 |
Ханс Келлнер (США). Франк Анкерсмит (Нидерланды)
|
|
|
|
Ханс Келлнер (США)
Истина — это всегда истина данного момента, данной аудитории, данной проблемы и данной ситуации. Поэтому-то в истории и есть нарративы, которые истинны для данного пространства и времени [Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. – М.: Канон, 2010. – C. 62].
В познании истории мы все в большей мере движемся в сторону персональности, повседневной жизни индивидов. Одним словом — исторический опыт все более фрагментируется. При этом X. Келлнер ссылается на книгу Карло Гинзбурга «Сыр и червь» [Гинзбург К. Сыр и червь. - М., 2000]. Критика мира одного мельника, жившего в XVI веке.
В истории нет никакой независимой от человека истины. Все истории сконструированы. Любая конфигурация артефактов искривлена в соответствии с заданными целями. И тем не менее история — не фикция. Историю необходимо читать двумя разными способами. С одной стороны, сквозь текст в направлении более или менее аутентичной репрезентации прошлого. Здесь язык — своего рода телескоп, через который вы смотрите на историю. С другой стороны, язык же и искривляет наше видение; он, подобно калейдоскопу, разбивает историю на фрагменты, показывает разные вещи в разные времена (ибо как только ибо как только вы поворачиваете калейдоскоп, так сразу перед вами появляется другая картина). В данном случае X. Келлнер ссылается на Франка Анкерсмита, который сформулировал идею «калейдоскопа» [Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. - М.: Канон, 2010. – С. 74]. X. Келлнер считает, что история как ментальное психологическое переживание, не может подводить какие-либо итоги; она — эстетический феномен.
Поскольку история изучает отдельных индивидов или отдельные тексты, постольку требование объяснения или дефиниций — неуместная форма выражения в таком дискурсе. В данном случае мы оперируем тропами, языковыми моделями, в которых заблуждение, иллюзия выступает в форме истины. И это потому, что настоящее управляет всеми прошлыми событиями и оказывает доминирующее и, следовательно, деформирующее воздействие на их значение. Во всяком случае, историк пишет ту историю, которая позволяет ему видеть то будущее, которое он хочет, подчеркивает X. Кёллнер.
|
|
|
Франк Анкерсмит (Нидерланды)
Философия, утверждает Ф. Анкерсмит, должна стать апостериорным анализом того, что происходит в точных науках и социально-гуманитарном знании [Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. - М.: Канон, 2010. – С. 106]. Он ссылается на Д. Локка, который считал, что философ должен видеть в себе «простого рабочего, занятого лишь на расчистке почвы и удалении части мусора, лежащего на пути к знанию». Так Д. Локк писал в своей работе «Опыт о человеческом разумении» [Д. Локк, Соч. в 3-х тт. - М.: Мысль, 1985. - Т. 1. - С. 85].
Некие общие вопросы философия должна задавать после того, как ученый выполнит свою работу. Как очевидно, это — позитивистское истолкование философии.
Что касается истории, то Анкерсмит воспринял риторику де- конструктивизма. Одним из приемов проникновения в историю он считает иронию, парадокс [Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. - М.: Канон, 2010. – С. 109]. Пример: С. Джонсон отозвался однажды о лорде Болинброке — «святой человек». Это — ирония. Но чтобы ее понять, надо знать, надо изучать политическую биографию Болинброка.
Еще пример. Ливий пишет в книге «История Рима»: «... пока не дошло до нынешних времен, когда мы ни пороков наших, ни лекарств от них переносить не в силах» [История Рима от освоения города: в 3-х тт. — Т. 1. — М.: Наука, 1989]. Парадоксальное суждение!? Но оно отражает реальность. И поэтому можно сказать, что парадокс есть троп реальности — и как таковой он зачастую даже больше, чем буквальное утверждение.
|
|
|
Ф. Анкерсмит считал, что следует различать историческое исследование и историческое письмо. Историческое исследование — «когнитивный позвоночник» всей истории. Но после сбора знаний о прошлом, которое можно сформировать в терминах истинных суждений, историк, должен предложить определенное видение событий. Историческое письмо должно вынести за скобки все эпистемологическое связи с прошлой реальностью. Для исторического письма прободные связи — иллюзия. В основе исторического письма (текста) —- нарративные субстанции, лингвистические сущности, в которых воплощено синтетическое видение историком прошлого [История Рима от освоения города: в 3-х тт. — Т. 1. — М.: Наука, 1989. – C. 111] Благодаря нарративу все прежние скучные вопросы об отношениях между реальностью и утверждениями о ней теперь могут быть сконструированы как живые, яркие картины, выражающие отношения между текстом и реальностью.
Нарратив — инструмент, придающий смысл миру, в котором мы живем. Нарратив адаптирует реальность к нашим целям и задачам. То, что значит формула для точных наук, то нарратив значит для историков, подчеркивает Анкерсмит. Историк, продолжает ученый, не столько открыватель реальности прошлого, сколько посредник (интерпретатор, герменевтик) между прошлым и настоящим. Нарратив служит этой задаче намного лучше, чем логические законы и правила; ведь и жизнь, свою и чужую, мы лучше воспринимаем через рассказы о ней [Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. – М.: Канон, 2010. – C. 117].
Вместе с тем, Анкерсмит отклоняет суждение, что нарративу присуща имманентная субъективность. Он считает, что существует некое «объективное искажение реальности», обусловленное как языком науки, так и языком нарратива, поэтому задача сохранения «аутентичности» в процессе нарративизации, когда вы стремитесь «приручить» прошлое, является, конечно же, актуальной1.
