Синтетическое (конструктивное) толкование 11 глава

Редуцирующую функцию бессознательного прояснили нам в первую очередь ис­следования Фрейда. Его толкование сновидений ограничивается в сущности вы­тесненной личной и сексуально-инфантильной подоплекой индивида. В последую­щих изысканиях был переброшен мост к архаическим элементам, т.е. к сверх­личностным, историческим, филогенетическим радикалам функций в бессознатель­ном. Поэтому сегодня мы можем с уверенностью сказать, что редуцирующая функ­ция сновидений констеллирует некий материал, который по преимуществу состоит из личностных вытеснений инфантильно-сексуальных желаний (Фрейд), инфантиль­ных стремлений к власти (Адлер) и сверхличных, архаических элементов мысли, чувства и влечения. Репродукция подобных элементов, которые сплошь имеют ретроспективный характер, как ничто другое пригодно к тому, чтобы заметно и действенно подорвать слишком высокую позицию человека, осадить индивида до его человеческой ничтожности и низвести его до физиологической, исторической и филогенетической обусловленностей. Всякая видимость ложного величия рас­сыпается в прах перед редуцирующими образами сновидения, которое анализирует сознательную установку при помощи немилосердной критики и посредством воскрешения уничижительного материала (который характеризуется тем, что в нем досконально зарегистрировано все тягостное и всяческие слабости). Совершенно недозволительно обозначать функцию подобного сновидения как проспективную, так как все в нем, вплоть до последних фибр души, ретроспективно и обращено вспять к давным-давно преданному забвению химерическому прошлому. Это об­стоятельство, конечно, не препятствует тому, что содержание сновидения является все таким же компенсаторным по отношению к содержанию сознания и, конечно же, финально ориентированным, — ибо в данном случае редуцирующая тенденция касательно приспособленности индивида приобретает совершенно особую важность. Самый же характер содержания (сновидения) является редуктивным. Часто бывает так, что пациенты сами спонтанно чуют, как соотносится содержание сновидения с положением сознания, и сообразно с этим познанием (полученным соразмерно с чувством) содержание того или иного сновидения ощущается или как про­спективное, или как редуктивное, или как компенсаторное. Бывает и так, правда, далеко не во всех случаях, — и это следует даже особо подчеркнуть — что в общем и целом, особенно в начале аналитического лечения, пациент имеет не­одолимую склонность упорно понимать результаты аналитического исследования своих материалов в смысле своей патогенной (причиняющей болезнь) установки.

В подобных случаях необходима известная поддержка со стороны врача, чтобы достигнуть того положения, когда возможно правильное понимание сновидения. Это состояние является чрезвычайно важным, так как врач выносит суждения о созна­тельной жизни пациента. Ведь анализ сновидений - это не только практическое применение некоего метода, которому научаются словно ремеслу; этот метод, скорее, предполагает некую интимность и поверенность к аналитическому способу воззрения в целом, - ту поверенность, которой можно достичь только лишь под­вергнув себя самого такому анализу. Величайшая ошибка, которую может сделать терапевт, состоит в том, что он предполагает у анализируемого психологию, подоб­ную своей собственной. Иной раз такая проекция может сбыться, но в большинстве случаев она все-же остается только проекцией. Ведь все, что бессознательно, - проецируется; поэтому, по меньшей мере, наиважнейшие содержания бессозна­тельного должны осознаваться самим аналитиком, - с тем, чтобы бессознательная проекция не спутала его суждений. Всякому, кто анализирует сновидения других людей, следовало бы постоянно напоминать себе и твердо помнить, что не сущест­вует никакой простой и общеизвестной теории психических феноменов, ни теории об их сущности, ни об их причинах, ни об их цели. Посему мы не обладаем никаким всеобщим масштабом суждений. Мы знаем, что существует бессчетное множество психических феноменов. Что же касается их сущности, то об этом нам неведомо ничего. Мы знаем только, что рассмотрение психики с какой-нибудь уникальной точки зрения может дать совершенно бесценные подробности, но это никогда не будет всеохватывающая теория, к которой можно было бы дедуктивно свести все и вся. Сексуальная теория и теория желаний, равно как и теория власти, суть достой­ные всяческой похвалы точки зрения, и все же они не в состоянии дать правильное представление о глубине и богатстве человеческой души. Если бы мы имели подоб­ную теорию, то тогда мы вполне могли бы довольствоваться ремесленным поуче­нием какому-то методу. Тогда можно было бы просто считывать определенные приметы и знаки, приуроченные ко вполне определенным и установленным содер­жаниям, - а для этого пришлось бы просто заучить наизусть некоторые семиоти­ческие правила. Знание и правильное суждение о положении сознания было бы тогда излишним, как при Lumbalpunktion. К прискорбию практиков нашего времени, много занимающихся терапией, душа ведет себя слишком строптиво и не поддается никакому из тех методов, которые предвзято исходят из предположения, будто ее (душу) можно постичь, исходя из одной точки зрения, невзирая на все прочие. О содержаниях бессознательного знаем мы прежде всего только то (помимо их подпороговости), что они находятся в компенсаторном отношении к сознанию и потому, по-существу, имеют соотносительную природу. Посему для понимания сновидений неизбежно требуются сведения о положении сознания.

Редуктивными, проспективными и, в конечном счете, компенсирующими сновиде­ниями не исчерпывается вереница возможностей толкования. Существуют сновиде­ния, которые можно было бы просто обозначить как реактивные. Многие скло­няются, вероятно, к тому, чтобы занести в эту рубрику все те сновидения, которые кажутся, по существу, не чем иным, как репродукцией какого-то осознаваемого аффективного переживания, покуда анализ подобных сновидений не откроет более глубокой основы, почему это переживание было с такой точностью репродуцировано в сновидении. Между тем оказывается, что переживание обладает еще и некой символической стороной, которая ускользнула от индивида, и что переживание репродуцируется в сновидении исключительно ради этой стороны. Стало быть эти сновидения принадлежат не к данному разряду; к нему относятся лишь те, где определенные объективные процессы вызвали психическую травму, формы которой суть не только психические, но которые одновременно предвещают и поражение нервной системы. Такие случаи тяжелого шока вдоволь породила война; и в подобных случаях следовало бы ожидать особенно много чисто реактивных сновидений, в которых травма представляет собой более или менее решающую детерминанту.

Хотя для общей функции психики несомненно крайне важно, что травматическое содержание постепенно - посредством частотных переживаний - утрачивает свою автономию и таким образом опять встраивается в психическую иерархию, все же подобное сновидение (которое, по существу, является только репродукцией травмы) нельзя назвать компенсаторным. Лишь кажется, что сновидение возвра­щает отколовшийся, автономный кусок психики, однако вскоре оказывается, что сознательная ассимиляция кусков, репродуцируемых сновидением, ни в коем случае не приводит к исчезновению того потрясения, что служило детерминантой снови­дения. Сновидение продолжает спокойно "репродуцировать"; другими словами, со­держание сновидения (ставшее автономным) действует само по себе и столь долго, пока травматическое раздражение не угаснет полностью. До этого момента никакая сознательная "реализация" ничего не дает.

В практическом случае совсем нелегко решить, является ли сновидение, по существу своему, реактивным - или же оно только символически репродуцирует некую травматическую ситуацию. При помощи анализа, однако, этот вопрос можно разрешить, так как в последнем случае верное толкование тотчас приведет к прек­ращению репродукции травматической сцены, в то время как для реактивной репродукции анализ сновидения не является помехой.

