Глава IX. Ренессанс в его значении для экономического миросозерцания

Глава IX. Ренессанс в его значении для экономического миросозерцания

1. Значение гуманизма для экономической жизни

Литература: Онкен. История политической экономии. P. Wernle. Renaissance und Reformation. 1911. Бергер. Культурные задачи реформации. Я. Буркхардт. Культура возрождения в Италии. I—II. Ad. Harnack. Reden und Aufsatze. I—II. Th. Ziegler. Geschichte der christlichen Ethik. 1886. W. Gass. Gesch[ichte] d[er] christl[ichen] Ethik. I—II, 1881–1887. К. Фишер. История философии, т. I. Виндельбанд. История [новой] философии, т. I. Pico de la Mirandola. De hominis dignitate (нем. пер[евод]: «Von der WiirdedesMenschen», 1905). W. Sombart. Die Juden und das Wirtschaftsleben. 1911. Его же. Современный капитализм, I—II.

Переход от средних веков к новому времени осуществляется в медленном, многовековом переломе жизни, который, начинаясь с XIII–XIV вв., ощущается с особенной напряженностью в XV–XVI вв. и, в сущности, продолжается и до нашего времени. Общее духовное содержание этого исторического процесса может быть определено как секуляризация жизни, отрыв от церкви и обмирщение всех ее идеалов, преобладание ценностей земных, посюсторонних, над потусторонними, религиозными. Этот процесс обмирщения имеет несколько степеней: переход от средневекового уклада жизни к духовному строю нового времени совершается чрез ренессанс, реставрацию древнего язычества, и реформацию, «светское христианство», на верхних же ступенях стоят уже вполне светское «просвещение», философский и экономический материализм и «научное» мировоззрение. Современный человек с его запросами и понятиями зародился поэтому не в XIX веке, но еще в XV–XVI веках, в частности, в эпоху реформации и возрождения. И все то, что в настоящее время получает более полное развитие и выражение, как бы в зерне содержится уже здесь. Это имеет силу и в вопросах экономического мировоззрения. Поэтому нам необходимо хотя бы кратко остановиться на этой эпохе наиболее стремительного перехода от средних веков к новому времени и указать главные его моменты.

Начнем с самого простого и осязательного, именно с событий экономических. В жизни европейских народов в конце средних веков происходит целый ряд глубоких экономических перемен, которые в общем и целом сводятся к расширению обмена и постепенному созданию народного хозяйства, чрез посредство «территориального», этой промежуточной стадии между городским и государственно–народным хозяйством, как и политически территории княжеств посредствуют между феодальной раздробленностью и государственной централизованностью наших дней. Могущественным толчком к развитию и расширению обмена послужили Крестовые походы. Хотя Крестовые походы были вызваны мотивами характера религиозного или, по крайней мере, они неизменно выставлялись на знамени их, однако значение их в истории было многосторонне. И, прежде всего, Крестовые походы имеют огромное экономическое значение[224].

Экономическое влияние Крестовых походов состояло в том, что они установили связь западноевропейского мира с Востоком, значительно расширив его кругозор и экономические связи. Прежнее натуральное хозяйство оказывается несоответствующим нуждам нового времени. Если одинокому пилигриму становится почти невозможным достичь Святой земли без известных денежных затрат, то тем более рыцарь, собиравшийся на Восток, или князь, сопровождаемый бесчисленной свитой, нуждался в больших денежных суммах для покрытия всех дорожных расходов. Повсюду обнаруживается движение благодаря возникновению торговых сношений с Востоком. Христиане завладели важнейшими портами Сирии и Палестины; проезжие дороги стали безопаснее; компас умалил страхи океана; европейские купцы всех национальностей основывали свои фактории в многолюдных левантийских гаванях и оттуда поддерживали правильное сношение с родиной. Рядом с купцами приняли участие в этой многообещающей восточной торговле рыцари, епископы, аббаты и всякий мелкий люд, непосредственно или вложением капитала; коммерческий дух предпринимательства охватил все классы, заключались международные торговые договоры, и европейские нации не только находили на Востоке выгодный сбыт своему оружию, доспехам, лошадям, своим полотнам, хлебу и другим предметам, но они в большем количестве привозили на Запад натуральные продукты и предметы роскоши Востока, способствовавшие развитию потребностей в роскоши и возбуждавшие к соревнованию в искусстве и индустрии. Культивированные растения Востока, как сезам, сладкие стручки, шафран, маис и рис, приобрели право гражданства в Европе, сахар, вино, масла, фрукты и овощи Юга стали массами ввозиться в Европу, а также и шерсть, шелка, бархат, атлас, кисея, ситцы, Дамаск, ковры, одежды, меха, красильные вещества, медикаменты, специи, зеркала, стеклянная посуда, кузнечное производство и тысячи разнообразнейших предметов роскоши. То, что раньше принималось как приятное, стало постепенно предметом необходимости, образовалось множество новых потребностей; в модах, в нравах общества, в искусстве, даже в культуре растений, сказывалось влияние Востока[225]. Эта связь с Востоком в установлении торговых отношений имела одним из многочисленных экономических последствий перенесение экономического центра тяжести на Юг, поближе к Востоку. Естественно, что в эпоху Крестовых походов наиболее выдвигаются в торговле города, лежащие вблизи Средиземного моря, особенно южно–итальянские и южно–французские города: Венеция, Пиза, Генуя, Амальфи, Мессина, Марсель, Тулон, Нарбонна и Монпелье — все эти города принимают огромное участие в торговле, а расширение торговли привело неизбежно к расширению роли денег и вообще денежных операций, с которым связано возникновение кредитно–вексельных и банковых предприятий. Недаром торговое и вексельное право и банковское дело носят на себе следы своего итальянского происхождения (наиболее употребительные термины как в бухгалтерии, так и в банковском и вексельном деле, взяты из итальянского языка). Для урегулирования торговых сношений учреждаются консульства и посольства, вообще торговые отношения упрочиваются политическими отношениями.

Еще большее значение, чем Крестовые походы, имело по своим хозяйственным последствиям открытие Америки, соединившее Европу с новым миром, превратившее европейскую цивилизацию в европейско–американскую. Значение открытия Америки в экономической жизни народов, в сущности, мы продолжаем переживать и до сих пор. Наиболее непосредственно его влияние выразилось в огромном наплыве благородных металлов, золота и серебра из Америки в Европу, вызвавшем здесь такую революцию цен, равной которой не знает история торговли: номинальные (или денежные) цены поднялись в несколько раз (для некоторых товаров в пять–шесть раз). В увеличении количества золота и серебра, оказавшегося в распоряжении европейского хозяйства, лежит одно из условий возможности развития европейского капитализма (связь между колониальным хозяйством и капитализмом хорошо выясняет Зомбарт). Сродное по последствиям, хотя, конечно, и несравнимое по степени влияние оказало на европейское хозяйство и открытие морского пути в Индию.

При переходе от средних веков к новому времени начинают создаваться более обширные, хозяйственно–политические единицы, при этом сыграли свою роль открытие пороха и связанное с ним образование постоянного войска[226]. Городское хозяйство перерождается в территориальные, создаются огромные самостоятельные государства. Государство сознает свою культурно–политическую мощь, и этому соответствует новое понимание природы государства и особенно его отношения к Риму: в противоположность средневековому воззрению, по которому верховная власть принадлежит папе и только делегируется им императору, ряд писателей, начиная с Данте, стремится отстаивать самостоятельность государства и его интересов, светскую природу государства и необходимость его секуляризации. Особенно большое значение имеет здесь литературная деятельность Макиавелли («О князе»), Гоббса, Гуго Гроция и др.

Заслуживает особого упоминания роль еврейства и еврейского капитала, выясняемая в исследовании проф. Зомбарта. Мы уже знаем, что в средние века, благодаря каноническому законодательству против роста, евреи стали естественными монополистами ростовщического капитала. Теперь, при расширении денежных и торговых оборотов, роль их как представителей денежного капитала значительно выросла, и их внешние судьбы оказываются тесно связаны с успехами народного хозяйства; даже перемещение центра тяжести хозяйственной жизни Европы стоит, по–видимому, в некоторой связи с переселениями евреев, вызываемыми массовыми их изгнаниями в XV в. — из испанских и португальских, а затем из германских городов, в XVI же столетии из итальянских. В различных предприятиях колониального хозяйства евреи принимают также самое деятельное участие, особенно при первоначальном заселении Америки[227] [228], сначала северной, а затем и южной, особенно Бразилии. Роль евреев в развитии банковского дела и вообще коммерциализации хозяйственной жизни более или менее общеизвестна. Такой исключительной приспособленности евреев к капиталистическому хозяйству, благодаря которой приходится, вместе с Зомбартрм, в самом капитализме видеть в значительной мере создание еврейского духа, содействовало и внешнее положение евреев среди европейских народов как духовно сплоченной, но, в то же время еще с древних времен территориально рассеянной национальной общины, нации без территории, их полуграждан–ское положение, заставлявшее чувствовать себя повсюду «колонистами», а равно и особенный психологический склад их, вырабатываемый еврейской религией, учением Ветхого Завета в талмудической обработке. Рядом остроумных сопоставлений Зомбарт доказывает, что основные черты религиозной морали еврейства вырабатывают, с одной стороны, самодисциплину и энергию труда, но, с другой, направляют их в сторону рационализации жизни и, в частности, хозяйственной предприимчивости, причем, по основному воззрению этой морали, внешний успех, в частности, приобретение богатства, служит верным признаком богоугодности жизни и уже по тому одному, во всяком случае, есть нечто желательное. Богатство есть благо, к которому нужно стремиться, а не зло или соблазн, которого надо бояться: в этом основном пункте еврейская мораль и христианско–аскетическое мировоззрение, господствовавшее в средние века, диаметрально противоположны, и сближение между ними в этом отношении совершается лишь на основе растущей секуляризации христианской морали, общего обмирщения жизни европейского человечества в новое время. Это сближение в наибольшей степени осуществляется в кальвинизме и пуританизме, этом «английском гебраизме» (см. ниже).

Этот общий и, по конечному результату, единый процесс имеет два основных русла: религиозное и светское, гуманизм и реформацию. Тот духовный переворот, который выразился в них обоих, имеет и первостепенное хозяйственное значение, образуя как бы духовный фундамент новой цивилизации, а в частности, и новейшего хозяйства.

Остановимся сначала на гуманизме. Гуманизм, как показывает само название, стремится к восстановлению прав человеческой личности от действительного или мнимого ее угнетения. Русский историк гуманизма Корелин[229] указывает «два существенных признака, составляющих особенность гуманистической литературы: появляющийся в нем индивидуализм и глубокий интерес к классической древности. Гуманистический индивидуализм характеризуется: 1) интересом человека к самому себе, к своему внутреннему миру, 2) интересом во внешнем мире преимущественно к другому человеку, 3) убеждением в высоком достоинстве человеческой природы вообще и в неотъемлемом праве человека развивать свои способности и удовлетворять своим потребностям, 4) интересом к окружающей действительности, поскольку она имеет влияние на человека». «Ренессанс, — говорит Куно Фишер[230] [231], — в корне изменил человеческие воззрения на жизнь и на мир, освободив их от сил, давивших в средние века, и став по отношению к этим силам в такую оппозицию, которую церковь, сама охваченная вначале духовным движением времени, поощряла и даже ускоряла, помогая этому движению, и распознала лишь впоследствии. Основной темой средних веков было восстановление и возвеличение “Civitas Dei”, т. е. божественного царства на земле, которое господствует над миром в неосязаемых для чувств порядках и связует индивидуумов. Основная тема ренессанса исходит из вполне противоположного направления, она состоит в проявлении человека, его величия, его славы, она состоит в культе человеческой индивидуальности, его гения, его сил, его натурально–естественной свободы. Если существовал когда–либо век, который верил в человеческий ум, универсальный гений, человеческое всемогущество и магию, который произвел духовно сильных личностей и испытал их очарование, обожествив человеческий мир в природе, государстве, искусстве, то именно таким был век ренессанса. Весь его интерес сосредоточен на естественном, благодаря своей силе и дарованиям, бесконечно возвышенном человеке»[232] [233].

Итак, если средневековое мировоззрение относилось к человеческой природе с нескрываемым пессимизмом и требовало неусыпного самоконтроля, то гуманизм, напротив, относится к человеку, к его естественным силам с полным доверием, он легко забывает о порочных наклонностях человеческой природы и о ее греховности, ощущавшейся с такой остротой в мировоззрении средних веков. Эту сторону гуманизма, с точки зрения христианской этики, потому можно выразить таким сравнением: если у Адама и Евы после грехопадения открылись глаза на свою наготу и они ощутили потребность в одежде, — в охране нравственного закона, постоянном самоконтроле, то в гуманизме, напротив, как будто снова закрываются их глаза и люди перестают видеть свою наготу и нуждаться в одежде. Его пафос к возрождению классической древности есть реставрация язычества. По существу, как это с полной ясностью выразилось в дальнейшем развитии гуманизма, в эпоху так называемого просветительства, гуманизм связан с растущим религиозным индифферентизмом, а позднее и враждой к религии, и это значение его лишь затемняется тем, что сначала он идет об руку с реформацией и как будто поглощается ее потоком[234].

Переоценка ценностей, произведенная гуманизмом, оказала глубокое влияние на все стороны жизни, а в частности, и на хозяйственную жизнь и нормы этики хозяйства. Христианская, дуалистически–аскетическая этика хозяйства в гуманизме ниспровергается, и человек, внезапно уверовав в естественную чистоту своих побуждений и инстинктов, получает как бы санкцию для свободного их удовлетворения. Сюда необходимо относится и область хозяйственного интереса и того экономического эгоизма, который провозглашен А. Смитом в качестве нормы экономического поведения. Современный экономический аморализм, разрыв связи между этикой и хозяйством, новейший «экономический человек» зарождаются, несомненно, в гуманизме. Теории естественной свободы физиократов и Смита, экономический материализм Маркса, как и другие влиятельные экономические учения, имеют духовную родину в гуманизме и представляют собой вариации одного и того же учения — о естественном человеке и его неповрежденности. Поэтому и политическая экономия как наука о естественной, себе предоставленной и руководимой хозяйственным инстинктом или интересом экономической деятельности человека, хотя и появляется на свет вполне осязательно лишь в XVIII в. в системе физиократизма как ветвь общего дерева «просвещения», духовно зачинается в гуманизме. Здесь же, в гуманистической вере в естественного человека, в неповрежденность человеческой природы, лежат корни и современного социализма, одинаково как системы Фурье, так и Маркса. Новейший социализм можно рассматривать лишь как разновидность гуманизма, как частное его приложение или перевод на язык политической экономии его общих учений. И знаменательно, что уже в XV веке, в расцвет гуманизма, мы имеем и первую социалистическую систему, стоящую вполне на высоте современного социализма, именно «Утопию» Т. Мора.