 |
ИВАНУШКА. «Дрожит, трясется и боится…». «Врага я зорко чую за собою…»
|
|
|
|
ИВАНУШКА
Иванушка – рубаха‑ парень,
Кровь с молоком, в плече – сажень,
Крутая грудь – кузнечный сварень,
Да ходит сваха – злая старень:
Ему высватывает пень…
Из леса, где шумят березы,
Глядит пенек с речной косы, –
На нем в урочные часы Горят
Аленушкины слезы
Светлее утренней росы.
И не прогонишь злую сводню,
И не отмашешь от окон
Ни свечкой, ни крестом господним,
Ни черным словом преисподним,
Ни вербным прутиком с икон.
Зато и святки с ней – не в святки, –
Не до гульбы, не до потех:
Эх, даже кудри – только смех,
Коли зипун – латы да латки,
Да дыры черные прорех…
Коли у барыни в палате
Щенков выкармливает мать,
А тяти нет – давно нет в хате:
Ушел он в каторжном халате
За суку барскую страдать…
Глядит в окно луна‑ сычиха,
В окно стучит сиротка‑ ель,
Грозит веревкою качель,
И гонит девок Салтычиха –
Простоволосая метель…
Метель селом бредет вразвалку,
В руке колодезная жердь…
Сидит Аленушка за прялкой –
И ей не больно и не жалко,
Что скоро в гости будет смерть.
У Салтычихи руки – крюки,
На пальцах – когти как крючки,
И бородавки как сучки,
И шевелятся две гадюки
В бровях нахмуренных – зрачки…
Как в терему, под белой елью
Горит крещенская свеча, –
Сидит подружка за куделью,
И кровь с иглы на рукоделье,
Как нитка красная, – с плеча…
Подружка шьет ему рубаху,
Обводит ворот кумачом,
Чтоб не тужилось ни о чем,
Чтоб – коль судьба – так уж без страху
На плаху лечь пред палачом…
Палач угрюм и нем, как рыба;
Широк у Салтычихи двор:
Среди двора качель, как дыба,
Под дыбой – плаха и, как глыба,
|
|
|
На плахе – пудовой топор.
И кто качался на качели,
Тому не мил был белый свет, –
О том уж и помину нет,
О том и ветры отшумели
И замели поземкой след.
Иванушка нескладно скр о ен,
Замешан круто, крепко сбит;
Вскормлен землей, слезами вспоен
И весь он – как Аника‑ воин,
А сердце – как аникин щит…
От века – доброта и сила,
От века – могута и лень:
И, знать, занялся в кудрях день,
Иль то гнездо Жар‑ птица свила
Под рваной шапкой набекрень?!.
В очах – два озера и небо,
В плечах почила ширь полей,
А зубы с черствой корки хлеба,
С воды озерной – на потребу –
Озерной кипени белей…
Глядит в окно луна‑ сычиха,
И белой ручкой ель стучит,
А кровь с иглы точит‑ сочит,
И кровь, как нитку, Салтычиха
Из груди девичьей сучит…
Подружка ждет его и манит,
До пяток косы – два пайма,
В очках как будто роща вянет.
Когда за рощею туманит
И от зари плывет кайма.
Подруга шьет ему рубаху,
Кладет на ворот багрянец,
Чтоб по селу с конца в конец
Прошел Иванушка на плаху,
Как красной горкой под венец…
Не плачь, Аленушка, на кику,
Не порти белого лица:
Есть у Иванушки‑ Аники
Зубец от вил, острее пики,
Коса, вернее кладенца…
Над ним крещенской полуночью
Сквозь кровлю светится звезда;
В руках луч месяца – узда;
Как колокольчиком, стрекочут
Сверчком запечным повода…
Под ним, как конь, звенит подпругой
И пышет глиняная печь,
И мчит его в пургу и вьюгу, –
И не зипун уж, а кольчуга
Спадает с богатырских плеч.
Закинет соху он за тучу
И на полях нахмурит бровь,
И потечет по полю кровь,
И прорастет крапивой жгучей
Мечом запаханная новь…
И руки вспружатся, как клешни,
И на устах замрут слова,
И там, где годы в сини вешней
Качалась под окном скворешня, –
Качнется вражья голова…
Не будет песен и запевок,
Замолкнет колокольный звон,
|
|
|
Зайдет луна за небосклон,
И семьдесят безумных девок
Стучаться будут у окон…
Стучаться будут у порога,
Будить и звать хребетный люд, –
И, кто вчера молился Богу,
В полуночь выйдет на дорогу
И будет яростен и лют.
Как в пашню, втянется в заплечье,
Не будет пить, забудет есть…
Как листопад – куда невесть –
На ветер жизни человечьи
Вскружит Иванушкина месть!
Но не для ради злой потехи
Он будет ратовать и мстить:
В полях заря поставит вехи,
Где наземь сбросит он доспехи,
Чтоб всё забыть и всем простить.
< 1924, 1927>
«Дрожит, трясется и боится…»
Дрожит, трясется и боится,
Но льнет к забору слабый зверь!
И, пролетая мимо, птица
С тоской оглядывает дверь…
А вдруг да где‑ нибудь объедок,
Сухая корка от куска?
Вот только что‑ то зверь стал редок,
И птица сделалась редка?..
Дубна мелеет и на плесе,
Как плешь, за тростниками мель,
И разве только на откосе
От леса уцелела ель…
Пройдешь по гарям и по сечам,
И пнем прикинется глухарь…
Да, похвалиться больше нечем,
Как раньше похвалялись, встарь!
Ни медведей уже, ни рысей,
Вот разве кошек много зря…
И, всё старей и белобрысей,
К селу склоняется заря…
И даже с поймы тонкошёрстый
Подался заповедный лось…
Не диво: вширь и вдаль на версты
Село у леса разлеглось!
И я им вслед за тонкой дымкой
Укромной песенки моей
Иду неспешной невидимкой
Для зрячих и слепых людей…
< 1927>
«Врага я зорко чую за собою…»
Врага я зорко чую за собою,
Хотя немного у меня врагов!
И сам‑ то рад я уступить без бою
Мою любовь, пристанище и кров!
И не услышу я, и не замечу,
Хоть напряжен до боли глаз и слух,
Когда пройдет с улыбкою навстречу
Иль тихо вслед меня окликнет друг!
Уж лучше друга верного обижу,
Чем попаду врагу в несытый рот.
Увы, метла панельная мне ближе,
С которой я ночую у ворот!
По крайности мы с нею друг у друга
Не вырвем ничего из‑ под руки:
Я луг косил, она цвела средь луга,
А потому и здесь мы земляки!
Здесь у нее и у меня приметы:
От неба – взор, улыбка – от зари!
И словно хвост от бешеной кометы,
|
|
|
Из улиц в переулки фонари!
Из переулков в улицы – погоня!
Кто враг? Где друг? В чем жизнь и что судьба?
В ответ мятутся огненные кони,
Гудит, ревет булыжная труба!
И не спастись, не скрыться и не крикнуть,
Разбившись головою о помост,
И к этим синим клочьям не привыкнуть,
Где нет ни крыл заоблачных, ни звезд!
< 1926, 1930>
|
|
|
