Совершенно достоверная история

 

Совершенно достоверная история, имев­шая место как-то вечером в одном из пригородов большого города, в окрест­ностях которого расположен международный аэропорт, имя которого сознательно умал­чивается по вполне понятным для читателей причинам

Те, кто живет вблизи железнодорожного вокзала, достойны сострадания. Их чайные ложечки, находясь в стаканах, то и дело дре­безжат в такт идущему за окнами очередному поезду. Их дети первые месяцы после появле­ния на свет периодически вздрагивают от гуд­ков, свистков, лязга и скрежета, чтобы затем привыкнуть к этим звукам навсегда и уже ни­когда не вздрагивать. Жители этих кварталов себя самих всю жизнь ощущают то ли куда- то уезжающими, то ли откуда-то возвратив­шимися. И невозможно иначе себя ощущать, если воздух все время пахнет так, словно ты находишься вблизи ожидающего отправле­ния поезда, да плюс привокзальный люд, да плюс специфическая неряшливость (если не сказать жестче).

То ли дело жители района, соседствующего с аэропортом. Ни тебе бомжей, ни тебе про­чей привокзальной публики. Только машины плотным потоком стремятся из города в тер­миналы и обратно. Вместо железного лязга на стыках — благородные белые полосы в синем небе. Внутри — суетно, но порядочно, и кофе в баре за 50 гривен за чашку. Аэропорт — это чистота. Аэропорт — это технологический вос­торг и опрятность. Короче — цивилизация.

 

* * *

 

Как-то поздним осенним вечером в окно священника, жившего вблизи аэропорта, по­стучали. Пусть мы еще не живем так, как жи­вут в элитных домах Манхэттена, но все же и у нас есть дверные звонки. Зачем стучать в стекло костяшками пальцев, словно мы не в XXI веке живем? Так думал священник, выглядывая в окно и, как водится при этом, глядя мимо того, кто стучал. Наконец их взгляды встретились. Тот, кто стучал, стоял в осенней тьме и хоро­шо видел хозяина. Он был довольно молод и хорошо одет, что не было заметно при взгляде из дома. А хозяин дома стоял внутри, одетый в майку с надписью «Динамо Киев». Он стоял в тепле, на кухонном свету по ту сторону стекла и, щурясь, смотрел на человека на улице. Окно открылось.

— Чего вам?

— Мне нужно срочно окрестить младенца.

— Что за срочность? Приходите завтра. Се­годня уже поздно.

— Завтра я не могу. Мне нужно улетать че­рез три часа. Если можно — сегодня, сейчас. Я отблагодарю, только потом. При мне нет на­личных. Через три дня я вернусь и обязательно отблагодарю. Пожалуйста. Это очень надо.

Священник — не ангел и ангелом быть не обязан. Он простой человек, облеченный не­простой властью и особой силой, но все же — человек. У него есть дети и жена, а тот, кто зна­ет, что такое «дети и жена», представляет себе, сколько сложных вещей прячется за этими краткими словами. Короче, священник нашел аргументы, чтобы отказать нежданному гостю. Их диалог закончился, и вскоре в окно еще одного священника в этом пригороде (а там их больше, чем один) постучали.

И в этом доме, по причине позднего време­ни, отсутствия предварительной записи, слож­ностей с восприемниками и прочими фор­мальными неурядицами, проситель получил твердый, но вежливый отказ. Такие же отказы, приправленные просьбой прийти завтра, про­слушать приготовительную беседу и проч., проситель услышал еще в нескольких домах (священников в пригороде больше, чем два). И все же — о, чудо! — нашелся иерей, изъявив­ший согласие окрестить дитя. Он был доволь­но молод и во время разговора что-то жевал (видно, встал из-за стола), но быстро понял, что разговоры неуместны, оделся, собрался и пошел на требу.

Вскоре в гостиничном номере аэропорта под радостные улыбки родителей был крещен и миропомазан по православному чину двух­недельный мальчонка милейшей внешности. Родители срочно крещенного первенца, по всему видать, не были бедными, но наличности действительно в карманах у них не было. Поэ­тому папа, рассыпаясь в благодарностях, обе­щал вскоре священника щедро отблагодарить. Тот щек не надувал и грустным от отсутствия лишней купюры не казался. Он (по всему было видно) хотел скорее вернуться домой и засесть за недоеденный ужин. Бог милостив, и вскоре его желание действительно исполнилось.

