 |
Александр Сергеевич Панарин
|
|
|
|
Александр Сергеевич Панарин (1940-2003) – философ, политолог, публицист и общественный деятель доктор философских наук, профессор, был заведующим кафедрой теоретической политологии философского факультета МГУ им. М.В.Ломоносова и руководителем Центра социально-философских исследований Института философии РАН. В своих работах («Глобальное политическое прогнозирование», «Искушение глобализмом», «Православная цивилизация в глобальном мире», «Агенты глобализма», «Стратегическая нестабильность в XXI веке» и др.) рассматривает широкий круг вопросов, связанных с различными сторонами глобализации, относящихся к культурным, нравственным и политическим устоям современной цивилизации. Глобализация, согласно Панарину, – процесс становления единого взаимосвязанного мира, в котором народы не отделены друг от друга привычными протекционистскими барьерами и границами, одновременно и препятствующими их общению, и предохраняющими их от неупорядоченных внешних воздействий.
<…> Еще в начале XIX столетия велись дискуссии о едином мировом пространстве, создаваемом рыночной цивилизацией обмена. Современная эпоха добавила лишь несколько количественных параметров: небывало возросла скорость общения и расширился его диапазон, охватив информационную область. Однако сами по себе эти изменения, произошедшие на основе достижений научно-технической революции, не изменили качественных особенностей развития капитализма. Качественные различия между эпохой зарождения модерна и современностью кроются в субъективных аспектах. Прежде всего, в формировании глобальных интернациональных элит – экономической, политической, интеллектуальной, которые взяли курс на последовательное отстранение от всех местных интересов, норм и традиций. <…> Быть элитой в эпоху глобализма означает принадлежать к особой наднациональной касте, никак не связанной с местными национальными интересами. Деятельность глобальных элит определяет вектор развития всех международных отношений: по мере нарастания тенденций глобализации национальные политические и экономические элиты все меньше руководствуются интересами государств и все больше связывают себя решениями нового интернационала. <…>
|
|
|
Глобализм Панарин рассматривает в качестве субъективного выражения глобализации, как политику и психологию, как установку воли и сознания, целенаправленно противостоящих привычным способам национального самоопределения людей.
<…> Соответствующие установки глобализма зиждутся на почве идейной и социокультурной отстраненности определенных общественных групп по отношению к окружающей их социальной среде. <…>
Переходя к вопросу о рассмотрении структуры общественных групп, в деятельности которых коренятся установки глобализма, Панарин анализирует историю ХХ века в контексте зарождения правящей элиты СССР и ее взаимодействия с коллегами из США.
<…> По обе стороны железного занавеса формировались «внешняя» и «внутренняя» партии. Внешняя партия, состоящая из публичных политиков, вела диалог с общественностью, формируя определенные конфронтационные стереотипы, а так же состояла в открытом противоборстве со своими идеологическими и геополитическими противниками. Деятельность внутренней партии, состоящей из мозговых центров спецслужб, была направлена на скрытое от общественного мнения обеих стран противостояние. Чем дольше велась «холодная война», тем больше она обретала характер сговора играющих партнеров, намеренно использующих фобии оборонческого сознания в целях стабилизации собственного строя. Внутренняя партия все более дистанцировалась от собственного обывателя, находя все больше сходства между политическими заботами официального противника и своими собственными. В диалоге друг с другом партнеры чувствовали себя настоящими профессионалами, противостоящими дилетантизму публичных политиков. Так сложилась ситуация, когда внутренним партиям обеих противоборствующих сторон по джентльменскому соглашению было выгоднее не разглашать подробности той или иной операции, перед собственной общественностью, даже если это было известно оппонентам. То, что было деструктивным с точки зрения обычных целей нормальной политики, могло использоваться в качестве полезного инструмента на уровне тайной власти. Описываемую тайную власть Панарин называет «пятой властью» по ассоциативной и смысловой близостью с «пятой колонной». Профессиональное самоопределение этой власти, получившей название тайных служб или спецслужб, строится на дихотомиях: специальное — общедоступное, тайное — гласное. Она несовместима не только с провозглашенными принципами демократии: контроль снизу, подотчетность и легитимность, политический суверенитет большинства, но и с более общими принципами Просвещения: презумпциями доверия к разуму рядового гражданина, обладающего универсальной интеллектуальной потенцией. <…>
|
|
|
Панарин обстоятельно рассматривает деятельность спецслужб в контексте их противостояния идеалам Просвещения, в которых коренятся современные представления о демократии, правах и свободах человека, суверенитете народа и т.д. Наиболее ярким выражением этого противостояния, по мнению автора, являются убийство Джона Кеннеди, «Пражская весна», диссидентские настроения 60-х в СССР. Анализируя демонтаж Советского Союза и последующие реформы, прежде всего, приватизацию, Панарин приходит к выводу, что эти преобразования были совершены бывшей партноменклатурой, которая конвертировала старую власть в новую собственность, разумеется, при содействии соответствующих сил США.
<…> Однако романтические настроения, царившие в политическом истеблишменте СССР в перестроечный период, а затем в России в постперестроечный, не были подхвачены американскими элитами, которые взяли курс на укрепление национальных интересов и построение мировой империи. <…>
|
|
|
На основе анализа этих событий Панарин выделяет три типа глобализма.
<…> Первый тип – глобализм Просвещения – интенция, заложенная еще у истоков европейского модерна и ведущая к формированию единого мирового пространства, основанного на универсалиях прогресса, равнодоступного всем. <…>
<…> Второй тип – эзотерический глобализм правящих элит, за спиной народов сговаривающихся между собой. Своеобразная этика такого глобализма состоит в том, чтобы партнеры не вводили друг друга в заблуждение и, равным образом дистанцируясь от «национального эгоизма» и местных интересов, образовали консорциум мирового правящего меньшинства. Национальные представители, делегированные таким образом в мировую глобальную элиту, работают над формированием мирового порядка хотя и далекого от ожиданий народов, но прозрачного для всех участников этого привилегированного клуба. <…>
<…> Третий тип – глобализм, основанный на традиционной процедуре превращения одной державы, со всей ее национальной и местнической ограниченностью, в монопольного носителя мировой власти — однополярной глобальной системы <…> [1].
В контексте анализа движущих сил современного глобализма Панарин ставит, весьма деликатный по нынешним меркам, еврейский вопрос.
<…> Евреям самой судьбой определено быть «глобалистами». Сама двусмысленность их положения в качестве личностей, издавна пребывающих на рубеже культур, не до конца натурализированных в среде обитания и не до конца принятых ею, формирует психологию той самой отстраненности, как главную субъективную предпосылку глобализации. Современное еврейское сознание выстраивает своеобразную иерархию из трех разновидностей глобализма: экзотерической, связанной с добросовестными иллюзиями относительно нового мирового порядка, эзотерической, связанной с мироощущением космополитической элиты, непонятой «туземными массами», и, наконец, великодержавно-империалистической, связанной с глобальными претензиями США. <…> Евреи рассматривают США в качестве обетованной земли. Окончательное решение «еврейского вопроса» сами евреи связывают с возложением на Америку миссию демократического контроля над недемократическим большинством планеты. Гарантии для евреев в этом полном подозрительности мире связаны с американским глобальным присутствием. Соответственно, все национальные суверенитеты, способные оспаривать это присутствие, должны быть предельно ослаблены, а американский мировой контроль должен становиться вездесущим и всепроникающим. Отличительной особенностью еврейской составляющей в правящей элите, например в России, является то, что она не довольствуется девиантными практиками де-факто. Ее темперамент и амбиции заставляют искать легитимацию этих практик средствами нового учения, которые сегодня представлены культом рентабельности, рыночной экономики, глобальным обществом и т.д. На этой основе происходит третирование норм старой морали: такие слова как «Родина», «Отечество», «Патриотизм», «Нравственность» и т.п. превращаются сегодня, если не в ругательство, то в атавизмы. Евреи борются с патриотизмом и требованиями гражданской ответственности подобно тому, как прежде они боролись с чертой оседлости. Но борьба с чертой оседлости была борьбой за равенство; борьба с патриотизмом и необходимостью подчиняться местным гражданским кодексам – походом за привилегиями. <…>
|
|
|
<…> Это грозит изменить социальную и политическую перспективу еврейства и из союзника великих демократических движений за равенство и справедливость превратить во всеми узнаваемого противника. Узнанным останется уповать на американское покровительство и защиту, что вряд ли добавит им симпатий со стороны народов, притесняемых американскими гегемонистами. Авантюристическая ставка на «полную и окончательную» победу США над всем миром угрожает таким срывом, какого еще не было во всей еврейской истории <…> [2].
