Интерпретация художественного текста: типы выдвижения и проблема экспрессивности

Вводимая теперь на пятом курсе факультетов иностранных языков теоретическая дисциплина «интерпретация текста» имеет большое значение для подготовки учителя иностран­ного языка в силу своей прямой связи с высшими человечес­кими ценностями, которые несет читателю художественная литература. В этом курсе студенты будут знакомиться с прин­ципами комплексной работы над целостным поэтическим или прозаическим текстом, обеспечивающими наиболее пол­ное его понимание. Толкование при этом должно опираться на структуру самого текста с учетом зависимости его экспрес­сивности от взаимосвязи всех его уровней и аспектов, начиная с фонетического уровня и до образной системы и идейно-те­матической сферы. Интерпретируя текст, мы должны пока­зать, каким образом все многообразие связанных с текстом лингвистических и экстралингвистических факторов (поли­тических, исторических, культурных и т.д.) влияет на полное раскрытие смысла. Курс интерпретации текста является за­вершением всей предшествующей практической работы над текстом и курса нормативной стилистики и должен с ними

202

координироваться. С этой точки зрения важно, чтобы препо­даватели, ведущие практические занятия, были знакомы с тео­рией интерпретации, с тем, чтобы в этом важном разделе подготовки студента не было разрыва между теорией и прак­тикой.

Задача настоящей статьи — познакомить читателя с некото­рыми принятыми в стилистике декодирования¹ принципами, которые могут быть использованы в курсе интерпретации при определении экспрессивности элементов текста и их роли в художественном выражении его идеи как единства мысли и чувства.

Необходимость не только для литературоведа, но и для лингвиста рассмотрения текста как целостной структуры вытекает из признания связи и обусловленности элементов текста между собой и в целом со всем сообщением, в которое они входят. Мысль эта не нова — полвека назад об этом писали Б.А.Ларин, В.М.Жирмунский и др. По теории текста, или, как ее еще называют, лингвистике текста, уже существует большая литература. В 1974 году в Москве по лингвистике текста состоялась весьма представительная конференция.

Проблема строгого определения понятия «текст» оказалась достаточно трудной, но для целей стилистического исследо­вания и интерпретации художественного произведения она зна­чительно упрощается. Мы будем считать текстом отдельное ли­тературное произведение. В учебном курсе можно также раз­решить некоторое упрощающее допущение и считать текстом не только целое произведение, но и достаточно закон­ченный его фрагмент.

Множественность возможных толкований художественного текста теперь более или менее общепризнана. Общепризнано также и то, что впечатление, производимое книгой на читателя, т.е. воздействие на интеллектуальную и эмоциональную сферу личности, зависит не только от художественной ценности книги, но и от подготовленности и восприимчивости читателя, а их можно и должно развивать. Различные восприятия не обя­зательно равноценны. Даже при отсутствии искажений или предвзятости, одно понимание является более полным, а другое неадекватно в силу своей поверхностности и неполноты.

203

На большое значение читательского восприятия обращали внимание многие. Б.А.Ларин, например, писал: «Стихи мы должны читать именно так, как виртуоз читает музыкальную пьесу. Когда уже все разъял и вновь сладил, все заметил в деталях и запомнил все пассажи, тогда даст себе отдых, чтобы слились впечатления. Если потом сдует пепел с мерцающей памяти — засветит, оживит художественное создание» ²

Интересные соображения высказывает академик Д.С.Ли­хачев: «Эстетическое впечатление от произведения искусства связано не только с получением информации, но одновремен­но и с ответным действием воспринимающего лица, творчески откликающегося этим действием на произведение искусства». И дальше в той же статье: «Произведение искусства в его вос­приятии читателем, зрителем или слушателем - вечно осущест­вляющийся творческий акт... оно (восприятие) имеет своеоб­разные "допуски" — различные у различных людей, в разные эпохи и в разной социальной среде. Следовательно, индивиду­альный воспроизводящий не всегда совпадает с намерениями творца, да и самые замыслы творца не всегда точны»³.

Для того, чтобы стать искушенным подготовленным чита­телем, или для того, чтобы воспитать такого читателя необ­ходимо развивать эстетическую восприимчивость на основе не только личного опыта, но и опыта предыдущих поколений. При условии такой преемственности восприимчивость к ис­кусству с веками растет. Д.С.Лихачев приходит к интерес­ному выводу о том, что самый «прогресс в искусстве есть прежде всего прогресс восприятия произведений искусства, позволяющий и искусству подниматься на новую ступень благодаря расширению возможностей сотворчества ассимили­ровать произведения различных культур, искусств, народов.

