Стих восемьдесят четвертый 19 глава

Пророк именует себя взыскавшим заповеди не в том смысле, что всячески старался узнать, какие это заповеди Божий, а в том, что всячески заботился преуспеть в исполнении каждой из них и приобресть такой навык в этом, чтоб они все казались не предписаниями только совне, а естественными расположениями сердца. Сердце и по естеству настроено на всякое добро, но прившедшие страсти обезображивают его и из­вращают. Когда деятельное взыскание заповедей подавит страсти и восставит добрые расположе­ния, тогда они сами становятся указателями Того, что требуется по заповеди в том или другом случае. Как искусный художник, какое ни пред­ставься дело по его части, тотчас разумеет, как начать его, какие употребить материалы и какими инструментами действовать, так и взыскавший за­поведи и навыкнувший в исполнении их сразу понимает, как в каком случае поступить: муд­рость деятельная приседит сердцу его и толкует это. Оттого, что для другого составляет предмет многотрудного рассуждения, то для него не пред­ставляет никакого затруднения. Как естественно человеку дышать, так у него естественно исхо­дят из сердца всегда благовременные уроки муд­рости.

Стих сто первый

«От всякого пути лукава возбраних ногам моим, яко да сохраню словеса Твоя».

Слепота ума прогнана; вместо ее стали качествовать ведение и мудрость, подобных которым нет среди людей, долженствующих отличаться ими, и все это достигнуто поучением в заповедях и верностию им в жизни. Теперь пророк указы­вает, как исправилась и неправостъ воли; и это, говорит, совершилось тем же путем. Стал я воз­бранять ногам моим от всякого пути лукавого и от судеб Божиих не уклоняться, и воля мря ис­правилась, навыкла хранить словеса Божий и установилась в том.

Совесть наша и всегда внушает нам бегать зла, но не достает воли следовать ей. Приманки самоугодия пересиливают ее, и человек идет на злое. А сделав злое однажды, не удержится и в другой, а потом скоро образуется и привычка к известному роду самоугодия наперекор совес­ти. Так образуется одна привычка, потом другая, третья, десятки, сотни. Когда опомнится человек и задумает шествовать право, угождать Богу, тог­да он находит себя со всех сторон связанным и опутанным. Как же быть?

Блюди твердую решимость хранить словеса Божий, всячески подогревай и поддерживай ее, содержа в сердце своем страх Божий, память смерти и суда Божия и затем возбраняй ногам своим от всякого пути лукавого. Нельзя тебе вдруг возлюбить доброе, чтобы по этой любви держаться его. Начинай с неделания худого, и хоть привычная воля будет порываться на худое, держи ее в пределах должного силою решимости твоей. Зло началось в сердце, а окрепло в при­вычных делах. К уничтожению его иди обрат­ным путем: прекрати дела, и чрез них дойдешь до пресечения зла в сердце.

Не ходи туда, где привык ты удовлетворять дурной привычке; пресеки сношения с товарища­ми греха и измени все порядки жизни, питавшие грех. Это значит возбранить ногам. Когда слу­чай ко греху перед глазами, как удержаться от него тому, кто привык к нему? А когда случаи отдалены, то хоть и придут мысли на грех — пошумят-пошумят в голове и отойдут. И про­гнать их тогда удобнее, чем тогда, когда не мысли только, но и глаза, и уши, и осязание, и обоняние будут обдавать тебя паром греховным. Святые отцы того, кто стоит пред соблазном, уподобляют стоящему на краю пропасти: как только вздума­ется врагу, он даже легким толчком может низ­ринуть его туда. А того, кто удаляется от соблаз­нов, уподобляют они находящемуся далеко от пропасти: когда враг повлечет его в пропасть, он имеет еще время отбиться от него или воззвать о помощи и избавиться от беды.