По-настоящему историку должна быть интересна не оппозиция между субъективным и объективным, но оппозиция между реальностью и аутентичностью, выраженная в лингвистических кодах нарратива.
|
|
|
Во всяком случае, историзм в духе Ранке и Гумбольдта — это своего рода «принцип реальности», и когда вы вступаете с ним в противоречие, вам надо насторожиться — вы что-то делаете не так, заявляет Анкерсмит.
Критики постмодернизма обвиняют постмодернизм в том, что нарратив — это отказ от критической рефлексии исторического ис-следования, от последовательной рациональности, что это произвольное отношение к прошлому и т. д. и т. п. Например: Холокост! А был ли он? Может бьпъ, его и не было. Анкерсмит не игнорирует эту критику. И все же, утверждает он, постмодернизм прав, отвергая концепцию истории как некоего единого целого темпоральных изменений; или что существуют такие способности нашего сознания, которые позволяют контролировать развитие мира в будущем через отыскание его законов в прошлом. Все это идеология, все это нужно власти, подчеркивает Ф. Анкерсмит.
Нет никакой всеохватывающей истории, не существует истинностной и ценной догадки о том, что произошло на самом деле, заявляет Ф. Анкерсмит. Он отвергает также тезис, что с помощью рационального метода можно проникнуть в существо истории в духе позиции Ранке: «как это было бы на самом деле».
Ф. Анкерсмит считает так же, как и X. Уайт, что в современной философии следует осуществлять поворот от философии языка, которую философы практиковали со времен Ницше и Фреге, к философии сознания, акцентирующей внимание на то, что мы переживаем мир и тем самым осознаем его. Он ссылается на Гуго фон Гофмансталя, который в «Письме лорда Чандоса» (1902 г. ) устами Чандоса говорит, что он утрачивает способность находить смысл в абстрактных и общих понятиях, через которые мы распознавали единство и связанность мира. Отныне все для него распалось на фрагменты, он не может больше писать больших историй. Вместе с тем, он отмечает, что эта потеря способности к синтезу посредством слов должна компенсироваться способностью приобретать сокровенный опыт вещей простых и кажущихся незначительными, -— таких, как кувшин, ворона, бездомная собака на солнце и пр. Язык всегда рационализирует опыт и поэтому редуцирует его к простому приложению к языку и знанию. Надо вернуться к первичности опыта и его переживания в нашем сознании.
|
|
|
(Абстракции распадаются у меня во рту, как гнилые грибы), подчеркивает Г. фон Гофмансталь, и вслед за ним Ф. Анкерсмит [Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. — М.: Канон, 2010. - С. 139, 140].
Ф. Анкерсмит утверждает: опыт возник раньше языка. Мышление, говорение, писание отнюдь не единственно легитимные формы выражения опыта. Ни язык, ни мы, люди, не могли и не можем выжить без внятных оснований дорефлективного, нелингвистического опыта и рассудка, подчеркивает историк. При этом он ссылается на Аристотеля, согласно которому сознание человека функционирует таким же образом, как и его чувственное восприятие: и в том, и в другом отпечатывается образ воспроизводимого предмета, становясь своего рода вещью без предмета подобно отпечатку на воске. «Относительно любого чувства необходимо вообще признать, что оно есть то, что способно воспринимать формы ощущаемого без его материи, подобно тому, как воск принимает отпечаток перстня без железа или золота» [Аристотель. О душе. Собр. соч. в 4-х тт. - М.: Мысль, 1983. — Т. 1. — С. 421].
Анкерсмит принимает идею В. Беньямина об «историческом моменте», располагающемся вне генетической связи между прошлым и настоящим, разбивающим тем самым теорию прогресса, рассматривающую историю как замкнутую связь времен.
Он также берет на вооружение идею концептуализации истории (не вполне постмодернистскую), трактующую время в терминах kairosa (конденсированного времени) и хроноса (обычного хронологического времени). В истории борьбы за права человека и гражданские права -— кайрос — это конец XVIII века (Французская и Американская революции), начало XX века — это кайрос — время революционных битв за освобождение людей от капиталистической эксплуатации. Кайрос в негативном смысле — подъем фашизма.
Говоря о проблемах постижения истории, Анкерсмит отмечает, что современная история имеет три измерения: когнитивное, политическое и эстетическое. Они неразрывны. Абсолютизация первого ведет к догматизму, второго — к обслуживанию власти, третьего — к иррационализации истории, что пагубно для практической жизни. Красота может заслонить разум и совесть. Например, Э. Юнгер эстетизировал войну, Л. Рифеншталь — фашизм.
Эстетика должна быть связана с разумом. Но она в то же время — необходимое условие разума в процессе формирования культурных ориентаций людей в их практической жизни. В этой связи Анкерсмит подчеркивает значение работы И. Канта «Критика способности суждения», Ф. Шиллера «Письма об эстетическом воспитании человека» и Г. Гегеля «Лекции по эстетике».
Политическое измерение, политика также нуждается в разуме. И, конечно же, в эстетике. Политические правила — результат свободного и дискуссионного согласия граждан. Система прав человека, провозглашенных и закрепленных в конституции — эквивалент категорического императива И. Канта.
В целом, подчеркивает Ф. Анкерсмит, постмодернизм открыл двери мультиперспективизму и в то же время придал динамизм истории и современной общественной жизни.
|
|
|