Само собой разумеется, что мы сталкиваемся с подобными реактивными сновиде­ниями особенно часто при болезненных телесных состояниях, когда, к примеру, жестокие боли решающим образом влияют на течение сновидения. По моему мне­нию, соматические раздражения лишь в исключительных случаях имеют дефини­тивное значение. Обыкновенно они всецело обретают символическое выражение в бессознательном содержании сновидения, другими словами, эти раздражения ис­пользуются в качестве средства выражения. Нередко также сновидения выявляют крайне примечательную внутреннюю символическую связь между неким, несом­ненно телесным, заболеванием и определенной душевной проблемой, причем физическое расстройство оказывается прямо-таки мимическим выражением психи­ческого положения. Я упоминаю об этом диковинном обстоятельстве более ради полноты картины, а вовсе не для того, чтобы привлечь внимание к этой области проблем. Однако мне кажется, что между физическими и психическими расстройст­вами существует известная взаимосвязь, значение которой - в общем и целом - недооценивается; с другой же стороны, эта взаимосвязь столь же безмерно переоценивается в том случае, когда известные физические расстройства пытаются понять только лишь как выражение психических нарушений, что, к примеру, мы видим в Christian Science. В отблеске сновидений высвечиваются очень интересные аспекты, касающиеся вопроса о совместном функционировании тела и психики; вот, собственно, почему я упомянул здесь этот вопрос.

В качестве следующей детерминанты сновидения я должен признать телепатические феномены. Общая фактология этих феноменов на сегодняшний день уже более не вызывает сомнения. Само собой разумеется, что очень просто оспаривать существование этих феноменов без проверки имеющихся в наличии доказательных материалов; этот образ действия в такой мере ненаучен, что он не заслуживает никакого внимания. Я узнал на собственном опыте, что телепа­тические феномены очень даже влияют на сновидения, что, впрочем, твердили уже в незапамятные времена. Определенные лица особенно чувствительны в этом отно­шении, и нередко они имеют сновидения, обусловленные телепатически. Однако из признания телепатических феноменов не следует, по-моему, что безусловно следует признать ходячее теоретическое воззрение на сущность actio in distans. Феномен существует несомненно, и все же теория не кажется мне столь простой. Во всяком случае нужно отнестись с вниманием к возможности конкордации ассоциаций, т.е. к возможности параллельного психического течения^[238], что, бесспорно, играет весомую роль в семьях и что манифестирует себя (помимо всего прочего) в тождественности или в значительном подобии установок. Точно так же следует с вниманием отнес­тись к фактору криптомнезии на который в особенности указывал Флурнау^[239] и который порою вызывает удивительнейшие феномены. Так как в сновидении сублиминальный материал и без того делается приметным, то нисколько не кажется странным, что криптомнезия подчас выступает как детерминирующая величина. Мне нередко доводилось анализировать телепатические сновидения, и среди них многие, телепатическое значение которых на момент анализа было еще не из­вестно. В ходе анализа получался некий субъективный материал, как и при всяком ином анализе сновидений, и при этом сновидение имело свое значение, согласующе­еся с сиюминутным положением субъекта. В анализе не было получено ничего, что могло бы указывать на то, что сновидение было телепатическим. До сих пор я не нашел ни одного сновидения, в котором бы телепатическое содержание несомненно присутствовало в материале ассоциаций, поставляемом анализом (в "латентном содержании сновидения"). Это содержание всегда находилось в манифестируемой форме сновидения.

Обыкновенно в литературе о телепатических сновидениях упоминаются только лишь те, в которых "телепатически" антиципируется особо эффективное обстоя­тельство (во времени или в пространстве), где, в некоторой мере, важность проис­шествия в общечеловеческом смысле (к примеру, случай смерти) объясняет его предугадывание или перцепцию на расстоянии, или же где, по меньшей мере, это обстоятельство как бы подкрадывается сзади и предуготавливает понимание. Те телепатические сновидения, которые я наблюдал, в большинстве случаев соответ­ствуют этому образчику. Меньшее же число характеризуется как раз тем удиви­тельным свойством, что манифестируемое содержание сновидения содержит некое телепатическое констатирование, которое относится к чему-то совершенно незна­чимому, что не имеет никакого касательства к сновидцу, например, лицу незнако­мого и совершенно индифферентного человека, или к какой-то расстановке мебели в совершенно индифферентном месте и при индифферентных условиях, или к получению незначимого письма и т.д. Констатируя эту незначительность я, конечно же, только хочу сказать, что ни посредством обычных расспросов, ни посредством анализа я не натолкнулся на то содержание, значимость которого могла бы "оправ­дать" телепатический феномен. В подобных случаях еще скорее, чем в ранее упомянутых, можно было бы подумать о так называемой нечаянности. К сожале­нию, гипотеза нечаянности представляется мне однако всегда asylum ignorantiae. То, что происходят крайне редкостные нечаянности, конечно, никто не будет оспаривать, однако если мы рассчитываем на повторение этих нечаянностей с некоторой вероятностью, то тем самым исключаем их случайную природу. Конечно, я никогда не стану утверждать, что закон, лежащий в их основе, есть нечто "сверхъестественное"; это только лишь то, за чем не поспевает наша школьная премудрость. Так же и телепатические содержания, вызывающие массу вопросов, имеют характер действительности, которая глумится над всяческими вероятностными ожиданиями. Ни в коей мере я не дерзнул бы высказать свое собственное теоретическое мнение относительно данных вещей, однако я все же считаю правильным, когда эту фактичность признают и даже настаивают на ней. Для исследования сновидений эта точка зрения сулит выигрыш^[240].

В противоположность к известному мнению Фрейда на сущность сновидения, - будто оно есть "исполнение желаний", - я сам, а также мой друг и коллега Альфонс Мэдер приняли точку зрения, согласно которой сновидение есть спонтанное самоизображение актуального положения бессознательного в символической форме выражения. В этом пункте наше воззрение соприкасается с ходом мыслей Зильберера^[241]. Это совпадение с Зильберером тем более отрадно, что оно представляет собой результат взаимно независимой работы.

Это воззрение прекословит фрейдовской формуле прежде всего в том, что оно отрицает правомочность какого-то определенного высказывания о смысле сновидения. Наша формула утверждает прежде всего то, что сновидение есть лишь символическое изображение какого-то бессознательного содержания. Она оставляет открытым вопрос: является ли это содержание всегда только исполнением желания. Последующие разыскания, на что, кстати, категорически указывает Мэдер, ясно обнаружили, что сексуальный язык сновидений отнюдь не всегда следует понимать конкретным образом^[242], другими словами, речь тут идет об архаическом языке, который, конечно же, пополнен всеми ближайшими аналогиями, при этом однако этими содержаниями вовсе не обязательно прикрывается также нечто дейст­вительно сексуальное. Поэтому нельзя оправдать, отчего сексуальный язык сновидения (при всех обстоятельствах) принимается как конкретный, в то время как прочие содержания объясняются символически. Когда же сексуальные формы языка сновидения понимают как символы неизвестных вещей, тут же углубляется представление о сущности сновидения. Мэдер превосходно и доступно показал это на практическом примере, заимствованном у Фрейда^[243]. Покуда сексуальный язык сновидения понимается буквально, существует только непосредственное, внешнее и конкретное решение или же соответствующее этому ничегонеделание, т.е. оппортуристическая резиньяция или же обыкновенное малодушие и леность. Однако это не приводит к постижению проблемы и к установке по ее разрешению. К постановке же проблемы немедленно приходят после того, как отказываются от недоразумения, связанного с конкретным толкованием, и именно от буквального понимания бессознательного сексуального языка и от толкования фигур сновидения как реальных лиц.

Так же, как мы склонны признать, что мир есть таков, каким мы его видим, мы наивно принимаем, что люди таковы, какими они нам представляются. К сожалению, в последнем случае не существует еще никакой физики, которая доказала бы несоразмерность между восприятием и действительностью. Хотя воз­можность грубого обмана здесь во много раз больше, чем при чувственном восприятии, мы все же проецируем — безбоязненно и наивно - нашу собственную психологию на наших ближних. Каждый из нас создает себе таким образом ряд более или менее воображаемых отношений, которые, по существу, покоятся на подобных проекциях. Среди невротиков это встречается очень даже часто; для них фантастические проекции, так сказать, являются единственной возможностью человеческих отношений. Человек, которого я воспринимаю главным образом по­средством моей проекции, есть имаго, или же носитель имаго и символа. Все содер­жания нашего бессознательного неизменно проецируются на наше окружение, и только если мы можем прозреть определенные своеобразия нашего объекта как проекции, нам удается отделить их от действительных свойств этого объекта. Если же проекционный характер какого-то свойства объекта не стал осознаваемым, нам не остается ничего иного, кроме как быть наивно убежденными, будто это свойство, действительно, принадлежит объекту. Все наши человеческие отношения кишат подобными проекциями; и кому не удается это уяснить на чем-то своем, личном, пусть внимательно посмотрит на психологию прессы тех стран, которые вступили в войну. Cum grano salis всегда усматривают собственные непризнанные ошибки у противника. Прекрасные примеры этому можно найти во всякой личной лолемике. Кто не обладает из ряда вон выходящим саморазумением, тот не подымется над своими проекциями, а будет, по большей части, пребывать под ними, - ведь естественное духовное состояние предполагает наличие таких проекций. Это естественно и является данностью: бессознательные содержания проецируются, это создает у относительно примитивного человека ту характерную отнесенность к объекту, которую Леви-Брюль так метко обозначил как "мисти­ческая идентичность", или "мистическое соучастие"^[244]. Итак, всякий нормальный и размышляющий о себе в пределах обычного человек нашего времени, опутан целой системой таких проекций и привязан ими к окружению. Принудительный характер таких отношений (даже "магический" или "мистически-принуждающий") им совер­шенно не осознается, "покуда все обстоит благополучно". Если не наступает паранойяльное духовное расстройство, то эти бессознательные отнесенности, по характеру своему проекционные, выступают как принудительные путы, разукра­шенные - как правило - бессознательными материалами, которые однако составляют содержание этих же проекций - nota bena - и в нормальном состоянии. Покуда жизненный интерес, либидо может использовать эти проекции в качестве приемлемых и полезных мостов для связи с миром, до тех пор эти проекции составляют даже некое позитивное облегчение жизни. Когда же либидо желает пробить себе какой-то иной путь - отчего начинается движение вспять по прежним мосткам проекций - тогда эти проекции действуют как величайшая помеха, какую трудно себе даже помыслить, потому что они действенно и эффективно препятст­вуют всякому истинному освобождению от прежнего объекта. Тогда наступает характерный феномен: стараются (насколько возможно) обесценить или разнести вдребезги прежний объект - как раз для того, чтобы можно было от него отвязать либидо. Но так как прежняя идентичность покоилась на проекции субъективного содержания, то полное и безостаточное отвязывание может совершиться только тогда, когда имаго, которое представляло собой объект, полностью будет возвра­щено и когда оно полностью возместит субъекту свое значение. Эта реституция происходит посредством сознательного познания проецированного содержания, т.е. посредством признания "символической ценности" прежнего объекта.

То, что частота подобных проекций, так же как и их характер, никогда не приз­наются - факт безусловный. При таком положении дел вовсе не удивительно, что наивный разум с давних пор считает как само собой разумеющееся, что, если во сне привиделся господин X, то этот сновидческий образ, названный "господином X", идентичен настоящему господину X. Эта предпосылка всецело соответствует всеоб­щему некритическому сознанию, не усматривающему никакого различия между объектом-в-себе и представлением, которое сложилось о данном объекте. При критическом рассмотрении - и это никто не может оспорить - сновидческий образ имеет лишь внешнее и весьма ограниченное отношение к объекту. В действи­тельности же этот образ есть комплекс психических факторов, который сам себя образовал (конечно же при определенных внешних побуждениях), и посему он существует в субъекте и состоит в основном из тех субъективных факторов, кото­рые характерны для субъекта и которые зачастую к реальному объекту не имеют никакого отношения. Мы всегда понимаем другого таким образом, как мы пони­маем или пытаемся понять самих себя. Что мы не понимаем в себе, не понимаем мы также и в других. Так уж все обустроено, - образ другого, как правило и по большей части, субъективен. Как известно, даже интимная близость ничуть не может гарантировать объективное познание другого.

Если же начинают с того, что попросту берут и объясняют некоторые мани­фестируемые содержания сновидения в качестве "несобственных" или "символи­ческих" - (как это делается в школе Фрейда), - например, сновидение говорит о колокольне, а подразумевает фаллос, - то отсюда всего лишь один шаг до того, чтобы сказать, что сновидение часто говорит о "сексуальности", но отнюдь не всегда полагает под этим сексуальность, или также часто сновидение говорит об отце, но полагает под этим собственно самого сновидца. Наши imagines суть оставные части нашего духа, и если наше сновидение репродуцирует какие-либо представления, то это в первую очередь наши представления, из связанности кото­рых соткана совокупность нашей сущности; это - субъективные факторы, которые группируются в сновидении так или иначе вовсе не по внешним причинам, но из интимнейших порывов нашей души, выражая этим тот или иной смысл. Целостное творение сновидения по существу субъективно, и сновидение есть тот же театр, в котором сновидец является и сценой, и актером, и суфлером, и режиссером, и автором, и публикой, и критиком. Эта простая истина составляет основу того воззрения на смысл сновидения, которое я обозначил как толкование на субъективной ступени. Подобное толкование понимает, как говорит сам термин, все фигуры сновидения как персонифицированные черты личности сновидца^[245].

Такое понимание на раз вызывало заметное противодействие. Аргументы одних основываются на наивной предпосылке нормального повседневного менталитета, которая уже обсуждалась ранее. Аргументы других базируются, скорее, на принципиальной проблеме: что важнее - "объектная ступень" или "субъектная ступень". Против теоретической вероятностности субъектной ступени я, действи­тельно, не могу придумать никакого значащего возражения. Вторая же проблема значительно труднее. Ведь образ любого объекта - с одной стороны - составлен субъективно, но он же - с другой стороны - объективно обусловлен. Когда я репродуцирую этот образ, то тем самым я порождаю нечто как субъективно, так и объективно обусловленное. Теперь, для того, чтобы решить, какая из сторон в каждом конкретном случае перевешивает, должно прежде всего доказать, был ли образ репродуцирован ради своего субъективного или ради своего объективного значения. Так, если мне снится какой-то человек, с которым меня связывает некий витальный интерес, тогда (скорее всего) напрашивается толкование на объектной ступени, чем на субъектной. Если же я, напротив, вижу во сне человека - индифферентного и в реальной жизни далеко от меня отстоящего, - то естественнее будет толкование на субъектной ступени. Однако столь же возможно - и на практике такое происходит очень даже часто - сновидцу по поводу индиффе­рентного человека тотчас приходит на ум некто, с кем он аффективно связан. В былые времена, верно, сказали бы, что индифферентный облик выдвинулся в сновидении на передний план, по-видимому, для того, чтобы заслонить мучитель­ность какой-то другой фигуры. В таком случае я бы порекомендовал придержи­ваться естественного пути и сказать: в сновидении, очевидно, та самая эф­фективная реминисценция была заменена безразличным мне господином X с тем, чтобы намекнуть мне на необходимость толкования на субъектной ступени. Эта замена означает некое действо сновидения, которое эквивалентно, конечно же, вытеснению мучительной реминисценции. Но если эту реминисценцию удается так гладко и легко отодвинуть в сторону, то она не может быть такой уж важной. Ее замена свидетельствует, что этот личностный аффект может быть деперсонали­зирован. Стало быть, я сумел его превозмочь и посему впредь я никогда не вернусь в это личностно-связанное положение аффекта (обесценив деперсонализацию, закончившуюся в сновидении так удачно, будто это всего лишь вытеснение). Я полагаю, что было бы правильнее, если бы я счел удавшееся замещение мучительного лица на какое-то мне индифферентное за деперсонализацию личностного до сих пор аффекта. Благодаря этому ценность данного аффекта, т.е. соответствующая сумма либидо, стала неличностной, другими словам, она освободилась от личной прикованности к объекту - и поэтому отныне я могу реальный ранее конфликт поднять на субъектную ступень и попытаться понять, в какой мере этот конфликт является исключительно субъективным конфликтом. Я хотел бы это, для большей ясности, разобрать на одном кратком примере:

Однажды я имел личный конфликт с неким господином А., причем постепенно я пришел к убеждению, что он неправ в большей мере, чем я. В это самое время я увидел следующее сновидение: "Я консультируюсь по какому-то делу у одного адвоката; тот требует за эту консультацию, к моему безграничному изумлению, не менее, чем 5000 фр. - против чего я энергично восстаю".

Адвокат - совершенно незначащая фигура реминисценции из времен моего студенчества. Однако студенческие годы - важные, потому чго тогда я имел много диспутов и дискуссий. По поводу бесцеремонной манеры адвоката мне пришла на ум личность господина А (вызвав аффект), а также все еще продолжающийся наш конфликт. Теперь я могу продолжить толкование на объектной ступени и сказать: "За адвокатом кроется господин А, следовательно, господин А требует от меня нечто, превышающее всякую меру. Он неправ. На днях один бедный студент просил меня одолжить ему 5000 фр. Стало быть г. А как бедный студент - нуждающийся в помощи и некомпетентный - ибо он только начинает свое обучение. Итак, такому как он не пристало -притязать на что-либо или иметь мнение. В том, видимо, и состояло исполнение моего желания: противник был мягко обесценен, отодвинут в сторону и мне было возвращено спокойствие. В дейст­вительности, на этом месте сновидения же я проснулся в чрезвычайно бурном аффекте по поводу наглости адвоката. Таким образом я нисколько не был утешен этим "исполнением желания".

Разумеется, за адвокатом кроется афера с А. Примечательно однако, что сновидение вытянуло именно того индифферентного студента из моих студенческих лет. Мои наития по поводу адвоката: судебный спор, упорство, несговорчивость - и - то самое воспоминание из студенческих лет, когда я часто (правомочно или безо всякого права, упрямо и несговорчиво) отстаивал свой тезис, чтобы по крайней мере добиться видимости превосходства. Именно это обстоятельство - что я сразу же почувствовал - принимало участие в конфликте с г. А. Таким образом я узнал, что это я сам, а именно, присутствие во мне неприноровившегося кусочка, есть то, что упорно - как тогда - требует от меня лишнего, т.е. вымогает и хочет выдавить из меня слишком много либидо. Я знаю таким образом, что спорный вопрос с А не может во мне умереть, потому что неуступчивость во мне все еще обеспокоена "справедливым" разрешением спора.

Такое воззрение привело к результату, показавшемуся мне вполне осмысленным, в то время как толкование на объектной ступени было непродуктивным, - посему, что касается меня, такое толкование менее всего является доказательством того, что сновидения суть исполнения желаний. Если же сновидение мне указывает, какую же ошибку совершил я, то тем самым оно создает возмоность улучшить мою установку, что всегда является преимуществом. Однако достичь подобного резуль­тата можно, конечно же, только в том случае, если применять толкование на субъектной ступени.

Насколько просветляющим может быть толкование на субъектной ступени в одном случае, настолько же никчемным оно может быть в другом случае, и именно тогда, когда жизненно-важное отношение составляет содержание и причину конфликта. В этом случае фигуру сновидения, конечно же, нужно соотносить с реальным объектом. Критерий всякий раз возможно уяснить, исходя из соз­нательного материала, за исключением тех случаев, когда речь идет о переносе. Перенос очень легко вызывает обманные суждения, так что врач порою оказы­вается абсолютно необходимым в качестве deux ex machina или столь же неизбежным requisit действительности. Он и является таковым по отзыву пациента. Только раздумье врача о самом себе позволяет ему в подобных случаях решить, в какой степени именно он сам составляет реальную проблему для пациента. Как только объектная ступень толкования начинает становиться монотонной и безрезультатной, - это как раз тот момент, когда фигуру врача следует понимать как некий символ проецированных содержаний, - тех, что принадлежат пациенту.