Экономисты классической школы. Адам Смит. Его труд «Богатство народов»

Экономисты классической школы

Адам Смит. Его труд «Богатство народов»

Теперь нам следует перенестись опять в Англию с тем, чтобы обратиться к знакомству с Адамом Смитом, имеющим для Англии значение, аналогичное тому, какое имели физиократы для Франции, и вообще занимающим в политической экономии исключительное место.

Адам Смит родился в 1723 году в Шотландии, в семье нотариуса. Он учился в Глазговском университете и был командирован в Оксфорд, где занимался главным образом философией. Занятия философией и были его главной специальностью. В Эдинбурге он сделался профессором риторики и эстетики, потом в Глазго — логики и нравственной философии.

В 1764 г. он оставил профессуру и стал путешествовать по Европе, был в Париже, посетил Кенэ, которого настолько высоко чтил, что предполагал посвятить ему «Богатство народов», вышедшее, однако, после смерти Кенэ. Несомненно, он в известной степени подчинялся влиянию идей Кенэ. После двухлетнего путешествия он возвратился в родной город и уединился на долгий срок, почти на восемь лет оставил профессорскую деятельность, отказавшись от всяких публичных выступлений, всецело сосредоточившись на обработке своего труда «Богатство народов». Черта, во всяком случае, отмечающая крупный ум и могучий дух, эта способность уйти в себя на много лет с тем, чтобы выносить в себе значительное произведение. В 1773 году он переселился в Лондон, где и начал печатание своего труда (в 1775 г. ), выпустил же его в 1776 году. Скончался Адам Смит в Эдинбурге в 1780 г. Семьи он не имел и был одиноким. Вот внешний скелет его биографии, не блещущий событиями. Гораздо интересней его духовный облик. Когда приходится характеризовать мировоззрение человека, занимающего такую видную роль в истории экономической науки и в то же время имеющего общее мировоззрение, не вмещающееся в область экономической науки, то тогда является очень большое затруднение с той стороны, что это общее мировоззрение стоит обыкновенно в теснейшей связи с современниками и предшественниками данного писателя в области философии. Между тем вводить учения этих философских предшественников и современников в курс истории политической экономии невозможно, поэтому приходится быть скромным и ограничиваться самыми общими указаниями в таком важном вопросе.

Относительно Адама Смита, так же, как и относительно физиократов, следует сказать и запомнить, что экономическое мировоззрение Адама Смита, его «Богатство народов», есть только уголок, одна из подробностей его общего мировоззрения, разработанного по широкому философскому плану. Да и был он профессором нравственной философии, так что его экономическая система вошла лишь как один из отделов нравственной философии, которую он читал в Глазговском университете.

Адам Смит находится в тесной связи с шотландскими материалистами и философами, его предшественниками и современниками. Если выразить отличительные черты его мировоззрения в грубой форме, то можно сказать, что общее мировоззрение его есть оптимистический английский деизм. Исходной точкой его философии является чисто религиозное учение о Боге, отличительные черты которого суть мудрость и благость, и эти черты положены в основу его мировоззрения. Для осуществления своих целей мудрость нуждается в ряде посредствующих причин, действующих одна на другую в силу естественной необходимости, с механической обусловленностью. Но этот естественный механизм, который представляется мертвым и не имеющим в себе активной цели, на самом деле есть только средство для бесконечной мудрости, только инструмент для осуществления божественных целей. «Колеса мира устроены так, что в своем движении производят порядок, гармонию, красоту и блаженство»[310]. В этом исходном пункте мировоззрения Адама Смита и Кенэ можно усмотреть весьма большое сходство, хотя философское объяснение этой точки зрения у них весьма различно. Подобно тому, как естествоиспытателями изучаются законы мира для того, чтобы понять механизм, вне нас лежащий, общественный деятель, изучающий науку о человеке, изучает человеческую душу и ее мотивы для того, чтобы понять механизм человеческой души и ту необходимость, с которой мотивы чередуются между собой и приводят ее к известному действию.

Задача философской политики заключается поэтому, с точки зрения мировоззрения Адама Смита, в том, чтобы, понимая и изучая этот механизм, уже не внешний, а внутренний механизм человеческой души, человеческих мотивов, отмечать и раскрывать заложенный в человеческой душе Творцом порядок, приводящий к гармонии. Человеческая душа, по учению Адама Смита, обладает различными стремлениями, различными мотивами, в числе которых существуют мотивы характера альтруистического, связанные с чувством симпатии, и мотивы характера эгоистического, связанные с естественным себялюбием. Смит, выводя эти мотивы, не противопоставляет их один другому как мотивы нравственные и безнравственные; напротив, исходя из своей идеи о существовании общей мировой гармонии, о существовании порядка в мире, действующего с естественною необходимостью, он считает, что и те и другие человеческие действия служат на благо как человеку, так и человечеству. Поэтому этический закон для человека у него является следствием этих естественных стремлений человека в тех границах, которые определяются совестью. Благодаря этому, Смит не разрывает и не противопоставляет мотивов характера альтруистического и мотивов характера эгоистического, а, напротив, констатирует присутствие их в человеческой душе рядом. Изучая их, он, с одной стороны, развивает систему, основанную на благожелательности, на альтруизме, а с другой стороны, изучает то, что получается вследствие действия мотивов эгоистических. Очень много недоразумений в истории политической экономии связано с этим основным пониманием человеческой природы у Адама Смита. Дело в том, что, кроме «Богатства народов» и раньше его, Адам Смит написал сочинение по нравственной философии, которое называется «Теория нравственных чувств». Это сочинение вышло в 1759 г. и выдержало при жизни автора шесть изданий. Это сочинение представляет собой исследование нравственной природы человека и нравственной жизни, которая развивается на основе этой природы. В основу нравственной жизни положено здесь чувство симпатии, мотивы альтруистические. Под симпатией Адам Смит подразумевает всякое сопереживание человеческой личности, которое сопереживается другой человеческой личностью, так что сочувствие здесь понимается буквально: чувство вызывает в другой человеческой душе известный резонанс. И по мнению Смита, то, что вызывает человеческую симпатию, вместе с тем является нравственным; чувство симпатии он полагает вообще в основу нравственной оценки. Даже понятие совести Адам Смит сводит к такому суждению других, хотя придает ей значение внутреннего сдерживающего мотива; но это значение совести уже производное; ее первоначальное происхождение связано с чувством симпатии. В основе моральных требований у Смита лежит начало религиозное, заповедь Божия. Сущность этой заповеди Божьей заключается в том, что она требует содействия человеческому счастью, так что человек, действующий по мотивам морали, является как бы сотрудником Бога. Несоответствие между наказанием и наградой за дела человеческие, которое наблюдается в этой жизни, Смит устраняет ссылкой на будущую жизнь, причем часто говорит о невидимой руке, направляющей распределение благ и экономическую жизнь[311]. Природа так устроена, что то, что осуждается совестью и нравственными чувствами, то вредно для общества. Вот основная мысль, которая положена и разработана подробно в сочинении «Теория нравственных чувств». Следовательно, специальный предмет изучения этой книги есть влияние альтруистических мотивов; но так как Смит констатирует в человеке рядом с альтруистическими и мотивы эгоистические, то рядом с изучением мотивов альтруистических он ставит себе задачей изучение мотивов эгоистических в различных сторонах приложения к жизни и, в частности, к экономической деятельности. И «Богатство народов» явилось как бы одной из глав его этической, общефилософской системы — именно главой, изучающей влияние эгоистических мотивов. В этом отношении план чтения Адама Смита был даже шире, чем это выражено в двух его сочинениях, именно общий предмет, по которому Адам Смит читал лекции, распадается на такие четыре части: в первой части он излагает естественную теологию, во второй части — этику, в третьей — юриспруденцию, в четвертой он подвергал исследованию те «политические мероприятия, которые основываются на практической неотложности и имеют в виду увеличить благосостояние, силу и богатство государства». В дальнейшем была намечена система эстетики и, наконец, целый ряд других вопросов общественного характера. Если забыть или не принять во внимание этот общий план работ Адама Смита и его мировоззрения, то покажется, что между «Теорией нравственных чувств» и «Богатством народов» существует не только несогласованность, а прямо противоречие. В одном он рассматривает человека как существо, действующее по мотивам альтруизма, а в другом как существо, преследующее исключительно свою выгоду. «Богатство народов» выработало ту фикцию, которая была принята и развита дальше в политической экономии, которая осталась даже в марксизме, фикцию о так называемом «экономическом человеке», т. е. такое представление о человеке, что человек руководится всегда и во всем исключительно мотивами себялюбия, экономического расчета. Это у Адама Смита, однако, не противоречие, а просто специализация изучения различных сторон деятельности человеческой души, причем одно восполняет у него другое. «Богатство народов», которое считается общепризнанным как первый трактат современной политической экономии, м является, во всяком случае, классическим сочинением экономической науки, по своему происхождению представляет из себя как бы прикладной отдел нравственной философии. Последняя, стало быть, явилась колыбелью для политической экономии.

Нужно особенно обратить внимание на тот исторический факт, что у физиократов и у Адама Смита политическая экономия есть только часть или глава более общего и широкого мировоззрения и далека от той односторонней специализации, как теперь.

Что касается самого сочинения и общей оценки его, то можно сказать, что оно представляет из себя произведение несомненно выдающегося ума, тонкого наблюдателя в сосредоточенного мыслителя. Оно не является в то же время произведением творческого духа, которое бы пролагало новые пути. В этом отношении Адам Смит стоит ниже, чем его предшественник Франсуа Кенэ. Значение Адама Смита не в том, что он сказал новое, но главным образом в том, что он старое сказал так, что оно послышалось как бы по–новому. Это есть особое свойство литературного и научного таланта, которое имеет самостоятельную ценность наряду с научным творчеством; но смешивать их не следует. Совершенно несправедливо было бы считать на основании этой оценки Адама Смита каким–то компилятором. Его работа есть, во всяком случае, творческая работа. Что касается внешней формы плана сочинения, то она страдает несистематичностью, так что даже существуют особые указатели относительно порядка, в каком его нужно читать, чтобы оно было естественно и последовательно. Но эта несистематичность изложения не доказывает, что ее не было в голове у Смита или что он не руководился какой–либо определенной мыслью для придания того или другого внешнего порядка своему сочинению. Но эти соображения были не столько теоретические, сколько практические.

Свое сочинение Смит разделяет на пять книг. Первая книга посвящена вопросу о «причинах, вследствие которых увеличивается производительная сила труда, и о порядке, по которому произведения труда естественным образом распределяются между разными классами людей». Под этой неопределенной рубрикой он исследует учение о труде и разделении труда, о заработной плате, о прибыли на капитал и о ренте и, наконец, [приводит] некоторые данные об употреблении денег. Вторая книга посвящена вопросу о природе запасов и капиталов. Здесь он изучает условия капиталистического производства. Третья книга носит характер исторически–описательный, трактует об общем ходе развития хозяйств у разных народов и соответствует нашей теперешней истории хозяйственного быта. Четвертая книга дает общую картину исторического развития систем политической экономии. Здесь он главным образом считается с меркантилизмом в теории и в практике. Наконец, пятая книга посвящена вопросу о финансах.

Я познакомлю вас с основными экономическими идеями «Богатства народов» довольно подробно, ввиду того, что идеи Адама Смита и его учение оказали большое влияние на дальнейшее развитие политической экономии и в значительной степени воспроизводятся в современной политической экономии.

Основное положение Адама Смита, с которого открывается «Богатство народов», есть та великая народно–хозяйственная идея, что истинным источником богатства народов, народного достояния является народной труд.

Как глашатай этой идеи Адам Смит не является, конечно, новатором. Я уже сообщал, что и у Локка, и у Юма, и у Петти, и у целого ряда предшественников высказывалась мысль о том, что труд есть источник, причина ценностей, — тем не менее, лишь Адам Смит эту идею положил в основу понимания всей экономической жизни; лишь именно он сделал ее основанием системы политической экономии. В этом смысле нельзя не признать, что такую роль в истории политической экономии идея труда играет только у Адама Смита. «Годовой труд народа, — учит Смит, — есть первоначальный запас, доставляющий ему для его годового потребления все предметы, необходимые или удобные для жизни, и все эти предметы или бывают непосредственными продуктами этого труда, или покупаются на него у других народов»[312]. В этом провозглашении труда источником богатства заключается молчаливая или скрытая полемика с предшествующими учениями, с меркантилизмом и физиократами.

Положение Смита о том, что труд есть единственный источник богатства, можно дополнить отрицанием основных идей меркантилистов и физиократов, можно дополнить его прибавкой, что «не земля и не деньги» — источник богатства.

Указывая на этот источник народного богатства, Смит предполагает тем самым исследовать механизм народного хозяйства глубже и всестороннее, нежели его предшественники, проследить судьбы и организации человеческого труда на протяжении всего народного хозяйства.

Первые наблюдения Адама Смита, которые он делает относительно человеческого груда и которыми открывается первая книга «Богатства народов», относятся к разделению труда. «Самые значительные улучшения производительной силы труда и наибольшая часть искусства, ловкости и ума, которыми он управляется или применяется к делу, обязаны, кажется, разделению труда», — говорит Адам Смит. «Чтобы составить себе наглядным образом понятие о том, какое влияние имеет разделение труда на общую промышленность народа, достаточно только обратить внимание на последствия применения этого разделения в каком–нибудь отдельном производстве. Обыкновенно предполагают, что разделение труда доведено до крайней степени на некоторых мануфактурах, где выделываются предметы самой малой ценности. В действительности оно, может быть, и не идет там так далеко, как на некоторых более крупных фабриках; но дело в том, что в мануфактурах, где производятся мелкие предметы, требуемые обыкновенно небольшим числом потребителей, общее число рабочих бывает невелико, и притом те из них, которые заняты в отдельных отраслях одного и того же производства, часто могут быть собраны в одной мастерской и находиться вместе в одно время перед глазами наблюдателя. Напротив, на больших фабриках, приготовляющих предметы потребления для большой массы народа, каждая отдельная часть работы занимает так много рабочих, что невозможно бывает собрать их всех вместе в одной мастерской. На таких обширных фабриках можно видеть вместе только таких рабочих, которые делают какое–нибудь одно дело. Хотя на таких фабриках работа в действительности и разделена на гораздо большее число отдельных частей, чем на мануфактурах, однако там это разделение менее заметно, а потому оно меньше обращало на себя внимание»[313]. Для примера, чтобы понять разделение труда, Адам Смит останавливает свое внимание на знаменитом примере булавочной мануфактуры, который переходит во все учебники политической экономии. Он говорит, что наблюдал булавочную мануфактуру, в которой производство булавок разделялось на 18 операций, производимых 10 рабочими, которые успевали сработать вместе 48 тысяч булавок в день, так что на каждого рабочего приходилось 4800 булавок; а если бы не было разделения труда, каждый не сработал бы и 20 булавок. Далее, изучая разделение труда, Адам Смит высказывает другое характерное наблюдение, именно, что «такое разделение работ бывает сильней в тех странах, которые достигли наибольшей степени развития; что в обществе еще грубом составляет работу одного человека, то в обществе более развитом распределяется между многими рабочими. В каждом развитом обществе фермер всегда остается фермером, фабрикант — фабрикантом. Труд, необходимый для окончательного производства какого–нибудь мануфактурного предмета, также почти всегда распределяется между большим числом рук»[314]. В приведенном суждении Смита о разделении труда высказывается соображение двоякого характера. С одной стороны, его соображения относятся к техническому разделению труда или к разделению труда внутри мастерской. То, что он говорит о булавочной мануфактуре, касается технического разделения труда, разложения общего производственного процесса на ряд отдельных операций. Это разделение труда внутри мастерской, поручение отдельных операций отдельным рабочим вызывается техническими соображениями производства, но оно само по себе еще не характеризует общественной организации труда. С другой стороны, Адам Смит говорит уже о разделении труда в обществе, т. е. о разделении хозяйственных задач между отдельными лицами. «Мануфактурист остается всегда мануфактуристом, фермер — фермером, рабочий — рабочим и т. д. » Эти два рода разделения труда, которые Смит смешивает или недостаточно различает, — разделение труда техническое и общественное, в мастерской и вне мастерской, — хотя и связаны между собой, но суть совершенно разные вещи. Это смешение есть большой недостаток и неясность смитовского анализа.

Между тем то и другое не совпадает, потому что техническое разделение труда более или менее свойственно каждой хозяйственной эпохе, а общественным разделением труда отличаются уже общественно–хозяйственная эпохи и больше всего эпоха народного хозяйства. Но делает честь аналитическому уму Адама Смита то, что он останавливает свое внимание прежде всего на самом факте разделения труда, потому что, действительно, основа народного хозяйства, того, которое изучил Адам Смит, т. е. хозяйства начинающегося капитализма и, во всяком случае, развитого менового хозяйства, заключается в широком проведении разделения труда. Труд становится удивительными по своей сложности и вместе с тем по своей силе. Необъятно ввиду той же сложности становится и здание народного хозяйства, которое изучает политическая экономия. Из общего курса политической экономии вы знаете, что всех проблем, всех задач политической экономии не было бы, если бы не было общественного разделения труда. Вся экономическая жизнь имела бы характера частного хозяйства. Адам Смит понимает все то великое, совершенно исключительное значение, которое имеет это разделение труда: «Это огромное умножение произведений, — говорит Адам Смит, — всевозможных искусств и ремесел, происходящее от разделения труда, вызывает в обществе, хорошо управляемом, общее благосостояние, проникающее в самые низшие слои народа. У каждого рабочего остается большое количество труда, которым он вполне может располагать сверх того, что он употребляет на удовлетворение собственных потребностей, а так как и другие рабочие находятся в том же положении, то и является возможность взаимного обмена большим количеством продуктов, составляющих избыток этого труда. Один рабочий может обильно снабдить других рабочих тем, что им нужно, и, в свою очередь, получить от них то, в чем он сам нуждается, вследствие чего и развивается общее благосостояние во всех классах общества». Смит предлагает далее: «Присмотритесь, из чего в стране образованной и развивающейся состоит движимое имущество простого поденщика или последнего чернорабочего, и вы увидите, что невозможно даже пересчитать людей, которые своим трудом содействовали снабжению его какой–нибудь частью этого имущества»[315]. В этом отношении он не видит даже разницы между отдельными общественными ступенями. «Правда, — говорит он дальше, — его обстановка покажется чрезвычайно простою и обыкновенною, если сравнить ее с чрезвычайной роскошью большого барина: однако между обстановкой какого–нибудь европейского государя и трудолюбивого, домовитого крестьянина не окажется, может быть, такой разницы, как между обстановкой этого последнего и какого–нибудь африканского государя, властвующего над десятком тысяч нагих дикарей и безусловно располагающего их свободой и самой жизнью»[316]. Естественно возникает вопрос, откуда же, каким образом появляется разделение труда, в чем его источник? Адам Смит отвечает на этот вопрос просто и в известном смысле, с нашей теперешней точки зрения, наивно. Он говорит, что разделение труда «есть необходимое, хотя медленно и постепенно развивающееся, последствие определенного, свойственного всем людям стремления, побуждающего их к торгу, к взаимному обмену одного предмета на другой без всякого предвзятого расчета относительно ожидаемой от того выгоды»[317]. Действительно, в современной политической экономии, в особенности в современной исторической науке, пролито много света на то, какой сложный, продолжительный и многообразный процесс — разделение труда и образование народного хозяйства. Нельзя, разумеется, винить Смита за то, что он не располагал научными знаниями этой эпохи. Там, где в его время было пустое место, оно могло быть заполнено предположениями более или менее дедуктивного характера. В настоящее время наука представила богатый исторический материал, позволяющий более точно сформулировать вопрос и на него ответить.

Что касается естественных и психологических предпосылок разделения труда, того, что ложится в основу [появления] людей–специалистов, Адам Смит смотрит очень просто и, пожалуй, грубо. Он полагает, что «различие врожденных талантов у людей совсем не так велико, как мы воображаем себе, и различные способности, которыми они, достигнув зрелого возраста, отличаются по своим занятиям, составляют в большинстве случаев не столько причину, сколько последствие разделения труда. Различие между людьми, посвятившими себя самым противоположным занятиям, как, например, между философом и простым носильщиком, зависит гораздо менее от их натуры, чем от привычек и воспитания»[318]. В другом месте он говорит еще решительнее: «Философ по своей природе наполовину не представляет по своим способностям и уму такого отличия от носильщика, какое существует между дворовою и борзою собакой, между борзою и легавою, между легавою и овчаркой. Тем на менее эти различные породы животных, хотя и принадлежат к одному и тому же виду, почти бесполезны друг для друга»[319]. Разумеется, много правды в этом замечании. Справедливо, что в настоящее время профессия и специальность определяются в значительной степени внешними условиями, образованием, воспитанием, экономическим положением и т. д. Про интеллектуальные профессии следует сказать то же самое; в настоящее время образование, не только высшее, но и среднее, не каждому доступно. Высшие интеллектуальные профессии являются не столько принадлежностью исключительной одаренности, сколько известного социального и имущественного положения, и чем дальше идет нивелировка в образовании, чем оно становится доступнее, тем больше это искусственное различие уступает место естественному. Но нельзя согласиться со Смитом в стремлении к полному уничтожению различий между людьми, потому что такой редкий талант, как талант философа, нельзя получить воспитанием; вся история культуры и человеческой мысли говорит об этом, и нужно признать, что Смит чрезмерно увлекся в развитии своей идеи.

Что касается размеров разделения труда, то Смит совершенно правильно и понятно устанавливает, что размеры разделения труда определяются рынком. И современная историческая наука в своем учении о стадиях народного быта, о переходе хозяйства от стадии семейного хозяйства к городскому, от городского к территориальному и народному устанавливает то же самое положение, что размеры разделения труда связаны с размерами рынка. От учения о разделении труда Адам Смит переходит к вопросу о деньгах. Обыкновенно в теперешних учебниках политической экономии учение о деньгах относится большею частью к одному из последних отделов экономической науки. Смит, который исследует разделение труда и обмен, естественно, тотчас же наталкивается на то выделение обмена, на тот осадок, который получается при этом разделении труда и составляет вместе с тем для него условие, именно останавливается на вопросе о деньгах. Из учебников политической экономии вы знаете все неудобство натурального обмена и всю необходимость выработки установления такого товара, который бы являлся всеобщим меновым эквивалентом. Таким эквивалентом становятся деньги. Когда появляются деньги–товар, возникает целый ряд новых вопросов об отношениях между деньгами и теми товарами, которые они призваны обращать. Отношение между деньгами и товарами является их ценой, а правилом, по которому определяется их цена, будет их более или менее устойчивая ценность. Это естественно приводит Адама Смита к исследованию некоторых коренных вопросов теперешней теоретической экономии, к вопросу о ценности. «Слово “ценность”, — рассуждает Адам Смит, а за ним и вся политическая экономия, — имеет двоякое значение: ценность в смысле полезности предмета, т. е. ценность потребительная, и затем ценность в смысле выгоды, или ценность меновая»[320]. Смит останавливается перед тем несоответствием, которое существует нередко между этой меновой и потребительной ценностью. Смит говорит, что богатство, обладающее необходимой потребительной ценностью, имеет нередко меньшую меновую ценность, чем предмет роскоши, и наоборот. «Нет, например, ничего полезнее воды, но на нее почти нельзя ничего купить, и едва ли возможно в обмен на нее приобрести что–нибудь. Наоборот, алмаз не имеет почти никакой ценности в отношении его непосредственного потребления, а между тем на него постоянно выменивается большое количество других товаров»[321]. В установлении этого несоответствия и в разъяснении правил, которыми определяется обмен, Смит выработал свою теорию ценностей. «Человек богат или беден, смотря по тем средствами, на которые он может приобрести предметы необходимости, удобства или удовольствия в жизни. Но с тех пор как во всех отраслях деятельности установилось разделение труда, человек одним только личным трудом своим может добыть лишь весьма небольшую часть этих предметов, а наибольшую часть их он может получить только от труда других. Следовательно, человек бывает богат или беден, смотря по тому количеству труда, которое он в состоянии заказать или купить. Таким образом, ценность всякого предмета для того, кто, владея им, не желает, однако, воспользоваться им для своего личного потребления, а предполагает променять его на что–нибудь другое, равняется количеству труда, которое он может купить или заказать на него»[322]. Вот первое определение меновой ценности, которое делает Адам Смит. Это есть количество труда, которое можно получить взамен своего товара. «Следовательно, труд есть действительное мерило меновой ценности всякого товара»[323]. В дальнейшем развитии этой идеи он дает вариант, в значительной степени отличающийся от первоначальной формулировки: «Действительная цена всякого предмета, т. е. то, чтб каждый предмет стбит в действительности тому, кто хочет приобрести его, есть труд и усилия, которые он должен употребить сам, чтобы приобрести этот предмет. Чтб стбит в действительности каждый предмет тому, кто приобрел его и хочет или сам пользоваться им, или променять его на какой–нибудь другой предмет, это — труд и усилия, которые он может сберечь себе, обладая этим предметом, или которые может возложить на других»[324]. Тут уже получается впечатление, как будто Адам Смит считает основой ценности труд, затраченный на производство товара. Вообще в теории ценности Адама Смита чередуются и остаются невыясненными эти два варианта — иногда основой ценности считается труд, который заключается в товаре, иногда труд, на который выменивается товар. Во всяком случае, уже из приведенных слов можно заключить, что Адам Смит является уже вполне сознательным выразителем так называемой «теории трудовой ценности», которую дальше развил Рикардо и которую от него восприняли немецкие социалисты Родбертус и Маркс. Эта народно–хозяйственная идея в основе своей содержится у Смита. «Все, что покупается на деньги или в обмен на другие товары, приобретается трудом, как и все то, что добывает человек в поте лица своего. В действительности, деньги и поступающие в обмен товары облегчают нам напряженность наших усилий. В них содержится ценность известного количества труда. Таким образом, труд был первоначальною ценою, тою монетою, которая была заплачена при первоначальной покупке всякого предмета. Не за золото и серебро, а только за труд были первоначально куплены все богатства мира, и ценность их для того, кто владеет ими теперь и старается променять их на новые произведения, совершенно равна количеству труда, на которое он может купить или заказать»[325]. Я уже отметил неясность двух вариантов, чередующихся в учении Адама Смита. Эти черты так и остаются; но и при этой неясности идея трудовой ценности проводится совершенно последовательно, совершенно сознательно. Это станет еще очевиднее, когда мы остановим наше внимание на дальнейших моментах определения ценности у Адама Смита. Он останавливается на том вопросе, что «хотя труд и составляет действительное мерило меновой ценности всех товаров, однако не им производится обыкновенно оценка этой ценности. Часто бывает трудно определить отношение между двумя различными количествами труда, ибо не всегда это отношение определяется только временем, употребленным на две различного рода работы. Тут необходимо еще принимать в расчет и различные степени усилий и ловкости, которые пришлось употребить на работу. На один час какой–нибудь тяжелой работы может потребоваться больше труда, чем на два часа какой–нибудь легкой работы, или один час занятия ремеслом, на изучение которого было потрачено десять лет жизни, может потребовать больше труда, чем обыкновенная работа в продолжение целого месяца, на которую способен всякий человек без предварительного приготовления к ней. Ведь нелегко найти мерило для измерения труда или таланта; в действительности же при взаимном обмене произведений двух различных родов труда принимаются в расчет и тот и другой. Такой расчет не имеет, конечно, никаких точных оснований и устанавливается просто тем, что называется “торговаться” на рынке, тою грубою справедливостью, которая, хотя и не имеет никакой точности, однако, совершенно достаточна для обычных житейских отношений»[326]. В приведенном отрывке Адам Смит останавливается над вопросом о том, какой же труд можно считать основанием ценностей? Мысль эта, которая выражается во всех трудовых теориях ценности, особенно отчетливо сформулирована у Маркса, именно, что труд измеряется рабочим временем. Но тотчас же ум наталкивается на препятствие в приложении этого начала. Оказывается, что одинаковое рабочее время может вмещать различные количества труда, благодаря различной интенсивности труда, благодаря неодинаковой трате рабочей силы. Значит, единица рабочего времени в качестве мерила единицы труда оказывается недостаточной. Должны быть введены коррективы, что эта единица труда устанавливается лишь при одинаковой интенсивности, при одинаковой заработной плате. Уже по этому одному можно сказать, что трудовая теория ценностей не может быть последовательной. Но есть еще более серьезное препятствие, на которое он же указывает. Это — различие качества труда. Это различие качества труда он объясняет или различием подготовки, или каким–нибудь особенным талантом. Остается тот факт, что равные количества труда, затраченные в разные промежутки времени, имеют различную ценность. Маркс чисто внешним образом выходит из этого затруднения, ссылаясь, вслед за Смитом, на практику рынка, указывая, что на рынке эти различные виды труда, труда высшего, квалифицированного и труда рядового, обычного, приводятся между собой к некоторому равенству таким образом, что квалифицированный труд представляет из себя как бы в несколько раз умноженный простой труд; так один час квалифицированного труда соответствует 5, 6 и больше часам простого труда. Но вопрос именно в том, как это происходит (а что происходит, это, несомненно, мы и без того знаем). Вопрос для теоретической политической экономии заключается не в том, происходит ли это или не происходит, а в том, чтобы указать правильно масштаб, по которому это происходит. Указание же лишь на то, что это происходит на рынке, есть косвенное признание невозможности объяснить это теоретически. Хотя у Маркса мы такого признания не находим, скорей даже у него можно получить такое впечатление, как будто бы им дано это объяснение, чего на самом деле нет[327]. В этом отношении Смит прямее, проще и откровеннее. Он просто указывает на то, что называется «торговаться», на ту грубую справедливость, которая хотя и не имеет никакой точности, но совершенно достаточна для обычных житейских отношений. Так что те поправки, те неизбежные ограничения принципа определения ценности трудом, которые впоследствии делают и Маркс, и частью Рикардо, имеются отчасти уже у Адама Смита.

Установив это общее начало меновой ценности в виде труда, Смит переходит к явлениям обмена в более сложном виде, т. е. предполагая присутствие денег. На рынке между товарами становятся деньги, и та пропорция труда, которая приравнивается в различных товарах, обезличивается и превращается в деньги, измеряемые только их количеством. Вследствие этого самая сущность обмена усложняется и затемняется благодаря присутствию этого посредника и тем более, что самая ценность денег, точнее сказать, ценность денежного материала, золота и серебра, не есть что–то неизменное, а есть нечто изменчивое. Ведь для того, чтобы определить взаимные отношения действительной ценности товаров между собой на протяжении известного промежутка времени, применяются сложные методы (так называемые индексные числа). Адам Смит указывает на единственный масштаб для сравнения товаров в различное время, и таким масштабом все–таки является труд. «Во все времена во всех местах одинаковые количества труда имеют для рабочего всегда одинаковую ценность. При обычном состоянии здоровья, силы и деятельности и при обычной степени искусства и ловкости, которыми обладает рабочий, ему всегда приходится жертвовать все одною и тою же частью своего досуга, свободы и спокойствия; и каково бы ни было количество товаров, получаемое им в вознаграждение за этот его труд, цена, которую он платит, остается всегда одинаковой. Правда, за эту цену можно купить иногда больше, иногда меньше разных предметов, но изменяется здесь только ценность этих последних, а никак не ценность труда, на который они покупаются. Во все времена и во всех местах то, что трудно достается или что приобретается с большим трудом, бывает дорого, а что достается легко или с малым трудом, то бывает дешево. Таким образом, т