 |
В Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС
|
|
|
|
В связи с аварией на Чернобыльской АЭС и моим отношением к этому поясняю следующее.
Происшедшая авария является самой крупной, случившейся где-либо на объектах атомной энергетики, и выходит по своим масштабам за рамки ожидавшихся событий на атомных станциях. Я, будучи членом Правительственной комиссии, полностью разделяю изложенную комиссией оценку событий, причины аварии и виновность организаций и отдельных лиц. Непосредственной причиной аварии явилась целая цепь нарушений правил эксплуатации реактора и установленного порядка работы на атомной электростанции со стороны эксплуатационного персонала. И непосредственную ответственность за безопасную эксплуатацию, в соответствии с правилами, установленными в отечественной и мировой ядерной энергетике, несет дирекция АЭС и эксплуатирующая организация. Если бы не было этих нарушений или хотя бы некоторых из них, не произошло бы никакой аварии, тем более — подобной катастрофы. Однако помимо непосредственной причины аварии были предпосылки, сделавшие аварию возможной, и они тоже обсуждаются в заключении Комиссии. Среди этих предпосылок важнейшими являются недостатки конструкции реактора, а необычный масштаб аварии выводит эти недостатки из ряда предпосылок в разряд причин. Причиной аварии являются допущенные нарушения, а причиной ее катастрофического развития являются особенности реактора. Принципы создания ядерных реакторов, каноны и правила, которые выработаны многолетними исследованиями и направлены на исключение ядерных аварий, т. е. аварий связанных с неуправляемой цепной реакцией и распространением радиоактивных веществ, образующих в активной зоне реактора. Правила эти жесткие, и требования к ядерной технике существенно выше требований обычной энергетики, поскольку ядерная установка является носителем специфической радиационной опасности. Технология ядерной энергетики относится к сложным технологиям, сбои и аварии в ней не могут быть абсолютно исключены, но выработанные принципы и установленные правила обеспечивают разнообразные меры по нейтрализации возникающих повреждений и аварий и по уменьшению их опасных последствий. Оснащенность этими средствами и соответствие характеристик установленным требованиям определяет уровень безопасности реактора и станции. Современный уровень безопасности сформировался не сразу. В 1971–73 году были введены в действие «Общие положения обеспечения безопасности атомных электростанций при проектировании, строительстве и эксплуатации (ОПБ-73)», которые вывели отечественные требования на уровень, принятый в мире. Вновь сооруженные станции создавались на основе этих требований, которые в некоторых деталях были уточнены в 1982 году (ОПБ-82). Реактор 4-го блока Чернобыльской АЭС соответствовал требования ОПБ-73. Однако послеаварийный анализ показывает, что обоснованность этого соответствия оказалась недостаточной, и в результате доказательность — ошибочной. Теперь можно утверждать, что некоторым важным требованиям правил реактор не удовлетворяет. Это относится к такой характеристике как мощностной коэффициент реактивности и эффективности системы аварийной защиты. Причины этого довольно сложные. Следует назвать низкий уровень обеспеченности отечественной атомной энергетики исследовательской базой и современной вычислительной техникой. К примеру, отдельные расчеты физических характеристик реактора на требуемом уровне точности удалось реализовать в результате специальных усилий лишь в особых обстоятельствах после аварийного периода. Уточненные расчеты дают недопустимо высокие значения положительного парового коэффициента реактивности. Доказательства безопасности базировались на умеренных значениях этого коэффициента, которые давали проектные расчеты. Экспериментальные проверки можно было осуществить на упрощенных стендах, не воспроизводящих эксплуатационные условия, из-за большой сложности и дороговизны подобных установок.