Уклонение от путей лукавых отставляет зло и восстановляет добро в душе. Но это внешний труд; к нему надо присоединить внутренний — возбранение мысленным ногам от мысленных же путей лукавых. Мысленный путь лукавый таков: начинается злая мысль, привлекает сочувствие, возбуждает желание и склоняет на дело. Когда кончится этот мысленный путь ко греху, тогда следует путь внешний к совершению греха де­лом. Прекратил ты эти внешние хождения ко греху — доброе дело. Но не думай на этом оста­новиться, а старайся пресечь и внутренние пути к нему; ибо, несмотря на внешние уклонения от путей лукавых, мысленные странствования не тотчас прекращаются, а часто заходят туда и блуждают там. Итак, возбрани и мысленным ногам от путей лукавых, чтобы они не повели туда и телесных ног. Прогоняй мысли худые, уничтожай сочувствия, а более всего берегись склоняться на зло. Пока этого нет — ты все еще безопасен; но когда это появится — ты уже в опасности. Хотя и при этом можно еще миновать ее, но лучше не подвергаться тому, ибо предле­жит борьба. Пропасть еще далеко, но враг уже уцепился и тащит туда. Главное в этом деле — уклонение от злых помышлений; они, как кома­ры, жужжат: гони и не ослабевай. Если поспе­шишь заменить злые мысли добрыми, то дело твое во сто раз успособится и облегчится.

 

 

Стих сто второй

«От судеб Твоих не уклонился, яко Ты законоположил ми ecи».

От лукавых путей возбранял я ногам моим, и от судеб Божиих не уклонялся, исполнял то есть то, что сам советовал другим: «уклонися от зла и сотвори благо» (Пс.33,15).Это следовало уже само собою. Без дел нельзя быть; но если от злых дел укло­нялся, то, конечно, от добрых не уклонялся. «Не­возможно, говорит блаженный Феодорит, вдруг идти двумя путями — путем непотребства и це­ломудрия, правоты и неправды. Но должно избе­гать путей противоположных и идти путем пра­вым. Только таким образом можно сделаться хранителем Божиих законов».

Судьбы Божий — это присуждения, как сле­дует нам жить, определения воли Божией, или то же, что заповеди. Поэтому не уклоняться от су­деб Божиих есть то же, что не уклоняться от исполнения заповедей Божиих. Для этого нет нужды за море ходить, чтобы сыскать случай к исполнению заповедей: случаи к тому всегда перед глазами. Как только возбранишь ногам ступать на путь лукавый, в то же время имеешь случай ступить и на путь правый. Просят мило­стыню,— путь лукавый состоит в том, чтобы не подать ее, а Божие присуждение — подать: по­дай, и возбранишь пути лукавому, и от судьбы Божией не уклонишься. Обидел кто,— лукавый путь ведет тебя к отмщению, а Божие определе­ние — к прощению: когда простишь, возбранишь ногам от пути лукавого, от судеб же Божиих не уклонишься. Так и во всем. Посему неуклонение от судеб Божиих, можно сказать, состоит в следующем: смотри зорко кругом и под ноги себе и не пропускай ни одного представляющегося тебе случая сделать добро.

Случай на добро, какой у тебя пред глазами, есть то же, что прямое Божие повеление тебе сделать это добро. Уклонишься — Богу воспоперечишь. Пророк побуждением к неуклонению от таких судеб Божиих и поставляет: «яко Ты законоположил ми еси».Сознание того, что в том или другом случае, как бы устно, Бог законополагает сделать такое и такое добро, есть самое сильное побуждение для богобоязненных к неуклонению от того добра. Когда кого посетит это сознание, тогда из него источается непреодолимая нрав­ственная сила к покорности велению Божию. Кто живет в страхе Божием, тот не уклонится от него, хотя бы это стоило не только имения всего, но и жизни. Источник такого настроения — крепкая вера в Промышление Божие, определя­ющее все случайности нашей жизни, направляю­щее их все к тому, чтобы самым благонадежным образом содевалось спасение наше.

Ныне у нас много благотворительных учреж­дений. Не подумай, чтобы, сделав обычный взнос, ты мог считать себя уже свободным от частной благотворительности. То своим чередом, а это своим. Хоть и то устрояется не без воли Божией, но ближайшая и прямая воля Божия — случай на добро, который у тебя перед глазами. Если опустишь, то воспоперечишь Богу. У Бога много рук подающих, и без тебя найдутся такие, кото­рые помогут; но Бог тебе сделал честь, чтобы ты помог и в своем лице представил благодеющую десницу Божию. Смотри же, не уклонись от этой чести, как в притче позванные на брак. Почаще поминай самарянина, который, нашедши на пути избитого разбойниками, не стал раздумывать, а тотчас сделал все, что мог, и за то похваляется Владыкою всяческих и предлагается в пример всем.

 

 

Стих сто третий

«Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим».

Остается еще отогреть сердце, хладное ко все­му святому и Божественному. Человек создан по образу Божию; стало быть, все Божественное должно находить в нем теплое чувство. Но когда человек ниспал от своего чина и вкусил от благ чувственных,— вкус к духовному закрылся, и область та стала для него землею неведомою; совсем забыл он, что это за блага духовные и бо­жественные. Как слепой не понимает, что такое цветы, о красоте которых ему рассказывают, как глухой смотрит даже на инструменты, гармони­ческие звуки которых чаруют всех, и ничего не может понять, что такое деется вокруг него, так и тот, у кого закрылось чувство к духовному, видя, не видит его, и слыша, не слышит, ибо «одебеле сердце» (Деян.28,27)его.

Кому неизвестна эта дебелость, огрубение и нечувствие сердца? Знают его и все боящиеся Бога и путем заповедей Его идущие. Но это вре­менами лишь находящее замирание сердца; а где в силе страсти и разные пристрастия, там нечув­ствие и холодность к Божественному есть уже постоянное состояние. Тут душа мертва; воскре­сение ее начинается оживлением чувства духов­ного.

Первые удары в это чувство бывают очень бо­лезненны. Оно поражается страхом смерти, суда и мук вечных. Отсюда обычным путем рождает­ся страх Божий, который оживляет совесть и вместе с нею доводит до покаяния и решимос­ти — оставить путь злой и прилепиться к Госпо­ду угождением Ему чрез исполнение заповедей Его. Но и тут полагается только начало оживле­нию духовного чувства. Больной встал, но он еще не имеет ни к чему аппетита: ест и пьет по убеждению, что надо есть и пить, чтоб не уме­реть. Таков и тот, кто вступил на путь Божий покаянием: нудит себя на добро и противится злу, но вкуса еще не находит в делах своих, де­лает по убеждению, что нельзя иначе, по обету и решимости делать все по заповедям.

Постоянство в самопринудительном делании начинает потом понемножку оживлять и чувство. Душа начинает, ощущать приятность и сладость в том, в чем прежде не находила вкуса. И мо­литва начинает услаждать, и селения Божий (храмы) становятся возлюбленными, и милосты­ня доставлять утешение, и всякое воздержание радовать. Тут бывает то же, что при окостенело­сти холерной: трут больного без жалости и ма­ло-помалу возвращают теплоту в охлажденные члены его. И в душе, пораженной холерою греха, делается то же: начинает тереть себя человек самопринужденным доброделанием — милостыня­ми, постами, молитвами,— и понемножку оттира­ет свое замершее духовное чувство. Отсюда вы­ходит наконец то, что он только и удовольствия находит, что в делах, угодных Богу; туда только его и тянет, на чем есть печать воли БожиеЙ; там только ему и приятно, где может он быть с Богом и в делах Божиих. Кто достиг сего, в том чувство духовное, значит, ожило. Вот это-то со­стояние и выражает пророк словами: «коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим».Словеса означают заповеди Божий. Не такую, го­ворит, сладость оставляет в гортани мед, какую в душе — исполнение заповедей.

Стих сто четвертый

 

«От заповедей Твоих разумех, сего ради возненавидех всяк путь неправды».

Чувство имеет две стороны. Если в одном находит сладость, то в другом, противоположном тому,— горечь, и сколько располагается к перво­му, столько же отвращается от второго. Пока живет человек в самоугодии и чувственности — духовное для него невкусно; когда же, покаяв­шись, оставит он самоугодие и пойдет по воле Божией, тогда, наконец, чувственное и самоугод­ное делается для него невкусным. Это самые решительные указатели нравственного состояния человека. Смотри, в чем находишь вкус, к чему сердце являет сочувствие, и по тому опреде­ляй — на добром ли ты пути или на недобром.

Надо заметить, что сочувствия к плотскому, страстному, самоугодному долго еще прорывают­ся из сердца и по обращении, и после опытов трудничества над очищением сердца. Можно сказать, что на первых порах сочувствие все лежит на стороне прежней страстной жизни; оно только удерживается в пределах силою решимо­сти. Потом начинает являться сочувствие к доб­ру; далее оно уравновешивается с противопо­ложным сочувствием к страстному; после берет верх над сим последним; затем сочувствие к страстному умирает, а наконец и все страстное, плотское, самоугодливое становится неприятным, душа начинает мерзить им. Это уже есть, как замечают святые отцы, свидетельство очищения сердца от страстей. Об этом и говорит здесь пророк: «возненавидел всяк путь неправды». А как он дошел до этого? — «Разумех», говорит, «от заповедей Твоих»; уразумел, что шествие по заповедям Твоим есть «едино на потребу» (Лк.10,42),и вступил на путь их; шествуя же ими, возлюбил их, так как они произ­водили сладость в душе моей; а эта любовь и сладость дали мне возможность ощутить горечь неправды и возыметь к ней ненависть. Вот и ко­нец врачевания души и предел искоренения не­достатков ее!

Святой Василий Великий на вопрос; «Какой признак очищения сердца?» — не раз ответство­вал: «Тот, когда человек возненавидит грех». Тот же ответ давал он и на вопрос, какой знак того, что прощены человеку грехи. И у святого Варсонофия такие же ответы. Последний говорит, что пока еще есть хотя малое сочувствие к чему-либо страстному, то значит, что душа еще нечи­ста. Если страстное назовем гноем, то эта мысль оправдывается сравнением с врачеванием ран. Рана не заживает, пока весь гной не вытянут; так и рана души еще не зажила, пока прорываются в ней сочувствия к греховному.

Отсюда выходит такой урок: опасно почивать на той уверенности, что я не делаю худых дел. Ибо, может быть, обстоятельства так сложились, что тебе лучше не делать худого, и не делаешь, а в сердце-то оно живет. Если Бог смотрит на человека по настроению его сердца, то и смотри, чего ты при сем стоишь и чего тебе должно ожи­дать. Не хвались исправностию внешнего пове­дения, а вникни в то, куда сердце лежит. Святой Макарий говорит: если ты сошел в глубь сердца и умертвил кроющегося там змея, то хвались; делами же одними видимыми нечего хвалиться. Как много на суде Божием окажется таких, которым Бог скажет: «не вем вас» (Лк.13,25), несмотря на то, что они сами себя и другие считали их усердны­ми боговедцами!

 

 

Стихи 105 - 112

 

Четырнадцатое восьмистишие идет под буквою «нун», что означает «племя». Племя — отец, дед, прадед, сын, внук, правнук, со всеми прочими ветвями отрождений.

Есть своя племенность и в проявлениях ду­ховной жизни. Святой Иоанн Лествичник допра­шивает всякую добродетель и всякую страсть: кто у них отец и мать, кто дети и дочери и кто прочие родные? Значит, он представляет каждый вид добродетелей, а равно и всю добродетельную жизнь в виде доброго племени с родоначальни­ками и отрождениями их. Не другое что делают и святые апостолы, когда обозревают разом всю совокупность добродетелей. Святой апостол Петр пишет: получили вы дары благодати; теперь, «тщание все привнесше, подадите в вере вашей доброде­тель, в добродетели же разум, в разуме же воздержа­ние, в воздержании же терпение, в терпении же благо­честие, в благочестии же братолюбие, в братолюбии же любов» (2Пет.1,5-7).

Что это, как не перепись племени добродете­лей? То же племя описывает и святой Павел, когда исчисляет плоды Духа: «плод духовный есть любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосер­дие, вера, кротость, воздержание» (Гал.5,22-23). И в словах Спа­сителя о блаженствах не то же ли видится? Ка­кие добродетели вводят в рай? — Смирение, со­крушение и плач о грехах, кротость, правдолю­бие, милостивость, чистота, миротворство, терпе­ние, странничество для всего (отстраненность от всего). Вот райское пле­мя! Подобно сему и в настоящем восьмистишии пророк изображает племя добродетелей своим образом, в каждом стихе указывая на одну или две из них, существеннейшие в духовной жизни. Не перечисляем их предварительно: рассмотре­ние каждого стиха даст каждому видеть, какую добродетель восхваляет он в нем, а равно и то, в каком отношении поставляет ее к другим, сопре­дельным ей, добродетелям или, вообще, к духов­ной жизни.

Стих сто пятый

«Светильник ногама моими закон Твой, и свет стезям моим».

Кто может так говорить, кроме веры, истин­ной, несомненной, не допускающей никакого раз­двоения мысли? Принимая без раздумывания за­кон Божий, или волю Божию, выраженную в От­кровении, вера стоит и идет твердою ногою по указываемому там пути, как твердо и с уверенностию идет путник по дороге, о которой знает, что она ведет прямо к его родному жилищу. Так ве­дет нас вера к Небесному Отечеству нашему. Для нее все ясно, и не бывает, чтобы какое-либо облако затемняло стези и чтобы она принуждена была обсуждать, как ступить и где поставить но­гу. Вот вам неотложное условие благонадежного шествия!

Представьте себе человека, который идет по перегибающейся и трясущейся доске через глу­бокий овраг, — какой страх, какое замирание сер­дца, какая поминутная опасность упасть! Шаг-другой — и человек или падает, или возвращает­ся назад, не находя возможности идти по такой перекладине. Представьте еще, что по какой-либо случайности все предметы, окружающие человека, начнут кружиться, земля покажется движущею­ся,— он непременно упадет. А кто идет по твердому мосту и видит, что все окружающие его предметы стоят на своих местах, в обычном порядке, тот не испытывает ничего подобного. Таков и верующий. Как глаз видит все предметы вещественные, так вера видит предметы духовные, каждый на своем месте, в своем порядке и в своих отношениях к другим; оттого шествие при свете такой веры, исполняющей душу уверенностию, дающею шествующему смелость ступать небоязненно по предлежащему пути, никогда не со­провождается колебаниями, страхами и кружени­ями мыслей, потому и совершается благоуспешно. Напротив, шествующий без веры не может быть свободен от страхов; идет иногда и он, но словно по ножам. Оттого и не может продол­жать шествия, а попытавшись, бросает.

Вера есть дар благодати, но семя ее положено в естестве нашем. Уму нашему следовало бы яс­но зреть духовное и передавать его в руковод­ство душе. Ум — естественное окно в духовный мир. Но так как грехом он закрылся, а жить че­ловеку без ведения о духовном невозможно, то милосердому Господу благоугодно было дать внешнее слово в откровение сокровенных духов­ных и божественных вещей. Когда слово это принимается живою верою, тогда выходит то же, что если бы сам ум видел те предметы. Вера про­тирает это потускневшее окно, обращенное к ду­ховному миру. Шествие путем веры очищает ум и возвращает ему действием благодати потерян­ную им способность зреть духовное и божественное. Тогда и он, срастворившись с верою, силою Духа Божия, опять делается окном в Божественный мир. Другого пути туда нет. Суемудренная фи­лософия сколько ни пыталась разгадать ту об­ласть, всегда порождала только призрачные пред­ставления, иногда очень красивые, но всегда лож­ные Исаак Сирин, Сл.55).

Стих сто шестой

«Кляхся и поставих сохранити судьбы правды Твоея».

Решимость угождать Богу и постоянная о том ревность есть первая дщерь веры. Что говорим мы в крещении? — Отрицаюся сатаны и всех дел его и всего служения его, и сочетаваюся Христу Господу, с обетом во всем всегда исполнять волю Его. Не то же ли повторяем мы и в покаянии, когда возымеем несчастие пасть горьким падени­ем по крещении? Все это то же, что «кляхся и поставих сохранити судьбы правды Божией».

«Кляхся и поставих», то есть с клятвою положил себе закон правилом всей жизни моей. «Пророк, пишет Феодорит, «клятвою» наименовал твердое решение души, так как большая часть дел подтверждается клятвою». «Сохранити судьбы правды Твоея: судьбы правды» — присуждения, определения правды Божией, то же, что воля Божия, выражен­ная в откровенном слове Его. Кто скрепил себя таким решением и ревнует быть верным данному слову, тот скорее умрет, чем нарушит клятву свою. Отсюда — мученики, отсюда — подвижни­ки и все, преуспевшие в святости жизни. Эта ревность составляет душу святой и богоугодной жизни.

Она то же, что паровоз на железных дорогах или паровик в пароходах. Пока она жива — дви­жения жизни духовной не прекращаются и преспеяние в ней растет и растет.

Святой Исаак Сирианин во многих местах, касаясь веры, говорит, что она в первоначальном своем зарождении производит страх, напечатле­вая в уме и проводя до сердца мысль, что грешнику непременно предлежит ответ пред пра­ведным Судиею, у Которого не бывает на суде никакого лицеприятия. Страх этот пробуждает совесть и вместе с совестию приводит грешника к покаянию. Смысл же покаяния таков: согре­шил — прости; не буду, хоть умереть. Это и есть решимость угождать Богу, крепкая, как смерть, с неугасающею ревностию о том. Так рождается первородная дщерь веры!

Породив ревность, вера освещает потом и весь путь ревнителя. Она сказывает, что должно де­лать вообще, как поступить в каком-либо част­ном случае, когда дорога разветвляется и дает многие стези; она же внушает, как держать себя, когда все благоприятствует делу нашему; она учит, как действовать при повсюдных противлениях ему. Таким образом, кто ходит при свете веры, восприяв без размышления всю Богооткровенную волю Божию, тот ходит как при свете ярко светящего солнца и ни за что не поткнется. И мощно шествие такого человека; вера его, отревая всякое раздумыванье, сосредоточивает силы на едином и делает действующего много­сильным. Вера истинная и не замечает препон; она ходит выше всего, и ничто не поражает ее страхом. Пресекла ли отрокам путь, которым они шли, пещь огненная, и Даниилу — ров, полный зверей? Возмутили ли стопы ног святых мучени­ков предлежащие им страшные мучения? Откло­нили ли от шествия вслед Господа подвижников ужасы пустыни, воздвигаемые исконными врага­ми спасения? «Во всех препобеждаем» (Рим.8,37), говорит свя­той апостол. Такова ревность, порождаемая и во­одушевляемая верою! Хочешь ли преуспевать? — Молись: Господи, приложи мне веру, сильную, и не колеблющуюся!

Стих сто седьмой

«Смирихся до зела, Господи, живи мя по словеси Твоему».

Ревность, порождаемая верою, ревнует сильно, но без самонадеянности, без присвоения себе чего-либо. Она может говорить, что «вся» может, но не иначе, как «о укрепляющем ее Господе» (Флп.4,13); потому и исповедует: «благодатию Божиею есмъ, еже есмь» (1Кор.15,10).

«Смирихся до зела»: и слеп, и нищ, и наг, и про­кажен, и расслаблен, и не знаю, что мне делать; а если б узнал как-нибудь и что-нибудь, то не умею как приступить к делу; желания мои разбегаются на разные вещи помимо воли моей, и сочувствия сердца моего обращаются к тому, что не благоугодно Тебе. Мертв я духом для все-го духовного: «живи же мя, Господи, по словеси Твоему». Сам же Ты сказал: «живу Аз... не хощу смерти грешника, но еже обратитися... и живу выти ему» (Иез.33,11). И я хочу обратиться — обрати же меня! И я, изъязвленный и обмерший, ищу оживления — живи же и меня по словеси Твоему! Если не Ты поможешь, «вмале — и во ад вселится душа моя» (Пс.93,17).

«Пророк, пишет блаженный Феодорит, не про­сто сказал: «смирихся», но «смирихся до зела», и говорит это, будучи царем и пророком, имея приобретен­ное добродетелию дерзновение к Богу и к людям, обилуя богатством и покорив всех своих врагов. Но и тут не хотел он возлагать надежду ни на мудрость, ни на мужество, ни на правду свою. Прося жизни у Могущего дать жизнь, он просит не жизни безусловно, но жизни разумной, сооб­разной с законом, обретающей славу свою в Божием законе».

Так чувствуют, так мыслят и все ревнители спасения и богоугождения. Знают они, что это должно совершиться взаимодействием свободно­го произволения и благодатной помощи; но, ис­пытав многократно, что «еже хотети прилежит им, а еже содеяти доброе не обретают» (Рим.7,18),они ни во что ставят свое произволение и ожидают всего от единой благодатной помощи. Потому-то исклю­чительно ее испрашивают в молитве; ей припи­сывают всякое дело свое, ничего не присвояя себе, и всегда ни во что вменяя себя и не при­давая себе никакой цены, какими бы совершенны­ми ни считали их люди. Смирение — отличи­тельная черта преуспевающих. Чем кто больше преуспевает, тем более смиряется. Когда ты стал считать себя сколько-нибудь праведным, то знай наверное, что ты пошел назад.

Сюда же относятся предписания старцев — не мерять себя, и понятно: кто вменяет себя ни во что, тому нечего мерять; а кто стал мерять, тот, значит, чувствует, что он что-нибудь значит. По­тому у старцев первая молитва, повторять кото­рую они советуют и другим: «даруй мне, Господи, видеть грехи мои и оплакивать их всегда с сокрушением сердца, себя вменяя ни во что, чув­ствуя себя хуждшим всякого человека, достой­ным всякого презрения «здесь» и всяких мук «там». Только в благодати Твоей научи меня искать помощи и надежду спасения полагать в единой благости Твоей, не хотящей, да кто погибнет».

 

 

Стих сто восьмой

«Вольная уст моих благоволи же, Господи, и судьбам Твоим научи мя».

«Вольная уст», то есть что самоохотно изрекают уста мои, то «благоволи» принять, Господи. «И судьбам Твоим», тому то есть, что присуждено и определено волею Твоею, что составляет прямую Твою за­поведь, «научи меня», научи узнавать то во всяком случае, и исполнять с умением, во благоугождение Тебе.