Панарин рассматривает великодержавный глобализм Америки как опаснейший мировой эксперимент и задумывается о его истоках и основаниях. Автор начинает с социокультурного анализа состояния и перспектив американского общества.
<…> С самого начала конституирование Америки как страны Нового Света было отмечено противостоянием остальному миру как погрязшему в грехах. Не страна, возникшая рядом с другими, а новый мир, во всем противостоящий старому, – такова формула американского самосознания. Так в основание американского государственного здания была заложена недвусмысленная культурофобия. На индивидуальном уровне обремененность культурными «комплексами» мешает американскому соискателю успеха добиваться своих целей, применяя средства, которые «старые» культуры оценили бы как предосудительные. На индивидуальном уровне культурная память, равно как и нравственность, мешают использовать те «технологии успеха», которые обещают наибольшую эффективность. На национальном уровне культурная память находится в Америке на подозрении как препятствие для успешной ассимиляции и натурализации бывших эмигрантов. На державном и сверхдержавном уровнях отказ от культурного наследия как от пережитков традиционализма задано самой программой глобального американоцентричного мира, реализация которой невозможна без решительного развенчания других культур как несовременных. Современная культура мыслиться как освобождение от прежних норм и догм, в том числе и моральных. <…>
|
|
|
Отсюда Панарин выводит еще одну особенность американской культуры – «пустоту».
<…> Встретив американских аборигенов, белые пришельцы восприняли их не в качестве законных хозяев континента, с которыми предстояло вступить в диалог, а как досадный балласт, мешающий воздвигать здание новой цивилизации. Аборигены не вписывались в контекст «американской мечты», где «новому человеку» мир открывается как «чистая доска», на которой он без помех начертает свои проекты. Поэтому краснокожие были уничтожены вместе со своей самобытной культурой, и пространство континента было приведено в соответствие с «чистой доской». <…>
<…> Таким образом, демографическая и культурная катастрофа, постигшая туземное население, была связана с философией «пустого» пространства, ни к чему не обязывающего пришедшего «нового человека». В глобальную эпоху подобная катастрофа может принять глобальный характер. За либеральной идеологией «открытого общества», вчера еще выступавшего как синоним социума, свободного от тоталитарных ограничений, сегодня все отчетливее вырисовывается старый американский архетип, требующий очищения окружающего мирового пространства для того, чтобы американский «новый человек» смог беспрепятственно осуществить свою планетарную миссию. <…>
В имеющихся на сегодняшний день экономических отношениях Панарин усматривает проявление классического тоталитаризма, истоки которого коренятся в особенностях формирования буржуазии в США: <…> соответствующий разрыв в духовных традициях Старого и Нового Света (буржуа-скопидом остался в Европе, буржуа-авантюрист уехал в Америку), специфика победы Севера над Югом в гражданской войне (верх одержала торгово-промышленная и финансовая олигархия). В результате этого в США сформировался приоритет экономической власти над всеми остальными сферами общественной жизни. <…>
<…> Экономический тоталитаризм получает еще более ужасающее выражение в духовной сфере. Либерализм, отстаивающий прерогативы экономической власти, ставит на подозрение всю некоммерческую культуру как несущую отпечаток традиционализма, фундаментализма и авторитаризма. Это приводи к тому, что доминирующим критерием в культуре оказывается прибыльность и продажность. Незаконные притязания бизнеса на духовную власть в обществе обосновываются ссылкой на безошибочность рынка как инстанции, отделяющей полезное от бесполезного, нужное от ненужного. <…>
Определяя американский глобализм как тоталитарную экономическую власть (финансовой олигархии в первую очередь), преследующую планетарные амбиции, Панарин констатирует глобальную культурную революцию, вдохновляемую «экономическим человеком» с его одномерной логикой извлечения из всего максимальной прибыли.
<…> Прежде всего, глобальная культурная революция связана с понятием товара как универсальной, всеохватывающей категории. Всем явлениям жизни и культуры придается товарная, а значит, отчуждаемая форма меновой стоимости. Все, что не имеет товарного статуса и признанной меновой стоимости, господствующий либерализм объявляет пережитками традиционализма. Завершение модерна мыслится как завершение процесса превращения былых ценностей в обычный товар, имеющий своего продавца и своего покупателя <…> [3].
Таким образом, Панарин рисует достаточно мрачную картину современного глобализма, опирающегося на тоталитарную логику экономической целесообразности, которая имеет весьма негативное выражение во всех сферах.
<…> При этом глобализм имеет явно выраженный субъективный характер, он вдохновляется, направляется и контролируется соответствующими силами внутри США и их вассалами в других государствах, заинтересованными в мировом господстве, а поэтому, умело манипулируя общественным сознанием, придавая всем явлениям общественной жизни явно выраженный стоимостный характер, дегуманизируют и порабощают человечество. Социал-дарвинистский глобализм планомерно ведет в тупик планетарной катастрофы уже сегодня – в форме мировой гражданской войны человечества, поделенного на избранную и обреченную расы. <…>
В связи с этим Панарин ставит вопрос об ином гуманистическом глобализме.
<…> Его содержание заключается в том, чтобы заново синтезировать опыт цивилизаций Востока и Запада, не отказываясь от наследия европейского Просвещения, но корректируя его, исходя из новых глобальных реальностей. В данном контексте наиболее перспективной социокультурной системой могла бы считаться «дуалистическая», основанная на принципе дополнительности. Такая система, наряду с пространством рынка, оберегает специфические сферы культуры, которой позволено существовать и развиваться не по рыночным стандартам. При этом не обязательно речь идет об известной дихотомии государство – рынок. Внерыночные сферы культуры может созидать и гражданское общество путем формирования всякого рода общественных культурно-образовательных, социальных, научных фондов и других форм внерыночной кооперации. <…>
Точкой отсчета формирования нового глобализма Панарин называет глобальные проблемы – угроза разрушения природной, социальной и духовной среды, подвергающейся небывалому давлению со стороны технической цивилизации.
<…> Эти проблемы выступают как результат следующих несоответствий:
– между неограниченным воспроизводством факторов, входящих в систему «техники», и ограниченными воспроизводящими возможностями системы под названием «природа»;
– между индустриальным, поставленным на поток, тиражированием техники и остающимся кустарным или полукустарным обеспечением системы под названием «человек». Миллионы людей живут в условиях домашинного, кустарного быта, пользуются кустарными услугами устаревшей медицины, педагогики и т. п.;
– между уникальными продуктами высокой культуры и неограниченно тиражируемыми продуктами культуры массовой. <…>
<…> Глобальные проблемы требуют нового интенсивного рывка – качественного преобразования общественных практик на основе нового вторжения системы под названием «гений» в систему под названием «производитель». Нынешние глобалисты, с одной стороны, разрушают систему «гения», опустошая кладовые национальных культур, и с другой стороны – занимаются перераспределением ресурсов мира для того, чтобы бросить эти дополнительные ресурсы на поддержание технической цивилизации и тем самым избавить ее от давно назревшей реконструкции. Роль структуры под названием «гений» – источника качественно новых практик, не предусмотренного и непредсказуемого могут выполнять только те внешние «системы» культуры, которые отличаются двумя одинаково важными особенностями: являются достаточно инородными привычным формам господствующего цивилизационного опыта (то есть западного), и в то же время сама эта их инородность выступает не под знаком торгующей собой экзотики, а под знаком вероисповедальной подлинности и серьезности. <…>
На глобальном уровне автор уподобляет Запад большому дисциплинированному производству, одновременно и скрепленному и парализованному внутренним конформизмом.
<…> Роль внешней этой системе инновационной среды на сегодня способна выполнить только культура Востока (точнее – не-Запада). Противоречие современной культуры состоит в том, что, с одной стороны, убиваемая нами природа лишается способности к спонтанному самовоспроизводству, к восстановлению нарушаемого экологического равновесия, а с другой стороны – мы уже вполне осознали нашу принципиальную неспособность заменить бесконечную в своей сложности природную экосистему дублирующей техносистемой – искусственной средой с заранее заданными свойствами. Разрешить это противоречие западная цивилизация сама по себе не в состоянии. Поэтому ей предстоит в ближайшем будущем реконструироваться, осваивая чуждую ей восточную картину мира. Спасти прогресс можно только посредством парадигмальной перестройки отношений в рамках пары «цивилизация – природа». Только перестроившись на основе коэволюционной программы, модерн может избежать самоубийства – вместе с убийством живой природы – и продолжить свою эпопею в качественно новых формах. <…> [4].
Панарин предлагает два прогностических сценария возможных преобразований.
<…> Первый сценарий. Восстановление гражданского консенсуса на основе исключения кочевнической диаспоры. Содержанием этого сценария выступает противостояние реального и виртуального секторов экономики. Для того, чтобы мобилизовать социальную энергию в борьбе со спекулятивно-финансовым комплексом, необходимо обратиться к наиболее последовательным и непримиримым оппонентам виртуальной экономики. Этому признаку отвечает тип народного капитализма – вышедших из низов «трудоголиков», которым удалось организовать свое небольшое самостоятельное дело. Один из шансов малого и среднего предпринимательства – диверсификация спроса, приведшего к замене массового рынка множеством индивидуализированных рынков. <…> Крупные предприятия, широко использующие «интеллектуальную ренту», создаваемую брендингом, стали меньше заботиться о потребительских свойствах товара. Поэтому покупатель, пребывая в состоянии «обманутого», направляет свой взгляд к мелким производителям, для которых на первом месте стоят не внешний блеск и символическая насыщенность претензиями на престижность и раскованность, а добротное качество и ясность функции. Второй шанс представляет сама современная научно-техническая революция, создавшая новую технику малых форм. Большинство современных высоких наукоемких технологий представляют технику малых форм, доступную для малого бизнеса. Мелкие фирмы, воспользовавшись экспансией техники малых форм, не только доказали свою живучесть, но и обнаружили ряд преимуществ перед крупными по таким современным показателям, как наукоемкость, рентабельность, экологичность. Средний возраст оборудования в малых фирмах сегодня намного меньше, чем в крупных, у которых гирей на ногах висят гигантские основные фонды, зачастую устаревшие. <…>
<…> Доля живого, причем высококвалифицированного труда в стоимости продукции здесь значительно выше, чем у крупных фирм. А самое главное состоит в том, что моральная компонента квалифицированной трудовой деятельности, связанная с высокой партнерской ответственностью, прилежанием, заботой о сохранении лица, мотивами профессионального самоуважения и самореализации, здесь неотделима от интеллектуальной, в которой воплощено новое знание. <…> Если иметь в виду некоторые объективные экономические, научно-технические и социальные предпосылки возможной реабилитации производства, живущего «натурфилософскими» идеями, касающимися естественных (не манипулируемых) потребностей, естественной основы изделий как гарантии их качества, естественной мотивации работника, желающего реализовать себя в труде как неповторимую индивидуальность, а не быть безгласным придатком гигантских технических агломератов, – то эти предпосылки явно созрели. <…>
<…> Однако осуществлению в России диверсификации рынка на основе описываемых принципов мешает, так называемая, революция раскованной чувственности. В ее основе положен консенсус либеральной интеллигенции с представителями номенклатурного и даже номенклатурно-мафиозного капитализма на базе принципа богемной раскрепощенности и безответственности. Не требующая усилий безответственность и неподотчетность нормам выступает основой того «либерализма», на почве которого сошлись и помирились, казалось бы, столь разнотипные социальные персонажи, как чурающиеся настоящих предпринимательских усилий номенклатурные выходцы, чурающаяся закона торговая мафия и чурающаяся внутренней и внешней дисциплины западническая интеллигенция. Все они – приверженцы богемно-раскованной чувственности и богемного образа жизни. Не случайно они сегодня легко встречаются на всякого рода презентациях и банкетах и неплохо понимают друг друга. <…>
<…> Прогнозируемая в рамках данного сценария поляризация предпринимательского класса на продуктивный и спекулятивный типы должна найти свое подтверждение в поляризации самого идейного содержания современного глобализма. Только в том случае, если интеллектуальные возможности борьбы с виртуальной экономикой будут взяты на вооружение представителями ныне оппозиционной среды, связанной с реальной экономикой, последняя получит шанс одержать победу. <…>
Практическую реализацию данного проекта Панарин связывает с формированием и осуществлением большой экологической идеи.
<…> Доминанта экологизма, с одной стороны, скрепляет территориальную идентичность, способствуя противопоставлению жителей региона, защищающих местную среду от пришлых расхитителей и загрязнителей. С другой стороны, она имеет мировоззренческо-методологическое значение. Подобно тому, как природа представляет собой не конгломерат мертвых тел, а систему биоценозов, территория также воплощает определенную скрытую целостность. В современной экономике преобладает отраслевая самоидентификация, при которой отдельный человек чувствует себя частью определенной отрасли, которая обладает существенной территориальной протяженностью. Поэтому все проблемы, касающиеся территории его непосредственного пребывания рассматриваются как второстепенные. Большая экологическая идея способна обеспечить переход от отраслевого к территориальному человеку. Территориальная доминанта способна выступить как мощный генератор горизонтальных связей, формирующих нового общинника, что представляется альтернативой авторитаризму, централизму и бюрократизму. Настоящее гражданское общество представляет собой мобилизованную территориальную общину, сообща решающую все проблемы, возникающие на местах. Территориальный принцип организации, восстанавливающий социальную целостность на месте нынешних отраслевых конгломератов, способен качество повысить способность цивилизации аккумулировать новые типы знания, в особенности социально-гуманитарного, остающегося маргинальным по меркам «технической цивилизации». Столь же большое значение территориальный принцип для превращения новой социально-гуманитарной информации основу созидательных гражданских решений. <…>
Таким образом, Панарин рассматривает территориальный принцип как новую ступень в развитии современной политической цивилизации.
<…> Второй сценарий. Альтернативный глобализм. Данный сценарий более убедителен из-за того, что он лучше вписывается в систему ожиданий и установок, внушенных современному человеку эпохой модерна. Здесь глобализация рассматривается как объективный вектор развития, поэтому альтернативы можно искать только в рамках ее внутреннего содержания.
Основным лейтмотивом современной глобализация выступает деградация духовной власти, как одного из основных столпов, наряду с экономической и политической властями, любой цивилизации. <…>
В связи с этим Панарин ставит вопрос о формировании интеллектуальной контрэлиты, которая не только призвана сменить нынешнюю нравственно деградировавшую и коррумпированную элиту, торгующую идеями как товаром, но и подтвердить прерогативы духовной власти как таковой.
<…> Оставшаяся экономическая власть, лишенная надлежащего противовеса со стороны политической и духовной власти, неминуемо вырождается в новый тоталитаризм социал-дарвинистского толка. И поскольку экономический тоталитаризм обретает глобальный характер, претендуя на беспрепятственную эксплуатацию всей «мировой периферии», то выстраивание глобальных сдержек и противовесов необходимо и неизбежно. <…> Основная цель это не уравновесить существующий экономический тоталитаризм экономическими же противовесами, а возродить в развитии человечества приоритет духовной сферы.
Для этого нужно, прежде всего, преодолеть стереотип «гражданина мира» и «эмигрантское» сознание, которое отвергает любые социальные обязательства во имя успеха. Этот тип сознания распространяется сегодня в условиях крушения прежних больших идей, ослабления духовной власти как таковой. Несомненно, что такая власть может базироваться на принципе универсализма – спасения всех, а не избранных, и открывать человечеству новые планетарные горизонты. По определению духовная власть будет радикальной – не склонной к консенсусу с теми, кто оспаривает духовные приоритеты, дабы абсолютизировать материальные и избавить себя от всяких сдерживающих начал. Учитывая логику противостояния с нынешним социал-дарвинизмом, эта власть будет возрождать «демократию равенства» в противовес нынешней либеральной «демократии свободы». <…>
<…> В планетарном масштабе тип либерального мигранта, склонного безответственно покидать им же захламленные пространства в поисках более обжитых мест, выглядит обреченным. В связи с этим необходим другой тип личности, готовый к планетарной ответственности. Для того чтобы сформировать такой тип, нужна большая духовная и политическая власть – школа новой аскетической педагогики. По всей видимости, она будет именно глобальной, альтернативной нынешнему «либеральному» американоцентризму <…> [5].
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См. подробнее: Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2003. С. 31 – 54.
2. Там же. С. 66 – 96.
3. Там же. С. 100 – 136.
4. Там же. С. 258 – 357.
5. Там же. С. 362 – 409.
Анатолий Иванович Уткин
Анатолий Иванович Уткин (1944 – 2010) – историк и политолог, специалист в области международных отношений, специалист в области международных отношений, эксперт по внешней политике США, доктор исторических наук, профессор. В серии статей и монографий («Россия и Запад: история цивилизаций», «Глобализация: процесс и осмысление» и «Мировой порядок ХХI века», «Мировая холодная война», «Новый мировой порядок», «Подъем и падение Запада» и др.) основное внимание уделял исследованию предпосылок и новейшей истории глобализации в условиях трансформации мировой политики от биполярного, минуя однополярный, к многополярному миру. Интерпретируя термин «глобализация», Уткин утверждает, что он представляет собой метафору, созданную для выяснения смысла и понимания природы современного капитализма. Этот термин предполагает сознательный отбор аналитически ярко выраженных явлений и процессов. Несмотря на то, что сам Уткин не дает четкого определения глобализации, он приводит ряд определений этого феномена западными исследователями, которые рассматривают глобализацию в контексте современного развития капитализма и неолиберальной теории.
<…> Глобализация – слияние национальных экономик в единую, общемировую систему, основанную на быстром перемещении капитала, новой информационной открытости мира, технологической революции, приверженности развитых индустриальных стран либерализации движения товаров и капитала, коммуникационном сближении, планетарной научной революции; для нее (глобализации) характерны межнациональные социальные движения, новые виды транспорта, телекоммуникационные технологии, интернациональная система образования. <…> [1]
<…> Постепенное сближение стран и континентов покрывает всю историю человечества, но революционно быстрыми темпами это сближение осуществлялось лишь дважды. <…>
В этой связи Уткин выделяет два этапа глобализации.
<…> Первый этап. На рубеже XIX и XX вв. мир вступил в фазу активного взаимосближения на основе того, что торговля и инвестиции распространились в глобальном масштабе благодаря пароходу, телефону и конвейеру. Перед Первой мировой войной размеры мира уменьшились с «большого» до «среднего». Основным двигателем глобализационных процессов на этом этапе была Британская империя с ее колоссальным на тот момент морским, индустриальным и финансовым могуществом. Которое и обеспечивало экономически-информационно-коммуникационное сближение наций. Британия выступала гарантом этой первой волны глобализации, осуществляя контроль над главными артериями перевозок товаров – морями и океанами, обеспечивая при помощи фунта стерлингов и Английского банка стабильность международных финансовых расчетов. Первая мировая война остановила этот процесс. <…>
<…> Для возобновления процессов глобализации понадобилось около 70 лет. Лишь в последние десятилетия ХХ века, после двух мировых войн, Великой депрессии и многочисленных социальных экспериментов, либеральный экономический порядок стал возвращаться в мировую практику. В соревновании с плановой экономикой рыночная система оказалась более жизнеспособна и превратила мир в единую рыночную экономику. <…>
<…> Возрождение глобализации началось в конце 1970-х гг. на основе развития информатики, телекоммуникаций и внедрении цифровых технологий. Все это дало возможность превращению отдельных коммерческих организаций, функционирующих в рамках одной страны, в транснациональные корпорации, которые стали пересекать национальные границы и осуществлять власть над населением менее развитых стран, так как ни одна локальная власть не способна в одиночку справиться с проблемами, порождаемыми растущей взаимозависимостью. <…>
<…> Фактором, непосредственно открывшим ворота глобализации выступил Вашингтонский консенсус – десять рекомендаций по реформированию мировой торговли, сформулированные в 1989 году экономистом Дж. Вильямсоном. <…> В начале 1980-х годов руководители трех самых мощных экономических ведомств, расположенных в американской столице: министерство финансов США, Международный валютный фонд и Всемирный банк достигли согласия в том, что главным препятствием экономическому росту являются таможенные и прочие барьеры на пути мировой торговли. Глобальной целью стало сокрушить эти барьеры. <…> Десять основных правил Вашингтонского консенсуса стали своего рода предписаниями для стран с переходной экономикой и легли в основу либерального фундаментализма 1990-х годов. <…> Глобализация обнаруживает явно выраженные субъективные стороны. В результате активной политики М. Тэтчер и Р. Рейгана, которые активно принялись за создание неолиберального законодательства, роль государства существенно ослабла. Значительная доля экономической власти государства оказалась переданной частным компаниям. <…>
<…> Современный этап. Все это сделало очевидным новый характер глобализации. Разница между двумя этими этапами заключается, прежде всего, в интенсивности и масштабах. Мир конца ХХ века решительно уменьшился. За последние тридцать лет реактивная авиация, развитие информационных и телекоммуникационных технологий сблизили все континенты. <…> Современный этап глобализации связан, в первую очередь, с деятельностью США, которые направили всю свою фактическую мировую гегемонию на процесс открытия мировой экономики: создание многосторонних институтов, активное участие в многосторонних торговых переговорах, открытие собственных рынков для импорта, шаги по реализации торговой либерализации. <…>
<…> Основными движущими силами современной глобализации являются рыночная экономика и капитал. Глобализация – это процесс, определяемый рыночными, а не государственными силами. Чтобы привлечь желанный капитал и надеяться на блага, на плоды современной и будущей технологии, государства должны заковать в себя «золотой корсет»: сбалансированный бюджет, приватизация экономики, открытость инвестициям и рыночным потокам, стабильная валюта и т.д. Желающие присоединиться должны знать, что им придется приспособиться к унифицированному размеру, диктуемому сильнейшими из глобализаторов. Это правило «растягивает» одних, смертельно сжимает других, ставит всех под давление неумолимого мирового пресса. Разумеется, это вызывает резкое ужесточение социального, экономического, культурного пресса в каждой отдельной стране. <…>
<…> Глобализация также означает гомогенизацию жизни: цены, продукты, уровень и качество здравоохранения, уровень доходов, процентные банковские ставки и т.п. Она понижает барьеры между суверенными государствами, трансформирует внутренние социальные отношения, разрушает культурные табу. В этих условиях национальные правительства вынуждены гармонизировать национальную экономическую политику с потребностями и пожеланиями соседей и потенциальных конкурентов. Придерживаясь точки зрения, что глобализация приводит к унификации социально-экономического порядка в глобальном масштабе, Уткин делает достаточно интересный вывод о том, что о<
|
|
|