|
|
|
|
|
|
В то же время особенности конструкции реактора, его габарита, более высокая стоимость сооружения по сравнению с реактором корпусного типа (ВВЭР) побуждали разработчиков искать пути его удешевления и заставляли избегать «чрезмерной осторожности» в конструктивных решениях и исключать из конструкции «необоснованные и ненужные» устройства безопасности. К таким особенностям реактора относится отсутствие защитной оболочки — здания над реактором. Основание для этого — невозможность разрыва более чем одного канала в активной зоне реактора. Доказательность этого была признана всеми научно-техническими экспертизами. Сейчас видно, что это утверждение было ошибочным. В результате в обеспечении безопасности предпочтения отдавалось организационно-ограничительным мерам вместо конструктивно-технических. Такая тенденция в выборе технических решений поддерживалась руководством Министерства среднего машиностроения, опиравшимся в своей позиции на опыт промышленных реакторов. Многие из руководителей, включая Министра (т. Славский Е. П. ) и Главного конструктора (академик Доллежаль А. Н. ) считали требования новых правил безопасности необоснованными и вредными. Министерство энергетики противодействовало распространению и внедрению в своем ведомстве реакторов РБМК, мотивируя это их дороговизной и сложностью сооружения и эксплуатации. Усложнение защитных устройств привело бы к еще большему их удорожанию. Положение еще усложнялось плохим взаимопониманием и взаимодействием научного руководства ИАЭ им. Курчатова и НИКИЭТа, в котором работал Главный Конструктор. Внедрение предложений ИАЭ, направленных на повышение, безопасности, как правило, блокировалось или тормозилось, несмотря на решения научно-технических советов и т. п.
|
|
|
В это время в сферу моего административного руководства попали и подразделения, осуществляющие научное руководство разработками РБМК (научный руководитель — директор Института А. П. Александров). Хотя за эти годы на базе новых правил было создано новое поколение реакторов РБМК, существенно более безопасных, чем первое поколение, усилена экспериментальная база этого направления, в сложившихся условиях многотемности Института, ограниченности ресурсов в общей тенденции передачи работ по внедренными типам реакторов в Минэнерго не удалось добиться такого усиления реакторных работ в Институте и в других организациях министерства, которые бы гарантировали высокий уровень доказанности и обоснованности технических решений по этому реактору и в том числе решений, обеспечивающих безопасность. Авария показала, что необходимого уровня обоснованности также не удалось достичь. В этом я вижу свою моральную вину.
Как один из руководителей Госатомэнергонадзора я повинен в тех недостатках работы Комитета, которые способствовали возникновению аварийной ситуации на Чернобыльской станции.
Персонал инспекции, в первую очередь начальник инспекции т. Фроловский и инспектор по ядерной безопасности т. Лаушкин упустили из поля зрения нерегламентные работы, связанные с испытаниями турбогенератора, не понимали в достаточной мере потенциальную опасность таких режимов, не обеспечили такой постановки надзора за работой станции, которая бы исключила многочисленные нарушения эксплуатационным персоналом регламентных требований.
В этом сказался и недостаток подбора и подготовки кадров, обеспечиваемых руководством Комитета.
Формирование инспекторского состава на станциях проводилось слишком медленно. Планируемая и проводимая учеба инспекторского состава велась в нужном направлении, но, как показала авария, нужного эффекта еще не дала. Авария «обогнала» процесс становления надзорной работы.
Следуя признать справедливым, что после аварии Комитет упрекали в «сужении своих задач» в надзорной работе, в том что, организуя работу, Комитет включал в свое поле зрения не всю станцию целиком, а лишь системы, влияющие на безопасность. Такая ориентировка существует и в руководстве Комитета, и она конечно воспринималась инспекторами. Следует признать, что такое выпадение из надзора «второстепенных систем» легко переходит в неэффективность всей системы надзора. Анализируя поведение инспекторов можно видеть, как этот недочет в работе проявился в предаварийной ситуации на Чернобыльской АЭС.
|
|
|
Я, как второе лицо в Комитете, вижу свою вину в том, что, понимая ошибочность такой тенденции, развивавшейся Председателем Комитета, не сумел ей противостоять. Первейшая задача сейчас — перестроить работу Комитета в этой части.
Справедливо утверждение в заключении Правительственной комиссии, что руководители комитета т. Кулов и т. Сидоренко «действуют нерешительно», «нередко идут на уступки» работникам Министерств и ведомств, «чем подрывают дисциплину и снижают их ответственность за эксплуатационную надежность атомных станций».
Подпись: Член КПСС с 1966 года, партийный билет № 04877950, Сидоренко Виктор Алексеевич, Первый заместитель Председателя Государственного Комитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в атомной энергетике.
Следует обратить внимание и на оценку Л. А. Ильиным первых этапов взаимодействия сотрудников ИБФ с наиболее компетентными, по его мнению, физиками, оценивающими причины и ход аварии в первые часы и дни (А. А. Абагяном и В. А. Сидоренко).
Предпринимались Л. А. Ильиным и попытки информировать по телефону представителей Оперативной группы ЦК КПСС о мотивации решений, необходимых в отношении сроков эвакуации различных населенных пунктов (изложенные в его книге «Реалии и мифы Чернобыля). Имели место также повторные обращения в мае — сентябре 1986 г. в МЗ СССР о необходимости ряда мероприятий для лиц, подвергшихся облучению в связи с аварией ЧАЭС.
В письме от 21 мая 1986 г. Л. А. Ильин подчеркивает необходимость срочного распоряжения МЗ СССР об активном выявлении и взятии на учет всех беременных женщин, находившихся на расстоянии 30–50 км от аварийной зоны с последующим их квалифицированным обследованием. Он указывает на следующее мероприятия:
· обеспечить диагностику состояния плода и беременных женщин в плане возможной патологии, обусловленной воздействием инкорпорированного йода-131;
· организовать тщательное наблюдение на длительный период времени за родившимися детьми;
· разработать эффективные методы и средства профилактики и лечения патологии новорожденных детей, возможных в результате их внутриутробного облучения;
|
|
|
· создать всесоюзный регистр облученных матерей и родившихся детей».
В качестве головной организации рекомендуются Всесоюзный центр охраны материнства и детства МЗ СССР и Институт медицинской генетики.
Л. А. Ильин подтверждает, что научные консультации и оценки по уровню доз облучения обеспечит ИБФ МЗ СССР.
Повторно 23 сентября 1986 г. Л. А. Ильин обращается к министру и указывает, «что наиболее важным является объективная диагностика наличия гипотиреоидизма с определением уровня гормона стимулирующего деятельность щитовидной железы».
На первом этапе аварии именно этот вопрос о значимости йодного выброса для развития патологии щитовидной железы, как в ранние сроки, так и в отдаленном периоде был наиболее значим. Было показано, что у части детей, проживающих поблизости от аварийной зоны, дозы на щитовидную железу могли достигать пороговых, способных вызвать прямые детермированные эффекты в щитовидной железе.
К этому времени рак щитовидной железы как особая форма онкопатологии, в нашей стране не учитывался и фигурировал в графе статистической отчетности в разделе «опухоли прочих органов».
В последующем в докладе советской делегации в Вене в августе 1986 г. Л. А. Ильиным снова акцентировался вопрос о значимости интоксикации радиойодом и необходимости формирования адекватных контрольных групп для получения убедительных сведений о заболеваниях щитовидной железы у определенных контингентов в связи с аварией ЧАЭС.
Соответствующие рекомендации по профилактике поражения радиойодом, как и в целом о принципах реагирования на радиационные аварии были сформированы ранее сотрудниками ИБФ и Института радиационной гигиены. После аварии было рекомендовано срочно размножить их и разослать в соответствующие регионы.
Событиям самого раннего периода на промплощадке ЧАЭС посвящена и книга Г. А. Кочинского и Н. А. Штейнберга «Чернобыль. Как это было. Предупреждение» под редакцией Б. И. Нигматулина, 2011 год.
Авторы книги в эти первые дни не были в Чернобыле. Однако они ранее работали на Чернобыльской АЭС и хорошо представляли себе особенности производственного процесса на станции и лично знали многих сотрудников, в том числе и непосредственных участников аварийной смены в ночь на 26 апреля 1986 г. Общение с ними в последующем, с учетом технического образования авторов, имело несомненные преимущества в полученной ими информации, по сравнению с расспросом тяжелобольных врачами, не имеющими достаточных знаний в области технологии реакторов.
Полученные сведения существенно дополняют динамику аварийных событий в первые минуты и часы после возникновения аварии и характеризуют мероприятия, осуществлявшиеся сотрудниками аварийного блока в целях возможного ограничения аварии, так как это им представлялось.
Эти мероприятия с возможной оценкой их эффективности и одновременно опасностью для самих исполнителей дополняют некоторые детали. Однако они не изменяют сложившегося представления о ходе и причинах аварии, о которых мы говорили выше.
При изложении деталей еще более очевидным становится помимо реальных технологических дефектов человеческий фактор, определивший степень опасности для самого героически работающего персонала и весьма ограниченную эффективность мер, минимизирующих эту опасность. Детально анализируются распоряжения руководителей аварийной смены в ходе эксперимента. Становятся более понятными возможности и сроки обращения пострадавших за неотложной медицинской помощью. Приводятся итоги встреч авторов с пациентами уже в условиях клиники. Однако контакта с лечащими врачами авторы книги не сочли нужным установить. О чем остается только жалеть.
Центральной идеей авторов о причине аварии является грубое нарушение профессиональной культуры на всех уровнях. Результатом этого, по мнению авторов и редактора, является не только возможность, но принципиальная неизбежность аварий такого типа и масштаба.
Книга представляет огромный интерес для специалистов, имеющих собственный опыт работы не только в отрасли, но и в сопутствующих ее развитию радиационных инцидентах различного масштаба и характера. При ознакомлении с книгой людей, не имеющих подобного опыта, книга, с нашей точки зрения, будет способствовать закономерной обеспокоенности и неадекватному отторжению принципиальной возможности использования атомной энергетики в качестве не единственного, но существенного резерва получения энергии.
Авторы книги, как указывает в своем предисловии В. А. Сидоренко, закономерно концентрируют внимание на особых требованиях к подбору специалистов атомной энергетики, их высокую ответственность перед обществом в целом, необходимость постоянного совершенствования профессиональной культуры работы на всех уровнях и готовность к адекватным решениям в нештатной ситуации.
Внимательно изучив предшествующие этапы деятельности реакторов РБМК, авторы убедительно показывают, что подобная крупномасштабная авария стала возможной при игнорировании некоторых, имевших ранее место предупреждений по срывам в работе реакторов такого типа на Ленинградской АЭС в 1973 и 1975 гг., а также на самой Чернобыльской станции. Авторы не учитывают накопленный опыт, свидетельствующий о многообразии возможных типов аварии на реакторах, не только в связи с первичным его нарушением, но и с воздействием других внешних факторов, в том числе стихийных бедствий. Не исключается повреждение здания реактора и при бомбардировке населенного пункта, в котором он расположен.
Не существовало и общепризнанного сценария подобной аварии подобной ситуации на ЧАЭС, особенностей и мер по минимизации ее последствий, хотя подобного рода предупреждения следовали из некоторых публикаций отечественной и зарубежной печати.
Недостаточно, с нашей точки зрения, анализируется своеобразие радиационной ситуации в связи с его повреждением при таких стихийных бедствиях, как землетрясение и наводнение. С этим связаны и дополнительные требования к выбору места расположения реактора (зоны повышенной сейсмичности и требования к сейсмостойкости самого сооружения). Примером подобных ситуаций является вторичное повреждение трех реакторов и хранилищ при них отработанного ядерного топлива (ОЯТ) в префектуре Фукусима (Япония, 2011 г. ).
Своеобразным подведением итогов этого ответственного и тяжелого периода явилось совещание экспертов в Вене в 25–29 августа 1986 г. предпринятое по инициативе МАГАТЭ.
Советская делегация (13 человек) с группой экспертов (11 человек), возглавлялась В. А. Легасовым и его заместителем Н. И. Рыжковым. В составе делегации были высококвалифицированные специалисты, принимавшие участие в расследовании причин и характера аварии с первых ее часов (А. А. Абагян и др. ). Медико-гигиенические аспекты проблемы представляли в своих докладах сотрудники ИБФ (Л. А. Ильин, А. К. Гуськова). Доклады были подготовлены по указанию Госатомкомитета, в соответствии с которым и была построена программа совещания. В основном это были доклады делегатов из СССР, результаты которых обсуждались в соответствующих рабочих группах и комментировались зарубежными учеными. Систематизировались основные версии о причинах и ходе аварии, прогнозе радиологических последствий и реальных изменениях в состоянии здоровья, выявленных уже в эти ранние сроки. Итоги обсуждения были представлены на заключительном пленарном заседании после ответа на многочисленные, систематизированные по основным направлениям вопросы. Большая их часть касалась состояния здоровья непосредственно пострадавших участников аварии и характера мероприятий, проводившихся у них в эти сроки. Доклады советских ученых и их ответы на вопросы заметно изменили первоначальную настроенность аудитории. Напряженное недоверие сменилось глубоким уважением и признанием несомненных заслуг советских ученых в анализе данных и минимизации последствий аварии для здоровья.
Материалы эти были опубликованы в специальном сборнике на русском и английском языке — «Рабочий документ для Совещания по рассмотрению последствий аварии. Государственный комитет по использованию атомной энергии СССР. Авария на Чернобыльской АЭС и ее последствия. Информация, подготовленная для совещания экспертов МАГАТЭ (25–29 августа 1986 г., г. Вена).
В эти же ранние годы имели место острые дискуссии о научной обоснованности избранных параметров (дозы облучения, уровни загрязнения, ранжирование территорий и контингентов) и влияние на человека и окружающую среду.
Национальная комиссия по радиационной защите (НКРЗ) (председатель Л. А. Ильин) и ее рабочая группа (Л. А. Булдаков) выдвинула в октябре 1988 г. следующие рекомендации:
1. В качестве критерия, определяющего условия для дальнейшего проживания населения без каких-либо ограничений, предлагалось установить предел дозы за жизнь, численное значение которой следует рассматривать как меру приемлемого риска отдаленных стохастических эффектов облучения. Предлагалось установить значение суммарной дозы внешнего и внутреннего облучения за 70 лет жизни — 350 мЗв (35 бэр), имея в виду конкретную критическую группу населения — детей.
2. Предлагаемый предел дозы должен включать фактические уровни облучения за предыдущие годы после аварии (1986–1989 гг. ).
3. Считать необходимым рассматривать установленный предел прогнозируемой дозы в качестве уровня вмешательства для планомерного и контролируемого отселения людей из тех населенных пунктов, где этот уровень превышается.
4. С учетом необходимой подготовительной работы на местах ввести в действие соответствующие рекомендации с 1 января 1990 г.
К этому времени на основании клинических и экспериментальных исследований было показано, что количество злокачественных опухолей обусловленных облучением может превысить спонтанный уровень не более чем на несколько процентов, а практически может быть еще в три раза меньше при установленном пределе дозы за жизнь.
Эти же вопросы обсуждались повторно на международной конференции по показателям безопасности ядерной энергетики в МАГАТЭ, Вена, 28. 09–02. 10 1987 год.
В докладе Л. А. Ильина и О. А. Павловского повторно приводились аргументы к выбору сроков эвакуации населения г. Припяти: существенное повышение мощности экспозиционной дозы на участках города, расположенных поблизости от АЭС с 7 часов утра 27 апреля до 1–2 р/час. Воздействие за 26 апреля на население было, по крайней мере, в 2–5 раз меньше. Аналогичные сведения были приведены по критериям эвакуации лиц, проживавших в ближайших к станции поселках. Общая численность эвакуированных в ранние сроки, включая население г. Припять, была около 150 тысяч. Приводились сведения о возможной дозе облучения щитовидной железы. Указывалось, что лишь у детей 3–8 лет поглощенная доза существенно больше, чем у взрослых, и могла достигать 1, 5–2, 5 Гр.
Оценивалась информативность отдельных дозиметрических параметров для прогноза накопления суммарной дозы облучения у различных контингентов и ее возможная динамика, связанная с нуклид-ным составом выброса. Предполагалось, что за первый год реализуется до 25–30 % суммарной эквивалентной дозы облучения от внешних и внутренних источников. Приводились конкретные примеры для отдельных регионов по соотношению доз от йодного выброса и последующего облучения в связи с загрязнением почвы и зданий, преимущественно изотопами цезия.
Однако концепции 35-бэрной дозы за жизнь НКРЗ не получила поддержки в Правительственных комиссиях и Совете министров в России, Украине и Белоруссии. Это соответственно сказалось и на ранжировании территории и населенных пунктов по степени их радиационной безопасности.
Группа ведущих ученых сочла необходимым обратиться с заявлением к Председателю Верховного Совета СССР М. С. Горбачеву 14. 09. 1989 г. выражая свою тревогу и обеспокоенность за принимаемые повсеместные решения. Считаем целесообразным привести текст этого письма-предупреждения, которое не получило ответа, что и сказалось на принимаемых решениях присущим им необоснованным консерватизмом и популистской ориентацией.
Авторы письма подтверждали, что рекомендации НКРЗ о 35-бэрной концепции дозы за жизнь основывались на тщательном и критическом анализе всех накопленных к этому времени данных. Приводим этот текст.
|
|
|
