Характер евангельской проповеди

Однако в то же время, в отличие от теперешнего пролетарского движения, первохристианство отнюдь не было движением экономическим, но религиозным, хотя оно, конечно, является и экономическим в своих практических приложениях. Проповедь Евангелия есть проповедь не экономическая, но религиозная, она обращается к человеческой душе в ее отношениях к Богу, хозяйственная мораль является лишь производной от общего религиозного учения. В полную противоположность некоторым современным учениям, например, экономическому материализму, Евангелие не признает определяющего значения богатства и бедности для человеческой личности. Если в настоящее время и распространено воззрение, что человек есть то, что он ест, всецело есть результат своего социального и экономического положения, то, напротив, Евангелие говорит о человеческой свободе, о том, что человек в духовном существе своем не зависит от внешнего положения. Учение о душе, о вечной жизни, о средствах к спасению — вот та точка зрения, под которой Евангелие рассматривает вопросы богатства и бедности. Стало быть, богатство рассматривается здесь как одно из условий, содействующих или препятствующих достижению известного духовного уровня. Завет Евангелия относительно имущественных отношений есть та внутренняя свобода, внутренняя независимость, которая проистекает из доверия к Творцу. Всякая многозаботливость, страх за свою судьбу осуждаются как грех. В 6–й главе Евангелия от Матфея (ей соответствует 12 глава Евангелия от Луки) содержится речь Иисуса Христа о богатстве. Он здесь учит приобретать не блага земные, а блага небесные, «ибо где сокровища ваши, там и сердце ваше». «Посему, — говорит Он, — не заботьтесь для вашей души, что вам есть, ни для тела, во что вам одеваться. Душа больше пищи и тело больше одежды. Взгляните на птиц небесных, они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их». «Итак, не ищите, что вам есть или что пить и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего, ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том. И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут. Не трудятся, не прядут. Ищите прежде всего Царствия Божия и правды его, а это все приложится вам».

Читая эти и подобные изречения (или такую, напр[имер], притчу, как о богатом и Лазаре) и воспринимая их без сопоставления с другими мыслями всего евангельского учения, можно подумать, что и этом учении вообще осуждается всякая хозяйственная деятельность и всякая хозяйственная забота. Однако если мы обратим внимание на евангельские заветы о милостыне, о помощи бедным, больным и т. д., в которых указывается целый ряд необходимых отношений человека к природе и внешнему миру, связанных с трудом, то убедимся, что в Евангелии не столько отрицается всякая хозяйственная деятельность, сколько утверждается необходимость известной внутренней свободы от богатства и имущества. Эта внутренняя свобода может осуществляться в большей или меньшей степени, но во внутреннем мире во всяком случае нельзя служить одновременно двум господам, «ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше»[145]. При этом посвящении своего сердца Богу могут быть разные ступени. Известно, что когда богатый юноша обратился ко Христу с вопросом, что ему делать, чтобы спастись, то, как сказано в Евангелии, Христос поглядел на него и возлюбил его, а возлюбивши дал ему самое высшее требование[146], именно: «если хочешь быть совершенным, поди, продай имение твое и раздай нищим, и приходи и следуй за мной»[147]. Личный пример Иисуса Христа является руководящим идеалом, осуществляемым на самых высших ступенях духовного освобождения, примером которого для всех веков стал Франциск Ассизский. Рядом с этим в Евангелии и других новозаветных книгах мы встречаем целый ряд требований и указаний относительно практической любви к ближнему, что подтверждается и вопросами, которые имеют быть всем предложены на Страшном Суде, согласно учению Евангелия. Все эти требования предполагают известное положительное участие в экономической жизни и ставят перед совестью вопрос о нуждах не только своих, но и чужих. Однако было бы ошибочно видеть в Евангелии обоснование каких–либо определенных социальных требований, признание или отрицание определенного социально–экономического строя, вообще какую–либо социальную программу или социальный рецепт. Хотя таковые и могут быть выводимы и связываемы с духом Евангелия, но само оно их не содержит. В этом отношении совершенно справедливо характеризует его проф. Гарнак (в лекциях о «Сущности христианства»), когда говорит: «Социальной программы, направленной на преодоление и устранение бедности и нужды, если понимать под такой программой систему вполне определенных планов и предписаний, Иисус не выставлял. Он не касался экономических и вообще преходящих условий своей эпохи: и чего бы он достиг, если бы вмешался в злободневные вопросы и дал хотя бы в высшей степени спасительные для Палестины законы. Полезные в данный момент, они устарели бы в следующий, а между тем, они стали бы для Евангелия тяжелым балластом и затмили бы его содержание».

Таким образом, христианство дает общие этические указания, установляет общие нравственные задачи, осуществление которых в социальной жизни должно быть соображено с нуждами каждой исторической эпохи. Однако нас в настоящее время занимает не то социальное содержание, которое может быть вообще вложено в христианство, но то историческое содержание, которое влагалось в него в изучаемую эпоху.