2. Социальные идеалы возрождения (Т. Мор, Т. Кампанелла)

Литература: Томас Мор. Утопия, пер. Генкеля. Thomas Morus. Utopia (Latein. Litteraturdenken. d. XV u. XVI Jahrn., II, Berlin, 1895). Каутский, ц[ит]. соч. G. Adler, op. cit. Кампанелла. Государство Солнца, в пер. Генкеля. Квасала. Кампанелла (Жур[нал] Министерства] Нар[одного] Проев[ещения], 1906–1907). М. Ковалевский. Бонеро и К[ампанелла] (Вопр[осы] фил[ософии] и псих[ологии], 1896). Kvacala. Th. Campanella, 1909 (с указателем литературы). Винделъбанд. Ист[ория] нов[ой] философии], I. Kleinwachter. Die Staatsromane, 1891. Щеглов Д. История социальных систем от древности до наших дней, том I. СПб., 1870 (о Т. Море и Кампанелле).

Томас Мор (1477–1535) принадлежал по рождению к высшей буржуазии, отец его был судьей верховного королевского суда в Лондоне. Друг Мора, известный немецкий гуманист Эразм, в восторженных чертах описывает его наружность и характер. Нравственное изящество Мора поразительно в это необузданное время диких страстей. Гуманист Колет называет Мора «единственным гением Англии», хотя она обладала многими выдающимися умами. В Оксфордском университете, в котором обучался Мор, вместе с преподаванием классических языков в значительной мере пробивались новые течения. Англия была также охвачена гуманистическим ренессансом, но в отличие от итальянского, принимавшего нередко языческие формы, английский ренессанс не терял связи с религиозностью, этим отличался и Томас Мор. Последний сошелся особенно близко с Колетом, учеником Савонаролы, и чрез его посредство проникался и духом Савонаролы. Другим любимым писателем Мора был Пико де ла Мирандола, итальянский гуманист, который также отличался глубокой религиозностью. Его любимым автором был и Платон, — «Политейа» была его настольной книгой. (Влияние Платона и его «Политейи» на Мора до такой степени велико и очевидно, что становится заметным уже при первом знакомстве с «Утопией» Мора. ) С другой стороны, рядом с Платоном Мор также прилежно изучал Августина, в частности, «De civitate Dei». В юности Мор серьезно подумывал о монастыре, однако вступление в брак побудило его отказаться от этого плана. 26–летний Мор приобрел в Лондоне такую широкую популярность, что был избран в члены парламента, и здесь он выдвинулся, отстаивая интересы народа перед королем Генрихом VII, в результате чего Мор был заточен в лондонскую тюрьму Тауэр и присужден к денежному штрафу. Однако по смерти короля его положение опять восстановилось; он приобрел такое доверие у лондонского купечества, что два раза ездил послом во Фландрию и Кале, между этими двумя путешествиями, в 1516 году, и была написана «Утопия». Практическая деятельность в юридической области и путешествия, предпринятые Мором, содействовали тому, что Мор, познакомившись с экономическим положением страны из опыта, сделался еще в большей степени сторонником политической свободы, нежели был раньше. Новый король Генрих VIII был более просвещенным государем, нежели его предшественник, и Томас Мор быстро поднимался по ступеням государственной лестницы и, наконец, получил место в государственном совете, будучи назначен на должность лорда–канцлера. Таким образом. Мор, автор социалистического трактата, одно время был и как бы премьером английского правительства. При своей широкой юридической деятельности он посвящал немало времени вопросам научного и философского характера и поддерживал близкие отношения с некоторыми представителями немецкого гуманизма (между прочим, в его доме была написана знаменитая «Похвала глупости» Эразма). Под влиянием Мора находился до известной степени его современник Рабле. Заслуживает упоминания, что Мор был сторонником женского равноправия, ученость женщин он считал благом высшим, «чем богатство Креза и красота Елены», и даже если женщина менее даровита, чем мужчина, нужно обрабатывать и неплодородную почву, «исправлять природу посредством усидчивого труда и упорных научных занятий». Мор сохранил до конца жизни искреннюю личную религиозность. Во время реформации Мор вел полемику с Лютером, сначала от лица Генриха VIII, усердного приверженца папы; он выпустил книгу в защиту семи таинств, составленную другими лицами и лишь отредактированную Мором (впоследствии эта книга послужила главным пунктом обвинения против Мора). Когда Лютер, по обычаю того времени, ответил резкими выражениями по адресу Генриха VIII, Томас Мор выступил с книгой под заглавием «Ответ Томаса Мора на оскорбления, возведенные М. Лютером на короля Генриха VIII», где Мор соперничает с Лютером в резкости тона и выражении. Через пять лет Мор выступил с диалогом «О ересях и религиозных спорах», где выражается мысль, что реформация есть анархия, полное освобождение личности от всех обязательств. По должности канцлера ему приходилось подвергать протестантов заключению как государственных преступников (а говорят, и казнить их). Правда, при этом он прибавлял: «Я ненавижу их заблуждения, но не личности и желаю первым уничтожения, а вторым пощады». Однако враги Мора и его принципиальные литературные противники обвиняют его даже в беспощадности, что, впрочем, соответствовало духу времени, как это видно из примера Кальвина. Дальнейший ход событий привел к тому, что Мор сам получил смертный приговор именно в качестве исповедника истинной веры, т. е. католической церкви. Когда король был объявлен главой церкви, согласно новому церковному строю, установившемуся в Англии, и была выработана новая присяга, обязательная для всех, Мор отказался ее принять именно в том пункте, где король признается главою церкви, и он, бывший канцлер короля, как ослушник государственной власти был заключен в Тауэр в 1533 г. Он просидел здесь более года. Была назначена комиссия для суда над ним, причем его обвиняли на основании книги «О семи таинствах», в составлении которой он принимал лишь косвенное участие и притом по поручению короля. Он был приговорен к смертной казни, причем предписано было его четвертовать и на каждых из четырех ворот Сити выставить по части тела, голову же — на Лондонском мосту. Король заменил этот приговор простым отсечением головы (на что Мор, говорят, воскликнул: «Избави Бог моих друзей от подобных милостей»). 6 июня 1535 года Мор был казнен; он умер со смелостью и великодушием, достойными великого человека, и на эшафоте заявил, что остается верным сыном церкви и верноподданным своего короля.

