Так называемый первохристианский коммунизм

Так называемый первохристианский коммунизм

При обсуждении социально–экономического мировоззрения пер–вохристианства невольно возбуждается вопрос о так называемом первохристианском коммунизме, или о строе жизни Иерусалимской общины, описанном в «Деяниях Апостольских». В этой первой христианской общине, основавшейся после Пятидесятницы, все, имевшие собственность, продавали ее и деньги приносили к ногам апостолов для раздачи неимущим. В примере Анании и Сапфиры мы видим как бы отрицательную иллюстрацию этих отношений: когда они утаили часть полученного от продажи имущества, то были поражены смертью [153]. Строй жизни первых христиан у историков социализма и коммунизма (напр[имер], у Каутского) истолковывается иногда как настоящий коммунизм. Это квази–коммунистическое устройство Иерусалимской общины вообще в истории христианской мысли, в частности, в религиозно–коммунистических движениях средних веков, которые нам еще предстоит изучать, играет большую роль: как только поднимается новая социально–коммунистическая волна, тотчас пробуждается воспоминание об имущественном строе Иерусалимской общины и стремление по образцу ее реорганизовать жизнь в социалистическом направлении.

Однако считать тот порядок имущественных отношений, который сложился в Иерусалимской общине, каким–либо строем, той или иной организацией собственности, вообще институтом права и хозяйства, в высшей степени ошибочно. Здесь не было ни коммунизма, ни социализма, ни индивидуализма как учреждения, — в действительности то, что здесь происходило, является свободным выражением взаимной любви, которую можно наблюдать между друзьями, в семье, в церковной общине в лучшее время ее существования, без наличности же этих чувств нельзя получить и таких проявлений любви. Эта первоначальная солидарность и взаимная любовь принимали формы широкой и разнообразной благотворительности и взаимной поддержки, в ряду которых общение имуществ Иерусалимской общины было только одной из многих.

Формы благотворительности

Основные формы этой благотворительности, согласно классификации Гарнака, сводятся к следующим: 1) сборы милостыни для бедных, связанные с культом, 2) поддержка учителей и чиновников общин, 3) поддержка вдов и сирот, 4) поддержка бедных, слабых, больных и неспособных к труду, 5) забота об арестованных и находящихся в рудниках, 6) забота о погребении бедных и вообще об усопших, 7) забота о рабах, 8) забота при больших бедствиях, 9) приискание труда и право на труд в пределах христианских общин [154]. Приискание труда вменялось в особое попечение общине, если в таковую приходили новые лица, но в то же время правила этих общин весьма сурово относятся к тем, кто не хочет работать, именно тот считается христопродавцем, т. е. извлекающим доход из своего вероисповедания. Наряду с формами благотворительности существовала еще взаимопомощь в виде постоянного общения христиан, известного под названием агап (от слова любовь), т. е. вечерей любви. Так назывались ужины и обеды, соединявшиеся вначале с таинством евхаристии. Приношения для агап предназначались для общего употребления.

В первые три века своего существования христианство распространяется по всем провинциям и находит сторонников среди всех сословий. По свидетельству церковных писателей, например, Тертуллиана, Оригена и др., в это время христиан можно найти во дворце, на форуме, площади, среди рабов и среди всех сословий. Создается христианская литература, которая, между прочим, затрагивает и экономические вопросы, сюда относятся творения так называемых мужей апостольских, апологетов, а позднее так называемых отцов церкви.

Вопрос о собственности в литературе раннего христианства

Что касается вообще оценки богатства и собственности, то она определяется здесь по–прежнему этической точкой зрения на имущественные отношения. Можно нередко встретить в этой письменности суждения и выражения, которые для современного уха звучат социалистически или коммунистически, но это только потому, что современный ум привык переводить эти суждения на язык современных понятий о правовых и экономических институтах, между тем как здесь эти вопросы рассматриваются главным образом в пределах отношений нравственных. В памятнике начала II века, известном под названием «Учение 12 апостолов» [155], мы встречаем такую точку зрения на собственность: «Не отвращайся от нуждающегося, но во всем имей общение с братом своим и ничего не называй своей собственностью, ибо, если вы соучастники в нетленном, то тем более в вещах тленных». Но, однако, это как бы коммунистически звучащее суждение совсем не содержит того отрицания частной собственности, которое легко здесь предположить, ибо вообще не имеет в виду прав. И в других рассуждениях этого времени на ту же тему обыкновенно выражается та мысль, что богатые обязаны заботиться о бедных и благотворить им. Напротив, коммунистические стремления в настоящем смысле, т. е. стремления к преобразованию жизни по определенным экономическим и юридическим нормам, остаются совершенно несвойственны этой эпохе, с одной стороны, может быть, потому, что христиане оставались в меньшинстве, подвергались гонению, находились в опасности, но с другой — и потому, что это совершенно не соответствовало бы их настроению, окрашивавшемуся ожиданием скорого конца мира (эсхатологическому). В одной группе, которая считалась еретической, именно в группе евстафиан (последователей Евстафия), уже в IV веке проповедовалось, между прочим, что богатые, не оставившие всего имущества, не имеют надежды на спасение, но это мнение было осуждено на Гангрском соборе (между 343 и 381 гг. ). Из второго века мы знаем только учение гностика Карпократа с последователями, которые увлеклись идеями Платона и считали целесообразным осуществление платоновского коммунизма. Вообще можно сказать, что, хотя христианство не ставит себе в это время задач экономических и юридических, вообще не задается мыслью о проведении в жизнь определенного экономического строя, при этом не стоит и в защиту существующего; тем не менее, мы неизменно наблюдаем здесь осуждение того пристрастия к богатству и эгоизму, которое английский писатель Карлейль метко назвал маммонизмом, т. е. служением маммоне [156].