Потерянную драхму. Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об

одном грешнике кающемся.» (Лука,15,8-10)

В обеих притчах темой является обретение одного из многих. И это одно, когда оно обретено, связано с метанойей (раскаянием).

Как потерянная овца, так и потерянный серебренник, символизируют что-то потерянное, нахождение чего называется «раскаянием». То есть в этих двух притчах находится дальнейшее указание, что значит метанойя или трансформация ума. Так как «раскаяние» есть какой-то внутренний акт, происходящий в человеке, притча должна иметь внутренний смысл – то есть заблудшая овца есть что-то утраченное в человеке, что он должен обрести сам; и так же в случае потерянного серебренника. И следует сказать еще раз, что это что-то в каждом случае обозначается числительным один. Нахождение этого одного поэтому определяет смысл метанойи, происходящей в человеке.

Он оставляет многих для того, чтобы найти одно, которое пропало.

Этим двум притчам придан внешний фон, так часто встречающийся в Евангелиях. Фарисеи, как обычно, критикуют Христа, в этом случае – за то, что он ест с мытарями и грешниками; и поэтому эти две притчи часто объясняются как относящиеся к ним, в том смысле, что поскольку Христос пришел, чтобы спасти грешников, заблудшая овца означает одного из этих грешников; и, возможно, девяносто девять обозначают фарисеев, как

«…о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии.» (Лука,15,7)

Фраза

«…не имеющих нужды в покаянии»

буквально означает по-гречески «не имеющие нужды в раскаянии». Она имеет иронический характер. Те, которые каждый раз оправдывают себя и воображают, что они праведны, чувствуют, что им не в чем раскаиваться и поэтому

«…не имеющих нужды в покаянии»

в том смысле, что не хотят его, не имеют потребности в нем. Их мнения фиксированные, и их идеи установившиеся, и для таких людей «изменение ума» невозможно, просто потому, что в них нет ничего, что стремится к нему. В самом внешнем смысле этот отрывок означает, что только один человек из ста чувствует необходимость понимания своей жизни заново и нахождения новых смыслов существования. Остальные удовлетворены собой и ничего не ищут, чувствуя, что они праведны. Но Христос неоднократно говорит в других местах, что никто не может развиваться внутренне, если его «праведность» не превосходит праведность фарисеев. Иначе все, что он делает, имеет то же самое качество. Фарисеи были ненастоящими, они были подделкой. То, что они делали, делалось ради заслуги, похвалы, или из страха потерять репутацию. Фарисей в человеке есть эта сторона.

Человек, действующий из этой стороны, действует не из чего-нибудь истинного в себе, а из различных сложных внешних соображений, связанных с тем, в каком положении он находится, что скажут другие, что разрешит ему его гордость, или что дает ему больше уважения или привлечет больше внимания. Поэтому Христос говорит о фарисеях:

«Горе вам, фарисеи, что любите председания в синагогах и приветствия в народных

собраниях.» (Лука,11,43)

и в другом месте Он описывает их, как тех, которые

«…возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию.» (Иоанн,12,43)

В таких людях ничто не реально, и если в человеке ничто не реально, он не может понять того, что реально. Он может бороться против тирании, он может проповедовать раскаяние, или он может умереть как герой, и тем не менее не он делает все это. В таком человеке – то есть во всех нас – имеется истина того, к чему стремится эта сторона, «истина» положения, заслуги и т.д., и если бы внешний мир внезапно исчез бы, со всеми его ценностями, целями и честолюбивыми устремлениями и своими ограничениями, - вряд ли что-нибудь или даже ничего не осталось бы. То есть «человек», каким мы знаем его, распался бы и исчез, или осталось бы лишь очень мало – и то, что осталось, не было бы похоже на того человека, которого мы знали.

Вернемся к притчам, в которых выражена идея о том, что человек оставляет многих для того, чтобы обрести одного, - как можно это понять? Для того, чтобы понять, что может означать эта идея, давайте предположим, что человек оказывается обладателем нескольких пуль и хочет попасть в мишень. Он пробует их и обнаруживает, к своему удивлению, что одна из них помечена его именем, или она имеет какой-то знак, который он мгновенно узнает как свой собственный. Он использует эту пулю и находит, что, даже прицелившись не очень старательно, он в самом деле попадает в мишень. Этой одной пулей, своей собственной, он не может промахнуться.

В Евангелиях слово, переведенное как грех, означает по-гречески, буквально, «непопадание в цель»1, как если бы брошенное в какой-нибудь предмет копье не попадает в него. И от смысла «не попасть в цель», оно стало означать – потерпеть неудачу в достижении своей цели и, следовательно, ошибиться или поступить неправильно.

В каждом имеется светская сторона общепринятых условностей, которая была приобретена из жизни и не является собственной стороной человека. Или, если мы возьмем фарисея в человеке, все, что человек желает из этой стороны, есть притворство и не делается истинно из самого человека. Всякий, кто делает усилие из того, что реально не его собственное, или делает что-нибудь, что не из него самого, может только не попасть в цель, ибо та одна вещь в нем, которая может добиться успеха, не используется. Он делает усилие не из того одного места в нем, которое реально. Это место фактически потеряно. Вот что прежде всего необходимо понять, прежде чем рассматривать дальше эти притчи и их связь с последующими.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В восемнадцатой главе Евангелия от Матфея притча о заблудшей овце появляется в несколько иной форме, но в совершенно ином контексте. Такое часто встречается в Евангелиях, и для человека буквального ума эти несоответствия оказываются камнем преткновения. Он будет утверждать, что, поскольку притчи не всегда совпадают слово в слово и даются не всегда в одном и том же контексте, они не могут быть «истинными». Но неправильно предполагать, что истина есть только в соответствии внешнему или историческому факту. Истина имеет не один порядок. Физическая истина есть один уровень истины. Притчи явно не представляют физическую истину или буквальные факты, в соответствии с их названием – то есть притча о заблудшей овце не основана своей истиной на каком-нибудь действительном пастухе, который имел ровно сто овец и потерял именно одну из них. Истина, содержащаяся в притчах, - другого порядка. Она психологическая, и это означает, что притчи относятся к внутренней жизни человека – к внутренней истине.

В притчах содержится большая часть реального учения, данного Христом, о человеке и его возможной эволюции. И так как самое главное было дать их, они вставлены в общее описание драмы Христа везде, где имеется возможность. Это – одна из причин, почему Евангелия не одинаковы.

Никакое единственное объяснение не может исчерпать смысл притчи. Но если не делается никакой попытки понять, что она означает, она не может «работать» в уме. Притча предназначена для того, чтобы выйти за пределы чисто буквального, основанного на ощущении ума, который для всего требует видимого доказательства, и опереться на внутреннее понимание, из которого человек только и может расти, ибо человек есть его понимание. Поэтому можно сказать, что притча предназначена для того, чтобы заставить человека думать, и если человек не начнет думать определенным образом для себя, метанойя невозможна, и поэтому не может начаться его эволюция. По этой причине Христос подчеркивал, что «раскаяние» (метанойя) – первый существеннейший шаг.

В восемнадцатой главе Евангелия от Матфея притча о заблудшей овце появляется не в знакомом оформлении, так часто использованном, когда фарисеи критикуют Христа. Контекст, в котором она дается, относится к теме малого сего, которого нельзя побуждать сомневаться. Ученики спрашивают Христа, кто самый великий в Царстве Небесном, и Он называет маленького ребенка и говорит:

«…истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете