Каноническая доктрина

Общее экономическое мировоззрение средних веков, его теория и практика, отпечатлелись в составляющей плод вековой коллективной мысли канонической доктрине и в тесно связанном с нею каноническом праве. Над выработкой этого мировоззрения работали богословы, юристы и средневековые экономисты (в числе их особенной известностью пользуется писатель XIII в. Николай Оресмий, но вообще литература эта еще недостаточно изучена). Как и в учении Фомы Аквинского, религиозно окрашенная этика доминирует здесь над юридической и хозяйственной точкой зрения. Приведем некоторые руководящие идеи этого мировоззрения[202].

Прежде всего пред канонической мыслью стоял все тот же излюбленный вопрос средневековья, — о росте на капитал. Когда Римская церковь сделала последний шаг в направлении запрещения роста на Вьенском соборе 1311 г., ему в средине XIV в. стало следовать и светское законодательство. Эти факты, в связи с симптомами надвигающегося нового хозяйственного строя, усиленно будоражат мысль, и это выражается в многочисленных трактатах, посвящаемых разным сторонам экономической жизни, а равно и вопросам права.

Каноническая доктрина XIV–XV вв. остается при прежнем отношении к богатству, т. е. осуждает погоню за ним, если оно служит цели обогащения, как низкое корыстолюбие. Но все–таки допускается и даже принципиально оправдывается обыденная экономическая деятельность; приобретение средств существования посредством нее рассматривается на основании учения о сословиях и состояниях. Согласно этому учению, Бог распределил всех людей по известным разрядам и сословием, из которых каждое ведет присущий ему образ жизни. Можно поэтому оправдать и прибыль, если только ее получает определенное купеческое сословие и притом добивается ее в стремлении к приобретению средств существование. Например, известный Уиклиф, один из предшественников реформации, неоднократно возвращается к развитию этого положения, сравнивая людей с членами человеческого тела[203]. И идея о классовых обязанностях, а вместе с тем и о классовых правах провозглашается в качестве решающего аргумента при обсуждении всех вопросов, касающихся распределения и обмена. Так, например, ученый авторитет в XIV в. Лангенштейн полагает, что каждый может определить для себя справедливую цену за товары, которые он продает, высчитав просто, что ему нужно для того, чтобы содержать себя так, как это свойственно тому положению, которое он занимает в жизни. Следовательно, доход как от прибыли торговой, так и от промышленной деятельности рассматривается им как род заработной платы, которая определяется по standard of life [204], т. е. соответственно жизненным потребностям данного сословия. Обращаясь к лордам–землевладельцам, он говорит, что единственное справедливое основание для получение ренты заключается в надлежащем исполнении ими обязанностей, присущих их классу, — в справедливом управлении подчиненными и в защите их. Эта общая точка зрения облегчает и разрешение вопроса о торговле. Правда, канонисты не устанавливают особого сословия торговцев или купцов, так далеко они не заходят в оправдании торговли. Миряне делятся для них на дворян и рабочих. Но и купец, получающий содержание от прибыли, может быть причислен к категории лиц, трудом своим добывающих себе хлеб. Сюда канонисты относят суждение Фомы Аквинского: «Торговля делается делом дозволенным, когда купец стремится к умеренной прибыли для того, чтобы иметь возможность содержать свою семью или помогать нуждающимся, а также в тех случаях, когда торговлей занимаются в видах общего блага, чтобы снабдить страну предметами, необходимыми для жизни. И прибыль (lucrum) не является сама для себя целью, но служит лишь платой за труд (quasi stipendium laboris)»[205].

Земля считалась последним источником всякого богатства. Но, чтобы добыть из нее все, что она способна дать, нужен человеческий труд. Поэтому учение о труде и здесь получает центральное место. Все богатство образовалось благодаря приложению труда к материалу, доставляемому природой. Приобретение богатства данным лицом оправдывается только в той мере и в таком случае, если можно доказать, что в достижении этого результата участвовал его труд. «Бог и рабочий, — выразился один популярный богослов, — суть настоящие владельцы (lords) всего того, что служит на пользу человека. Все другие являются или распределителями, или нищими». И затем он разъясняет, что духовенство и дворянство суть должники землепашцев и ремесленников, и признает за ними право на более почетное положение и более высокое вознаграждение постольку, поскольку они в качестве «правящих классов» надлежащим образом исполняют свои обязанности, сопряженные с большим трудом и большими опасностями. Нельзя не отметить здесь сходства между социалистической доктриной современности о преобладающем или исключительном значении труда в создании ценности и в установлении права на участие в общественном продукте и этим учением канонистов о труде как единственной основе собственности и единственном ее оправдании. В эпоху зарождения новой философии и политической экономии именно у английского философа и социального мыслителя Дж. Локка мы уже встречаемся с трудовой теорией собственности, с подобною же попыткой обосновать ее на труде.

Таким способом каноническая доктрина искусно лавировала между прямолинейным антихозяйственным аскетизмом и беспринципным маммонизмом, по возможности идя навстречу задачам экономической жизни с ее потребностями, но не затрагивая вместе с тем установившегося мировоззрения, а, в частности, и воззрений на процент с капитала. Дело в том, что развивавшаяся торговля требовала, чтобы были признаны, хотя [бы] в минимальной степени, потребности менового хозяйства и денежного капитала (конечно, о промышленном капитализме тогда не было еще и предчувствия), и поэтому перед представителями канонической доктрины становился трудный вопрос, каким образом, без отмены и нарушения норм канонического нрава, [с] помощью искусственных конструкций, была бы дана возможность получения процента, этого главного нерва капитализма. Эта задача была разрешаема обходным путем, посредством приспособления к ссудам капиталистического характера норм и обычаев, возникших в области земельных отношений, — путем «разъяснения» процента в качестве земельной ренты. К этому способу присоединился еще и второй, — взимание процента в качестве вознаграждения за убыток или же неполученную прибыль. Этот юридический маскарад на некоторое время давал выход из жизненного противоречия. Процент под этой маской понимается не как доход, который может быть получен владельцем капитала от должника по праву капиталовладельца, но как возмещение того, чего он лишается, благодаря отдаче своего капитала в руки другого лица.

В основе допущения роста на капитал канонической доктриной под видом интереса — лежит фикция, заключающаяся в том, что самый капитал отдается будто бы безвозмездно, а если с него и платится известный рост, то он получается в возмездие того ущерба, который капиталист терпит, благодаря его отчуждению (lucrum cessans римского права). Без этой фикции получение роста на капитал было бы затруднено. Разновидностью той же самой фикции было превращение процента в плату за риск (damnum emergens).

Происхождение этого воззрения таково. По ранним варварским кодексам, весьма суровым, неисправный должник становится рабом своего кредитора, а продолжительность рабства определяется сообразно с долгом и сроком, на который он был взят. В позднейшее время, вместо того, чтобы обращать должника в рабство, его (или его представителей) сажали под арест под надзор кредитора. Позднее, вместо того, чтобы применять эту суровую меру к неисправным должникам, стали включать в самый долг сумму вознаграждения за убыток на случай неуплаты в условленный срок, притом, очевидно, в тем больших размерах, чем больше сумма долга и чем продолжительнее время ссуды. К нему стали применять термин из Юстинианова кодекса interest, т. е. то, что находится между, разница между данным положением кредитора и тем, в котором он находился бы, если бы обязательство было вовремя исполнено (отсюда и название процента: английское — interest, французское — l'interet, русское — интерес). Уже Фома Аквинский относится к этому истолкованию роста гораздо снисходительнее, нежели к другой его форме, именно допускает damnum emergens, но осуждает lucrum cessans[206], и авторитет Фомы на некоторое время был руководящим в этом вопросе. Но впоследствии от него освободились и стали рассматривать оба вида интереса как одинаково допустимые.

Другой формой взимание процента на капитал явилась земельная рента. (Это отразилось и на теперешней терминологии, — ценные бумаги, приносящие проценты, называются иногда рентой, того же происхождения немецкий Zins от census, т. е. рента. ) Взимание ренты с земли не считалось недозволенным и в средние века, когда земля была чуть [ли] не единственным источником получения дохода. Но когда стали играть роль и другие источники, в частности, капитал, — тогда в основу получения и этих новых видов дохода легли те же начала, которые были положены в основу получения дохода с недвижимой собственности. Именно, им нередко придавался такой вид, как будто отчуждалась земля, дающая право на получение дохода, причем земля затем возвращалась прежнему собственнику, а продавалась лишь рента, т. е. право на получение дохода.

Сначала, таким образом, продавалась действительная рента [207], а потом стала продаваться и несуществующая или же неотчуждаемая. На область отношений, регулируемых рентным договором, каноническое запрещение роста не распространялось.

Покупка ренты, по мнению Лангенштейна, является дозволительной, когда цель ее состоит в обеспечении себе содержания под старость или когда ею гарантируется верный доход для лиц, состоящих на службе церкви или государства. Греховной она становится лишь тогда, когда дает возможность людям знатным жить в роскоши и праздности, а представителям низших классов оставлять занятие честным трудом, ибо в таких случаях нарушается божественная заповедь: «в поте лица твоего будешь есть ты хлеб свой» [208]. Он опасается лишь чрезмерной обременительности рент для имений, т. е. выражает сомнение не этического, но экономического характера.

Папский престол высказался определенно по этому вопросу в 1425 году. Значительная часть доходов церкви заключалась в ренте, и в некоторых местах стали отказываться выплачивать их под тем предлогом, что ренты эти носили ростовщический характер. Папа Мартин V разрешил этот вопрос в том смысле, что взимание ренты не есть грех, покамест оно удовлетворяет известным условиям, именно — рента должна падать на так называемые «bona stabilia», т. е. землю и другую недвижимую собственность, лица, платящие ренту, должны иметь право выкупить ее, и рента не должна превышать 7–10 % покупной цены. Это решение, подтвержденное еще раз, легло в основу последующего канонического права.

Условия, на которых каноническая доктрина конца XV века дозволяла покупку рент, были уже довольно свободны. Лицо, платящее ренту, должно было непременно иметь право выкупа, получающее же ренту не должно требовать покупной цены обратно помимо согласия плательщика[209]. Обложению рентой подлежала лишь определенная постоянная собственность, могущая быть источником постоянного дохода, причем сначала это была земля, а потом и дома и лавки, сдаваемые внаймы; далее права на получение дохода, например, право на получение пошлины. Таким образом, создавалась возможность кредита не только для землевладельцев, но и ремесленников или купцов, нуждающихся в капитале, лишь бы они могли уплатить санкционированную судами норму[210].