Экономическое учение Фомы Аквинского

Экономическое мировоззрение средних веков получило систематическое и для своего времени научное выражение в трудах величайшего богослова средневекового католицизма, и до сих пор остающегося для него непререкаемым богословско–философским авторитетом, «quinti ecclesiae doctoris jure merito angelici sancti»[177] Фомы Аквинского (1225–1274). Свое экономическое мировоззрение он развивает и в отдельных трактатах (например, De regimini principum), но главным образом в основном своем труде Summa theologica, где вопросы экономики[178] [179] исследуются как частные вопросы прикладной этики или общего учения о справедливости [180] [181]. Остановимся на некоторых вопросах, им здесь рассматриваемых.

Хозяйственная деятельность основывается на том положении, что человек, в отличие от животных, должен трудиться для своего существования, причем трудом же обусловлено и развитие его физических и духовных сил. Обязанность труда существовала для человека и в раю, но в райском хозяйстве труд составлял не тягость, а наслаждение (S[umma] th[eologica] 1, qu. 102, а. 3 с. ). Дозволенные мотивы труда суть [следующие]: приобретение необходимых средств существования, устранение праздности, умерщвление тела и возможность подавать должную милостыню (2, 2, q. 187, а. 3 с. ).

Вследствие сложности человеческих потребностей и невозможности удовлетворить их силами отдельного человека возникает разделение труда и необходимость общественной его организации, поэтому человек есть «animal sociale et politicum» [182], и основание разделения труда установлено божественным провидением, определившим все необходимые специальности, которые бы производили нужное для жизни, и природой, распределившей склонности людей соответственно нуждам, поэтому труд в своей специальности есть богоугодное дело, «служение Богу».

Труд физический Фома обозначает как рабский (opera servilia), ибо он фактически выполняется рабами (т. е. собственно крепостными). В этом он чрезвычайно приближается к Аристотелю, однако существенно и различие с ним[183].

«Человек нуждается в рабах», которые суть «как бы инструмент господина». Свободный имеет цель своих действий в себе самом, раб же — в воле господина: «servus qui non habet potestem sui… domini est» [184]. Однако в то же время Фома решительно утверждает, что «в своем духе раб свободен», ибо он «действует по своей свободной воле», он повторяет формулу Сенеки, что «все люди равны между собою»[185] [186]. Поэтому рабство распространяется собственно лишь на «opera servilia» или, как мы сказали бы на языке теперешней политической экономии, на производительный труд (организацией коего и была тогда личная зависимость, так же как теперь наемный труд), но никоим образом не на то, в чем выражается собственно человеческая или религиозная личность раба (и в этом огромное отличие от Аристотеля). Поэтому рабам принадлежит право распоряжаться свободно своим телом во всем, что касается удовлетворения естественных нужд, он свободен вступать в брак или оставаться в девстве, семейные связи его священны, и семья нерасторжима.

Ввиду равенства людей источник рабства нужно видеть в общих основах права (ius gentium), а не в человеческой природе, институт рабства может быть оправдан лишь его общественною полезностью[187], притом он возникает лишь в состоянии грехопадения, как его следствие. Первоначальное состояние человека знало лишь отношения порядка и естественного подчинения, но отнюдь не господства и власти над рабами[188]. Вопрос об отмене рабства совершенно не ставится Фомою Аквинским и, очевидно, лежит вне поля его зрения: общая неподвижность социального уклада жизни, который истолковывается в смысле естественного состояния, не дает для этого достаточного мотива.

Вопрос о частной собственности, рассматриваемый Фомой Аквинским] лишь мимоходом, в отделе о грехах воровства и грабежа, обсуждается им с разных сторон, в соответствии обычному методу его изложения (по которому сначала приводятся доказательства против рассматриваемого положения в виде свидетельства авторитетов: Библии, отцов церкви, языческих философов, преимущественно Аристотеля, затем таким же образом свидетельства в пользу положения, а за этим следует заключение автора с разбором противоположных аргументов). Сначала Фома ставит вопрос[189], «естественно ли для человека обладание внешними благами», и отвечает на него в том смысле, что оно естественно «не столько в отношении к их природе, сколько в отношении к их употреблению (usum), которое допустимо согласно разуму и желанию к пользе и выгоде человека». Далее мысль эта поясняется в том смысле, что «человек не должен называть чего–либо своим, что касается пользования (quoad usum), однако нечестиво и ошибочно утверждать, что он не может иметь чего–либо в собственности (proprium), что касается власти, распоряжения и управления. В качестве аргументов против такого понимания Фома приводит авторитет естественного права, по которому «все является общим»[190] [191], и отцов церкви Василия В[еликого] и Амвросия, которым противопоставляет Августина. Положение естественного права он разъясняет однако в том смысле, что оно просто не дает никаких указаний относительно собственности, определяемой поэтому человеческими установлениями, которые постольку и восполняют естественное право, но не отменяют его. В собственности Фома видит стимул к труду, гарантию мирного сожительства людей и порядка в хозяйственной жизни. Однако, принципиально считая пользование ею общим, а следовательно, собственников лишь как бы управляющими своим имуществом в интересах общего блага, Фома дает совершенно иное понимание института частной собственности, чем то, какое свойственно римскому праву, а также и новейшему. Его этическое понимание собственности как налагающей обязанности благотворения и общественного служения стоит гораздо ближе к взглядам отцов церкви, которые ведь тоже далеки были от коммунизма в собственном смысле этого слова[192].

Оправдание собственности следует видеть в благотворительности: раздавать избытки есть обязанность[193] для собственника, а под избытками разумеется то, что не требуется ни сейчас, ни в ближайшем будущем, конечно, при разумной предусмотрительности[194], для соответствующего общественному положению существования его и его близких. Притом требуется наличность подлинной нужды, а не профессионального нищенства, и вообще благотворительность есть долг совести, но не юридическая обязанность. Однако и право собственности связано лишь с греховным состоянием человека, полное освобождение от собственности было бы осуществимо только в раю, в состоянии первоначальной невинности человека (ср. суждения Лактанция, Августина и др. церковных писателей).

Нормальной хозяйственной единицей для Фомы является город с округой, образующий автономную, замкнутую общину, — здесь нетрудно узнать средневековый город с цеховым строем, с ремесленным разделением труда и ограниченным обменом (но это не платоновско–аристотелевский полис–государство). Торговле в этом городском хозяйстве принадлежит необходимое место, но, подобно Аристотелю, и Фома различает два ее вида: направленную к удовлетворению потребностей и имеющую целью наживу, причем считает дозволительной только первую. Он подвергает подробному рассмотрению различные вопросы этики торговли[195] [196]. Щепетильная совесть средневекового моралиста видит трудности и опасности греха там, где их давно перестало ощущать меркантильное сознание современного «экономического человека». Со всем тяжеловесным аппаратом схоластической учености, с перечислением аргументов pro и contra, со ссылками на авторитеты обсуждаются здесь вопросы, допустим ли обман в торговле, — в виде ли поднятия цены выше стоимости или утайки недостатка в товаре, — в какой мере дозволительно взимание роста. При обсуждении этих вопросов затрагиваются попутно и некоторые принципиальные вопросы экономической теории, например, о цене и ценности. Основное требование справедливости в торговле гласит, чтобы меняющиеся товары были равноценны (эквивалентны)[197]. «Количество полезных вещей измеряется ценой, для чего изобретены деньги», и справедливость нарушается при несоответствии денежной цены и действительной ценности. Последняя различается в зависимости от места и времени, от спроса и предложения, от особенной полезности данного предмета, в числе этих условий указываются и затраты труда[198] [199]. Вообще же говоря, меры ценности (mensuras) товаров необходимо различны в различных местах, благодаря различию в изобилии или недостатке их. Однако в каждой местности городское начальство должно устанавливать, каковы справедливые оценки (iustae mensurae) товаров[200].

В связи с учением о справедливой цене рассматривается и вопрос о росте на капитал. Общая точка зрения Фомы выражается в следующих словах: «брать рост (usuram) за ссуду денег несправедливо само по себе, ибо здесь продается то, что не существует. И благодаря этому устновляется неравенство, противоречащее справедливости. Чтобы понять это, нужно знать, что есть вещи, пользование которыми состоит в их потреблении; так, например, мы потребляем вино, когда его пьем, — хлеб, когда едим. По отношению к таким предметам пользование вещью нельзя отделить от самой вещи: тот, кто приобретает пользование вещью, приобретает и самую вещь. При передаче пещей этого рода передаются все права собственности на них. Поэтому тот, кто желает продать вино и пользование вином отдельно одно от другого, — или продает вещь дважды или продает то, чего не существует. Такой человек, очевидно, нарушает требование справедливости и совершает грех. По той же причине несправедливо поступает и тот, кто дает в ссуду вино или зерно, а потом требует двойного вознаграждения: отдачи равного количества самого предмета да еще платы за пользование или, так называемой usura (роста). Но есть вещи, пользование которыми состоит не в потреблении их; так, пользование домом заключается в том, чтобы жить в нем… в таких случаях пользование и потребление вещи можно передать отдельно одно от другого… И вполне согласно со справедливостью будет получать плату за пользование домом и, кроме того, по истечении условленного времени потребовать возврата самого дома. Но деньги, согласно Аристотелю (“Philosophum”), изобретены для производства обмена, и потому главное и первоначальное их употребление состоит в их расходовании или трате, при которой они расходуются на обмен (in commutationes), и потому непозволительно за ссужаемые деньги брать особую плату, именуемую usura; и как все, несправедливо приобретенное, должно быть возвращено по принадлежности, также должны быть возвращены и деньги, полученные в качестве роста»[201].