В силу существования этой обратной связи между ис­кусством и обществом, задачи создания методов интерпрета­ции текста, которые ставит себе стилистика декодирования, имеют большое значение и в преподавании родного языка. Методы интерпретации текста призваны способствовать такой обратной связи. Искусство может рассматриваться как кибер­нетическая система, поскольку, воздействуя на личность,

204

которая способна его воспринять, оно управляет поведением и развитием личности.

П.С.Александров, известный наш математик, в статье «О призвании ученого»⁵ пишет о единстве высших культурных ценностей, к которым стремится человечество, ценностей поз­навательных и эстетических, ценностей науки и искусства. Он пи­шет о том, как важно, чтобы в коммунистическом обществе, где будет решена проблема материального благосостояния, ду­ховный рост масс был тоже интенсивным. Психику людей, отмечает он, нужно очищать от безвкусицы, грубости и пошлос­ти, причем дело здесь не в количестве впечатлений, а в их глу­бине и внутренней сосредоточенности. Эта последняя мысль осо­бенно важна для нас в плане развития культуры чтения.

Развивая у молодежи высокую культуру чтения, следует по­казать, что множественность толкований текста отнюдь не без­гранична и не имеет ничего общего с произвольностью. Пре­делы вариативности заключены в самом тексте, в его струк­туре и связях между его элементами. За этим порогом полу­чается уже не толкование, а искажение смысла текста.

Средства создания экспрессивности объединяются в стилис­тике декодирования общим термином выдвижение. Под выдвижением мы будем понимать наличие в тексте каких-либо формальных признаков, фокусирующих внимание читателя на некоторых чертах текста и устанавливающих смысловые связи между элементами разных уровней или дистантными элементами одного уровня. Выдвижение задерживает внимание читателя на определенных участках текста и тем помогает оценить их отно­сительную значимость, иерархию образов, идей, чувств и та­ким образом передает отношение говорящего к предмету речи и создает экспрессивность элементов. Выдвижение обеспечива­ет единство и упорядоченность структуры текста.

Наше понимание выдвижения значительно отличается от при­нятого такими авторами, как П.Гарвин или Л.Долежел, которые дают выдвижению формалистичное толкование и утверждают, что оно переключает внимание читателя с содержания на форму. В действительности выдвижение, напротив, образует эстетический контекст и выполняет целый

205

ряд смысловых функций, одной из которых является повы­шение экспрессивности.

Под экспрессивностью мы понимаем такое свой­ство текста или части текста, которое передаст смысл с увеличенной интенсивностью, выражая внутреннее состояние говорящего, и имеет своим результатом эмоциональное, логическое усиление, которое может быть, а может и не быть образным.

Общее понятие выдвижения охватывает разные типы контекстной упорядоченности, описанные разными авто­рами и по разному поводу. Сюда можно включить такие понятия, как сцепление, конвергенция, обманутое ожидание, сильная позиция и некоторые другие.

Механизм создания экспрессивности на основе раз­ных типов выдвижения лучше всего показать на конкретном примере законченного произведения. Обратимся к короткому рассказу Э. Хемингуэя «Старик у моста»⁶.

При толковании этого рассказа начнем с опреде­ления места и времени действия, с отраженной в нем реальной ситуации. В рассказе, коротком и очень силь­ном, описан эпизод отступления республиканских войск из Каталонии, когда фашисты прорвали фронт на Эбро. Вместе с войсками к Барселоне устремляются беженцы: старики, женщины, дети. Хемингуэй очень любил Испа­нию и писал об этой стране снова и снова. Он был участником войны в Испании в качестве военного кор­респондента. Рассказ его проникнут глубоким состраданием к беженцам, острой болью от сознания безвыходности их по­ложения.

Повествование, внешне как будто сдержанное, ведется от лица офицера отступающей республиканской армии. Он получил приказ пересечь понтонный мост, через который идет отступление, осмотреть предмостные укрепления и выяснить, насколько продвинулся противник. Выполнив задание, он вернулся через мост обратно. С характерной для Хемингуэя компрессией вся ситуация сжата в одном предложении: I was watching the bridge and the African looking country of the Ebro Delta and wondering how long now it would be before we would see the enemy, and listening all the time for the first noises that

would signal that ever mysterious event called contact, and the old men still sat there.

В этом напоминающем экспозицию, но помещенном в се­редине рассказа изображении момента представлена как собы­тийная сторона рассказа и ее исторический, географический и даже ландшафтный фон, так и внутреннее состояние героя, напряженно ожидающего момента, называемого на языке военных документов «соприкосновением с противником». Вне контекста всего рассказа в целом последняя фраза может по­казаться не связанной с остальным содержанием предло­жения, однако это совсем не так. Ее обособленное положе­ние типа синтаксического присоединения подчеркивает ее значи­мость. В структуре всего текста эта значимость подчеркнута разными средствами выдвижения и прежде всего разными ви­дами повторов. У измученного старика нет сил уйти с опас­ного места. Тревога за его судьбу передана средствами экс­прессивности в подтексте, она и сливается и контрастирует с темой напряженного ожидания начала боя. Экспрессив­ность образной характеристики этого момента создана сочетани­ем усилительного эпитета that ever musaterious и литоты в виде военного термина: listening all the while for the first noises that would signal that ever mysterious event called contact Упоминание о старике после этих слов дает некоторое нарушение предска­зуемости. Экспрессивность достигается за счет обманутого ожидания. На несовпадение прогноза и действительности, т.е. действительного содержания конца предложения, сознание чи­тателя реагирует повышением внимания.

В других случаях этот же образ и его тема подчеркнуты сцеплением, т.е. появлением эквивалентных элементов в экви­валентных позициях. Эквивалентность позиций можно пони­мать широко, она может иметь место на всех уровнях. В рассказе наблюдения офицера за предмостными укрепления­ми и эвакуацией через мост сочетаются с упоминанием о том, что старик все сидел на прежнем месте.

An old man with steel rimmed spectacles and very dusty clothes sat by the side of the road. There was a pontoon bridge (p.311)… over the bridge. There were not so many carts now and verу few people on foot, but the old man was still there

207

(p. 11)... I was watching the bridge... and the old man still sat there (p. 312).

С точки зрения экспрессивности созданной средствами выдвижения, т.е. эстетической упорядоченности контекста, первая фраза в этой цепи интересна тем, что в ней повторена информация в двух сильных позициях. Этими сильными позициями являются заглавие и первая фраза текста. То, что внимание читателя на этих местах текста должно задержаться, объясняется действием законов речевого прогнозирования. Вероятностным прогнозированием называется способность человека использовать имеющуюся в его прошлом опыт информацию для прогноза вероятности наступления тех или иных событий в предстоящей ситуации, механизм вероятност­ного прогнозирования создает преднастройку мозга к воспри­ятию текста. Экспериментально доказано, что мозг составляет текущие речевые прогнозы непрерывно. Заглавие и первая фраза всякого текста образуют отправную точку новой серии прогнозирующих операций, отсюда их большая важность и поэтому мы называем эти позиции сильными.

В данном случае получается двойное увеличение экспрес­сивности за счет двух сильных позиций. Содержание заглавия повторено и распространено в первом предложении рассказа. (Ср.: Old Man at the Bridge — An old man with steel rimmed spectacles and very dusty clothes sat by the side of the road).

Экспрессивность, создаваемая даже повторами, подчер­кивает не только то, что старик все еще не ушел с опас­ного места (мост обязательно будет местом каких-то военных операций), но и то, что уйти он не в состоянии — он слиш­ком измучен. Этот семантический повтор проходит с нарас­танием через весь рассказ. Сначала — это упоминание о пыльной одежде. Этот квант информации позволяет читате­лю восстановить недосказанное — старику пришлось долго брести по пыльной дороге. Дальше усталость старика уже названа прямо. Герой понимает, что старик сидит не дви­гаясь потому, что слишком устал и дальше идти не в сос­тоянии. В первый же диалог офицера и старика вводится упоминание о том, что у старика не только одежда в пы­ли, но и лицо пыльное и серое. При продолжении разгово­ра, когда офицер видит, что старик все еще не ушел и спра­шивает его на чьей он стороне,

208

старик отвечает просто: «I am without politics. I am seventy six years old. I have come twelve kilometers now and I think I can go no furthert.»

Снова и снова офицер повторяет, что старику лучше уйти, а тот только устало смотрит на него и продолжает бормотать об оставленных им животных и о своем беспокойстве за них. Офицер, понимая опасность, продолжает настаивать и здесь наступает кульминация:

«Thank you», he said and got to his feet, swayed from side tо side and then sat down backwards in the dust.

Композиция романа строится на переплетении в пределах минимума текстового пространства нескольких выраженных повторами тем. Получается парадоксальное сочетание пре­дельной сжатости и повторов. Группа повторов, рисующая сначала интенсивный, а затем иссякающий поток повозок, отступавшей армии и беженцев, создает динамику. Этот поток служит как бы задним планом.

There was a pontoon bridge across the river and carts, trucks, and men, women and children were crossing it. The mule-drawn carts staggered up the steep bank from the bridge... (p. 311). There was not so many carts now and very few people on foot (p. 311)...watching the far end of the bridge where a few last carts were hurrying down the slope of the bank (p. 312). I said, watching the far bank where now there were no carts (p. 313).

Структурная завершенность и стройность рассказа пора­зительны. В нем много общего с лирическим стихотворением. Центральным для него является постижение человеческого страдания, олицетворенного в образе простого старика. Пре­дельно напряженное состояние героя и его тревога за старика выражается подтекстом. Параллельно в серии повторов вы­ражена и тревога старика за его беспомощных животных:

«I was taking care of animals» (p. 311), «I stayed, you see, taking, care of animals. I was the last one to leave the town of San Carlos» (p.311).

Животные составляют основную тему диалога между героем и стариком.

Экспрессивный повтор занимает сильную позицию в конце рассказа:

209

 

«I was taking care of animals», he said dully, but no longer to me «I was only taking care of animals».

Забота о животных — самое мирное из человеческих заня­тий. Слово only в последних словах старика особенно патетично — никому он на делал зла, только смотрел за животными.

В разговоре о животных сигналом экспрессивности опять бы­ло обманутое ожидание. На повторный (опять повтор) вопрос о том, что это за животные, старик отвечает, что их всего три — две козы и кошка, да еще четыре пары голубей. Неожиданный этот ответ не создает по контрасту с важностью военных событий комического эффекта. Он, напротив, патетичен. Несчастный, одинокий, очень бедный, совершенно беспомощный старик тре­вожится о существах еще более беззащитных, чем он сам. Его немного успокаивает только то, что кошка и сама может о себе позаботиться, но ему страшно подумать, что станет с осталь­ными. Для офицера фраза о кошке звучит горькой иронией: кошка-то может о себе позаботиться, а старик — нет.

Момент появления противника все ближе и ближе. Чита­тель воспринимает на этом фоне душевное состояние двух че­ловек старика и офицера. При всем различии у них есть и об­щее. Опасности подвергаются оба, но каждый думает не о себе, а о другом.

Рассказ кончается неожиданным разрешением — пунктом, концовкой чуть афористического типа и с горькой иронией — погода была нелетная и фашистские самолеты в воздух не под­нимались: вот только на это, да еще на то, что кошки могут сами о себе позаботиться, старик мог еще надеяться.

На разных уровнях можно проследить сцепление, сближаю­щее отношение старика к бывшим на его попечении живым существам, которых ему пришлось оставить, и горечь и боль, знакомую каждому воину, когда он при отступлении сознает, что не в силах защитить мирных жителей, частицу того народа, за который он сражается...

В рамках данной статьи можно было остановиться лишь на некоторых примерах экспрессивности, создаваемой разными ти­пами выдвижения, как они представлены в рассказе

210

Э.Хемингуэя и как они помогают передать и воспринять его содержание — эстафету гуманизма и мужества. Подробная лингвистическая теория типов выдвижения — дело ближай­шего будущего.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См. по этому поводу: Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка: (Стилистика декодирования). Л., 1973 и пред­шествующие статьи этой части сборника.

² Ларин Б.А. О разновидностях художественной речи: (Семан­тические этюды) // Эстетика слова и язык писателя. Л., 1974. С. 50-51.

³ Лихачев Д. С. Несколько мыслей о неточности искусства в стилистических направлениях // Philologica: Исследования по языку и литературе: Памяти акад. В.М.Жирмунского. Л., 1973. С. 394—395.

⁴ Там же. С. 401.

⁵ Александров П. С. О призвании ученого // Наука и человечество: Международный ежегодник. М., 1972.

6 Hemingway Ernest. Selected Stories. Moscow, 1971.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: