Лактанций. Св. Григорий Богослов

Лактанций

Указание обязанности помогать бедным в той или другой форме мы встречаем у целого ряда христианских писателей того времени, причем иногда, как латинский писатель Лактанций (начала IV в. ), приближающихся в своих суждениях к социализму. Нападая на неравенство имущества, Лактанций рассматривает его как состояние греховное, вызванное отпадением от первоначального естественного состояния человечества, при котором люди были имущественно равны. Тем не менее, одновременно он подвергает критике и идеи Платона, осуждая его коммунизм, в особенности же институт общности жен. Применение при современных условиях идей Платона, по мнению Лактанция, неисполнимо, — люди не могут всегда оставаться настолько мудрыми, чтобы презирать деньги. Но при этом он высказывается за утверждение жизни на началах справедливости и равенства, понимая это равенство в смысле правил жизни, отменяющих всякие привилегии. Основным грехопадением, с которого началось всякое неравенство, является разделение в частную собственность земли, которая должна быть обрабатываема сообща. Поэтому он считает существование частной собственности на землю явлением ненормальным, несправедливым. Затем он прибавляет вместе с другими христианскими писателями III века, что для улучшения человека нужна не отмена частной собственности, а уничтожение гордости, самовозвеличения и самоутверждения, нужно установить братские отношения между людьми, на что способна только христианская религия. Тогда как у Платона требуется отмена частной собственности законодательным путем, Лактанций требует преобразования внутреннего мира человека, и тогда изменятся внешние отношения между людьми к лучшему, богатство будет употребляться в общих интересах. Одной из форм наилучшего употребления богатства он считает помощь бедным, выкуп пленников, поддержку вдов и сирот; напротив, расточительное употребление богатства он считает неразумным.

Остановимся еще на некоторых суждениях по экономическим вопросам наиболее выдающихся отцов церкви IV века.

Св. Григорий Богослов

Григорий Богослов (330–389), обращаясь к богатым, так рисует положение бедных[157]:

«Ужели они будут томиться под открытым небом, а мы станем жить в великолепных домах, расцвеченных разного рода камнями, блещущих золотом и серебром, где узорчатая мозаика и разнообразная живопись прельщают и приманивают взоры? Да еще в одних будем жить, а другие строить — и для кого? Быть может, не для наследников наших, а для людей посторонних и чужих, и притом, может быть, для таких людей, которые не только не любят нас, но еще, что всего хуже, исполнены вражды к нам и зависти; они будут трястись от стужи в ветхих и разодранных рубищах, а может быть, и тех иметь не будут, а мы будем нежить себя, покрываясь мягкой и пышной одеждой, воздушными тканями из тонкого льна и шелку, и между тем, как одними уборами будем не столько украшать себя, сколько обезображивать, ибо все излишнее и щегольское я почитаю безобразием, другие наряды — бесполезная и безумная забота, добыча моли и всепоедающего времени — будут лежать у нас в кладовых. Они будут нуждаться и в необходимой пище: будут в изнеможении валяться голодные у ворот нашит, не имея даже столько сил в теле своем, чтобы просить, не имея голоса, чтобы рыдать, рук, чтобы простирать для приведения нас в жалость, ног, чтобы подойти к богатым, не имея столько дыхания, чтобы с большим напряжением простонать жалобную песнь, почитая лишение зрения, это самое тяжелое зло, очень легким и еще благодаря за то, что не видят своих язв. Таково их состояние. А мы, роскошно одетые, будем с важностью возлежать на высоких пышных ложах, покрытых дорогими коврами, до которых другие не смей дотрагиваться, — оскорбляясь и тем, если только услышали умоляющий голос их. Нам нужно, чтобы пол у нас усыпан был часто и даже безвременно благоухающими цветами, а стол орошен был самым дорогим и благовонным миром для большего раздражения неги; нужно, чтобы иные слуги предстояли перед нами — одни в красивом порядке и строю, с распущенными, как у женщин волосами и искусно подстриженными, так чтобы на лице не видно было ни одного волоска, в таком убранстве, какого не требовали бы и самые прихотливые глаза, другие со стаканами в руках, едва дотрагиваясь до них концами пальцев и поднося их как можно ловчее и осторожнее, иные держа опахала над головами нашими, производили бы искусственный ветерок, и этими руками навеваемым зефиром, прохлаждали бы жар утучненного нашего тела. Нужно, кроме того, чтобы все стихии, и воздух, и земля, и вода в обилии доставляли нам дары свои, и стол наш весь уставлен и обременен мясными выдумками поваров и пекарей, чтобы все они наперерыв старались о том, как бы больше угодить жадному и неблагодарному нашему чреву, сему тяжкому бремени, виновнику зол, сему никогда ненасытному и самому неверному зверю, которому вместе с потребляемыми им яствами вскоре надобно истлеть. Для них много значит утолить жажду и водой, а у нас пенится в чашах вино: пей до упоения, даже до бесчувствия, если кто невоздержан. Да еще одно из вин отошлем назад, другое похвалим за его запах и цвет, о третьем начнем с важностью рассуждать, и беда, если, кроме своего, отечественного, не будет у нас какого–нибудь иностранного вина, как иноземного завоевателя. Ибо нам непременно должно вести жизнь роскошную и превышающую нужды, или, по крайней мере, славиться такой жизнью, как будто стыдно нам, если не будут почитать нас порочными людьми и рабами чрева и того, что еще хуже чрева».

Ссылку на право собственности Григорий Богослов отвергает следующим образом:

«Но сотворивший человека вначале, соделав его свободным, ограничив его только одним законом заповеди, соделав и богатым среди сладости рая, а вместе с сим благоволил даровать сии преимущества всему роду человеческому в одном первом семени. Тогда свобода и богатства заключались единственно в соблюдении заповеди, а истинная бедность и рабство — в преступлении оной. Но с того времени, как появились зависть и раздор, как началось коварное владычество змия, непрестанно и неприметно привлекающего нас ко злу лакомою приманкою удовольствий и вооружающего дерзких людей противу слабых, с того времени расторглось родство между людьми, отчуждение их друг от друга выразилось в различных наименованиях званий и любостяжаний, призвав и закон на помощь своей власти, заставило позабыть о благородстве естества человеческого. Ты же смотри на первоначальное равенство прав, а не на последовавшее разделение, не на закон властителя, а на закон Создателя. Помоги, сколько можешь, природе, почти первобытную свободу, уважь самого себя, покрой бесчестье, нанесенное роду твоему: окажи пособие в болезни, подкрепи в нужде. Ты здоров и богат, так утешь болящего и бедного. Ты не испытал падения, так подними упавшего и разбившегося. Ты весел, так ободри унывающего. Ты счастлив, так облегчи участь удрученного несчастьем. Воздай что–нибудь Богу в благодарность за то, что ты принадлежишь не к числу имеющих нужду в благодеяниях, а к числу тех, кои могут оказывать благодеяния, что не ты смотришь в чужие руки, а другие — в твои. Обогати себя не только имуществом, но и благочестием, не только золотом, но и добродетелью, или лучше только ею одной».

Я привожу этот отрывок для того, чтобы показать тон и характер суждений по вопросам о собственности, богатстве и бедности, которые господствуют в святоотеческой литературе.