я заключу тебя в свои объятья, в свои объятья.

Иди, иди ко мне, одинокий охотник, сюда,

В мой сумеречный покой.

Он тут же сбрасывает свои одежды и пускается к ней вплавь, но внезапно она улетает от него, превратившись в сову, и разражается издевательским смехом. Он попытался вернуться назад к своей одежде, но утонул в холодной реке.

В этой сказке Анима символизирует нереальную мечту о любви, счастье, мате­ринском тепле (ее гнездо) - мечту, которая прельщает и соблазняет мужчин, уводя их всегда от реальности. Охотник в сказке утонул оттого, что он погнался за много­обещающей, но в принципе невыполнимой фантазией.

Другой способ, каким негативная Анима может обнаружить себя в личности мужчины - это желчные, ядовитые и излишне чувствительные (словно у женщин) замечания, коими человек обесценивает все и вся. Замечания подобного рода постоянно содержат дешевые извращения правды и являются деструктивными, хотя и в изощренном смысле. Повсеместно по всему миру бытуют легенды, в кото­рых обнаруживается "девичья отрава" (как это называется на Востоке). Обычно 226 героиня - прекраснейшее создание, однако она скрывает в своем теле либо оружие, либо тайную отраву, посредством которых убивает своих возлюбленных во время их первой брачной ночи. Под этой личиной Анимй - как холодные и безрассудные, так и несомненно жуткие аспекты самой природы; в Европе по сей день это выражается в том, что люди часто верят в существование ведьм.

С другой стороны, если мужчина имел положительный опыт в отношении своей матери, то это также может оказать воздействие на его Аниму - способ такого воздействия совершенно иной, хотя и типичный. В результате человек становится либо женственно-чувствительным, либо он превращается в добычу какой-либо женщины: в любом случае он оказывается неспособным совладать с тяготами и невзгодами жизни. Анима такого рода может превратить мужчин в сентимен­тальных людей: они становятся или недотрогами (наподобие старых дев) или сензитивными (вроде сказочной принцессы, которая чувствовала горошину через 30 матрацев). Намного более тонкая и трудноуловимая манифестация негативной Анимы обнаруживается в некоторых сказках в облике принцессы, которая просит своих поклонников разгадать ряд загадок или же спрятаться у нее под самым носом. Ежели они не сумеют ответить на вопросы, или ежели ей удается отыскать их, они должны умереть - и она неизменно побеждает. Анима в этом обличье вовлекает мужчин в деструктивную интеллектуальную игру. Последствия выходок этой формы Анимы мы можем заметить во всех тех невротических псевдоинтеллек­туальных диалогах, которые препятствуют тому, чтобы мужчина непосредственно входил в соприкосновение с жизнью и ее реальными проблемами. Такой мужчина размышляет о жизни столь много, что не может проживать эту самую жизнь, он теряет способность к спонтанному чувству, а вместе с ним жизненную отзывчи­вость и общительность.

Однако чаще всего манифестации Анимы принимают форму эротической фанта­зии. Посещение стриптиз-шоу и просмотр соответствующих фильмов или же дневные грезы по поводу порнографических материалов как бы понуждают мужчин лелеять свои фантазии. Это - грубый, примитивный аспект Анимы, который становится навязчивым и непреложным только в том случае, если мужчина не достаточно культивировал свои чувственные отношения - другими словами, если его чувственная установка по отношению к жизни осталась инфантильной.

Все эти аспекты Анимы имеют ту же тенденцию, которую мы уже наблюдали при манифестации Тени. Эти аспекты могут проецироваться таким образом, что предстают перед мужчиной словно качества вполне определенных женщин. Именно присутствие Анимы является причиной того, что мужчина совершенно внезапно влюбляется в какую-то женщину, которую он видит впервые в жизни, но про которую несомненно и определенно знает, что это - "Она". В этой ситуации муж­чине представляется, что он знал эту женщину чуть ли не всегда, очень глубоко и интимно. Он увлекается ею, становясь беспомощным и неумелым, так что в глазах постороннего наблюдателя все это выглядит как полное помешательство. Жен­щины, обладающие характерной чертой "быть словно феи", особенно привлекают такие Анима-проекции: ведь этому созданию можно приписать вообще-то все, что угодно, ибо оно столь обворожительно пусто, что вокруг него можно продолжать плести свои фантазии.

8*

Проекция Анимы в такой внезапной и страстно неистовой форме, как любовный роман, может весьма сильно нарушить брак и привести к так называемому "любов­ному треугольнику" (со всеми сопряженными с ним трудностями). Сносное разреше­ние подобной драмы может быть найдено только в том случае, если Анима опоз­нается в качестве внутренней силы. Тайный умысел бессознательного - когда оно впутывает человека в такое затруднительное положение - понудить мужчину к развитию, заставить его стать самим собой и повзрослеть посредством все большей и большей интеграции своей бессознательной личности, втягивая последнюю в свою реальную жизнь.

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: