Физиократы

Физиократов, как и Адама Смита, от меркантилизма отделяет целый ряд отдельных переходных произведений и писателей, которые разрушают, подрывают шаг за шагом, камень за камнем основы меркантилизма.

Во Франции в эпоху Кольбера, давшего меркантилизму свое имя «кольбертизм», он получил самые крайние формы выражения во внутренней политике и во внутренней жизни. Этот кольбертизм совпал с глубочайшим экономическим а социальным кризисом страны. Положение французского крестьянства и сельского хозяйства вообще в XVIII веке, и в особенности в эпоху революции, достаточно изучено и описано в литературе, и оно таково, что трудно было бы преувеличивать его тяжесть. С одной стороны, феодальная зависимость, разные натуральные повинности, которые лежали на крестьянстве, с другой стороны — кризис, связанный с перенаселением и отсутствием сельскохозяйственного прогресса, и наконец, страшная тяжесть налогов, лежавшая на этом крестьянстве. Все это в совокупности производило самое мрачное в тяжелое впечатление о той правительственной политике, которая связана была с именем Кольбера и с системой кольбертизма, поэтому и сторонники улучшения в положении крестьянства и вообще народа являлись естественными противниками Кольбера и кольбертизма.

В числе этих противников заслуживают упоминания Буагильбер и Вобан.

Буагильбер всю свою жизнь посвятил борьбе с системой Кольбера. В своих статистических трудах он описал Францию его времени.

В своих сочинениях «Detail de la France sous le regne present» (1697) и «Factum de la France» (1707) он описываете весьма мрачными красками царствование Людовика XIV, а в своих теоретических исследованиях он является серьезным и страстным противником меркантилизма. Он постоянно и настойчиво повторяет, что богатство нации заключается не в серебре и золоте, но в полезных вещах и в особенности в продуктах земледелия. Он с большим осуждением относится ко всякому произвольному вмешательству в дела внутренней и внешней торговли, особенно хлебной, которое было широко распространено в эпоху Кольбера. Богатство народа, думает он, не зависит от правительства; вмешательство последнего в промышленные дела более вредно, чем полезно; нельзя безнаказанно нарушать естественные законы экономического порядка, интересы частных лиц и классов при системе свободы вполне солидарны, а выгоды отдельных личностей совпадают с интересами государства. Такая же гармония интересов существует и между отдельными нациями, которые связаны между собой, как города отдельного государства связаны друг с другом. Свобода обычно приводит не только к благосостоянию, но к миру и гармонии.

Буагильбер разделяет людей не по принадлежности к нациям, а по социальному положению. По мнению его, есть два класса людей: одни ничего не делают и пользуются всеми благами, другие целые дни трудятся и едва зарабатывают себе скудное пропитание, и для них он желал бы оказать покровительство и помощь.

Таким образом, в сочинениях Буагильбера чувствуется начало революционных настроений, хотя это и начало XVIII века. Буагильбер много говорит и о нуждах земледелия, которым, по его мнению, неосновательно стали пренебрегать во Франции, и желал бы заменить косвенные налоги прямыми подоходными и восстановить уплату их натурой, чем он надеется обеспечить равномерность налогов.

Что касается Вобана, то он, известный маршал, военный деятель XVII века, написал в преклонном возрасте только один труд: «Projet d’une dime Royale» («Проект королевской десятины»), вышедший в 1707 году. Этот проект навлек на себя опалу короля и был изъят из обращения правительством, однако доставил Вобану почетное имя в истории. В этом сочинении маршал Вобан скорбит о печальном положении трудящегося населения Франции. Правительство должно было бы заботиться равно о положении всех классов населения и в особенности низшего, ибо труд является основой богатства, земледелие есть самая важная отрасль промышленности; существенное условие промышленного успеха есть свобода. Все ненужные и чрезмерные ограничения в мануфактурной деятельности и торговле следует отбросить. С особой энергией он протестует против неравномерности обложения, против льгот и привилегий высших классов. Все существующие в его время виды обложения он предлагает заменить одним общим налогом на доход и землю, который должен падать на все классы. Предложенный им налог носит наименование «королевской десятины», т. е. составляющий одну десятую часть дохода, причем этот налог взимается с земледельцев натурой, а с торговцев деньгами.

Кроме этих писателей, был целый ряд других, которые занимались или общими или отдельными вопросами экономической жизни, констатировали те или другие затруднения; но сочинения Буагильбера и Вобана содержат в себе уже довольно решительное отрицание политики «кольбертизма». В этом отношении они являются предшественниками той группы экономистов, которые эти вопросы сделали как бы своей специальностью. Те потребности жизни, которые назревали, были именно: потребность аграрной реформы в самом широком смысле, потребность оздоровления земледелия, потребность финансовых реформ, освобождение народного труда от давления протекционизма, — все эти назревшие потребности выражали, в частности, и писатели, предшественники физиократов; но они получили систематические выражения и философскую формулировку лишь в учении физиократов.

Вашему вниманию теперь предстоит знакомство с экономической школой физиократов.

Школа эта, считавшая в своих рядах целые группы писателей по экономическим вопросам, сама называла себя, и ее современники звали ее просто экономистами, и лишь один из писателей физиократов, Дюпон–де–Немур, озаглавил собрание статей физиократического направления словом «физиократия», или естественный порядок общественного строя. Физиократия — это значит господство природы, и самое название лучше всего показывает отличительную особенность этой школы, именно то, что она стремилась к согласию с природой, к естественному порядку вещей.

Особенностью мировоззрения физиократов является то, что в нем мы имеем более или менее целостное общее мировоззрение. В учении меркантилистов и последующих экономистов мы имели дело с экономическими писателями, писавшими по отдельным вопросам экономической жизни, но не развивавшими в этих своих мнениях общих основ мировоззрения. В этом отношении можно было чувствовать известное недовольство, неудовлетворенность, по сравнению с предыдущими системами мировоззрения, с которыми я вас знакомил и которые задумывались по гораздо более широкому плану. В мировоззрении физиократов мы опять имеем целостное мировоззрение, и в этом и заключается как их отличительная черта, так и преимущество, по сравнению с тем, что давали предыдущие экономисты.

Физиократия представляется не только экономической теорией и экономической политикой, но и философией экономической жизни. Вопросы экономического мировоззрения выводятся в связи с общим мировоззрением, связаны с ним неразрывно, так что нельзя излагать физиократов, не касаясь вместе с тем основных устоев мировоззрения, и нельзя начинать изложение учения физиократов, не останавливая главное, исключительное внимание на личности деятеля и главы этой школы, Франсуа Кенэ.

Кенэ родился в 1694 году в деревне Мера, в крестьянской семье и был десятым из тринадцати детей сельскохозяйственного рабочего, а окончил жизнь дворянином, возведенным в дворянское достоинство собственнолично королем, назвавшим его «мой мыслитель» (mon penseur). На двенадцатом году он поступил в школу, а на шестнадцатом поступил в обучение к деревенскому фельдшеру, но его потянуло в Париж, где он занимался медициной и философией. Получив звание практического врача, он начал заниматься практикой и выпустил ряд сочинений по медицине и физиологии человека и животных.

Отличительной особенностью этого замечательного человека была необыкновенная разносторонность умственных интересов. Эта разносторонность умственных интересов сама по себе есть признак большого ума, не могущего замкнуться в рамки какой–либо специальности и удовлетвориться ею; и у Кенэ это не только признак большого ума, но и признак талантливости исследования, потому что во всех областях, где он прилагал свою силу, он выступал как самостоятельный исследователь, как творческий ум.

В 1749 году Кенэ поступил в Версаль врачом к известной маркизе де Помпадур и поселился в королевском дворце. Здесь он познакомился с Людовиком XV, которому была близка маркиза де Помпадур, и сделался лейб–хирургом. Нужно сказать, что это положение, внешним образом как бы двусмысленное и компрометирующее, положение врача у любовницы короля, по свидетельству биографов, совершенно не грязнило и не затрагивало Кенэ. Мыслитель старался не замечать и проходить мимо многого из того, что заставило бы споткнуться более слабого духом человека, и переносил свое положение без урона своего нравственного достоинства. В 1753 году он издал свое последнее медицинское сочинение о лихорадке, а на седьмом десятке своей жизни он становится экономистом, и первые его работы по политической экономии появляются, когда ему было 64 года от роду. Забегая вперед, скажу, что и политическую экономию через известное время он оставил с тем, чтобы под самую старость обратиться к исследованиям математического и геометрического характера, и написал трактат в этой области.

В 50–х годах XVIII века Кенэ, который был знаком со всеми выдающимися умами того времени и в антресолях которого они нередко собирались, делается участником и сотрудником знаменитого издания «Энциклопедия». «Энциклопедия» в настоящее время считается памятником французского просвещения и материализма XVIII века; однако вначале она не имела такого направления и задумывалась по более широкому плану. Первой статьей, которую написал Кенэ, была статья философская, по теории познания, под заглавием «Evidence», т. е. «Очевидность», вышедшая в 1756 году; а затем вторая, экономическая статья о фермерах и зерновых хлебах, где намечаются его экономические воззрения. В конце 1758 года он окончил свое самое известное сочинение по земледелию «Экономическую таблицу» (Tableau economique). Но это сочинение было издано всего в нескольких экземплярах для частного употребления и лишь в 90–х годах XIX века оно было найдено и издано австрийским экономистом Стефаном Бауэром, тогда как раньше помещался только анализ этих таблиц.

Эта «Экономическая таблица» в виде математических схем заключает в себе как бы математическое изложение экономического учения физиократов. Эта темная и трудная материя популяризировалась рядом писателей, сторонников и последователей Кенэ, в числе которых, прежде всего, должен быть назван Мирабо–старший, который в своем сочинении «Друг людей» (Ami des hommes) изложил идеи Кенэ.

Идеи учения Кенэ получили дальнейшее развитие в журнале, издававшемся одним из близких друзей Кенэ, Дюпон–де–Немуром, и называвшемся «Журнал земледелия, торговли и финансов». После прекращения этого журнала в 1766 году один из физиократов издавал журнал, который тоже был посвящен популяризации идей Кенэ и выходил при близком его участии. В 1767–1768 гг. Дюпон–де–Немур издал сборник статей Кенэ, которые, частью из скромности, частью из других соображений, печатает анонимно под заглавием «Физиократия, или естественное устройство правительства, наивыгоднейшее для человеческого рода».

Кроме того, он написал несколько статей, которые рассчитывал поместить в «Энциклопедии», но не поместил, не сочувствуя тому материалистическому характеру, который приняла «Энциклопедия». После смерти Людовика XV, при Людовике XVI, Кенэ попал в немилость и был удален от двора, но видел еще министерство своего товарища и единомышленника Тюрго, хотя и не пережил его падения; Кенэ умер в 1774 году, 80–ти лет от роду, в Версале.

В этой биографии уже заключаются указания на то, что система физиократов — происхождения несколько кабинетного. Это есть создание мыслителя, пробовавшего свои умственные силы в различных отраслях. Первой философской статьей Кена, помещенной в «Энциклопедии», была «Очевидность», и самое изложение мировоззрения физиократов приходится начать указанием на основные философские идеи этой статьи.

У Кенэ, вслед за Декартом, вопрос о познании ставился как вопрос о соотношении между духом и материей, между активной познавательной силой и пассивной материей. Вопрос заключался в том, каким образом возможно соединить, привести в связь эти два несоединимых между собой начала, а только при этом соединении возможно познание истины. Этот вопрос Кенэ, вслед за Декартом и Мальбраншем, разрешал в том смысле, что существуете высшая сила — Божество, которое создает эту возможность познания, которое создает это соединение активного и пассивного начала в нашем познании. При этом, если таким образом актуальное начало Божества является общим условием нашего познания, то Кенэ признает два источника познания. С одной стороны, познание естественнонаучное, как мы теперь сказали бы, т. е. познание, в котором доказательства даются опытом, и условием доказательства является очевидность, о которой он и писал. В области опытного знания Кенэ, вслед за Локком, является представителем чистого опытного знания и отрицает всякие прирожденные идеи, заранее данные до всякого опыта. Но рядом с этим как самостоятельный источник познания он признает веру в истины религиозные, в будущую жизнь, в Божество. Эти оба источника познания, соединяясь, дают в своем результате оптимистическое мировоззрение, основанное на вере в разумное начало, действующее в мире. Природа мира в своем целом представляет собой создание того существа, которое всеустрояет наилучшим образом, поэтому для человека нужно заботиться о том, чтобы, насколько ему возможно, узнать, что это благое существо от нас хочет, и, узнавши, исполнить это желание. Все, что содействует прогрессу, счастью человеческого рода, все это рассматривает Кенэ в последнем счете как заповедь Божию, так что и хозяйственная свобода как основной тон экономической политики в этом смысле также имеет религиозное основание. Вот общая исходная точка Кенэ, что существует предустановленная гармония, что естественная сила, т. е. естественные мотивы и интересы, двигающие человеком, в своей совокупности образуют некоторое гармоническое целое.

Для человека требуется только верно определить путь своей деятельности, причем, однако, он остается существом свободным. Он имеет возможность выбирать соответственно указаниям своего разума тот или другой путь, причем ему следует остановиться на наиболее правильном. В связи с общим мировоззрением стоит представление Кенэ о естественном праве и естественном порядке устройства человеческого общества. Так как идеи естественного права излагаются вам в других курсах, то я ограничусь лишь изложением того, как эти идеи преломлялись у Кенэ. Естественное право, по мнению Кенэ, прежде всего должно отвечать справедливости. Справедливость же есть «естественный и верховный закон, признанный светом разума и точно определяющий, что принадлежит индивиду и что — другим индивидами». Теперь самое естественное право отличается от действующего, «от законного права, или права принудительно установленного человеческими законами, тем, что с очевидностью признается светом разума и в силу одной только этой очевидности, помимо какого–либо принуждения, обязательно, тогда как законное право, ограниченное положительным законом, обязательно в силу наказания, установленного санкцией этого закона за его нарушение, и признается нами лишь вследствие простого указания закона. Этими различными условиями определяются вся область применения естественного права и его отличия от права законного».

Следовательно, существуют два порядка, два права: одно — естественное, разумное, а другое — законное или положительное право, которое допускает принудительную санкцию. В чем же состоит естественное право? Кенэ прежде всего опровергает то мнение, по которому естественное право людей должно было предоставлять всем право на все; он допускает «естественное право человека лишь в состоянии абсолютной независимости людей друг от друга и в состоянии войны между ними, которую каждый из них вел для того, чтобы воспользоваться своим неограниченным правом». Здесь Кенэ полемизирует с договорной теорией Руссо, отчасти с Гоббсом, которые доказывают, что человек, соединяясь в общество, совсем не ограничивает тех естественных, прав, которые принадлежат каждой отдельной личности в особенности. Естественное право не состоит в праве всех на все, а лишь на те вещи, пользования которыми человек может достигнуть. «Право всех на все, — говорит Кенэ, — походит на право каждой ласточки на всех летающих по воздуху мошек, которое сводится в действительности к тому количеству, какое она может добыть трудом или поисками, предписываемыми потребностью». Таким образом, право всех на все сводится к праву на ту долю, которую каждый из людей может себе обеспечить, причем безразлично, живет ли он охотой, рыбной ловлей или естественно растущими произведениями земли.

«Входя в общество и заключая между собой обязательства относительно взаимной помощи, люди усиливают таким путем пользование своим естественным правом и обеспечивают даже довольно широкое применение этого пользования, если только организация общества согласна с порядком, наиболее выгодным для людей, и соответствует основным законам их естественного права». «Поэтому нарушения естественных законов, — по мнению Кенэ, — являются наиболее распространенными и обыкновенными причинами физических несчастий, постигающих людей. Даже богатые, которые имеют большую возможность избегать их, благодаря своей самонадеянности, своими страстями и даже удовольствиями навлекают на себя много неприятностей, в чем могут винить только самих себя. Это незаметно приводит нас к другой причине физического и морального зла, несколько иного характера, чем физические законы, именно, к злоупотреблению людьми своей свободой. Свобода, которая является основным атрибутом человека и которую ему хотелось бы расширить дальше ее естественных границ, всегда представляется ему непогрешимой, даже если он сам наносит себе вред и, вследствие злоупотребления свободой, расстраивает свое здоровье, растрачивает свое имущество и разоряет свою семью; во всех подобных случаях он жалуется лишь на виновника своей свободы, так как ему хотелось бы быть еще более свободным» («Библиотека] экономистов», изд. Солдатенкова).

Следовательно, свободу, данную человеку, Кенэ присоединяет к числу условий, нарушающих естественный порядок вещей, но каждый может ее и восстановить. «Итак, каждый имеет естественное право разумно пользоваться всеми способностями, какими только наделила его природа, и при всех тех обстоятельствах, среди которых она поместила его, под условием не вредить ни себе, ни другим; условием, при отсутствии которого никто не был бы уверен в том, что сохранит пользование своими естественными правами».

Признание естественных прав личности приводит нас к праву объективному, т. е. к такому порядку, который это естественное право каждой отдельной личности устанавливает в организованном обществе. Следовательно, «люди, соединенные в общество, должны быть подчинены естественным и положительным законам. Естественные законы бывают либо физические, либо моральные. При этом под физическим законом понимается правильное течение всякого физического явления из области естественного порядка, наиболее выгодного для людей. Под моральным же законом подразумевается здесь правильное течение каждого человеческого действия из области морального порядка, согласного с физическим, очевидно, наиболее выгодным для человеческого рода». «Совокупность этих законов составляет то, что называется естественным законом…» «Все люди, — продолжает Кенэ, — все человеческие власти должны быть подчинены этим верховным законам, установленными Верховным существом. Они незыблемы, ненарушимы и вообще — самые лучшие законы, какие только могут существовать; основанием наилучшего правительства является, следовательно, основное правило всех положительных законов, так как положительные законы суть не что иное, как законы управления, относящиеся к естественному порядку, очевидно, наиболее выгодному для человеческого рода». Здесь заслуживают некоторого пояснения отношения между законами физическими и законами моральными. И те и другие относятся Кенэ к области естественных прав, естественных законов, однако он их различает в том, что физические законы действуют силой механической; причина этих законов — естественнонаучная, но, согласно общему мировоззрению Кенэ, действие их, предоставленное естественному порядку вещей, приводит всякого к благим и положительными результатам. Моральные законы включают деятельность свободных людей, направляющих эту деятельность по известным нормам в согласии с естественным законом.

Конечно, человек, действующий согласно естественным законам и вместе с тем на основании своей свободы, испытывает действие физических и моральных законов как мира механического, так и мира одушевленного. Но, несмотря на это, соединением деятельности свободного человека и механических норм создаются в совокупности естественные правила для человеческого общества. Что касается положительных законов, то «положительные законы суть правила, изданные верховной властью для того, чтобы установить порядок в администрации и управлении».

Здесь заслуживает упоминания то взаимодействие, которое мыслится между естественным законом и положительным правом. Естественное право, по самой своей идее, очевидно, незыблемо, неизменно, но в то же время оно есть формальный, как сказали бы мы на теперешнем философском языке, регулятивный принцип. Этот принцип осуществляется в истории при изменяющихся обстоятельствах.

Но это историческое развитие регулируется принципами естественного права. Один — абсолютно неизменный, неподвижный принцип, а другой — изменчивый и подвижный, который должен постоянно изменяться соответственно требованиям жизни.

Итак, вот те признаки, в которых мыслится взаимодействие между естественным и положительным правом. Что касается вопроса о той организации общественной и государственной, которая наиболее, по мнению Кэнэ, выгодна и, следовательно, для своего времени наилучше осуществляет естественное права, то мировоззрение Кенэ характеризуется просвещенным абсолютизмом. Кенэ — сознательный противник конституционализма и еще больший противник республики так же, как противник феодализма. Отрицательное отношение физиократов к феодализму сказалось даже в истории французской революции.

Некоторые историки предполагают, что настроение ночи 4–го августа, когда французское дворянство отказалось от своих феодальных прав, в значительной мере навеяно идеями физиократов. Основанием этой критики многовластия при феодализме было то, что права отдельных феодалов раздробляют права единой власти и узурпируют ее в своих интересах. То же самое зло Кенэ, а за ним и другие физиократы усматривают в конституционализме и, как в более последовательном его выражении, республиканизме. Конституционализм как система противоборствующих сил (systeme des contre–forces), характеризуется как борьба различных партий и групп; причем та или другая партия или класс узурпируют в свою пользу и в своих интересах права и государственную власть. В еще большей степени Кенэ относит это к демократической республике. Кенэ исходит из того мнения, что существует такая единственная, абсолютная монархическая, королевская власть, которая стоит выше борьбы классов, над классами, и которая призвана осуществить естественную справедливость, естественное право, не считаясь с отдельными интересами.

Любопытно отметить как историческую аналогию, что эта конструкция монархической власти, с социально–абсолютистской точки зрения, находит себе некоторое подобие у наших славянофилов, у тех лучших идейных представителей славянофильства, которые таким образом защищали идею самодержавной власти как стоящей над классами и выше классов. Подобные же понятия мы встречаем в Германии у социалиста Родбертуса, так что те же понятия, которые отличают наших славянофилов, можно не раз наблюдать в истории при разных исторических обстоятельствах.

Это своеобразное понимание наилучшей организации государственной власти Кенэ выразил в сочинении о китайском государстве, в котором описывает китайский порядок вещей, причем, конечно, здесь не следует искать верности китайской действительности. Это есть своего рода утопия, сочиненная на заданную тему, с той лишь разницей, что утопийского государства не существовало в действительности, а китайское государство существует. Но общего с Китаем здесь лишь то, что в Китае существует абсолютная монархия, а для Кенэ нужно было описать государство, в котором существует такой строй. Затем, что касается общей причины социальных и политических зол, то Кенэ и физиократы усматривают эту причину не в направлении воли, не в порочности человеческой воли и наклонности ее ко злу, но в незнании, и в этом смысле Кенэ как представитель века просвещения — XVIII века — гораздо более приближается к Сократу и вообще к дохристианской этике. По мнению Кенэ, достаточно раскрыть глаза людям к освободить их от невежества, чтобы спасти их. Отсюда вообще преувеличенная оценка теоретического учения, теоретического знания. Неудивительно, что Мирабо, друг и пламенный почитатель Кенэ, оценивал «Экономическую таблицу» как равносильную изобретению письма и изобретению монеты.

Вот исходя из такой точки зрения физиократы ставят себе задачей истинное просвещение своих современников. С одной стороны, относительное улучшение политического строя в виде просвещенного деспотизма, с другой стороны — в виде улучшения экономического строя.

Здесь мы вступаем уже в область чисто экономических учений, и в этой области наиболее сказываются черты исторического момента и вообще окружающей экономической обстановки. Физиократы, во всяком случае, эти стадии, эти условия момента, переработали и связали с общей теорией, так что нельзя оторвать одно от другого и разрушить цельность всего здания. Отличительными чертами физиократов в области хозяйственной является их признание универсального значения развития принципа естественной свободы. В этом отношении они, вместе со многими критиками меркантилизма, являются противниками меркантилистической политики; в отличие от них, для физиократов требование свободы не есть требование практической политики, а есть требование осуществления естественного права, абсолютное требование заповеди Божества. Впрочем, ранние физиократы в этом отношении более умеренны и более практичны. Ранние физиократы, именно Гурнэ и д’Аржансон, высказывали идею свободной торговля как идею разумной целесообразной политики, оставляя в стороне ее практическую целесообразность, которую Кенэ отстаивает как принцип естественного права. Но при этом свобода естественная понимается односторонне: она понимается индивидуалистически. Это есть принудительная свобода, устранение всяких мер вмешательства государства в экономическую жизнь общества и всяких групп. Они так же враждебно относятся к таможенной политике и пошлинам, как и ко всем рабочим организациям, цеховым организациям и вообще ко всем попыткам ограничить групповую и общественную свободу. Они хотят атомизировать общество и предоставить каждого снова своей собственной судьбе. Понимание этой индивидуалистической свободы характерно для XVIII века, для эпохи Просвещения. Уже Гурнэ, который был практическим деятелем, как и д’Аржансон, сформулировал требование свободы торговли в своей знаменитой формуле: «Laisser faire, laisser passer», т. e. предоставить естественному порядку развиваться[309].

Высказывая такой принцип, физиократы обращаются как против меркантилизма, так и против социализма, потому что и меркантилизм, и социализм считают, что необходимо как можно больше вмешательства государства. По мнению Гурнэ, каждый знает свой интерес лучше, нежели другой, для которого этот интерес безразличен. Это — общие физиократические идеи относительно всего экономического строя.

Обращаюсь к его анализу.

Физиократы тем отличаются от своих предшественников–меркантилистов и от дальнейших представителей политической экономии, что они на первый план народного хозяйства выдвигают земледелие как единственно производительную отрасль народного труда. Только земледелие производительно: все остальное является паразитарным по отношению к нему. Как торговля, так и мануфактуры зависят от земледелия. Они питают земледелие обращением ценностей, но не создают их. Следовательно, физиократы выступают здесь как идеологи земледелия. В земледелии все общество, рассматриваемое с экономической стороны, по своим экономическим функциям, распадается на два класса: во–первых, на производительный, на тех, кто трудится в земледелии, и, во–вторых, непроизводительный, которому чуждо земледелие. Ввиду того, что в земледелии существуют земельная собственность и земельные собственники, они выделяли их еще в третий класс, класс землевладельцев, и называли его «classe mixte» (или смешанный), считая этот класс непроизводительным, но в то же время за его принадлежность к земледелию не решаясь счесть его вполне непроизводительным. Земледелие как единственная производительная отрасль народного труда создает ценность не только для производительного класса, но и для всего общества, следовательно, оно создает прибавочную ценность, избыток, достаточный для того, чтобы покрыть, оплатить издержки всех непроизводительных отраслей труда, т. е. мануфактуры и торговля. Только в земледелии «classe productive» создает чистый продукт. Это то, что впоследствии Маркс назвал прибавочной ценностью, а Родбертус—рентой и что является свободным избытком продукта, созданного производительным трудом. Для народного труда имеет важность только то, что так или иначе затрагивает судьбы земледелия. В области цен, например, для народного хозяйства имеет значение, высок или низок уровень цен на продукты земледелия. Если этот уровень высок, то вся страна богата, если этот уровень низок, то вся страна бедна, потому что этим подрывается земледелие и понижается процент на капитал, и вообще все народное хозяйство терпит ущерб. Что касается промышленного труда, то хотя он не умножает богатства, но способствует умножению населения, если только он не развивается в ущерб земледелию, — иначе он ведет к противоположным результатам. Что касается торговли, то только нации, ведущие торговлю продуктами земледелия, торговлю сырьем, могут вести и международную широкую торговлю. Мануфактурная торговля может поддерживаться только доходами с земледелия. Что касается роли денег, которым отводилось такое место в учениях меркантилистов, то физиократы впадают в противоположную крайность. Они считают деньги простым товаром, призванным быть только посредником в обмене, и совершенно закрывают глаза на специальные качества этого товара, присущие ему. На этом основании они смотрят на теорию торгового баланса пренебрежительно, называя его химерой, потому что если торговля не создает новых ценностей и деньги только просто товар, то каким образом можно торговлей обогащаться и вообще придавать ей какое–нибудь значение. Свое учение о производительной роли земледелия и о том значении, какое представляет земледельческое производство для всего народного хозяйства, Кенэ облек в математическую форму «Экономической таблицы». В ней заключаются математическая иллюстрация к идеям физиократов о производительной роли одного только земледелия. Очевидно, общая задача, которая здесь должна быть иллюстрирована, сводится к тому, чтобы показать, каким образом ценности, производимые в земледелии, распределяются по всему народному хозяйству, по непроизводительным отраслям труда и каким образок совершается этот обмен. Этот процесс общего производства и обмена облечен в сложную математическую формулу и изложен в «Экономической таблице». Более простая цифровая иллюстрация этого процесса может быть сделана так.

Кенэ, а с ним и школа физиократов представляли себе процесс общественного производства и обращения таким образом: существует три класса: 1) класс производительный (classe productive), 2) класс собственников (classe proprietaire) и 3) класс непроизводительный (classe sterile).

Класс производительный начинает производство с некоторым запасом капитала, который мы определим в два миллиарда какихнибудь единиц. Этот класс есть единственный общественный класс, который производит новые ценности и новые доходы (produit net).

Предположим, что этот produit net в этом году составляет 3 миллиарда, так что общая сумма производства первого класса составляет 5 миллиардов.

Затем класс собственников в начале года имеет в руках сумму денег или ценностей в 2 миллиарда; эти ценности, полученные им как доход еще от прошлого года, представляют собой фонд потребления, которым класс собственников располагает как класс, существующий на доходы.

Наконец, третий класс — непроизводительный, который, хотя и не производит никаких новых ценностей, но тоже нуждается в известных затратах капитала ила авансах; предположим, что этот аванс будет равен 1 миллиарду, который имеется у него в начала производительного года.

Следовательно, вот картина общественного производства, которую представляет себе Кенэ. Теперь, как распределяются эти 3 миллиарда и как вообще происходит весь общественный обмен? Предположим, что класс собственников с 2 миллиардами дохода распределяет их пополам в целях покупки. Он нуждается и в продуктах земледелия, и в разных предметах промышленности.

Мы должны предположить, что класс собственников покупает у первого класса продуктов земледелия на 1 миллиард; затем у третьего класса он тоже покупает на 1 миллиард, так что у третьего класса оказывается в распоряжении сумма ценностей на 1 миллиард. Третий класс, непроизводительный, который нуждается в предметах, потребных для своего существования, на этот миллиард покупает у первого класса предметы земледелия и добывающей промышленности. Таким образом, из 3 миллиардов у производительного класса остается produit net лишь на 2 миллиарда. Но первый класс тоже нуждается в услугах третьего класса, в тех предметах и услугах, которые можно получить от третьего класса. Предположим, что этот первый класс предъявляет спрос в таком же количестве, как и третий класс, на 1 миллиард. Значит, у третьего класса этот первый класс покупает на 1 миллиард предметов, изготовляемых им, так что общая сумма покупок будет уже 2 миллиарда; на 1 миллиард у него купил второй класс, и на 1 миллиард — первый. Но этот миллиард третий класс не удерживает в своих руках, потому что он нуждается для продолжения производства в будущем году, чтобы был восстановлен его аванс, его затраты капитала. Следовательно, на этот миллиард непроизводительный класс покупает предметы земледелия у класса производительного, так что это будет уже 3–й миллиард, на который предъявляется спрос у первого класса.

Следовательно, все 3 миллиарда чистого дохода, произведенные первым классом, распределяются без остатка, а затем оставшиеся 2 миллиарда составляют его остаток, его аванс на будущий год.

Вот процесс, который представляют себе физиократы, согласно «Экономической таблице». Нужно сказать, что в этой «Экономической таблице» заключается произвольное допущение, с которым и связана теория физиократов.

Именно, здесь предполагается, что ценность в 1 миллиард, затрачиваемая непроизводительным классом, не производит никаких новых доходов, никаких новых ценностей. Между тем этому же непроизводительному классу приписывается способность продавать эти непроизведенные ценности, потому что собственно аванс в 1 миллиард и должен бы был составить ценность в 1 миллиард, тогда как окончательная сумма продажи первому и второму составляет 2 миллиарда. Таким образом, в действительности, и в трет

⇐ Предыдущая40414243444546474849Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: