Образ автора и образ адресата

В торжественной оде и любовной

Лирике ХVIII века

 

Исследователи не раз отмечали, что ХVIII век занимает особое место в развитии русского литературного языка, в становлении литературно-художественных стилей. Так, В.В. Виноградов писал: “В атмосфере хаотического смешения старых и новых элементов.., беспорядочного столкновения и механического смешения национальных и чужеязычных форм речи в русском литературном языке начала ХVIII в. восходят и развиваются ростки новых стилей повествования и лирического выражения” [Виноградов, 1982: 91]. В частности, широкое распространение получают такие литературные поэтические жанры, как торжественная ода и любовная лирика.

Ода и любовная лирика ХVIII века, будучи резко противопоставлены по тематике, по целям и задачам, по положению автора и объекта описания, тем не менее имеют ряд общих свойств. Во-первых, и то, и другое представляют собой “комплиментарный” тип жанров, обязательно содержащий элемент похвалы, положительной оценки объекта описания, адресата в самом широком смысле слова [Федосюк, 1997: 73-77]. Кроме того, специфической чертой русской торжественной оды (в отличие от западноевропейской) является то, что она “всегда обращена к монарху или члену правящего дома и никогда — к частному лицу” [Успенский, 1994: 134]. А в ХVIII веке престол по преимуществу занимали женщины (Екатерина I, Анна, Елизавета, Екатерина II). Таким образом, объектом описания и адресатом в оде и любовной лирике становится женщина.

Другой характерной особенностью ХVIII века, неоднократно отмечаемой в литературе, является жесткая регламентация средств выражения (в частности, — образных средств) за определенными литературными жанрами [Ларин, 1975: 307-308]. “Жанровые ограничения предписывали поэтам... определенный комплекс образов” [Кузьмин, 1971: 52], однако “выбор языкового кода впервые осмысляется при этом именно как эстетическая задача” [Успенский, 1994: 124].

Нам показалось интересным сопоставить систему образных средств (метафора, метаморфоза, сравнение), используемых при создании образа адресата и образа автора как основных “жанрообразующих признаков” [Шмелева, 1997: 93-94].

Панегирический характер торжественной оды требовал создания образа идеальной царицы, причем совершенство объекта-адресата отмечается как в системе его внешних, так и внутренних качеств. Удивительным постоянством отмечена традиция фиксации красоты императрицы, однако, во-первых, при этом практически не фиксируется каких-либо конкретных признаков этой красоты (ни через систему прямых, ни через систему переносных средств выражения), а во-вторых, как правило, внешняя красота и внутренняя в данном случае воспринимаются в нерасчлененном единстве. Например: Однако ты [Муза] и тем счастлива, Что тщишься имя воспевать Всея земли красы и дива И тем красу себе снискать. Ломоносов.

Таким образом, ода не выявляет каких-либо индивидуальных черт внешности ни Анны, ни Елизаветы, ни Екатерины Великой. Однако то же самое можно сказать и о внутреннем мирегероинь. “Внутренний мир человеческой личности еще не стал объектом внимания литературы. Предмет искусства еще определяется категориями морально-политической сферы” [Стенник, 1971: 61]. В образе каждой из героинь подчеркиваются обычно только те черты, которые значимы не сами по себе, а характеризуют императрицу как властителя России. Ее внутренние качества влияют на жизнь государства, каждого подданного, в том числе и автора оды.

Это определяет и систему используемых образных средств. Наиболее регулярно в торжественных одах используются образы огня, света, воды, ветра, жизнедеятельности человека и растений и т.д. из биоморфного метафорического поля [Балашова, 1998: 124-143].

Императрица “исполнена” внутреннего света, она — источник истины, благополучия народа. Например: Солнце красно, благоприятно! О Самодержица российска! Тредиаковский; Небу российску ты солнце ясно! Тредиаковский; К нам лице ее сияло. Ломоносов; Тобой вошел нам луч полдневный. Сумароков; Фелицы слава, слава Бога.., который оком лучезарным Шутам, трусам неблагодарным И праведным свой свет дарит. Державин. Подданные, в том числе и автор оды, испытывают “благотворное влияние”, исходящее от самодержицы. Очень ярко это проявляется в системе развернутых образов света, огня и освежающего ветра, используемых М.В. Ломоносовым по отношению к Елизавете: Какой приятной зефирвеет И нову силувчувствальет? Какая красота яснеет? Что всех умы к себе влечет? Мы славу дщери зрим Петровой, Зарей торжеств светящу новой. Чем ближе та сияет к нам, Мрачнее ночь грозит врагам.

Созидательная сила героини од регулярно подчеркивается и через образы жизни растений и живительного источника (по отношению к подданным, развитию общества, наук, нравственности и т.п.). Например: Сия тебе единой слава, Монархиня, принадлежит... Богатство в оных потаенно, Наукой будет откровенно, Что щедростью твоей цветет. Ломоносов; Тобою правда днесь сияет, И милосердие цветет... Тобой дал плодпесокбесплодный И камень дал источникводный... Твоя хвала днесь возрастает, Подобно как из земных недр До облак всходит и скрывает Высоки горы тенью кедр, До рек свой корень простирая И листвие в валы бросая... Сумароков; Где, ветвь небесная, цветешь? Державин.

Подобное явление наблюдается и при регулярном использовании пространственной метафоры и других образных средств из этой семантической сферы. При этом вновь подчеркивается активное, действенное начало императрицы. С одной стороны, она указывает путь своим подданным, причем этот путь приравнивается к истине и благополучию, а с другой, — она воспринимается как центр мироздания, влекущий к себе все живое. Например: Великая Петрова дщерь Щедроты отчи превышает, Довольство муз усугубляет и ксчастьюотверзаетдверь. Ломоносов; Щедрота скипетром владает И всех сердца к себе влечет. Сумароков. Развернутый образ императрицы-кормщика создает Г.Р. Державин в оде “Фелица”: Так кормщик, через понт плывущий, Ловя под парус ветр ревущий, Умеет судном управлять.

Характерно, что вся система образных средств, используемых при характеристике венценосного адресата оды, основана на библейской символике, на традициях панегирика и проповеди. Как отмечает Б.А. Успенский, “торжественная ода связывается в России именно с церковнославянской литературной традицией, и это закономерно обусловливает — наряду с использованием сакральных образов — славянизацию языка” [Успенский, 1994: 133-134]. Как нам представляется, наиболее тесно ода оказывается связанной с древнерусским жанром жития святых, где для характеристики образа святого также наиболее регулярно используются образы света, огня, животворной силы, источника мудрости, кормщика, указующего путь и т.д. [Балашова, 1997: 112-122].

Вместе с тем в образных системах, присущих древнерусской житийной литературе и торжественной оде ХVIII века, есть существенные отличия. Прежде всего они связаны со степенью совершенства объекта описания (святого и императрицы) и степенью их активности в жизни. Если святой, как и всякий человек, хоть иногда может быть “исполнен скверны”, может попадать в “дьявольские сети”, может “плутать во тьме”, то объект торжественной оды абсолютно лишен каких-либо недостатков. По отношению к нему никогда не используются “правые” члены антонимических образных пар: свет — мрак, чистый — грязный, идущий прямым путем — блуждающий и т.д.

Кроме того, образ императрицы абсолютно деятелен. Он лишен такого обязательного качества святого, как смирение. Нигде объект оды не уподобляется ведомому или полому сосуду, сосуду скудельному, наполняемому извне мыслями, чувствами, желаниями.

Абсолютное совершенство, деятельное и созидательное начала адресата оды фактически уравнивают императрицу и Бога-Творца (ср.: Ты днесь фортуну нам пленила И грозный рокостановила, В единый миг своей рукой Объялавсе свои границы. Сумароков; Тебе единой лишь пристойно, Царевна! Свет из тьмытворить. Державин). Не случайно именно этот образ становится одним из самых регулярных в оде. Например: Прямое сама вся благородство: Божие ты, ей! Светло изводство; И Богиня со всего вида... Императрица есть то Анна. Тредиаковский; Она... Она твой Бог, Россия, свершивший благи все твои; Созданье вышня Божества, Великая Екатерина. Николаев; Где ангел кроткий, ангел мирный, Сокрытый в светлости порфирной, С небес сниспослан скиптр носить! Державин.

Таким образом, образ адресата оды оказывается лишенным не только каких-либо недостатков, но и каких-либо чисто женских качеств. Исключение составляет лишь один эпитет, постоянно встречаемый при характеристике всех императриц — кроткая (ср.: Кроткая Екатерина Отрада по Петре едина. Ломоносов; Души твоей [Елизаветы] кротчайшей сила Мой гнев на кротость преложила. Ломоносов; Но кротости ходя стезею [Екатерина II], Благотворящею душою, Полезных дней проводишь ток. Державин). Безусловно, и в данном случае в основном характеризуется политическая миролюбивая позиция самодержиц, но в то же время частично это свойство переносится и на их внутренние качества. Более того, у Державина это качество выражено даже с помощью французской кальки, типичной для “галантных” стилей (ср. характеристику Екатерины II: Где ж добродетель обитает? Где розабезшипов растет?).

Однако в целом панегирический образ императрицы лишен каких-либо индивидуальных черт, представляя собой абсолютное совершенство и превосходя в этом отношении даже образы древнерусских святых.

Восхвалению совершенства самодержицы служит и самохарактеристика автора. При этом в составе образных средств отмечаются два основных типа метафор.

Во-первых, именно на контрасте “недостойного” подданного-поэта и совершенного монарха строятся многие оды. Не случайно поэтому при самохарактеристике авторы оды используют церковнославянскую фразеологию, образы из правого члена антонимических парадигм (свет — тьма, верх — низ, прямой путь — блуждание и т.п.). Целостная система таких образов дана, например, Г.Р. Державиным в оде “Фелица”. В частности, с помощью пространственной метафоры непрямолинейного движения, движения без определенной цели подчеркивается отсутствие у автора целеустремленности, его нравственная, идеологическая неустойчивость (ср.: Кружувхимерах мысль мою; Неходим света мы путями). Не наделен автор и такими качествами Фелицы, как самостоятельность, действенность. Для характеристики этих свойств регулярно используются пространственные метафоры (Все мне роскошь представляет, К утехам мысли уловляет) и метафоры социальной зависимости (Сегодня властвую собою, А завтра прихотям я раб).

Во-вторых, величие самодержицы поддерживается и тем, что автор, как и все подданные, способен совершенствоваться, обрести покой, счастье под влиянием достоинств адресата оды. И вновь целостная система метафор, взятых обычно из церковнославянской фразеологии, способствует эмоциональному утверждению этого тезиса. Наиболее регулярными среди них являются образы пробуждения, воскресения, укрепления, а также внутреннего огня. Например: Счастьем Анны все крепятся. Тредиаковский; И светлый дщери взор Петровой Нас жизньюоживляет новой. Ломоносов; Меня твой голос возбуждает. Державин; Какая бодрая дремота Открыла мысли явный сон? Еще горит во мне охота торжественный возвысить тон. Ломоносов; Но буде в ревности сердечной, Что имеет к Анне жар вечный. Тредиаковский; К тебе любовию возжженны, Еще усерднее горят; Как сердце наше к ней пылало. Ломоносов

Характерно, однако, что самохарактеристика в одах обычно сведена к минимуму, в целом образ автора обычно не выделяется из числа подданных и лишен индивидуальных черт. Это еще раз подчеркивает несопоставимость масштаба личности автора и венценосного адресата.

Напротив, в любовной лирике образ автора и адресата (возлюбленной) представлены в равной степени или же самохарактеристика преобладает над описанием объекта страсти, причем для создания и того, и другого образа используется достаточно единообразная и целостная система образных средств.

В частности, при характеристике внешности возлюбленной, в отличие от венценосного адресата торжественной оды, автор регулярно использует метафоры, метаморфозы и сравнения. При этом внешность любимой оказывается удивительно однотипной: ее отличает блеск глаз (хотя их цвет, естественно, может варьироваться), белоснежная и нежная кожа, розовые щеки, мягкие волосы (цвет в данном случае также варьируется) и т.п. — чело из кости слоновой; белая, как снег, шея; кожи атлас; огненные очи; взор черно-огненный; влажный взгляд; агатоокая дева; бриллиантовые глазки; злато мягких влас; шелк волос; щеки цвета розы и млеком смешанного и т.п.

При всем “стандартном” разнообразии сквозным мотивом в этой образной системе оказывается образ яркости и блеска, подобно тому, как это было свойственно образу императрицы в одах. Только в данном случае этот блеск и сияние обращены прежде всего на внешние данные адресата (ср.: Лице твое весне подобно, Приятности в нем блещут все. Попов; Напиши ее глаза, Чтобы пламенемблистали. Львов; В лучах очей Твоих жемчужна капля слез. Костров; Как ночь — с ланит сверкайзарями. Державин; Огненные [художник] сделай очи. Кантемир; Взор черно- огненный, отверстый — И молния вослед громам Блистала, жгла и поражала... Державин).

Вместе с тем в любовной лирике возлюбленная может излучать и внутренний свет, отражающий ее совершенство. Не случайно, как и адресат оды, она обожествляется, что отражается в целой системе регулярных образов: Богиня, ангел, рай и т.п. Например: Лиза, рай всех чувств моих! Дмитриев; Лиза, ангел красотою, Ангел нравом и душою...; На что ты ангельской душой, Своей любовью, красотой В супруге сердце восхищала. Карамзин; Взор небесный твой узреть...; Как Ангел красоты, являемый с небес, Приятностьми она и разумом блистает. Нелединский-Мелецкий; Божками называю, Красавицы, я вас, Которых обожаю... Костров.

Как и адресат оды, возлюбленная в любовной лирике обладает абсолютной властью, способна животворить все вокруг Например: Она и облачко по утру золотит, Она и в природе все красит и живит. Дмитриев.

Но, в отличие от адресата оды, животворная сила возлюбленной распространяется прежде всего только на автора: Кто любовью не дышит? Тредиаковский; Все любовь мою питает. Сумароков; Увидел Лизиньку — воскрес. Клушин; Ты во тьме мученья злого Жизнь, отрада мне и свет. Неледиский-Мелецкий. Не случайно поэтому при обращении к любимой так частотно притяжательное местоимение мой: Люблю тебя. Мой свет! Чулков.

При этом автор обретает способность жить и чувствовать именно благодаря своей любви, источником которой является совершенство возлюбленной. Наиболее регулярно данный мотив реализуется через образы внутреннего огня и горячей крови. Например: Сама воспламенила Мою ты хладну кровь; Жару любовному наших сердец... Сумароков; Жар любовный: Воспламеняй, любовь, ты нас! Дмитриев; Вся кровь моя горит; День и ночь тобой горю; Гасни пламень мой в крови. Чулков; Студеная кровь ваша Коль могла бы загореться от приятностей любовныхъ. Херасков; Узрел!.. И молнии скорее Вспыхнул любовный жар в крови. Николаев; Жги души, огнь бросай в сердца... Державин.

Живительное воздействие на автора возлюбленной проявляется и в регулярных образах пробуждения, жажды, алкания, сладостного томленья и т.п. Например: Ах сей огнь сладко пышет. Тредиаковский; Мой гордый дух совсем разжжен От сладких дум. Сумароков; Без тебя же все превратно, И утеха не сладка; Зреть тебя всегда жажду... И очей не насыщу. Попов.

Вместе с тем эти же образы огня, жажды свидетельствуют и о болезненности состояния автора: любовь — болезнь,любовь — смерть, источником этих состояний является возлюбленная (даже если она отвечает взаимностью). Например: Если б льзя изображаться На сердцах любовным язвам... Херасков; Божками называю, Красавицы, я вас, Которых обожаю И полон их зараз. Николаев; Твой каждый взор вонзаетСтрелу мне в сердце вновь. Попов; Смертьбледныйхлад распространяла, Я умирал игрой твоей. Державин.

В целом состояние влюбленности характеризуется как “ненормальное”, выходящее за пределы нормы. Не случайно столь регулярным в любовной лирике становится образ ослепления, утраты рассудка и т.п. Например: Я любил так слепо. Сумароков; Взор смутный объявляет Твою [любовь] над сердцем власть. Чулков; И, ослепленный Любовию своей, Желал я, дерзновенный, И сам любви твоей! Карамзин. Это может рождать и мотив борьбы, осознания автора необходимости избавиться от этого состояния и власти любимой. Например: Любовь стремится выгнать стыд: В сей жестокой брани мой рассудоктмится. Чулков.

Однако власть возлюбленной над автором, как и власть венценосного адресата оды над миром в целом, беспредельна. Но и здесь можно выявить одно существенное различие. Власть возлюбленной проявляется более “агрессивно”. Она подчиняет себе автора, лишает его воли, делает слабым, что проявляется в регулярных образах невозможности самостоятельного движения, оков, плена и т.п. Например: С тех пор тебе отдавшисьвплен, Твоей я воле повинуюсь, К тебе душевно прикреплен, Я за тобою буксируюсь; Любовь мой ум и сердцевяжет. Зритель; Я, лишасьсвободы, И радостей лишен, едину страсть храня. Сумароков; Глаза мои плененны; Душа твоя мной страстна, Моя тебе подвластна. Попов; И уж чувствую, что можно Не носить твоих оков; Вспоминаю Прежний плен я, Ниса, свой; И невольник, в чувства новы, Скорбь душевну пременя, Кажет в радостью оковы, Что влачил дотоль стеня. Нелединский-Мелецкий;

Таким образом, в любовной лирике ХVIII в. создается достаточно цельная система образных средств, характеризующих как образ автора, так и предмета его любви. Многие исследователи отмечают, что основа этой системы — французская “галантная” лирика [Перетц, 1905: 40-41; Виноградов, 1982: 92-95]. В частности, Б.А. Успенский подчеркивает, что “становление нового русского литературного языка... осуществляется в условиях активного западноевропейского влияния на русскую культуру” [Успенский, 1994: 115].

Более того, как отмечают исследователи, основная масса этих образов представляет собой кальки с французского [Виноградов, 1982: 168-169; История лексики... 1981: 105-112; Успенский, 1994: 309].

Вместе с тем большинство указанных переносов присущи уже древнерусскому языку. Более того, они регулярно используются в проповедях, житиях и других жанрах церковнославянской литературы. Так, сквозными мотивами образов святых являются метафоры внутреннего горения, жажды и алкания истины Божьей [Балашова, 1997: 121-122].

Казалось бы, обожествление возлюбленной, наделение ее качествами, присущими почитаемым святым, или уподобление чувств автора к возлюбленной тем чувствам, которые испытывают святые к Богу, должны восприниматься как кощунство, но этого не происходит. Дело в том, что данные системы существуют параллельно, практически не соприкасаясь друг с другом. Они черпаются из разных источников (библейской церковнославянской литературы и французской галантной поэзии), поэтому изначально воспринимаются как омонимичные.

Однако и древнерусская проповедническая литература, и торжественная ода, и любовная лирика имеют общее свойство: все они представляют собой самодостаточные и целостные системы, причем каждая из них практически не содержит индивидуальных черт, оригинальных образов.

 

ЛИТЕРАТУРА

Балашова Л.В. Метафора в диахронии (на материале русского языка ХI — XX вв.). Саратов, 1998.

Балашова Л.В. Метафора в жанре жития древнерусской литературы // Жанры речи. Саратов, 1997.

Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка ХVII — XIX веков. М., 1982.

История лексики русского литературного языка конца ХVII — начала XIX века. М., 1981.

Кузьмин А.И. К изучению поэтики батализма к Ломоносова // Поэтика и стилистика русской литературы. Л., 1971.

Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка (Х — середина ХVIII в.). М., 1975.

Перетц В.Н. Очерки по истории поэтического стиля в России. Эпоха Петра Великого и начало ХVIII столетия. I — IV // ЖМНП. 1905. № 5.

Стенник Ю.В. Ломоносов и Николаев. (Некоторые тенденции в развитии жанра похвальной оды последней четверти ХVIII в.) // Поэтика и стилистика русской литературы. Л., 1971.

Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (ХI — XIX вв.). М., 1994.

Федосюк М.Ю. Исследование средств речевого воздействия и теория речевых жанров // Жанры речи. Саратов, 1997.

Шмелева Т.В. Модель речевого жанра // Жанры речи. Саратов, 1997.

 

 

В.С. Парсамов

Язык и стиль “Русской правды”

 

“Русская правда” написана в жанре ораторской прозы. Стилистической доминантой в ней являются высокая архаическая лексика и сложные синтаксические конструкции. Следует различать архаизмы, вызванные особенностями официального — делового стиля, что не ощущалось в то время как нарочитая архаизация, и те архаические конструкции и славянизмы, которые Пестель сознательно вводит в свой текст. Если последние были обусловлены культурной ориентацией Пестеля, то первые не были продуктом сознательной стилизации, а брались из устойчивого фонда официально — делового языка, который, как писал В.Д. Левин, “обнаруживал еще очень заметную зависимость от традиций старого “приказного” языка, в нем сохранялись архаические элементы, особенно во всякого рода специальных формулах, трафаретах” [Левин, 1964: 327]. В “Русской правде” наблюдается обилие таких трафаретов: приняты быть имеют, служить иметь основанием, из сего явствует и т.д. Значительно большую группу слов составляют архаизмы, вводимые в стилистических целях. Из служебных слов можно указать такие, как паки, ниже, яко. Обилие славянизмов, сохранивших высокостилистическую окраску встречается на лексико-семантическом уровне: бренный, бытие, поприще (в значении места), обретающий, священный, деяние и т.д. Иногда выбор древней или современной формы зависит от контекста, от эмоционального отношения автора к излагаемому материалу. Так, например, словоформа мужчина употребляется в стилистически нейтральных конструкциях: “ мужчины по вступлении в права гражданства…” (VII, 194). Когда же речь заходит о священной обязанности служения родине, то используется древнерусская форма муж: “…на самых достойнейших и просвещеннейших мужей …” (VII, 192).

Сильной архаизации подвергся синтаксис “Русской правды”. Для Пестеля характерно построение громоздких предложений с латинизированным синтаксисом. Предложения членятся на логико-смысловые части, вытекающие одна из другой и расположенные между начальным тезисом и конечным выводом. Часто используются инверсии: одинаковым с ним подлежатъ изменениям, можно всего удобнее на три разряда разделить, иметь будет и т. д. В некоторых случаях Пестель использует синтаксические конструкции с архаическими падежными формами: совсем различные языки говорят жители оных, их воевать [48], друг на друга враждуют. Следует отметить также частое употребление сложных глагольных сказуемых, свойственных латинскому, германскому и некоторым славянским языкам: будет иметь прельстить, иметь быть приобретено, иметь быть рассуждаемо и т.д.

Пестель не ограничивается архаизацией лексико-синтаксического уровня. Он строит свой текст по правилам ораторского искусства. Одним из примеров такого построения может служить §2 третьей главы. С точки зрения риторики М.В. Ломоносова, этот отрывок представляет собой ораторское слово. Ломоносов выделяет четыре основные части слова: “вступление, истолкование, утверждение и заключение” [Ломоносов, 1986: 184]. Вступление, по Ломоносову, “есть часть слова, через которую ритор слушателей или читателей приуготовляет к прочему слову, чтобы они склонно, прилежно и понятно оное слушали и читали” [Ломоносов, 1986: 184]. За вступлением идет истолкование, “которое составлено бывает из распространенных идей” [Ломоносов, 1986: 185]. В утверждении Ломоносов выделяет две части: “первая есть доказание, которая содержит в себе самые доводы, чем предложенную тему доказать должно. Вторая называется возражение, которая опровергает все противные теме возражения” [Ломоносов, 1986: 185]. И наконец идет заключение, в котором “доказанная тема представляется в указательном роде с похвалою или хулою, в советовательном — с присоветованием или отсоветованием, причем должно повторить положенные в третьей части доводы, но весьма кратко и замысловато” [Ломоносов, 1986: 186].

Посмотрим, как с этой точки зрения строится текст Пестеля.

Вступление: Много было рассуждаемо о необходимости чтобы Постепенность в Государственном устройстве существовала; то есть чтобы Политическо — отвлеченное пространство отделяющее Массу Народную от Верьховной Власти на разныя Степени было разделяемо и степени сии начинали бы от Массы Народной и восходили бы до Верьховной Власти.

Истолкование: Мысль сия совершенно справедлива и таковой порядок конечно необходим; надлежит только истинныя избрать средства к введению и установлению оного. Люди зловластие любящие уверяли что таковая Постепенность требует разделения Народа на многия Сословия таким образом чтобы нисшее Сословие мало прав и никакой власти бы не имело, а начиная от него все прочие Сословия имели бы различное Количество прав, преимуществ и Власти смотря на удаленность их от Народа и Приближенность к Верьховной Власти.

Утверждение:

1) возражение: Сии правила извлечены из феодальной Системы и совершенно в Существе Дела с истинною не согласны потому что теперешния Сословия никакой Постепенности не образуют ибо Постепенность в Государстве должна быть устанавливаема для того чтобы Верьховная Власть не была обременяема всеми Делами в Государстве без изъятия и Дела бы сии от части разрешались в нисших Степенях, от части до нея бы восходили через посредство Степеней установленных между Верьховною Властью и разными местами где Дела возникать могут. Из сего явствует что ежели бы Сословия постепенность Составляли, то Дела должны бы поступать от Крестьян на решение Мещан, от сих к Купечеству, от Купечества к Дворянству и так далее. А поелику сие бы слишком было безразсудно, тот и не существует сего нигде а тем самым и доказывается что Сословия никакой в Государстве Постепенности не образуют, ибо не через их посредство Дела восходят до Верьховной Власти. Напротив того, они разныя только отделения между Народом образуют, которые вечно друг на друга враждуют.