 

* * *

 

Самолеты продолжали регулярно чертить белые линии в синем небе, а если небо затя­гивалось облаками, самолеты проворно ны­ряли в них и после бесстрашно выныривали. Местные люди привычно работали на тамож­не, в билетных кассах, на парковках и за рулем маршруток, обслуживая нужды прилетающих и улетающих. И духовенство привычно обслу­живало духовные нужды населения, жившего вблизи международного аэропорта. Только одно обстоятельство начало смущать привыч­ное движение жизни. Молодой священник (тот, что согласился срочно крестить малыша) ни с того ни с сего вдруг переехал в новый дом в просторную квартиру. Мало того, он еще пере­сел и на новую машину. И все это произошло так внезапно, что маститое духовенство пожи­мало плечами: «Откуда такой успех? Кто его спонсор? Чем он заслужил такую милость?»

Вопросы свистели, «как пули у виска» в из­вестной песне Рождественского из фильма про Штирлица. А ларчик просто открывался, и секрета в общем-то не было вовсе. Просто мо­лодой попик не был болтлив, равно как и его молодая супруга.

Тот ночной гость действительно вскоре вер­нулся. Не через пару дней, правда, а позже. Но его и не ждали особо. «Вернется — не вернет­ся, — думал батюшка, — какая разница? Дите крещено. Слава Богу». Но тот вернулся. И не с пустыми руками, а с ключами от новой кварти­ры. Это был один из тех людей, который мог бы многим людям купить квартиры, но, встречая в жизни чаще всего корысть и зависть, време­нами жалел даже рубля для нищего. Молодой священник по-доброму удивил его и обрадо­вал. Он просто потряс его простотой и безот­казностью. Весь нерастраченный жар желания делать добро тот человек направил теперь на своего ночного благодетеля. И вот вскоре ба­тюшка уже ночевал в новой квартире, а днем рулил в кабине хорошего автомобиля. Вокруг него, конечно, клубилось недоумение одних и зависть других. Вокруг него сплетались домыс­лы и выковыривались из носа догадки. Но тот, кто сумел отблагодарить достойного человека, умел и рты закрывать тем, кто открывает их не вовремя. А сильных людей у нас побаиваются. Короче, все было нормально.

 

* * *

 

В этой кратчайшей и достовернейшей исто­рии столько морали, что в двух ведрах не уне­сешь. И формулировать выводы вслух как-то уж очень оскорбительно. Читатель и так все, наверное, понял. И даже больше понял, чем сам писатель в записанной им истории понял. Но кое-кто так ничего и не понял. Интересно, понял ли читатель, кто же это ничего не по­нял?

 

ОТВЕТЫ ГОСПОДА НА ВОПРОСЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ

 

В книге «О встрече» митрополит Антоний (Блум) говорит о том, что вся Евангель­ская история — это история встреч. Го­сподь встречается с законниками, рыбаками, падшими женщинами, пылкими юношами. Со стороны людей эти встречи могут быть спланированными. Так, намеренно встречает­ся со Христом ночью фарисей Никодим (см.: Ин. 3, 1—21). Большинство людей встречают Бога случайно. Это рыбаки на Тивериадском озере, похоронная процессия, выходящая из города Наина, и многие другие. Но со сторо­ны Христа все эти встречи не случайны. В мире благодати для случая нет места. Он не только не царствует там. Он там отсутствует. Со вре­мен грехопадения, со слов Бога: «Адам! Где ты?» — Господь не устает искать человека. Ког­да происходит встреча, начинается диалог.

Люди общаются при помощи слова. Еван­гельские встречи — это евангельские диалоги. Есть две говорящие и слушающие стороны. С одной — дети Адама, с другой — вочеловечившийся Сын Божий.

Слушая людские вопросы, Христос ведет Себя по-разному. Он может прямо отвечать на вопросы: а кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него? Иисус сказал ему: и видел ты Его, и Он говорит с тобою. Он же сказал: верую, Господи! И поклонился Ему (Ин. 9, 36—38). Так же прямо говорит о Себе Христос и женщине-самарянке (см.: Ин. 4, 26).

Нередко Христос отвечает вопросом на во­прос. Как достичь жизни вечной, спросил у Спасителя некий книжник, и Христос спро­сил его в ответ: в законе что написано? как чи­таешь? (Лк. 10, 26). И в храме Иерусалимском на вопрос старейшин, какою властью Он тво­рит дела, Иисус отвечает вопросом: спрошу и Я вас об одном; если о том скажете Мне, то и Я вам скажу, какою властью это делаю (Мф. 21, 24). Очевидно, что правильный ответ является условием продолжения диалога. Если ответ неверен, то это значит, что внутренний мир собеседников извращен. Они спрашивают и испытывают, но понять ответ будут не в силах по причине окаменения сердца и омертвения совести.

Наконец, Христос может просто молчать и не открывать уст перед вопрошающим, как это было перед лицом Пилата. Итак, у нас есть три возможных варианта: Христос дает пря­мой ответ, Он отвечает вопросом на вопрос, и, наконец, Он молчит. Все эти варианты имеют отношение к нашей молитвенной жизни.

Мы молимся Христу как Богу. Мы открыва­ем перед Ним сердце, славим Его Имя, просим, благодарим. Нередко молящуюся душу Го­сподь тайно извещает о том, что молитва услы­шана и принята. Об этом состоянии говорил Давид: Возлюбил, яко услышит Господь глас моле­ния моего (Пс. 114,1). Но бывают у молящихся и свои Гефсиманские ночи, периоды внутреннего мрака и молчания со стороны Бога.

Молящемуся человеку Господь может за­давать вопросы. Ты спрашиваешь у Бога: по­чему? когда? за что? — а Он, со Своей стороны, говорит: «Спрошу тебя и Я». Эти вопросы мо­гут касаться того, исполнил ли ты данные обе­ты, имеешь ли решимость менять свою жизнь, не носишь ли за душой камня злопамятства или ненависти к кому-то. Ведь нельзя забы­вать, что, согласно Евангелию, непременным условием слышания и исполнения просьбы является прощение тех, кто чем-то обидел нас, тех, кто является нашим должником. И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши (Мк. 11, 25).

Вопрос Христа можно расслышать, если удалиться от шума и прислушаться к совести. И это чрезвычайно важно, поскольку можно всю жизнь прокрутиться в суете. Можно всю жизнь молиться из гущи этой суеты, но так и не войти в область правильного Богообщения, поскольку на каждую твою просьбу Христос будет задавать Свой вопрос, а ты ни одного из них так и не расслышал.

Духовная жизнь была бы непростительно легкой, а значит, и не имеющей цены, если бы каждый вздох и каждая просьба, обращен­ные к Богу, тут же получали ответ. Человек дол­жен приготовиться к молчанию Небес. С мыс­лью о своем недостоинстве быть в поле зрения и внимания со стороны Бога молящийся чело­век должен терпением доказать верность Богу.

Наконец, будучи одаренным от Бога смыс­лом и совестью, человек должен вслушиваться в себя: не звучит ли в душе вопрос от Созда­теля? Не ждет ли Господь от человека чего-то такого, без исполнения чего все труды и стара­ния окажутся напрасными?

Онуфрий Великий шестьдесят три года прожил в пустыне. Прожил, как птица, не рас­пахивая землю, не сея, не собирая в житницы. Исполнил Евангельские повеления буквально. Даже если бы он один был такой, и тогда нель­зя сказать, что слово Божие приятно слушать, но невозможно выполнить. Заблуждаешься, Лев Николаевич. Возможно.

Онуфрий был гол, как Адам, и молился, как Ангел. А мы? Что мы? У нас все иначе. Попро­буйте раздеться и в голом виде прочитать хотя бы вечернее правило. Стыдно станет. Получит­ся какая-то мелкая гадость и нелепость. То-то и оно.

А Онуфрия Бог одел по всему телу мягким, как пух, волосом. И пальма, росшая возле его жилища, двенадцать раз в году отягчалась пло­дами, как те деревья в грядущем Царстве, о ко­торых сказано в Откровении (см.: Откр. 22, 2).

Не моту не склониться перед памятью этого человека. Хожу одетый и «собираю в житни­цы» (см.: Мф. 6, 26), но радуюсь о том, что я с Онуфрием в одной Церкви.

Иоанн Кронштадтский жил в миру, а слу­жил так, будто только что спустился с неба. Вся жизнь — словно столб огня, рвущийся к Богу. Священников на Руси и было и есть множе­ство, а Иоанн один. Пастырство оправдал, свя­щенство возвысил, перед всеми открыл зары­тое сокровище. Сказку о попе и балде можно было написать только до Иоанна. Теперь нель­зя. Лучшее покрыло худшее. Один Иоанн с Ча­шей в руках заслонил собой толпы ленивцев и фольклорно осмеянных персонажей. Ухватим­ся за его руку. Глядишь, оправдаемся.

Лука удивителен. Если заболею тяжко, хо­тел бы у него лечиться. Йодом крест на боль­ном месте начертит, склонится к уху, скажет: «Молитесь Боту». И сам молиться станет. За­тем, не прекращая молитвы, возьмет скаль­пель, сделает надрез, начнет операцию. Все четко, без суеты, строго и милостиво. А уста под врачебной маской шепчут: «Господи, по­моги. Ты — доктор, я — Твое орудие».

И поднимаются, поднимаются с постели неисцелимые прежде больные. Морг ждал и не дождался. Скажет: «Благодарите Христа. Это Его милость». А вечером на службу. Чи­тать молитвы, предстоять Богу и, обратившись к людям, говорить слово Истины. И за Луку благодарю Тебя, Господи.

Ксения. Теплое солнышко над холодной землей. Странница — «Ксения». Любила мужа и умерла для обычной жизни после его смерти. Молилась за любимого, просила, умоляла спа­сти, утешить, упокоить его душу. Потом всех полюбила и за всех молитвы стала приносить.

Походите полдня по кладбищу, почитайте псалмы у незнакомых могил. Поспите ночь на лавке. Ксения вот так сорок с лишним лет про­жила. Тысячам помогла, многие сотни вымо­лила.

Ох, святые, святые! Все у вас болело, как у всех людей. Болели натруженные руки, болело ми­лующее сердце. Вы победили. Дайте теперь у вашего огонька погреться. Дайте насмотреться на вас. Осанка у всех не гордая, взгляд прямой, одновременно и скорбный, и радостный. Каж­дый в отдельности красивее всех. К каждому на руки хочется забраться котенком и урчать до­вольно в безопасности.

Вот Иоанн Русский, плен, побои и униже­ние претерпевший. Вот Матрона, глазами сле­пая, а сердцем зрячая. Вот Георгий, стройный, сильный, красивый, на бесов ужас наводящий. А вот и он, самый любимый, всех других доб­рейший, но могущий и пощечину отвесить, — Угодник, Чудотворец Николай.

А где тот, который прославил Бога тем, чем грешит и стар и млад, — языком? Вот он, Зла­тоустый Иоанн, измученный земной жизнью и радостный в Господе.

А где тот, кто совместил в своей жизни все мыслимые монашеские подвиги: и столпниче­ство, и затвор, и старчество? Где преподобный Серафим? Вот он, радование наше. Вот он, ти­хий и светлый, ростом маленький и духом ве­ликий. Вот он, любимец Божией Матери.

Где Варвара, где «невеста Христова пре­красная»? Где она, познавшая Бога через на­блюдение за прекрасным миром? Где она, за Сладчайшего Жениха своего истерзанная и изувеченная немилосердно? Вот и она, рядом с Екатериной. Обе статные, красивые не по­земному. Глянешь и опустишь глаза.

Я ведь тоже крещен. А раз крещен, то зна­чит, и прописан в Небесном Иерусалиме. Го­сподь неба и земли мне, как и многим, опреде­лил в оном месте свой уголок, свою «жилпло­щадь», прописал меня в вечности. Попасть бы в место это!

Боже, пощади. Боже, не наказывай. Боже, не вспоминай грехов моих. Я, как Кукша, говорю: «Хоть с краечку, но в раечку». Только бы видеть и слышать вас всех, Аллилуйя Богу поющих.

Только бы. Если бы. Хоть чуть-чуть бы.

Подражайте мне, как я Христу (1 Кор. 4, 16), — сказал Павел. Кстати, где он? Где эти уста Христовы? Где этот пламенный в ревности богоносец? Вот он, чаша, полная благодати. Целую твои стопы.

Буду подражать и тебе, и всем, похожим на тебя. Не буду обезьяной. Буду учеником.

Во многом не успею, многое не получится. Но буду дергаться и стараться, буду усиливать­ся и стремиться, как безногий пловец на Параолимпийских играх. Есть и для таких атлетов награда.

Пусть склеятся протестанствующие уста. Бога вы, святые, мне не заслоните. Только лиш­ний раз укажете и жизнью, и молитвенным положением рук на Святых Святейшее Слово. И укажете, и помолитесь. Даже если бы не мо­лились, любил бы вас все равно.

Грешно таких, как вы, не любить.

 

Часть V. СОЛЬ ЗЕМЛИ

 

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: