Современный театр

Современного театра я коснусь здесь только в связи с двумя другими обсуждаемыми театрами — долговечным и преходящим.

В лучшем случае этот современный театр — явление отрицательное. У него нет качеств долговечности, но он и недостаточно эфемерен. Он стоит столько же, сколько стоил бы долговечный театр, но живет каких-нибудь несколько лет. Публика современного театра гонится за последним словом и платит миллионы за то, чтобы посмотреть самую последнюю новинку, после чего нетерпеливо вскидывает голову и требует чего-нибудь еще. В сущности, современный театр олицетворяет собой торжество избалованной публики.

Поэтому я предлагаю: на грядущие века будем планировать два театра — долговечный и преходящий.

{285} И, вспомнив предостережение Леонардо: «Избегай таких занятий, в которых плоды труда умирают со смертью труженика», давайте наберемся мужества и скажем в ответ: «Нет, не так! Занимайся любимым делом и исполнись решимости придать плодам своего труда способность стойко держаться и пережить века упадка».

Флоренция, 1915 год

Перевод В. В. Воронина

В защиту серьезного театра[clxxix]

Театр — это дело моей жизни, единственное, что я изучал постоянно и о чем могу судить с известной убежденностью; сразу же оговорюсь, притом отнюдь не в порядке оправдания: меня интересует только серьезный театр. И интересуюсь я им серьезно.

Вот уже много, много лет я огорчаюсь по поводу того, что у нас в Англии серьезный театр не пользуется таким уважением, как в других странах.

Старинный английский театр с его мираклями и мистериями, а затем с его елизаветинской драмой был на редкость серьезным театром. Как бы я хотел, чтобы сегодняшняя публика была добрее к нам, работникам сцены, и позволила бы нам проявлять такую же серьезность, какую позволено проявлять изобретателям, исследователям, вообще всем людям науки. Когда мы, художники, стремимся быть серьезными, нас называют «высоколобыми» интеллектуалами. Почему? Не наделяют же эпитетом «высоколобые» изобретателей, исследователей и ученых!

В последний раз английский театр мог похвастать чрезвычайно серьезной работой на своих подмостках в ту пору, когда в продолжение добрых тридцати лет хозяином «Лицеума» был Ирвинг, когда вместе с ним на сцене «Лицеума» играла моя мать Эллен Терри, а труппа театра состояла из серьезных тружеников. Именно тогда «Лицеум» стали именовать «храмом», а кое-кто начал отпускать дешевые шуточки по поводу торжественно-серьезного вида хозяина театра и торжественно-серьезной тишины, царящей-де не только за кулисами, но также на сцене и в зале. Не помню точно, кто первым начал насмешничать (по-моему, это было ерничеством весьма дурного тона) над столь серьезной сценической деятельностью, но думаю, что началось все с острот какого-нибудь ретивого «ученика» Ирвинга, которые были подхвачены шутниками, готовыми осмеять любой храм только потому, что им ненавистно все серьезное.

Если бы нам удалось сохранить эту серьезность после смерти Ирвинга, мы уже тогда смогли бы создать театр, контуры которого я обрисовал в первой моей книге, вышедшей в свет примерно в ту же пору[clxxx]. Мною была предложена совершенно новая идея того, что нам следует предпринять, и предложена она была вполне серьезно. {286} Не продолжение театра Ирвинга, а создание нового театра! Я считал, что после Ирвинга будет лучше всего начать с новой страницы и не портить попытками имитации написанную им страницу. Я исходил из того, что появление новых великих актеров непосредственно вслед за Ирвингом едва ли возможно и что существование системы руководства театром актером-постановщиком оправдано только в том случае, если этот актер по-настоящему велик. Но люди театра не согласились со мной и продолжали держаться системы актера-постановщика в надежде со временем стать фигурами его масштаба. Пресса поддерживала и поощряла их. За четверть века, что прошли с тех пор, в Англии, да и в Европе, не появилось ни одного по-настоящему великого актера, но зато было создано несколько очень хороших актерских трупп. А ведь труппа из десяти хороших актеров, из которых, может быть, двое исключительно талантливы, образует не менее сильную комбинацию, чем один гениальный актер с группой помощников.

Но помимо этого возврата к старой идее постоянной театральной труппы, в состав которой входят десятка полтора хороших актеров вместо одного гениального, я предложил новый метод постановки пьес. Этот новый метод может принять множество разных форм, но процесс постановки для каждой из них один и тот же. Сам процесс очень прост, но поскольку он к тому же и очень серьезен, в Англии при одном упоминании о нем неизменно поднимается крик: «Не нужно нам ничего высоколобого! »

Процесс этот состоит в следующем.

Группа актеров, актрис, режиссеров и декораторов объединяется вокруг одного руководителя, подлинного художника. Он не должен быть так называемым импресарио, он не должен быть этаким «дельцом с практической хваткой», хотя такой делец с практической хваткой привлекается к делу с первых же шагов. Делец-практик не должен диктовать: того-то и того-то, мол, сделать нельзя; он должен просто-напросто выполнять указания. Это должен быть человек инициативный и знающий. Он должен преданно служить руководителю и искать пути и способы осуществления того, что от него потребуют, а не всевозможные оправдания своей беспомощности. Так, он не должен говорить: «Ваши идеи фантастичны», потому что судить об идеях — не в его компетенции. Истинные художники в театре с некоторой опаской относятся к антрепренеру современной формации. Невозможно предугадать, что он способен выкинуть: это человек необдуманных поступков. Обычный делец, не принадлежащий к сфере театра, тоже начнет внушать страх, если возьмет за обыкновение поступать так, как, говорят, поступил некий директор банка, услышав о моем предполагаемом сотрудничестве с милейшим г‑ ном Кочреном[clxxxi].

Как сообщают, Кочрену позвонили по телефону и предупредили его, что, если только он сделает такую глупость и согласится работать у меня и в моем театре, дальнейшего кредита он в банке не получит. «Практик» (так называемый «практик»! ) убивает всякое искусство, когда получает власть над ним, тогда как художник {287} творит искусство. И в этом заключается огромное различие между ними.

Позвольте мне привести два ярких примера первоклассных трупп, созданных истинными художниками, в которых деловой руководитель всегда был слугой идеи и преданным другом художника. Это Немецкий театр Макса Рейнгардта, в котором коммерческую сторону дела помогал вести брат Макса Эдмунд Рейнгардт, и русский театр Константина Станиславского, чьим деловым помощником является Немирович-Данченко[159]. Оба эти помощника-распорядителя не пытаются никого шантажировать и делают свое дело, как подобает способным коммерческим руководителям. Я наблюдал за тем, как поставлена работа в театре Рейнгардта, и наблюдал за тем, как поставлена работа в театре Станиславского, притом не тогда, когда эти театры во время гастролей посещали английские берега, а у них на родине. Рейнгардт является руководителем своего театра, и Станиславский является руководителем Московского Художественного театра. Каждого окружает многочисленный штат опытных постановщиков, декораторов, балетмейстеров, литературных консультантов, историков драматургии и инженеров-механиков. Не знаю, сколько именно сотрудников насчитывает общий персонал театра Рейнгардта, но думаю, что человек двадцать-тридцать. У Станиславского таких сотрудников еще больше, потому что помимо театра он руководит тремя студиями, у каждой из которых имеется небольшой штат специалистов. В целом под его началом находится, по-моему, более ста сотрудников общего персонала, а может быть, и человек полтораста.

Как это ни невероятно, поверьте моим словам: не раз я заводил речь об этом у нас в Англии с людьми, которых считают серьезными театральными предпринимателями, и они отвечали, что подобный персонал совершенно не нужен, как не нужен и подобный деловой руководитель. Они объявляли ненужным все, что имелось и имеется по сей день в двух этих театральных центрах Европы, занимающих прочные позиции и пользующихся огромным успехом (под «успехом» я подразумеваю как художественный успех, так и успех финансовый). И в результате, вместо того чтобы иметь в нашей стране театр, организованный по образцу Немецкого театра или Московского Художественного театра, мы вынуждены лишь слушать об успехах этих двух иностранных трупп, идущих в авангарде мирового театра.

А теперь я подхожу к сути дела. Если у нас в Англии не будет создан театр, организованный на подобных же началах, все те огромные таланты, которыми обладают многочисленные серьезные английские актеры, режиссеры, декораторы и прочие театральных дел мастера, пропадут зря.

{288} За три месяца, прошедшие после моего приезда в Англию, я переговорил со многими работниками сцены, и все они выражали сожаление по поводу отсутствия у нас центрального экспериментального театра, подобного тем двум иностранным, театра, в котором они чувствовали бы себя как дома и который они фактически могли бы назвать своим домом. Ведь ныне актеров переводят из одного театра в другой с такой быстротой, что это внушает им беспокойство и тревогу и лишает их возможности должным образом оценить свои большие таланты. У нас нет дома, нам все время приходится снимать «меблированные комнаты». Это недопустимое положение, и работники любой другой профессии не стали бы мириться с ним. Предположим, работникам газет и журналов объявили, что каждые полгода их редакции и типографии будут переезжать с места на место. Много ли они смогли бы наработать в таких условиях? Да они и не стали бы работать — сказали бы, что это просто нелепо. И никому-то не приходит в голову, что столь же нелепо предлагать труппе актеров перебираться из театра в театр. Их раз за разом насильно выселяют из обжитого дома — ничто живое не может выдержать такого напряжения!

Я уверен в том, что если вы, читающие эти строки, смогли бы представить себе, как много в результате теряете вы, как много теряет Англия, вы бы подняли голос в нашу защиту. И хорошо бы, если бы вы поинтересовались, действительно ли директора банков имеют обыкновение препятствовать созданию театров, которые стремились бы к прославлению Англии.

Не знаю, почему это в Англии вошло в обычай хаять хорошие произведения искусства и чинить препоны серьезным художникам, но делается это постоянно. Я не могу здесь подробно вдаваться в этот вопрос, но, право же, странно, что кучка самоуверенных ничтожеств, лживо внушающих нам, будто «Шекспир губителен», будто английский перевод Библии невозможно читать из-за его чрезмерной утонченности, будто хорошие произведения искусства плохи, а плохие — хороши, и т. д. и т. п., способна возбуждать истерическую сторону английского характера. За примером недалеко ходить: возьмем произведения такого нашего выдающегося современного скульптора, как Эпстайн[clxxxii]. Помните статуи, изваянные им для здания Британской медицинской ассоциации на Стрэнде? А помните, какая свистопляска поднялась после их торжественного открытия? Вспомните теперь памятник Гудзону в Гайд-парке и дурацкий скандал, разыгравшийся вокруг него; тут страсти людей разожгли до такой степени, что они принялись швырять в скульптуру пузырьки с чернилами. В Европе и в других краях эта ребячливая раздражительность почти неизвестна. Новая скульптура, новая картина или новая постановка могут нам понравиться либо не понравиться, но это не дает нам повода для каких бы то ни было активных действий. Разве не сказал нам непокорный ирландец[clxxxiii], что перед произведением искусства мы должны быть пассивны?

Хотелось бы, чтобы впредь в Англии оказывали более твердую поддержку самобытным произведениям талантливых художников во {289} всех областях искусства. А мне лично особенно хотелось бы, чтобы более прочную поддержку получили талантливые люди театра и чтобы их поощряли работать в полную меру своих способностей, а не заставляли пробавляться пьесками-однодневками.

В последние годы сцену затопил поток дешевых поделок, занявших место хороших пьес, притом, понятно, приводятся причины, по которым дешевые поделки якобы требуют и дешевой манеры исполнения. Главная из этих причин оскорбительна для вас, читатель: вас выставляют дураком, который предпочитает тухлые яйца свежим. Вы — один из нескольких миллионов, и вас лишили возможности выбора: хотите вы смотреть эти поделки или нет, вам предлагают их, потому что несколько тысяч ваших соотечественников малость туповаты. И из-за того, что они любят эти пьески и охотно смотрят их, у вас отбивают вкус к театру.

Но я не оставляю надежды на то, что в конце концов сказанное выше обернется для меня возможностью подготовить для вас создание действительно серьезного, хорошего и постоянного театра. Этот театр, где будут пользоваться уважением все виды искусства и станет ощутимым присутствие мысли, предназначается не для узкого круга зрителей, но для всей театральной публики, которая интересуется серьезными вещами. А я твердо убежден, что наш английский народ питает интерес к самым серьезным вещам, под которыми я подразумеваю серьезную работу, выполняемую со зрелой ответственностью. Все, что делается сегодня, — это незрелая, несерьезная работа; все сегодняшние разговоры — это детский лепет, а все то великолепное и прекрасное, что украшает нашу большую, хотя и короткую, жизнь, превращают ныне в прелестные, миленькие побрякушки.

Перевод В. В. Воронина