Католическая биография Мора, естественно, заставляет ожидать, что и в «Утопии» отразятся его католические убеждения, а в частности, дуалистическое понимание человеческой природы. Читатель «Утопии» будет поэтому немало поражен, не видя в ней ни малейшего следа этих убеждений. «Утопию» мог написать любой из наиболее язычествующих гуманистов, проникнутый верой в естественное совершенство человеческой природы, или даже просто человек, никогда не слышавший о христианстве (если не считать мимолетных упоминаний о нем). Этот поразительный факт может быть объяснен лишь двойственностью самого Мора и всей этой эпохи, еще колебавшейся между двумя мировоззрениями и поочередно хватавшейся то за одно, то за другое. Полное заглавие Утопии таково: «Libellus vere aureus пес minus salutaris quam festivus de optima reipublicae statu deque nova Insula Utopia autore clarissimo viro illustri Thoma Moro etc. », или «Золотая книжка, столь же полезная, сколь и занимательная о наилучшем состоянии государства и о новом острове Утопии, составленная знаменитым мужем Т. Мором». «Утопия» написана в форме диалога и состоит из двух частой; собеседники суть Мор, его приятель Эгидий и некий Рафаэль Гитлодей, португалец, который рассказывает довольно правдоподобную историю о том, как спутники Америго Веспуччи попали на некоторый неизвестный остров, называемый Утопией (ои толо<;, т. е. несуществующее место). Однако замысел был до такой степени замаскирован, либо то время было до такой степени легковерно, что выдумка не всеми была понята и иные склонны были искать Утопию на географической карте.

«Утопия» состоит из двух частей, причем первая часть представляет из себя социально–политический памфлет, весьма большой резкости и суровости: в нем дается беспощадная критика социальных бедствий Англии того времени, и однако эта часть, наиболее выстраданная и серьезная, привлекла наименьшее внимание современников, которые преимущественное внимание обратили на вторую часть, где описывается социалистическое государство, существующее на острове Утопии. Таким образом, сказку предпочли горькой действительности, быль — небылице. Для социального историка Англии эта первая часть представляет собою документ первостепенной важности. Здесь высказываются жалобы и сетования на жестокое отношение к бродягам и ворам, по отношению к которым применяется массовая смертная казнь, между тем как воровство и бродяжничество являются неизбежными при тех невыносимых экономических условиях, в которых они живут. Эта невыносимость создается их обезземелением в результате так называемых огораживаний, игравших столь важную роль в социальной истории Англии. Благодаря успехам шерстяной промышленности в Англии и Фландрии шерсть сделалась самым доходным предметом сельского хозяйства, и сельские пастбища, отчасти даже поля, нередко обращались в пастбища для овец. С этим и были связаны захваты крупными землевладельцами общественных земель, известные под именем «огораживаний».

«Бедствием для Англии являются, по мнению Мора, бесчисленные количества овечьих стад, которые теперь покрывают всю Англию. Эти повсюду смирные и нетребовательные животные у нас оказываются до того жестокими и прожорливыми, что бросаются на людей и прогоняют их с насиженных мест, домов, деревень. Действительно, ко всем местам, где собирается нежная и драгоценная овечья шерсть, спешат благородные богачи и даже достопочтенные аббаты, чтобы оттягать себе участок земли. Ни привилегии, ни доходы с поместий, ничто не удовлетворяет этих жадных людей и мало того, что они проводят жизнь в полной праздности и удовольствиях — в тягость обществу и без пользы государству, — на протяжении многих миль в окружности они лишают почву всякой обработки и превращают ее в пастбище. Они сравнивают с землею дома и целые деревни, оставляя только церкви, да и то с тем, чтобы устраивать в них хлева для баранов; самые населенные и прекрасно обработанные земли превращаются, благодаря им, в пустыни. Без сомнения, они опасаются, что таким образом будет слишком много садов и леса, и звери останутся без пастбища. И вот такой жадный владелец окружается стеной, пространством в несколько тысяч десятин земли; местных крестьян выгоняют: одних обманом, других силой, в лучшем случае целым рядом притеснений, волокитой, так что в конце концов они принуждены бывают продавать свою собственность. И вот это семейство кочует по полям и дорогам: мужчины, женщины, вдовы и сироты, отцы и матери с малыми ребятами. С плачем покидают они ту кровлю, под которой они родились, землю, которая их кормила, и не знают, где искать себе пристанища. За бесценок они сбывают тот скарб, который могли захватить с собой… Когда и такой слабый источник исчерпывается, что, конечно, не заставляет себя долго ждать, что им остается дальше? Воровство, а затем виселица»[235]. Поэтому для спасения своего отечества от социального зла, он здесь предлагает «заставить могущественных разрушителей снова выстроить деревни и фермы, ими разоренные, или, по крайней мере, уступить земли таким людям, которые захотят восстановить развалины; обуздайте корыстолюбивый эгоизм богача, отнимите от него возможность накоплять богатство и присваивать себе доходы, изгоните праздность, дайте земледелию широкое поле деятельности, создайте фабрики для обработки шерсти и других отраслей промышленности, чтобы дать полезное занятие той массе людей, несчастная судьба которых делает из них бродяг и воров или, что то же самое — лакеев»[236].

Где же выход из этого зла, какова основная его причина? При ответе на этот вопрос и раскрывается то, что можно назвать социалистическим credo Мора. Причиной этих несправедливостей Мор считает существование частной собственности. «Теперь, дорогой Мор (говорит Гитлодей), я хочу раскрыть перед тобой все тайники своей души и сообщить тебе сокровеннейшие мысли. Везде, где существует право собственности, где все измеряется на деньги, о справедливости и общественном благополучии не может быть и речи: можешь ли ты допустить, что самое драгоценное сокровище находится в руках недостойных, и можно ли назвать вполне счастливым такое государство, где общественное достояние служит добычей в руках горсти людей, ненасытных в наслаждениях, между тем как масса гибнет от нищеты? »[237] Между тем, достаточно устранить эту частную собственность, чтобы были устранены и все злоупотребления ею и все несправедливости. На это Мор высказывает свой скептицизм по отношению к осуществимости этого строя, именно указывает на противодействие этому строю дурных сторон человеческой природы.

«Я далек от того, чтобы разделять твои убеждения. Напротив, я держусь того мнения, что в стране, где будет заведена общность имущества, будет очень неудобно жить. В самом деле, разве она не будет испытывать самой крайней нужды? Каждый будет уклоняться от труда и переносить заботы о своем пропитании на головы других. Допустим даже, что нужно будет подгонять лентяев, но ведь там закон ни за кем не признает права исключительного пользования, поэтому ропоту и недовольству не будет конца, и убийство за убийством будут обагрять нашу республику». «Какие узы наложите вы на анархию? Ведь власть пользуется у вас авторитетом только по имени: она лишена того, что внушает страх и уважение. Мне вообще кажется, что никакая власть немыслима в такой стране равных людей, которые отрицают какое бы то ни было превосходство над собою»[238]. На это Гитлодей отвечает описанием Утопии, и составляющим вторую часть произведения Мора.

Так как вымышленный характер этого рассказа не оставляет сомнений и для самого автора, то отсюда понятен вопрос, который ставился относительно Утопии и в известной степени остается не разрешен и сейчас: как сам Мор относится к Утопии — берет ли он ее всерьез или же шутит? Видит ли в ней надлежащий ответ на свои собственные сомнения или же лишь несерьезную отговорку?

Мы знаем, что для Платона, который был настольным автором для Мора, главным условием социальной реформы было преобразование общественного воспитания. Как начать этот новый отрой? Как перейти от несовершенного строя к совершенному? Но тщетно мы будем искать ответа на этот вопрос у Мора, мы вовсе не находим у него и самого вопроса, в котором, между тем, заключается ключ ко всему построению, точно он пишет не социальный трактат, а социальную сказку.

Содержание сказки такое. Остров Утопия имеет наибольшую ширину посредине, по бокам он постепенно и симметрично суживается, так что имеет вид молодого месяца. На острове Утопии насчитывается 24 обширных и прекрасных города. Язык, обычаи, учреждения, законы в них одни и те же. Все 24 города выстроены по одному и тому же плану, в них одни и те же общественные здания с некоторыми лишь приспособлениями к нуждам каждой местности. Самое малое расстояние между городами 24 мили. Наиболее уединенные отстоят друг от друга не более как на день пешеходного пути. Главный город острова называется Амаурота. Население живет не только в городах, но и в деревнях, где занимается земледелием: с этой целью в деревнях имеются удобные дома, в которых находятся всякого рода земледельческие орудия. Каждая земледельческая семья состоит, по крайней мере, из 40 человек мужчин и женщин и двух рабов. Каждая группа в 30 семей управляется «филархом». Ежегодно в город возвращается 20 земледельцев, совершивших двухлетний срок своей земледельческой службы. Эта постоянная смена населения имеет целью, чтобы все занимались земледелием и пользовались деревенской жизнью. Роковой вопрос экономической жизни нашего времени, именно об отношениях между городом и деревней, нездоровыми условиями городской жизни и более здоровыми, но зато более тяжелыми условиями сельского труда, здесь разрешается просто этим постоянным обменом населения.

Количество пищевых продуктов, необходимых для нужд каждого города и его окрестностей, определяется на каждый год очень точно. Несмотря на это, получается избыток, который сохраняется на следующий год или же распределяется по соседям. При наступлении жатвы филархи земледельческих семейств извещают городские управления о числе необходимых вспомогательных рабочих, и в назначенный срок приходят целые толпы косарей и при благоприятной погоде с жатвой иногда управляются в один день.

Правительство организовано на выборном начале. 30 семейств города выбирают одного правителя, который называется филархом, или (на старом языке Утопии) сифогрантом: 10 филархов и 300 семейств повинуются одному гранибору или протофиларху; наконец, сифогранты, числом 200, производят последние выборы. Они дают клятву подавать голоса лишь за лучшего и способнейшего гражданина и затем приступают к выбору князя из среды четырех граждан, предложенных народом. Звание правителя остается пожизненным при том, однако, условии, чтобы на него не падало подозрения в стремлении к единодержавию; граниборы же избираются ежегодно. Князь представляет собой скорее некоторую политическую декорацию, так как никаких особых прав не имеет. Таким образом, во главе Утопии стоит правительство, представляющее собой нечто вроде совета старейшин, — отголосок идей Платона о правителях–философах.

Все жители Утопии несут обязанность производительного труда, кроме обязательного участия в земледелии, все связаны с каким–либо специальным ремеслом. Одни ткут полотно или шерсть, другие делаются каменщиками или горшечниками, третьи обрабатывают металлы или дерево: все это, прибавляет Гитлодей, самые благородные ремесла. Только шесть часов отводятся Мором на долю обязательного физического труда. Распределение времени здесь следующее: три часа работы до полудня, затем обед, два часа отдыха, три часа вечерней работы и, наконец, ужин. Время между рабочим днем и сном каждый проводит по своему усмотрению. Утопийцы далеки от того, чтобы проводить свой досуг в праздности или глупости, они стараются в свободное время разнообразить свои занятия. Это достигается благодаря широкому распространению публичных лекций, полной общедоступности образования или благодаря упражнению в специальных ремеслах. Гитлодей спешит обессилить напрашивающиеся сомнения: «Ты скажешь, шесть часов ежедневной работы недостаточно для удовлетворения общественных нужд, Утопия должна быть несчастной страной. А на самом деле как раз 6 рабочих часов с избытком удовлетворяют всем потребностям и удовольствиям жизни и дают даже значительный остаток съестных припасов»[239]. Во–первых, на Утопии нет праздных люден, а во–вторых, и женщины привлечены здесь к производительному труду.

Вопрос о населении разрешается так: каждый город должен насчитывать 6000 семейств, и каждая семья должна содержать от 10 до 12 мужчин зрелого возраста, дети в счет не идут. Когда семейство разрастается свыше этой нормы, лишние члены переходят в менее населенную семью. Если число жителей города увеличивается сверх установленного числа, то лишние переводятся в менее населенный город. Наконец, в случае переполнения всего острова, предписывается выселение, — переселенцы основывают колонии на материке, причем, однако, колонии управляются по утопическим законам. Очевидно, однако, что это недобровольное выселение в действительности есть высылка, и это, конечно, не может считаться удовлетворительным решением рокового вопроса о переселении.

Каким образом разрешается вопрос о распределении производительного труда таким способом, чтобы не производилось лишнего ни в одной из отраслей разделения труда, а равно и не было недостатка? Этот труднейший вопрос разрешается в Утопии со сказочной легкостью: каждый город разделяется на 4 равных квартала, в центре каждого из них помещается рынок необходимых продуктов. Сюда сносятся изделия всех семейств и помещаются сначала в складах, а затем сортируются и сохраняются в соответствующих магазинах. Каждый приходит и берет нужное для себя даром. Так как все имеется в изобилии, то не приходится бояться, чтобы кто–нибудь взял лишнее. Жадность и ненасытность живых существ проистекает главным образом из боязни голода. Впрочем, эти пороки имеют еще и другую причину — тщеславие, заставляющее щеголять перед своими ближними богатством и ослеплять их видом своих сокровищ. Утопические постановления делают весь этот вздор ненужным. Здесь существуют общественные обеды. Именно на каждой улице, на известном расстоянии помещаются обширные дворцы, в которых живут сифогранты, здесь и обедают те тридцать семейств, которые им подчинены. Этими обедами заведуют особые экономы. Самые трудные кухонные работы поручаются рабам; женщины варят кушанья, приправляют их, накрывают на стол и убирают посуду. Они сменяются в этой работе по семействам. В виду опасности от неурожая, остров имеет постоянные запасы хлеба на два года. Излишек вывозится за границу. К предметам вывоза относятся: хлеб, мед, шерсть, лен, дерево, красильные вещества, раковины, кожи, воск, мыло и скот. Седьмая часть этих товаров распределяется между бедными той страны, куда вывозятся товары; остальное продается по умеренным ценам. Благодаря торговле, Утопия не только приобретает все недостающее, главным образом, железо, но получает также значительное количество золота и серебра. С того времени как утопийцы ведут эту торговлю, они накопили невероятные богатства, поэтому им безразлично, продавать ли за наличные или в кредит. Золото и серебро предназначаются здесь для изделий самого низменного свойства: из них делают ночные вазы не только для общественных дворцов, но и для отдельных домов, выковывают цепи и оковы для рабов и отличительные знаки для преступников, потерявших честь.

Гитлодей рассказывает и о религиозном и моральном мировоззрении утопийцев: основным его понятием является удовольствие.

«Вот их религиозный катехизис: душа бессмертна. Бог, будучи сам добрым, создал ее для того, чтобы она была счастлива. Добродетель после смерти награждается, наказание там является уделом преступлений. Хотя эти догматы принадлежат религии, однако утопийцы думают, что достаточно одного разума, чтобы верить им и считать их правильными. Они не задумываясь определяют, что человек был бы безумен, если бы не старался достичь наслаждения всеми средствами.

Тогда добродетель состояла бы только в том, чтобы из двух наслаждений выбирать наиболее приятное и напротив того избегать тех неприятных, последствия которых хуже, чем доставленное наслаждение. А упражняться в суровых и тяжелых добродетелях, отказываться от радости жизни, добровольно подвергаться изгнанию и смерти, не ожидая в той жизни никакого вознаграждения, это, по мнению островитян, явилось бы верхом глупости»[240].

Излишне говорить, как далека от христианства эта мораль. Далее Мор, совершенно в духе гуманизма, указывает, что добродетельной утопийцы считают жизнь, согласную с законами природы; человек, следующий влечениям природы, повинуется в своем отвращении или в своей любви только голосу рассудка, он учит нас жить весело и безобидно и стараться также устроить подобную жизнь и ближнему. Приятная жизнь, т. е. стремление сделать радость целью всех наших поступков, представляет собой требование самой природы, и повиновение ее воле ость добродетель.

Тем не менее в Утопии есть рабы, ими становятся военнопленные, взятые с оружием в руках, однако сын раба делается свободным, и чужой раб также освобождается, если вступает на почву Утопии. Рабство становится, далее, уделом граждан, совершивших тяжелое преступление, и иностранцев, приговоренных к смерти. Последний класс очень многочислен. Утопийцы отыскивают их за границей и покупают за ничтожные деньги, а часто получают их даром, все эти рабы приговариваются к принудительным работам и носят цепи. Однако со своими уроженцами в Утопии обходятся строже, чем с иностранцами; их считают гнусными злодеями, примером глубокого нравственного падения. Действительно, они воспитывались в добродетели и имели возможность быть счастливыми и добрыми и все–таки не могли воздержаться от преступления. (Нужно заметить, что если эту мысль развить далее и увеличить количество людей, не оправдавших надежд и злоупотребивших своим положением, то это допущение опровергнет все построение Мора. ) Наконец, еще один класс рабов образуется из бедных поденщиков из соседних стран, которые добровольно являются с предложением своих услуг, т. е. которые считают за честь быть рабами на Утопии.

Заслуживают внимания установления о браке. Здесь нет общности жен, но брак не предоставляется и вполне свободному усмотрению, законом регулируется время вступления в брак, именно девушка не должна выйти замуж ранее 18 лет, а юноша жениться ранее 22. Лица обоего пола, обличенные в прелюбодеянии до брака, наказуются, брак запрещается им навсегда (разве только сам князь простит им вину). Отец и мать того семейства, в котором произошел подобный случай, считаются обесчещенными, потому что недостаточно следили за поведением своих детей. Если нарушается супружеская верность, то виновные подвергаются еще более строгому наказанию вплоть до отдачи в рабство. Многоженство запрещается, брак расторгается только смертью и заключается полюбовно. Уличенный в нарушении супружеской верности приговаривается к рабству. Утопийцы думают, что рабство для преступника более страшно, чем смерть, и, кроме того, приносит пользу для государства. Работающий человек полезнее трупа, и пример бесконечного наказания более напугивает, чем сама смерть по закону, заставляющая виноватого тотчас же исчезнуть. Когда осужденные рабы устраивают восстание, их убивают подобно диким зверям, так как для них оковы уже не оказываются достаточно тяжелыми. Однако терпеливые и покорные не лишаются надежды на лучшую участь.

Особая глава в сочинении Мора посвящена религии утопийцев, в ней менее всего сказывается исповедник католической веры. «Религии Утопии не только различны к разных провинциях, но даже в пределах одного и того же города. Одни почитают солнце и луну или другое какое–нибудь светило, иные высшим божеством признают память человека, слава и добродетель которого не имели себе подобного. Большинство населения и в то же время наиболее разумная часть его отказывается однако от такого идолопоклонства и верует в единого, вечного, неизмеримого, неизменимого и неизвестного Бога, который выше всякого человеческого понимания, который наполняет весь мир своим могуществом, а не своим телесным протяжением. Этого Бога они называют Отцом»[241]. Таким образом, Утопия представляет собой государство, в котором мы находим все виды религиозного культа, однако большинство все–таки отказывается от идолопоклонства и придерживается неопределенного деизма во вкусе рационализма XVIII века.

«Все утопийцы согласны в том, что есть Высшее Существо, являющееся одновременно и Творцом, и Провидением. Это Существо называется на общежитейском языке именем “Митры”»[242]. Разногласие происходит от того, что “Митра” не всем является одним и тем же. Но какова бы ни была форма, в которой каждый почитает Бога, все в нем чтят величие и всемогущество природы, которой, по всеобщему соглашению народов, приписывается безграничное господство над всеми делами мира. Когда утопийцы узнали от путешественников о Христе, они отнеслись к Нему сочувственно, но, тем не менее, не изменили своего общего настроения. В вопросах о вероисповедании утопийцы держатся широкой терпимости. Утоп, устроитель государства, предоставил всем полную свободу мыслей и верований, тем не менее он во имя нравственности строго наказывал того, кто унижал достоинство своей природы учением, что душа умирает вместе с телом, или будто бы мир управляется без всякого Провидения, одной игрой случая. Утопийцы веруют в загробную жизнь, в которой преступление наказуется, а добродетель вознаграждается. Они даже не признают человеком того, кто отрицает эти истины и ставит возвышенную сущность своей души на одну доску с животным телом. С полным правом лишают они его звания гражданина, будучи убеждены, что он стал бы топтать ногами в грязь нравы и общественные учреждения, если бы только его не останавливала боязнь. Кто усомнится, что такая личность, единственной уздой которой является закон, а единственной надеждой его тело, не станет глумиться над законами страны, раз это будет соответствовать его наклонностям и эгоизму? Впрочем, оставаясь верными правилу, что вера человека не зависит от его воли, их не принуждают ни к какому наказанию, точно так же не прибегают ни к каким угрозам, чтобы изменить их убеждения. Единственно, что с ними делают, это запрещают публично выражать свои убеждения, но позволяют разговаривать с мыслящими людьми, в особенности со священниками. Их даже вызывают на такие споры в надежде, что безрассудное мнение их изменится перед голосом разума»[243].

В заключение Мор опять возвращается к критике существующего строя, которому он противопоставляет Утопию. Он называет существующее государство «заговором знатных, которые под фирмой своего громкого имени и под вывеской государства делают все, что только вздумается. Эти заговорщики пользуются всякого рода обманами, всеми возможными средствами, чтобы достигнуть своей двойной цели. Прежде всего они хотят обеспечить себе неограниченное право на собственность, доставшуюся им более чем сомнительным путем, и, во–вторых, они же хотят пользоваться нищетой бедных для своих выгод и заставлять их работать за возможно низкую плату. В Утопии алчность немыслима, потому что здесь деньги не употребляются. Какой обильный поток слез и забот высыхает уже от одного того, что такая богатая жатва преступлений уничтожается с корнем. Кто не знает, что обман, воровство, грабеж, вымогательства, народные восстания, жалобы, неурядицы, убийства, предательства и отравления, кто не знает, повторяю, что все эти преступления, за которые общество постоянно карает, не уничтожая их, могли бы исчезнуть с лица земли в тот же самый день, когда будут уничтожены деньги, тогда прекратились бы страх и беспокойства, заботы, невероятные усилия и бессонные ночи. Самая бедность, которая, по–видимому, так нуждается в деньгах, самая бедность исчезла бы вместе с деньгами»[244].

Обращаясь к общей оценке «Утопии» Томаса Мора, мы должны прежде всего сопоставить ее с «Государством» Платона, которым она, очевидно, навеяна и с которым находится в непосредственном родстве. При всем сходстве и внешней близости между этими двумя произведениями, мы должны признать «Утопию» произведением совершенно иного рода, нежели «Государство». Правда, у Платона мы встречаем и элементы политической и социальной сатиры, но основная его проблема религиозная и социально–философская, тогда как Мор и сам видел в своем произведении скорее политико–экономический памфлет, чуждый той грандиозной, глубоко задуманной задаче, которую ставил себе Платон. В сравнении с «Государством» Платона, «Утопия» Томаса Мора представляется произведением низшего порядка. Но, если рассматривать его вне сравнения с произведением Платона, а безотносительно, то нельзя не признать, что «Утопия» Томаса Мора есть произведение в своем роде классическое: в нем впервые в истории прозвучал известный мотив с такой решительностью и определенностью, что позднее, всякий раз, когда будем встречаться с ним, мы будем вспоминать о произведении Мора, — «Утопия» дала даже свое имя произведениям фантастического характера, в которых изображается идеальный социальный строй. Более того, «Утопия» уже на пороге нового времени, в XVI столетии, дает в идейном отношении законченное изложение основ новейшего социализма. «Утопия» есть классическое произведение социалистической мысли в том отношении, что все проблемы человеческого неустройства и человеческого зла сведены здесь исключительно к отношениям собственности и организации производства; и одоление всех зол и неустройств ожидается от реорганизации института частной собственности, причем совершенно игнорируется нравственная природа человека и самостоятельная проблема зла. Личность ли определяет учреждения или же, наоборот, сама определяется ими? Социализм отвечает во втором смысле, для него не существует самостоятельной проблемы личности с ее духовным миром, о котором печется христианство, он всецело и односторонне социологичен. Такова и «Утопия». Но именно потому она остается так современна и теперь, хотя в ней и есть некоторые устаревшие подробности (существует институт рабства, ручное производство, отсутствуют машины), однако эти детали не имеют принципиального значения, и дальнейшие утопии, кончая Беллами, в существенном воспроизводят Томаса Мора. Между Беллами и Томасом Мором разница только в том, что рабы у Беллами заменены машинами, а ремесленный способ производства — фабричным. Но самая идея перестроить человечество путем реорганизации собственности настолько законченно выражена Томасом Мором, что и до настоящего времени «Утопия» сохраняет силу как бы идейного завещания, к которому не сумел ничего существенного прибавить век социализма: идейное содержание XIX–го в. здесь предвосхищено уже XVI–m. Достаточно вспомнить такие влиятельные течения социалистической мысли, как теория Р. Оуэна об образовании человеческого характера или экономический материализм, понимающий сознание личности лишь как рефлекс хозяйства, чтобы увидеть, до какой степени предвозвещены они в «Утопии» Т. Мора.

Заслуживают упоминания социальные идеи современника Мора, французского сатирика Рабле (1483–1553), выраженные им в сатирическом романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» (ч. I, гл. 25–27). Если Мор благоденствие своих утопийцев основывает на том, что они подчиняются своему мудрому правительству, то Рабле, наоборот, считает глупым порядок, при котором живут по часам, и индивидуальная воля сдавлена правительственными распоряжениями. Он описывает жизнь «телемитов» (от греческого слова θ έ λ ω — хочу, желаю), т. е. людей свободной воли, которые живут как хотят, без всякого порядка: когда хотят, ложатся спать, работают, едят и пьют, и, вследствие этой свободы, все совершается наилучшим образом. Полнейшая свобода приводит к полной гармонии.

Остановим внимание еще на одном коммунистическом произведении, также находящемся под влиянием «Политейи» Платона, но, вместе с тем, еще резче, чем «Утопия», отражающем новые настроения. Это произведение Томмазо Кампанеллы — «Государство Солнца» (Civitas Solis). Кампанелла, как и Савонарола, был доминиканский монах. Имя Кампанеллы вписано в историю философии, наряду с именами мыслителей нового времени: Джордано Бруно, Галилеем и др., в некоторых отношениях этот мыслитель предвосхищает идеи новой философии — Декарта и Канта.

Кампанелла (1568–1639) родился в бедной крестьянской семье в Калабрии и уже на 14 году добился принятия в послушники в доминиканский монастырь, где слушал лекции по философии, увлекаясь особенно Фомой Аквинским и философом–богословом Альбертом Великим, в то же время занимался еврейским языком. Получив образование, он принял монашество и был послан в монастырь св. Георгия, где познакомился с сочинениями одного из своих философских предшественников, монаха Телезия. В это время он уже возбуждает большое к себе внимание своими философскими и научными дарованиями и является одним из наиболее образованных и даровитых людей своего времени. На 30 году жизни он возвращается в свою родную деревню. Здесь его занимает план освобождения Италии от испанского владычества. В составленном им заговоре принимают участие до 300 монахов, но план был открыт. Кампанелла был схвачен и посажен в неаполитанскую тюрьму, называвшуюся «яйцом», где он был подвергнут ужасным пыткам и оставался в течение 26 лет. После первых тяжелых годов, однако, он получил письменные принадлежности и в тюрьме писал свои сатиры, сонеты, философские, политические и экономические афоризмы, в числе других произведений в 1602 году написал «Civitas Solis», т. е. «Государство Солнца». В 1626 году он был освобожден и получил от папы назначение директором коллегии и разрешение публиковать свои к