В Ветхом Завете были жертвы, определенные законом, и были жертвы произвольные, которые всякий, по желанию сердца своего, давал обет приносить Богу. Так и в кругу нравственных дел: одни прямо определены законом, а другие оставлены на произвол, для засвидетельствования пламеннейшего усердия к богоугождению. «Боль­шую часть преспеяний в добродетели, говорит блаженный Феодорит, предписывают Божествен­ные законы, но присовокупляет нечто от себя и доброе произволение. Так и жертвы: были и уза­коненные, были и произвольные. Жертвы о грехе и преступлении, жертвы о неведении повелевал приносить закон; они, как бы некоторый долг, воздаваемы были Богу; а жертвы, приносимые по доброму произволению, именовались дарами. Так и ныне: целомудрие и правду предписывает Евангельское слово, а девство и воздержание от брачной жизни, нестяжательность, отшельничес­кая жизнь, пребывание в пустыне, это — дела доброго произволения, не состоящие в пределах закона. Пророк такого рода дела назвал «вольны­ми», потому что они не подлежат законной обяза­тельности, а составляют плод боголюбивого про­изволения, и потому справедливо называются «вольными»».

Плод боголюбивого произволения может иметь место и при всяком добром деле. Так, когда представляется случай помочь другому, то иной делает это в мере, определенной апостолом, то есть не так, чтоб тому было довольство, а нам скорбь; а иной может превзойти эту меру и все отдать другому, лишив себя всего и оставшись ни с чем, с одним крепким упованием на покровительство Божие. Кто так делает, тот приносит произвольный плод боголюбивого произволения. Молиться Богу тоже надобно, и кто не молится, тот преступает заповедь Божию; но мера молитвословия зависит от боголюбивого произволе­ния: всякий, с совета своего духовного отца, бе­рет себе молитвенное правило и потом всякий раз может сокращать его или длить свое молитвословие. Так, положивший себе стоять на мо­литве по четверти часа или по часу, когда, вместо этого, по движению усердия промолится полчаса, час или два, то приносит «вольный»плод боголюби­вого произволения. Так и во всех других делах. Движения боголюбивого произволения надле­жит оживлять при всяком деянии. Есть у нас недобрая случайность — обращать все в форму. Дела, предпринимаемые с живым усердием, без всяких посторонних побуждений, с одним жела­нием делать угодное Богу,— такие дела в пер­вый раз совершаются со всею живостию чувства и внимания, во второй — эти внутренние движе­ния бывают слабее, в третий — еще слабее и, на­конец, дела такие начинают быть совершаемы без всякого участия души, и выходит одна форма внешняя. Кое-что доброе и делается, но все одно, как бы и не делалось оно, потому что Бог смот­рит на то, что происходит в сердце, а если там нет делаемого дела, то Бог его и не видит. И сколько от этого гибнет бесплодно дел и тру­дов! Это похоже на то, как если бы кто сеял и без разбора бросал семена и за межу, и на дорогу, где они пропадают даром. Чтоб избежать такой случайности, опытные отцы советуют всегда дей­ствовать так, как бы ты делал дело в первый раз: всякий день лишь начинай. Так и о доброй жиз­ни вообще, потому что она и вся может обратить­ся в форму, так и в отношении к каждому делу. Сколько бы ни шел ты по доброму пути, держи себя так, как бы ты только сейчас вступил на него; сколько бы раз ни делал доброе дело, всегда делай так, как бы делал его в первый раз. Этим способом ты всегда будешь приносить Богу жертву боголюбивого своего произволения, жер­тву живую, приносимую от полного сердечного усердия, а только это и многоценно в очах Божиих.

 

 

Стих сто девятый

«Душа моя в руку Твоею выну, и закона Твоего не забых».

Верующий ревнитель о богоугождении преда­ет себя всего в волю Божию. Забота его только о том, чтобы ни в каком случае не преступать Божиих заповедей; а о себе, о своей участи вслед­ствие того, он и думать не думает, потому что душа его всецело в руце Божией. Обидел ли его кто — он порывается не на то, как бы отстоять себя и взыскать за обиду, а на то, как бы не рассердиться, не допустить движения мести, не почувствовать неприязни к обидевшему и распо­ложить себя простить ему со всею охотою.

Предыдущая12131415161718192021222324252627Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: