 |
«У меня в избенке тесной…». «Люблю свой незатейный жребий…». «Ступает тишь, как сторож у ворот…». «Опять, опять родная деревенька…»
|
|
|
|
«У меня в избенке тесной…»
У меня в избенке тесной
Пес лохматый гложет кость.
Я ж пою со страху песню,
Что придет чудесный гость.
Верба шапку ниже клонит,
За прясл о выходит ель.
За рекой к вечерне звонят,
За рекой поет свирель.
Да пройдет он только мимо,
В окна стукнет только раз
В одинокий, в нелюдимый,
В огневой вечерний час.
Не войдет он, не прогонит
Непозванную беду –
Только на ходу уронит
Под окно мое звезду.
От звезды свечу затеплю,
За вечерье сяду с ней:
И вода ли, песня, хлеб ли
Станут слаже и вкусней.
Буду я сидеть за свечкой;
Вспоминать и не жалеть.
Будет петь сверчок за печкой,
И в избе моей светлеть.
Посветлеет моя хата,
Потеплеет мой кафтан,
И не страсть, что пес лохматый
Воет у ворот в туман.
< 1922, 1923>
«Люблю свой незатейный жребий…»
Люблю свой незатейный жребий
И хутор с лугом и леском,
Зарю за изгородью в небе,
Заботу о едином хлебе,
Хоть жив и не одним куском…
Кормить семью и для скотины
Косить по зарослям ковыль, –
Здорового лелеять сына,
Надежный к старости костыль…
Мое хозяйство и усадьба –
Как крепко скрученная нить.
Хоть хлопотливо, как на свадьбе,
Где нужно всех кормить, поить.
Под вечер – словно безголовый,
Но, как в заутреню, встаешь,
Когда у опуши еловой
По пару надо сеять рожь…
За хлопотливою обедней
В поклонах снова целый день,
И не заметишь, как соседний
Опять встуманится плетень.
В нераспоясанной рубахе
Заснешь кой‑ как, и сонный слух
Чуть ловит, как воркует вяхирь,
Чернополосный, нивный дух.
И вот на жестком изголовьи
|
|
|
И спится, может, так тебе,
Что налит до краев любовью,
Заботой о судьбе коровьей,
Как и о собственной судьбе…
< 1922, 1927>
«Ступает тишь, как сторож у ворот…»
Ступает тишь, как сторож у ворот,
Не шелохнет ни листика, ни ветки,
Лишь дочка чернокосая соседки,
Как птица полуночная, поет.
О чем, Айше, так грустно ты поешь?
Мне чуждо дикое твое наречье,
Ты с моря, я с далекого поречья.
Тебя – волна, меня вскормила рожь.
Но не забудь, пока поет в душе,
Во мне самом, баюн сладкоголосый,
Чужой весны, камиистого откоса
И песенки тоскующей Айше.
< 1921>
«Опять, опять родная деревенька…»
Опять, опять родная деревенька,
Коса и плуг, скрипун‑ отец и мать;
Не знаешь сам, пройдет в работе день как,
И рано лень как поутру вставать.
Гляжу в окно за дымчатые прясла
И глаз от полусонья не протру;
Река дымит, и розовое масло
Поверх воды лоснится поутру.
Уж младший брат в сарае сани чинит,
За летний зной обсохли переда,
И, словно пена в мельничной плотине,
Над ним журчит отцова борода:
«Немного седнясь только хлеба снимем,
А надо бы тебя – пора! – женить».
И смотрит вдаль: за садом в синем‑ синем
С гусиным криком оборвалась нить.
В уме считает, сколько ржи и жита,
И загибает пальцы у руки,
А яблони из рукавов расшитых
За изгородку кажут кулаки.
«Дорога, видно, на зиму захрясла,
Как раз Покров‑ то встретим на снегу».
Гляжу в окно – за дымчатые прясла
И долго оторваться не могу.
< 1922>
«Улюсь, Улюсь, лесная речка…»
Улюсь, Улюсь, лесная речка,
Ты увела меня в леса
С одной веревочной уздечкой,
С луконцем звонкого овса.
Вчера коня ловил‑ ловил я:
Хотел с полос возить снопы –
И вот набрал по чернобылью
На невозвратные тропы.
Меж кочек шуркнули дорожки.
И я один и не боюсь.
|
|
|
Ой, сколько пьяники, морошки
По мху разбросила Улюсь.
И словно манит тонкой кистью
Черемухи росяный куст,
И слышится мне шорох листьев
И шепот человечьих уст:
Останься здесь, сбери бруснику,
Малину в сумку собери
Да помолись златому лику
Неугасающей зари.
Здесь на тебя былые предки
Глядят, склонивши седины,
И в думы их вплелися ветки
И в быль несгаданные сны.
Здесь до зари у тихой речки
Горит всю ночь звезда‑ огонь,
А для твоей простой уздечки
Пасется золотистый конь.
Здесь сквозь туман синеют села,
Пылает призрачная Русь.
Останься ж здесь в плену веселом,
В лесу у голубой Улюсь.
< 1922>
«Земная светлая моя отрада…»
Земная светлая моя отрада,
О птица золотая – песнь,
Мне ничего, уж ничего не надо,
Не надо и того, что есть.
Мне лишь бы петь да жить, любя и веря,
Лелея в сердце грусть и дрожь,
Что с птицы облетевшие жар‑ перья
Ты не поднимешь, не найдешь.
И что с тоской ты побредешь к другому
Искать обманчивый удел,
А мне бы лишь на горький след у дома
С полнеба месяц голубел:
Ведь так же будут плыть туманы за ограду,
А яблонные платья цвесть, –
Ах, милый друг, мне ничего не надо,
Не надо и того, что есть…
< 1922–1923>
«Устать в заботе каждодневной…»
Устать в заботе каждодневной
И все ж не знать, как завтра быть,
Трудней все и труднее жить,
Уехать бы назад, в деревню…
Никак тут не привыкнешь к людям
А рад привыкнуть, рад бы, рад…
А хлеб уж как‑ нибудь добудем:
Живут же вон отец и брат!
Привыкнешь тут без горя плакать,
Без неудач искать крючок.
Вот только жив ли рог, собака
Да есть ли за трубой сверчок…
В люд я х, а стал сам нелюдимый
И непохожий на себя…
Идешь, – и все проходят мимо
Так: без любви и не любя…
Иной вдруг обернется гневно
И так тебе посмотрит вслед,
Что помнить будешь много лет:
Уехать бы назад в деревню!..
< 1922>
«Мне говорила мать, что в розовой сорочке…»
Мне говорила мать, что в розовой сорочке
Багряною зарей родился я на свет,
А я живу лишь от строки до строчки,
И радости иной мне в этой жизни нет…
|
|
|
И часто я брожу один тревожной тенью,
И счастлив я отдать все за единый звук, –
Люблю я трепетное, светлое сплетенье
Незримых и неуловимых рук…
Не верь же, друг, не верь ты мне, не верь мне,
Хотя я без тебя и дня не проживу:
Струится жизнь, как на заре вечерней
С земли туман струится в синеву!
Но верь мне: не обман в заплечном узелочке –
Чудесный талисман от злых невзгод и бед:
Ведь говорила мать, что в розовой сорочке
Багряною зарей родился я на свет.
< 1922>
|
|
|
