Если человек исчезнет, есть ли надежда для гориллы? 5 глава

— Правильно.

— Столетие назад будущие воздухоплаватели были точно в таком же положении, когда шла речь о том, что­бы научиться летать. Ты понимаешь почему?

— Нет. Я вообще не вижу, какое отношение к на­шей теме имеют воздухоплаватели.

— Не было никакой уверенности, что эти будущие воздухоплаватели ищут знание, которое вообще суще­ствует. Некоторые говорили, что найти его невозмож­но, так что нечего и искать. Теперь ты видишь, в чем сходство?

— Ну да, пожалуй.

— Этим, кстати, сходство не ограничивается. В то время о полетах достоверно не было известно ничего. Каждый придерживался собственной теории. Одни говорили: «Единственный способ взлететь — подра­жать птицам; необходима пара машущих крыльев». Другие возражали им: «Одной пары недостаточно — нужны две». Третьи фыркали: «Чепуха! Бумажные самолетики летают без всяких машущих крыльев. Не­обходима пара неподвижных крыльев и мощный дви­гатель, который толкал бы аэроплан сквозь воздух». И так далее. Спорщики могли отстаивать свои люби­мые теории, сколько пожелают, потому что точного знания не существовало. Так что воздухоплавателям ничего не оставалось, как действовать методом проб и ошибок.

— Угу.

— Что помогло бы им действовать более эффек­тивно?

— Ты сам сказал: точное знание.

— Но какое именно знание?

— О боже мой... Им нужно было знать, что со­здает подъемную силу. Им нужно было узнать, что воз­дух, обдувающий аэродинамическую поверхность...

— Что это ты пытаешься описать?

— Я говорю о том, что происходит, когда крыло са­молета встречается с потоком воздуха.

— Ты хочешь сказать, что подъемная сила возни­кает всегда, когда поток воздуха обдувает аэродинами­ческую поверхность?

— Именно.

— А как это называется? Как называется утверж­дение, описывающее явление, всегда возникающее при определенных условиях?

— Закон.

— Конечно. Первые воздухоплаватели должны были действовать методом проб и ошибок, потому что не знали законов аэродинамики, не знали даже, что та­кие законы существуют.

— О'кей, теперь я понял, что ты хочешь сказать.

— Представители вашей культуры находятся в та­ком же положении, когда возникает вопрос, можно ли узнать, как следует жить. Им приходится прибегать к методу проб и ошибок, потому что они не знают соот­ветствующих законов и даже не знают, существуют ли такие законы.

— И мне трудно не согласиться с представителями своей культуры, — сказал я.

— Ты так уверен, что законы, по которым людям следует жить, нельзя открыть?

— Уверен. Конечно, существуют законы, создан­ные людьми, вроде запрета наркотиков, но они могут быть изменены голосованием в парламенте. Невозмож­но голосованием отменить законы аэродинамики, но по­добных законов, управляющих жизнью людей, не су­ществует.

— Я понял. Именно этому учит Матушка Куль­тура, и в данном случае ты с ней согласен. Прекрасно. Однако ты, по крайней мере, ясно видишь, что я пы­таюсь сделать: продемонстрировать тебе закон, кото­рый, как ты согласишься, невозможно изменить голо­сованием.

— О'кей. Я постараюсь слушать тебя совершенно непредвзято, хотя и не могу представить себе никакого способа совершить подобное.

 

 

— Что такое закон тяготения? — спросил Измаил, вновь озадачив меня внезапной переменой темы.

— Закон тяготения? Ну, он заключается в следую­щем... Каждая частица материи притягивается к лю­бой другой частице, и сила притяжения зависит от рас­стояния между ними.

— И где же был вычитан этот закон?

— Что ты хочешь сказать?..

— Он был выведен благодаря рассмотрению чего?

— Э-э... материи, наверное. Поведения материи.

— Значит, он не был выведен в результате наблю­дения за поведением пчел?

— Нет.

— Если ты хочешь понять привычки пчел, ты за пчелами и наблюдаешь, а не за альпинистами, верно?

— Верно.

— А если у тебя возникнет странная мысль: могут существовать законы, говорящие о том, как человеку следует жить, где ты будешь их искать?

— Не знаю.

— Станешь ли ты искать их на небе?

— Нет.

— Погрузишься ли ты в теорию субатомных частиц?

— Нет.

— Ну а теперь попробуй предположить, где их искать.

— В антропологии?

— Антропология — научная дисциплина, как фи­зика например. Открыл ли Ньютон закон тяготения, читая физический трактат? Именно там этот закон был записан?

— Нет.

— А где?

— В материи. В материальной Вселенной.

— Итак, если существует закон, касающийся того, как следует жить, где он будет записан?

— В поведении людей, наверное.

— У меня есть для тебя поразительная новость. Че­ловек не один на этой планете. Он часть сообщества, от которого полностью зависит. У тебя когда-нибудь возникали такие подозрения?

В первый раз я увидел, как Измаил поднял одну бровь.

— Не обязательно тебе демонстрировать сар­казм, — сказал я ему.

— Как называется то сообщество, лишь одной час­тью которого является человек?

— Сообщество живых существ.

— Браво. Не кажется ли тебе вероятным, что за­кон, который мы ищем, возможно обнаружить в этом сообществе?

— Не знаю.

— А что говорит на этот счет Матушка Культура? Я закрыл глаза и прислушался.

— Матушка Культура говорит, что, если бы такой закон существовал, к нам он был неприложим.

— Почему?

— Потому что мы неизмеримо выше остальных чле­нов сообщества.

— Понятно. А не мог бы ты назвать мне еще ка­кие-нибудь законы, которым, будучи людьми, вы не подчиняетесь?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что на коров и тараканов распро­страняется закон тяготения. Вы — исключение?

— Нет.

— Как насчет законов аэродинамики?

— Тоже нет.

— Генетики?

— Нет.

— Термодинамики?

— Нет.

— Можешь ты назвать мне хоть какой-нибудь закон природы, который не распространяется на людей?

— С ходу не могу.

— Сообщи мне, если что-нибудь придумаешь. Это будет величайшим открытием.

— О'кей.

— А тем временем нам следует считать, что, если и существует закон, управляющий поведением членов со­общества живых существ в целом, люди ему не подчи­няются.

— Так говорит Матушка Культура.

— А что ты думаешь по этому поводу?

— Не знаю. Не вижу, каким образом закон, управ­ляющий черепахами и мотыльками, мог бы иметь серьезное значение для нас, хотя, полагаю, черепахи и мо­тыльки подчиняются тому закону, о котором ты гово­ришь.

— Правильно, подчиняются. Но ведь и законы аэродинамики не всегда так много для вас значили, верно?

— Верно.

— А когда они обрели значение?

— Ну... когда мы захотели научиться летать.

— Значит, когда вы хотите летать, законы аэроди­намики приобретают значение?

— Да, приобретают.

— Ну, тогда законы, управляющие выживанием, могут стать для вас важными, раз вы оказались на гра­ни самоуничтожения и хотите пожить еще немного.

— Пожалуй, так и случится.

 

 

— Как действует закон тяготения? Для чего может использоваться притяжение?

— Я сказал бы, что тяготение устанавливает поря­док на макроскопическом уровне. Именно оно удержи­вает вместе различные объекты — Солнечную систе­му, Галактику, всю Вселенную.

Измаил кивнул.

— А тот закон, который мы ищем, удерживает вме­сте сообщество живых организмов. Он устанавливает порядок на биологическом уровне точно так же, как закон тяготения устанавливает порядок на макроскопи­ческом уровне.

— О'кей. — Наверное, Измаил почувствовал, что меня смущает какая-то мысль, и сделал паузу, вопросительно взглянув мне в глаза, давая возмож­ность продолжить. — Однако трудно поверить, что наши собственные биологи о таком законе не подо­зревают.

Голубовато-серая кожа на лице Измаила собралась в складки; он с насмешливым удивлением посмотрел на меня:

— А ты полагаешь, что вашим биологам Матушка Культура ничего не говорит?

— Говорит, конечно.

— И что же она им говорит?

— Что, если такой закон существует, он не распро­страняется на нас.

— Конечно. Однако это на самом деле не является ответом на твой вопрос. Ваши биологи вовсе не удиви­лись бы, услышав, что поведение членов сообщества жи­вых организмов подчиняется определенным закономер­ностям. Вспомни: когда Ньютон сформулировал закон всемирного тяготения, никто не удивился. Не требует­ся сверхчеловеческих способностей, чтобы заметить: предмет, лишившись опоры, падает в направлении цент­ра Земли. Любой младенец старше двух лет знает это. Достижение Ньютона состояло не в открытии феноме­на тяготения, а в том, что он сформулировал описываю­щий его закон.

— Да, ясно, что ты имеешь в виду.

— Точно так же нет ничего такого, что ты мог бы рассказать о жизни сообщества организмов и что уди­вило бы кого-либо, и уж подавно натуралистов, биологов, этологов. Мое открытие, если мне удастся его со­вершить, будет заключаться просто в самой формули­ровке закона.

— О'кей. Я понял.

 

 

— Считаешь ли ты, что закон тяготения имеет от­ношение к полетам?

Я немного подумал и ответил:

— Непосредственного отношения к полетам он не имеет, но, несомненно, важен для них, поскольку при­меним к воздушным судам так же, как к любому пред­мету, например камню. Природа не делает различия между самолетом и камнем.

— Хорошо сказано. Закон, который мы пытаемся обнаружить, имеет примерно такое же отношение к циви­лизациям. Он не рассматривает их как таковые, но приме­ним к ним, как применим к стаям птиц или стадам оленей. Он не делает различий между человеческой цивилизаци­ей и пчелиным ульем. Он приложим ко всем видам живых существ без исключения. В этом и заключается одна из причин того, что он не был открыт представителями ва­шей культуры. Если верить мифологии Согласных, чело­век по определению является биологическим исключени­ем. Из миллионов видов только один — конечный продукт. Мир ведь не был создан для того, чтобы в нем появились лягушки, кузнечики или акулы, он был создан для человека. Поэтому человек выделяется из всех живых существ, он уникален и бесконечно далек от прочих.

— Действительно, так и есть.

 

 

Следующие несколько минут Измаил провел, при­стально глядя в точку примерно в двадцати дюймах от своего носа, и я начал гадать, не забыл ли он о моем присутствии. Потом он встряхнул головой и снова вернулся к действительности. Впервые за время на­шего знакомства он преподнес мне нечто вроде мини-лекции.

— Боги трижды здорово подвели Согласных, — на­чал он. — Во-первых, они не поместили мир там, где по представлениям Согласных ему полагалось быть, — в центре Вселенной. Согласным было чрезвычайно не­приятно услышать о таком, но потом они привыкли. Даже если колыбель человечества задвинута куда-то на окраину, Согласные все еще могли верить, что человек играет главную роль в драме сотворения мира.

Вторая шутка богов оказалась еще более злой. По­скольку человек — вершина мироздания, то самое су­щество, ради которого было создано все остальное, боги могли бы проявить благородство и произвести его на свет особым манером, больше подходящим для его до­стоинства и великой важности, — отдельным актом творения. Вместо этого они устроили все так, что ему пришлось пройти весь путь эволюции, как каким-то клещам или трематодам. Уж о таком-то Согласным ус­лышать было еще более неприятно, но и к этому они начали привыкать. Даже если человек произошел из первобытной слизи, все равно назначенная ему богами судьба — править миром, а может быть, и всей Все­ленной.

Но хуже всего оказалось третье надувательство. Хотя Согласные об этом еще не знают, боги не сделали человека неподвластным закону, который управляет жизнями оводов, клещей, креветок, кроликов, моллюс­ков, оленей, львов и медуз. Человек не может встать выше его, как не может встать выше закона тяготения, и это будет для Согласных самым болезненным ударом. К остальным выходкам богов можно было привыкнуть, но к такому привыкнуть невозможно.

Измаил немного посидел молча, этакая гора плоти и шерсти, наверное, чтобы дать мне время усвоить ус­лышанное, потом продолжил:

— Каждый закон имеет определенные проявле­ния, иначе его нельзя было бы открыть в качестве закона. Проявления того закона, который мы ищем, очень просты. Те виды, которые живут в согласии с ним, живут вечно — если, конечно, позволяют усло­вия окружающей среды. Это обстоятельство, наде­юсь, порадует людей, потому что, если человечество станет подчиняться закону, оно тоже будет жить веч­но или, по крайней мере, так долго, как позволит ок­ружающая среда.

Однако такое проявление закона, о котором мы го­ворим, конечно, не единственное. Те виды, которые за­кон нарушают, вымирают, и по биологическим меркам вымирают очень быстро. Вот это обстоятельство для людей вашей культуры — плохая новость, самая худ­шая из всех, какие им приходилось слышать.

— Надеюсь, ты понимаешь, — сказал я Измаи­лу, — что все твои рассуждения ничуть не помогают мне догадаться, где искать этот закон.

Измаил на минуту задумался, потом выбрал новую ветку из груды, лежавшей справа от него, показал ее мне и разжал пальцы, позволив ветке упасть на пол.

— Вот тот эффект, который пытался объяснить Ньютон. — Измаил махнул рукой в сторону окна. — Если ты посмотришь вокруг, то увидишь, что множе­ство видов, населяющих Землю, если позволят условия окружающей среды, собираются жить вечно. Вот тот эффект, который пытаюсь объяснить я.

— Да, я так и понял. Но почему это требует объяс­нений?

Измаил снова выбрал из груды ветку, поднял ее, а потом уронил на пол.

— А почему такое явление требует объяснений?

— О'кей. Ты хочешь сказать, что этот феномен име­ет причину. Он — проявление закона. Мы видим за­кон в действии.

— Именно. Тот закон, который мы ищем, тоже про­является в действии, и моя задача — показать тебе, как он действует. На данном этапе это легче всего сделать через аналогию с другими, уже известными тебе зако­нами — законами тяготения и аэродинамики.

— Хорошо.

 

 

— Тебе известно, что мы, сидя здесь, ни в коей мере не нарушаем закон тяготения. Объекты, не имеющие опоры, падают в направлении центра Земли, и те по­верхности, на которых мы сидим, служат нам опорой.

— Ну да.

— Законы аэродинамики не дают нам средства пре­возмочь закон тяготения — уверен, что ты это понимаешь. Они просто показывают нам способ использовать в качестве опоры воздух. Человек, сидящий в самоле­те, так же подвластен закону тяготения, как и мы, си­дящие здесь. Тем не менее человек, летящий в само­лете, обладает свободой, которой мы не имеем, — свободой перемещаться в воздухе.

— Да.

— Тот закон, который мы пытаемся найти, похож на закон тяготения: его нельзя превозмочь, но можно создать эквивалент полета — эквивалент свободы пе­редвижения в воздухе. Другими словами, возможно построить цивилизацию, которая летала бы.

Я вытаращил на него глаза, потом кивнул:

— Продолжай.

— Ты помнишь, как Согласные пытались осуще­ствить полет с помощью мощного двигателя. Они ведь начали не с того, что изучили законы аэродинамики. Они начали не с теории, построенной на результатах исследований и тщательно спланированных эксперимен­тов. Они просто сооружали некие конструкции, стал­кивали их с высокой скалы и надеялись на лучшее.

— Верно.

— Ну так вот, я собираюсь в деталях проследить за одной из таких ранних попыток. Давай предположим, что речь пойдет об одном из тех замысловатых педаль­ных аппаратов с машущими крыльями, которые создавались на основе неправильных представлений о полете птиц.

— Ладно.

— В момент начала полета все идет хорошо. Наше­го будущего воздухоплавателя вместе с его машиной столкнули со скалы, и он изо всех сил крутит педали, а крылья махолета хлопают как сумасшедшие. Воздухо­плаватель в восторге, чуть ли не в экстазе. Он ощуща­ет свободу полета. Чего он, впрочем, не понимает, так это что его аппарат аэродинамически не приспособлен к полету. Его конструкция просто не соответствует тем законам, которые делают полет возможным, — однако пилот просто рассмеялся, если бы ты ему об этом ска­зал. Он никогда о таких законах не слышал, ничего о них не знает. Он указал бы тебе на машущие крылья и ответил: «Видишь? Я совсем как птица». При всем при том, что бы он ни думал, он не летит. Он — тот самый не имеющий опоры объект, который падает к центру Земли. Это не полет, а свободное падение. Ты следишь за моими рассуждениями?

— Да.

— К счастью, или, вернее, к несчастью для нашего воздухоплавателя, он выбрал для своей попытки очень высокую скалу. Разочарование, которое его постигнет, еще далеко — и во времени, и в пространстве. Таким образом, находясь в свободном падении, аэронавт на­слаждается ощущением свободы полета и поздравляет себя с триумфом. Он как тот человек из анекдота, ко­торый выпрыгнул на спор из окна девятнадцатого эта­жа и, пролетая мимо десятого, говорит себе: «Пока все идет хорошо!»

Ну вот, наш воздухоплаватель в восторге от того, что считает полетом и что на самом деле является свободным падением. С огромной высоты он видит на мили вокруг, и только одно удивляет его: вся расстилающая­ся перед ним равнина усеяна точно такими же аппара­тами, как и его собственный, — не разбившимися, а просто брошенными. «Почему, — гадает он, — все эти махолеты, вместо того чтобы летать, остаются на зем­ле? Каким нужно быть глупцом, чтобы подобным об­разом бросить свое воздушное судно, когда можно на­слаждаться свободой перемещения в воздухе!» Впрочем, странности менее талантливых, прикованных к земле смертных пилота не занимают. Его начинает удивлять другое: глядя на равнину, он замечает, что теряет высо­ту; более того, земля почему-то быстро приближается. Ну, беспокоиться об этом не стоит. В конце концов, до сих пор его полету сопутствовал полный успех и нет никаких причин думать, что дальше будет иначе. Нуж­но только посильнее крутить педали, вот и все.

Пока все хорошо. Воздухоплаватель с усмешкой ду­мает о тех, кто предрекал, что его попытка кончится несчастьем, переломанными костями, смертью. Вот же он, жив-здоров, даже синяка не заработал, не говоря уже о переломанных костях. Но тут он снова смотрит вниз, и то, что он видит, начинает не на шутку его тревожить. Закон тяготения и не думал отступаться от него, и теперь аппарат падает с ускорением тридцать два фута в секунду за секунду, и земля мчится навстречу самым устрашающим образом. Пилот встревожен, но далек от паники. «Мой аэроплан до сих пор благополучно слу­жил мне, — говорит он себе, — нужно просто продол­жать в том же духе». И он принимается крутить педали изо всех сил, что, конечно, ничего ему не дает, потому что его летательный аппарат просто не в ладу с законами аэродинамики. Даже если бы ноги воздухоплавате­ля обладали силой тысячи человек — десяти тысяч, мил­лиона, — лететь его махолет не смог бы. Он обречен — и пилот вместе с ним, если только он не выпрыгнет с парашютом.

— Прекрасно. Я понял все, о чем ты рассказал, но не вижу связи с тем, о чем мы тут с тобой говорим.

Измаил кивнул.

— А связь все-таки есть. Десять тысяч лет назад люди вашей культуры отправились в такой же полет: полет цивилизации. Их летательный аппарат был по­строен без оглядки на какую-либо теорию. Как и наш воображаемый воздухоплаватель, они совершенно не подозревали, что для успешного полета цивилизации нужно учитывать определенные законы. Они об этом даже не задумывались. Они жаждали свободы пе­ремещения в воздухе, так что оттолкнулись от опоры на первой же попавшейся конструкции: «Молнии Согласных».

Сначала все шло хорошо, более того — просто пре­восходно. Согласные крутили педали, и крылья их махолета замечательным образом хлопали. Они чувство­вали удивительную радость, просто восторг! Они наслаждались свободой полета, они освободились от уз, связывающих, ограничивающих остальных членов био­логического сообщества. А следом за свободой пришли и другие чудеса — все то, о чем ты говорил вчера: ур­банизация, технологии, грамотность, математика, наука.

Их полет никогда не должен был кончиться — он мог только становиться все более и более восхититель­ным. Они не знали и даже не догадывались, что, как и наш неудачник-воздухоплаватель, оказались в возду­хе, но не в полете. Они находились в свободном паде­нии, потому что их летательный аппарат был построен без учета законов, делающих полет возможным. Одна­ко разочарование ожидало их лишь в далеком будущем, так что они продолжали крутить педали и наслаждать­ся жизнью. Правда, во время своего падения они виде­ли странные картины: остатки махолетов, очень похо­жих на их собственный, не разбившихся, а просто покинутых — цивилизациями майя, хохокам, анасази, хоупуэлл, если упомянуть только некоторые из куль­тур Нового Света. «Почему, — удивляются Соглас­ные, — эти летательные аппараты на земле, а не в воз­духе? Почему эти люди предпочитают копошиться там, внизу, а не наслаждаться свободой полета, как мы?» Это остается совершенно за пределами их понимания, остается неразрешимой загадкой.

Ну ладно, странности этих глупых людей не зани­мают Согласных. Они продолжают крутить педали и наслаждаться полетом. Уж они-то не собираются бро­сать свой махолет. Они намерены вечно оставаться господами воздуха. Но, увы, закон и не думает от них отступаться. Согласные не знают, что такой закон су­ществует, но невежество не защищает их от него. Этот закон так же не прощает ошибок, как закон тяготения не прощал ошибок воздухоплавателю, и его воздействие, как и эффект гравитации, проявляется в движении с ускорением.

Некоторые угрюмые мыслители девятнадцатого века, вроде Роберта Уоллиса и Томаса Роберта Маль­туса, особенно внимательно смотрят вниз. Происходи дело тысячу или хотя бы пятьсот лет назад — они, воз­можно, ничего и не заметили бы, но теперь то, что они видят, вызывает у них панику. Им кажется, что земля несется им навстречу, что вот-вот наступит катастрофа. Они делают некоторые подсчеты и говорят: «Если мы будем продолжать так и дальше, в недалеком будущем нас ожидают крупные неприятности». Остальные Со­гласные отметают их предостережения. «Мы продела­ли уже очень большой путь и не получили даже цара­пины, — говорят они. — Да, действительно, земля как будто приближается нам навстречу, но это просто зна­чит, что нужно сильнее крутить педали. Беспокоиться не о чем». Тем не менее, как и было предсказано, голод становится обычным явлением во многих областях «Молнии Согласных», и тем приходится крутить педа­ли все усерднее и с большей эффективностью. Но стран­но: чем усерднее и эффективнее крутят они педали, тем хуже становится ситуация. Как удивительно! Петер Фарб называет это парадоксом: «Интенсификация про­изводства для того, чтобы накормить растущее населе­ние, ведет к еще большему росту населения». «Ничего, — говорят Согласные. — Нужно просто посадить побольше народа крутить педали, чтобы получить на­дежный метод ограничения рождаемости. Тогда «Мол­ния Согласных» будет лететь вечно».

Однако теперь уже таких простых ответов недоста­точно, чтобы успокоить людей вашей культуры. Теперь уже все смотрят вниз и видят, как земля летит навстре­чу и с каждым годом летит все быстрее. Базовые экологические системы планеты повреждены «Молни­ей Согласных», и ущерб увеличивается со все возрастающей интенсивностью. Основные невосполнимые ре­сурсы постоянно расходуются, но с каждым годом расходуются все более хищнически. В результате на­ступления человечества исчезают целые виды — с каж­дым годом во все большем числе. Пессимисты (а мо­жет быть, просто реалисты) смотрят вниз и говорят: «Крушение, возможно, произойдет лет через двадцать, а то и все пятьдесят, но может случиться в любой мо­мент. Способа определить это наверняка нет». Но, ко­нечно, оптимисты тут же отвечают: «Мы должны по­лагаться на свой летательный аппарат. В конце концов, до сих пор он обеспечивал нам безопасность. Впереди нас ждет не крушение, а всего лишь небольшая встряс­ка, с которой мы вполне можем справиться, если будем сильнее крутить педали. А потом мы взлетим и ока­жемся в замечательном бесконечном будущем и «Мол­ния Согласных» понесет нас к звездам — мы покорим всю Вселенную». Однако ваш летательный аппарат не спасет вас, — напротив, именно он и несет вас навстречу катастрофе. Сколько бы вас ни крутило педали — пять миллиардов, десять, двадцать, — вы не сможете заставить его лететь. Он с самого начала находился в свободном падении, и теперь крах приближается.

Тут наконец я нашел что добавить.

— Самое печальное, — сказал я, — что выжившие, если таковые останутся, немедленно примутся делать все то же самое и в точности теми же методами.

— Да, боюсь, что ты прав. Метод проб и ошибок не так уж плох при строительстве аэроплана, но он мо­жет иметь самые трагические последствия, если будет применен к созданию цивилизации.

 

Часть 7

 

 

— Вот загадка, над которой тебе сле­дует поразмыслить, — сказал мне Изма­ил. — Представь себе, что ты оказался в далекой стране и попал в незнакомый город, изолированный от всех остальных. На тебя его обитатели производят глубокое впечат­ление: они дружелюбны, веселы, здоровы, богаты, бодры, миролюбивы и хорошо об­разованны, и они говорят тебе, что так было всегда, насколько они помнят. Ты рад воз­можности прервать свое путешествие и от­дохнуть здесь, и одна из семей приглашает тебя остановиться в их доме.

В тот же вечер за ужином тебе предла­гают блюдо, которое ты находишь замеча­тельно вкусным, хоть и незнакомым. Ты спрашиваешь своих хозяев, из чего оно при­готовлено.

«Ах, это мясо Б, мы ничего другого не едим», — отвечают они. Это, естественно, тебя озадачивает, и ты начинаешь расспрашивать, что за существа Б. Хозяева со смехом подводят тебя к окну. «Они вон там, эти Б», — говорят они и показывают на своих соседей.

«Боже мой! — восклицаешь ты в ужасе. — Не хо­тите же вы сказать, что едите людей!»

Хозяева озадаченно смотрят на тебя и отвечают: «Мы едим Б».

«Но это же ужасно! — говоришь им ты. — Зна­чит, они ваши рабы? Вы держите их взаперти?»

«Зачем бы нам держать их взаперти?» — удивля­ются твои хозяева.

«Чтобы они не убежали, конечно!»

Теперь уже твои хозяева начинают посматривать на тебя, как на человека, у которого не все в порядке с головой, и стараются доходчиво объяснить, что Б ни­когда и в голову не придет убегать, потому что А, кото­рых они едят, живут как раз через дорогу.

Я не стану утомлять тебя описанием дальнейших твоих возмущенных восклицаний и удивленных разъяс­нений твоих хозяев. Наконец ты начинаешь понимать всю кошмарную схему: А поедаются Б, Б поедаются В, а В в свою очередь едят А. Никакой иерархии между ними нет: В не властвуют над Б только потому, что Б являются их пищей, ведь они сами являются пищей для А. Все устроено очень демократично и по-дру­жески. Однако у тебя все это вызывает живейшее от­вращение, и ты начинаешь спрашивать своих хозяев, как они могут терпеть такое беззаконное существова­ние. Снова твои хозяева смотрят на тебя с искренним изумлением.

«Да что ты такое говоришь! Как же это — безза­конное существование! У нас есть закон, и мы неуклон­но ему подчиняемся. Именно поэтому мы дружелюб­ны, миролюбивы и вообще обладаем всеми теми достоинствами, которые тебе так в нас нравятся. За­кон — основа нашего преуспеяния как народа, и так было с самого начала».

Ну вот, теперь дошла очередь и до загадки. Не за­давая своим хозяевам такого вопроса, сможешь ли ты сказать, какому закону они подчиняются?

Я только заморгал:

— В голову ничего не приходит.

— А ты подумай.

— Ну... ясно, что закон таков: А едят В, В едят Б, а Б едят А.

Измаил покачал головой:

— Это просто гастрономические предпочтения. Тут никакого закона не требуется.

— Тогда мне нужны еще какие-то данные, чтобы вывести закон. Пока все, что мне известно, — это их гастрономические предпочтения.

— Ты знаешь еще три вещи. У них есть закон, они неизменно ему следуют, их общество достигло выдаю­щихся успехов.

— Ну, это все очень неопределенно... Может быть, что-то вроде: «Не теряй головы»?

— Я не прошу тебя догадываться о том, каков за­кон. Я хочу, чтобы ты нашел метод выяснения, что гласит закон.

Я откинулся в кресле, сложил руки на животе и стал глядеть в потолок. Через несколько минут меня осенило.

— А есть наказание за нарушение закона?

— Нарушение карается смертью.

— Тогда я подождал бы казни и узнал, какой закон был нарушен.

Измаил улыбнулся:

— Изобретательно, но это же не метод. Кроме того, ты упускаешь из виду тот факт, что закон выполняется неукоснительно. Казней никогда не случается.

Я вздохнул и закрыл глаза. Через несколько минут я сказал:

— Наблюдение... Потребовалось бы внимательное наблюдение в течение долгого времени.

— Вот это уже больше похоже на метод. И для чего же тебе нужно за ними наблюдать?

— Чтобы узнать, чего они не делают. Чего они не делают никогда.

— Прекрасно. Но как ты исключишь не имею­щие отношения к делу обстоятельства? Например, ты можешь заметить, что они никогда не спят стоя на голове или что они никогда не кидают камни в Луну. Найдется миллион вещей, которых они никогда не делают, но которые вовсе не обязательно запрещены законом.

— Верно... Ладно, поразмыслим еще. У них есть закон, они ему неукоснительно следуют и, по их сло­вам... ах, вот что... По их словам, соблюдение закона привело к возникновению прекрасно функционирующе­го общества... Должен ли я поверить этому?

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: