Владимир Ежов, 40 лет, ведущий исследователь шестой аномальной Зоны в Международном Институте Внеземных Культур при Чернобыльской Зоне Посещения, женат.

Сегодня Владимир Фёдорович возвращался домой в приподнятом настроении, ведь двадцать минут назад он растёр в пух и прах концепцию своего научного конкурента под хор аплодирующих слушателей в большом зале киевского филиала Международного Института Внеземных Культур. Это событие значительно подтолкнуло Владимира вверх по карьерной лестнице, особенно если брать в учет несчастный случай, произошедший пару дней назад с представителем смежной исследовательской лаборатории Вячеславом Овечкиным. Сразу же нахлынули мысли и воспоминания, связанные со странной гибелью сотрудника при загадочных обстоятельствах. Владимир помотал головой, отгоняя тоскливые мысли и попытался снова перевести свое внимание на маленький личный триумф, грозящий в будущем стать большим значимым шагом. Взгляд поверженного недоброжелателя надолго осядет в голове профессора для того, чтобы тешить его всякий раз, когда какая-то продажная морда лица будет втирать ему что-то об ограниченных полномочиях и серьезных последствиях. Плевал он на эти последствия, до самого конца считая это блефом, выпаленными пустыми словами, коими порой не думая огрызаются загнанные в угол жертвы под дулом пистолета, готовые на все ради призрачной надежды, что убийца отведет в сторону смертоносное оружие и даст шанс выжить и продолжать жить в этом дерьме, которое люди гордо именуют жизнью...Но несмотря на весь этот скептический настрой, сердце почему-то не обращало на это внимания и заходилось в радости и гордости, неся своего хозяина домой, к семье, как ветер несет легкий парусник по буйным волнам бесконечного океана.

Солнце уже одарило просторные улочки красноватым свечением, знакомо дополняя радостные взвизги детишек, резво снующих по дворам. А тени людей, бодро топающих с работы домой, вытянулись покорно на блестящем асфальте, предвкушая приближающийся будний вечер. Воздух над головой разрезали ласточки, перекликаясь между собой тонкими голосками, многократно отражающимися от стен одинаковых домов, перерастая в продольное эхо. Профессор, завидев по левую сторону магазинчик, пересек улочку и заскочил в него, а вышел уже с заветным букетиком, предназначенным для того, чтобы передать бодрое настроение жене своей, порадовать ее так, как рад сейчас сам.

В два счета проскакав последний дворик и вырулив к своему подъезду, на ходу успевая раздавать приветливые улыбки знакомым прохожим, он увидел, что дверь приоткрыла девушка, нагруженная стопкой каких-то газет, видимо, не уместившихся в сумке. Владимир как бы невзначай подбежал к подъезду, чтобы придержать дверь знакомой почтальонше, после чего случайно услышать «Ой, спасибо вам!» и одарить прохожую своей лучащейся улыбкой. Нащупав в кармане легкой куртки заветную связку, он шагнул из лифта и провернул ключ три раза до щелчка в обшитой коричневым дерматином двери. Сразу же его одарило до боли приятным запахом, таким знакомым и родным, что профессор замер ненадолго, впитывая всей грудью аромат любимого дома. Впереди замаячил знакомый силуэт Ричи - пухленького двухцветного кота, зачастую мирно мурлыкающего, лежа под рукой жены, когда Владимир приходит домой. Но сейчас что-то странное происходило, отличающееся от обыденности. Кот, со всей силы прижав уши, оскалился, и, встав на дыбы, медленно пятился от ног пришедшего, сверля его до боли странными и незнакомыми красными глазами. Затем животное зашипело глухо, тельце его пробрала дрожь, после чего кот встрепыхнулся и убежал вглубь квартиры, скользя лапами по полу. Захлопнув дверь и прошаркав обувью по прихожей, Владимир не мог не заметить взгляда Ольги, стоявшей у двери. Взгляд, мгновенно вырвавший человека из мира грез и вытряхнувший из него все то сокровенное, что он нес сегодня домой. Этот взгляд забрался в душу, пробурил ее безжалостно, окунув в холодный пот и тревогу, непомерно заполонившую все его тело. Взгляд, переполненный страхом, в котором он теперь беспрепятственно смог прочитать слово. Одно единственное слово, никак не желающее объяснить хоть что-нибудь. «Прости». И темный силуэт, выхваченный из зева коридора боковым зрением, грузный и чуждый, высасывал из любимых стен все родное, заменяя все это непомерными пустотой и равнодушием. Доли секунды, которые растянулись в часы, сопровождались хором длинной очереди, которой было предначертано лишить жизни десяток человек, но которые сейчас предназначались всего для одного. Для него. Он падал на пол, словно летел в глубокую пропасть, на бескрайнее дно, выхватывая из заливающегося горячей печалью и пустотой пространства пологий склон, зачерпывая руками камни, уминая за собой маленький оползень. И как он ни старался справиться с потоком глупых мыслей, нарочно бороздящих его сознание в последнюю, такую важную секунду жизни, лицо дочери не желало показаться. Вместо него, наверху мнимого обрыва стоял он, доктор, в одночасье изменивший всю его жизнь, и вопреки узнаваемому силуэту лицо его было размыто, но глаза Владимир таки смог разглядеть... Красные, уставшие глаза с темными шариками внутри, в которых клубилась серая дымка Зоны. И глупый хохот пробрал умирающего человека, хотя наружу вырывался лишь жалкий хрип. Смех, горький и дурацкий одновременно. Из этих глаз на него смотрела Зона, которая показала ему когда-то его же смерть, словно предупреждая. Но знала она, что человек не послушается, что не заметит ни черта, хоть и постаралась донести до него правду когда-то, на обрыве далекой Зоны. И смотрел на него прижавшийся к полу кот все такими же, чуждыми этому миру красными глазами... И невольно вспомнилось лицо погибшего при загадочных обстоятельствах научного сотрудника, с поднятыми веками, обнажающими красные глаза с клубящейся в них сизой дымкой. Глаза, навечно застывшие в выражении пустоты и равнодушия. Сразу, вопреки всем законам времени, голову посещали обрывки фраз и заголовки прочитанных когда-то газет и научных докладов, помогая вытащить из глубин памяти знакомые и страшные слова. Слова эти медленно собирались во фразы, затем - в целостные предложения, статьи и когда-то услышанные рассказы о том, как кончали жизнь эмигранты, утаскивая за собой жизни людей, их окружавших. О несчастных и порой до жути глупых случаях, происходящих там, где поселился переселенец из печально известных мест… И он, Владимир Ежов, переживший последний акт Посещения в Припяти, предсказанный сошедшим с ума доктором, теперь жил в Киеве, даже не предполагая, на что обрекает близких ему людей.

- Акт помощи, да? - все прокручивал в голове тогдашний разговор со странным доктором Владимир, на ходу меняя свои слова и задавая несказанные ранее вопросы. - В гробу я видел такую помощь...

И сейчас он пытался побороть в себе жалкий хохот сквозь слезы, дикий смех, что принадлежащий человеку, который так поздно осознал всю иронию, с которой играла с ним Зона. Он пытался изо всех оставшихся сил ухватиться хоть за что-нибудь, наивно питая надежду выжить в этом дерьме, которое люди гордо именуют жизнью...