2) доказание: Истинную Постепенность в Государстве образует Чиноначальство состоящее из тех Чиновников, которые в службе находятся, разные должности исполняют и разными званиями друг от друга отличаются. Сие Чиноначальство будучи распределено по разным Степеням общаго и частного Государственного Правления дает всем Делам Законное течение и доводит оныя от их начала до Совершения а ежели нужно то и до самой Верьховной Власти.

Заключение: Кратко сказать: Постепенность в Государстве необходима и находится не в народных Сословиях но в Государственном Чиноначальстве, которое всегда может состоять совершенно от Сословий независимым ибо в Чиновнике нужны Способности, Знания и Добродетели, могущия быть найдены во всех Сословиях и не составляющия принадлежности котораго либо из них в особенности. Изложенное здесь весьма понятно и должно во всех случаях руководствовать соображениями всякого благомыслящего Правительства” (VII, 150-151).

“Русская правда” представляет собой сложную структуру, объединяющую философию, публицистические и законопроектные части. Эти части имеют различную стилистическую окраску. Философская абстрактность сменяется публицистической эмоциональностью, которая соседствует с сжатым и точным изложением пунктов конституции. В введении, излагающем философскую теорию общества, доминирует абстрактная и общественно — политическая лексика: общество, правительство, народ, обязанность, право. Закон, отечество, гражданин, благоденствие, безопасность и т.д. Все эти слова в декабристской литературе не являются стилистически нейтральными и, как правило. Не соответствуют значению, зафиксированному в Словаре Академии Российской. Семантика этих слов восходит к политической терминологии XVIII века. Стремление к передаче на русском языке европейских просветительских идей часто осуществлялось способом семантического переосмысления исконно русских слов. Значительную роль в этом процессе сыграли произведения А.Н. Радищева. Мы не располагаем достаточными основаниями для постановки вопроса о непосредственном влиянии языковой практики Радищева на язык публицистики Пестеля, хотя произведения Радищева автору “Русской правды” были скорее всего известны. (Свод высказываний декабристов о Радищеве см.: [Орлов, 1952: 129-163]. О влиянии на декабристов ораторских приемов Радищева см.: [Кочеткова, 1975: 100-120]). Независимо от этого использование языковой архаики и славянизмов для выражения радикальных идей европейской общественно — политической мысли включает Пестеля в ту литературную традицию, у истоков которой стоит Радищев. Как писал В.А. Десницкий: “Радищев — западник до мозга и костей по своим убеждениям, по образованию, по всей культуре мышления, в то же время с гениальным прозрением для выражения своих мыслей — в прозе и стихах — обращается к сокровищнице народного творчества и народного языка” [Десницкий, 1935: 70-71].

Отношение Радищева к русскому языку типологически можно сопоставить с отношением Пестеля. Начальные сведения родного языка “преподаны были Александру Николаевичу обыкновенным тогдашним способом, то есть посредством часослова и псалтыри” [Биография Радищева... 1959: 37]. Отсюда у Радищева представление о церковнославянском языке как национальной основе русского языка. Как и Пестель, Радищев получил образование в Германии, вернувшись откуда уже в зрелом возрасте начал заново учиться забытому родному языку, “руководствуясь священными книгами, почему и во всех сочинениях придерживался славянских оборотов и даже употреблял много славянских слов” [Биография Радищева... 1959: 41]. Для Радищева с самого начала литературной деятельности характерно стремление придать русскому национальному языку способность к передаче европейских философских и политических идей. С этой целью он много занимается переводами с иностранных языков. Если не с Радищева, то во всяком случае при его активном участии, во второй половине ХVIII века такие слова, как гражданин, народ, общество, закон, отечество и т.д., приобретают настолько острый политический смысл, что в 1797 году появился специальный указ Павла I об “изъятии из употребления некоторых слов и замене их другими” [Виноградов, 1982: 213]. Среди них оказались общество, гражданин, свобода, отечество и др [Виноградов, 1982: 213].

В эпоху Александра I эти слова были возвращены и зафиксированы в Словаре Академии Российской, но с такими пояснениями, которые полностью лишали их семантику общественно — политического терминологического характера, восходящего к идеям французского Просвещения[49]. Пестель, как и другие декабристы, активно использующие эти слова в своих сочинениях, продолжал ту лингво-политическую традицию, которая очевидным образом вела к Радищеву. Для конкретного подтверждения приведем несколько примеров словоупотребления, взятых из энциклопедии Дидро и Д’ Аламбера, “Путешествия из Петербурга в Москву” и “Русской правды”.

Гражданин

Энциклопедия: “c’est celui qui est nembre d’une société libre de plusieurs familles, qui partage les droits de cette société et qui jouit des ses franchises” (Т.3 Р.488). (Тот член свободного общества, состоящего из многих семей и пользуется теми свободами, которые они предоставляют.)

“Путешествие из Петербурга в Москву”: У Радищева это слово имеет явно оценочный смысл, связанный со свободой: “Варвар! Недостоин ты носить имя гражданина” (Вышний Волочок).

“Русская правда”: У Пестеля семантика слова “гражданин” раскрывается через понятие гражданства, которое с одной стороны противопоставлено сословиям как институт, основанный на равенстве и законах неравенству и произволу, а с другой — понятие гражданин связано с национальностью: “ежели кто … не пожелает быть Русским, то обязан подать Временному Верьховному Правлению прошение об освобождении его от подданства, каковое немедленно получив поступает он во второй разряд (т.е считается иностранцем — В.П.) и всему тому подлежать будет чему сей второй разряд подвергнется. Ежели кто из сих подданных в срочное время таковаго прошения не подаст, тот без всякаго дальнейшего объяснения Русским признается” (VII, 148-149). В этом пункте Пестель расходится с энциклопедистами и Радищевым и сближается с якобинцами[50].

Закон

Энциклопедия: “C’ est la loi, non pas l’homme qui doit régner. La loi, dit Plutarque, est la reine de tous les mortels et immortels. Le motif et effet des lois doit être la prospérité des citoyens. Elle résulte de l’intégrité des moers, du maintien de la police, de l’uniformité ddans ls distribution de la justice, de force et de l’opulence de l’état et les lois sont nerf d’une bonne administration” (Т.9 Р.644).

(Должен царствовать закон, а не человек. Закон по словам Плутарха — король всех смертных и бессмертных. Причиной и следствием законов должно быть благосостояние граждан. Законы обеспечивают единство нравов, поддержание правопорядка, правовую справедливость, силу и богатство государства. Законы — нерв хорошего правления.)

“Путешествие из Петербурга в Москву”: “Закон … есть связь общества” (Крестьцы). “Властитель первый в обществе есть закон; ибо он для всех один” (Хотилов).

“Русская правда”: “Все граждане в государстве должны иметь одни и те же права и быть перед Законом все ровны” (VII, 152). “Никто Свыше Законов себя щитать не может” (VII, 202). Как видно, Пестель как Радищев и энциклопедисты, выделяет два главных признака закона: 1. Закон выше людей, всех без исключения, в том числе и государей; 2. Закон обеспечивает единство общества[51].

Народ

Энциклопедия: “Les Grecs et les romais qui se connaissoient en hommes; seisoient un grand cas du peuple. Chez aux, lepeuple donnait la voix dans les élections des premiers magistrats, des generaux et les decrets des proscriptions ou des triomphes, dans les reglemens des impôts, dans les décisions de la paix ou de la guerre, en un mot, dans toutes les affaires qui concernoient les grands intérêts de la patrie”. (Т.12. Р. 475).

“Греки и римляне, которые разбирались в качествах людей, придавали народу большое значение. У них народ подавал свой голос при выборах важнейших магистратов, военачальников, при составлении проскрипций и устройстве триумфов, при распределении налогов, заключении мира или войны, словом во всех делах, касавшихся интересов родины” [История в Энциклопедии Дидро и Д’ Аламбера 1978: 81].

“Путешествие из Петербурга в Москву”: Радищев использует слово “народ” в таком же значении применительно к древнему Новгороду, перенося на него представления об античных республиках: “Народ в собрании своем на вече был истинный Государь” (Новгород).

“Русская правда”: Представление о народном суверенитете как источнике власти характерно и для Пестеля: “Правительство есть принадлежность Народа и оно учреждено для Блага Народнаго а не Народ существует для Блага Правительства” (VII, 116).

Общество

Энциклопедия: “Les hommes sont fait pour vivre en société… Telle est en effet la nature et la constituti

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: