Рикардо. Джон Стюарт Милль

Рикардо

Третьим представителем классической школы политической экономии является Давид Рикардо. Давид Рикардо родился в 1772 году в семье богатого еврейского купца. Он с детства был предназначен для профессии своего отца и в 14 лет уже участвовал в биржевых операциях, и на этом поприще достиг большого богатства и уважения. Он отличался большой независимостью характера и в это время разошелся, между прочим, со своей семьей. Одной из причин этого было го, что он принял христианства, а его семья, ортодоксальная еврейская, не могла примириться с этим, и это было вообще причиной неладов между ним и его отцом. Он был, следовательно, предоставлен самому себе. До 25 лет он прилежно занимался математикой, химией и минералогией, на политическую же экономию его натолкнуло впервые «Богатство народов». Следовательно, Рикардо не получил систематического образования и является талантливым самоучкой. До 1809 года он выпустил первую свою экономическую работу «О высокой цене золотых слитков», посвященную вопросам денежного обращения и денежного кризиса, случившегося в это время в Англии. В 1811–1816 гг. он пишет ряд работ о банках и хлебных пошлинах. В 1817 году появилось в свет главное его сочинение «Основы политической экономии»[344], изданное им по настоянию друзей, победивших скромность и застенчивость Рикардо. Через два года, в 1819 году, это сочинение вышло вторым изданием. Рикардо уже к 25 годам приобрел миллионное состояние своими биржевыми операциями, сделался крупным землевладельцем, приобрел имение, которое, как известно, дает в Англии политические права, и сделался членом палаты общин, которым оставался до самой смерти. В палате общин он был заметным деятелем, благодаря своему практическому уму и личным достоинствам, находился в дружбе с видными экономистами своего времени, в частности, был связан самыми близкими узами с Мальтусом. Адама Смита он чтил как своего учителя.

Рикардо является едва ли не самыми влиятельным экономистом XIX века. Это в особенности станет ясным, если мы примем во внимание, что влияние Рикардо на экономическую мысль и экономическую жизнь проявляется не только непосредственно через его сочинения, но, главным образом, посредством тех экономических писателей, мировоззрение которых он в значительной степени или определил, или наложил на них неизгладимую печать; писатели эти—Лассаль, Маркс, Родбертус, которые до известной степени и являются проводниками влияния Рикардо; поэтому если суммировать его влияние на научное п социальное движение XIX в., прямое и косвенное, то можно сказать, что оно было совершенно исключительное. Рикардо обладал исключительно тонким аналитическим умом и удивительной прозрачностью мысли, логичностью, последовательностью в изложении своих мыслей. Но это не все, что есть у Рикардо. Отличительная особенность мышления у Рикардо, которая унаследована дальнейшей политической экономией, сохранилась и в настоящее время — это крайняя отвлеченность, крайняя абстрактность его понимания экономической жизни и экономических феноменов. Эта отвлеченность сама по себе была бы не столь большим злом, потому что она связана со многими достоинствами, если она не сопровождается злоупотреблением, состоящим в насильственном упрощении действительной жизни. Если бы я знал о каждом из вас, положим, что каждый имеет глаза, голову, волосы, то, в сущности говоря, я почти ничего не знал бы о вас. Но если бы, кроме того, я, исходя из такого отвлеченного знания, в сущности бесспорного, но в то же время настолько отвлеченного, что оно нисколько не характеризует изучаемый объект, путем логических комбинаций и логических выводов стал развивать целую систему, то, когда передо мною окажется эта цельная, логичная, «красивая система», я сам себя ею, так сказать, загипнотизирую. Этот мой грубый и фантастический пример находит свою параллель в области экономических отношений, когда берутся самые общие, самые отвлеченные признаки того, что происходит в общественной экономической жизни, и на основании только этих признаков строится система политической экономии. Система получится очень стройная, очень ясная, логичная. Такая система легче строится, чем обобщение, основанное на каком бы то ни было конкретном изучении. Человеческий ум по своему устройству, по характеру познания, настолько жаждет этой стройности и цельности, видя в ней законченное здание, что подобная ясная система воспринимается наиболее легко, наиболее охотно, без сопротивления. Эта отвлеченная схема имеет большое значение 1) логической гармоничностью и 2) все–таки указанием самых общих признаков, которыми характеризуются явления, в действительности более сложные. Нечто подобное можно сказать и о Рикардо. Сам Рикардо, обладая в высшей степени абстрактным умом, построил свою систему на основании нескольких абстрактных предпосылок, и система получилась в высшей степени отвлеченная, далекая от конкретной действительности и истории. К сожалению, эта условность его обобщений не всегда принималась достаточно во внимание; их считали подлинным выражением действительности. Рикардо предопределил дальнейший путь политической экономии, отклонив ее от исторического русла на путь бесплодных абстракций, или, по крайней мере, очень сильно повлиял на это развитие. Нельзя отрицать того, что Маркс, отчасти даже Родбертус, имели склонность к историческому изучению, но и они воспроизводят эти особенности мышления Рикардо. То, что у Рикардо было в значительной степени еще наброском, то у Маркса и Родбертуса получает характера выработанной системы и выражено у Маркса в трех толстых томах с бесчисленным количеством математических иллюстраций. Возвращаясь к Рикардо, нужно сказать, что эта особенность его мышления являлась естественным выражением его собственной личности, его духовного склада. Эта привычка к отвлеченности и математическое воображение, которые он выработал в своей банкирской деятельности, отразились и в исследованиях политической экономии. Что касается общего мировоззрения Рикардо, то оно вообще отличается от мировоззрения и физиократов, и Смита, и Мальтуса. Рикардо является последователем английского писателя Иеремии Бентама, основавшего школу так называемого утилитаризма. Это этическое учение основывалось на том, что человек руководится и должен, и может руководиться в своих поступках своим личным интересом, своей пользой, но что этому интересу, этой пользе соответствуют в известных случаях интерес и других людей, и, следовательно, разумно понятые интересы личности приводят к известным благоприятным действиям относительно других людей. Сам Бентам считал возможным мотивы человеческих действий и человеческие действия исчислить самым точным образом. Он мечтал о науке, называемой им нравственной арифметикой, в которой с точностью арифметики исчислялись бы мотивы за и против личных интересов, вреда и пользы. В области политической экономии это мировоззрение привело к созданию и установлению той, в высшей степени сомнительной, предпосылки, которая легла в основание всех исследований классической школы и оказала большое влияние в политической экономии, — предпосылки о так называемом «экономическом человеке». По этой предпосылке предполагается, что человек в своей экономической деятельности руководится 1) исключительно личным экономическим интересом и 2) что он наилучше понимает этот экономический интерес, так что, исходя из этого предположения, человек превращается в очень простую, как бы счетную машину, действие которой в каждом отдельном случае можно довольно точно предусмотреть. Так рассуждал Бентам, так рассуждала его школа, и так рассуждал и Рикардо. В применении к политической экономии следует из такого положения то, что если каждый человек является, с одной стороны, безграничным эгоистом, а с другой — разумным эгоистом, то это и создает требуемую гармонию. Вследствие этой арифметики интересов и основное положение общего мировоззрения Рикардо заключается в том, что при преследовании своих интересов человек находится в удивительном соответствии с «общим благом общества» и что, с другой стороны, «святость собственности представляет величайшую гарантию общества».

Обращаясь к его экономическому учению, мы должны остановиться на ряде вопросов экономической теории и, прежде всего, на вопросе о теории ценности. В теории ценности Рикардо является продолжателем и отчасти усовершенствователем Адама Смита. Адам Смит, как вы помните, установил противоречивую и неясную теорию ценности, в которой варьируются два несогласных между собой учения: 1) ценность определяется трудом, который можно выменять на товар, и 2) ценность определяется трудом, который нужно затратить на товар. Рикардо высказывает более решительный и определенный принцип: «Ценность предмета, или количество всякого другого предмета, на которое он обменивается, определяется относительным количеством труда, необходимым для производства, а не большим или меньшим вознаграждением за этот труд». В этом отношении он вносит поправку в учение Адама Смита и устраняет его двойственность. Относительно вопроса о различных видах труда и о том, как эти различные виды труда сводятся к одной общей единице, Рикардо, так же, как и Смит, ограничивается лишь указанием на то, что вообще это происходит, причем оценка всякого труда совершается рыночной практикой. «Оценка всякого труда скоро устанавливается на рынке и с достаточной точностью применяется ко всем практическим требованиям и большею частью зависит от сравнительной ловкости рабочего и напряженности его труда. Если однажды установилась такая сравнительная лестница оценок, она подвергается потом лишь небольшим изменениям. Если рабочий день ювелира стоит дороже одного дня простого рабочего, то это уже давно установившееся отношение сохраняет свое надлежащее место на лестнице меновых ценностей.

Итак, сравнивая меновую ценность одного и того же предмета за различное время, можно не обращать особого внимания на относительную ловкость и напряженность труда, которого требует производство этого предмета, потому что эти свойства имеют одинаковое влияние как в то, так и в другое время».

К этому общему определению ценности и труда Рикардо делает важную поправку относительно влияния ценности капитала: именно он указывает, что на ценность оказывает влияние не только труд, который затрачивается непосредственно, но и тот труд, который затрачен на производство орудий производства или на капитал. Но и это определение ценности терпит ряд отклонений и ограничений. Ограничения эти определяются тем обстоятельством, что различные капиталы имеют различную прочность; с другой стороны, различные товары требуют различного времени для своего изготовления. Если два товара требуют одного и того же количества труда для своего изготовления, но это количество затрачивается в промежутки времени, неравные между собой, то в таком случае тот товар, который изготовляется в более продолжительный промежуток времени, будет стоить дороже того товара, который изготовляется в промежуток времени более короткий. Это происходит благодаря тому, что капитал, затрачиваемый здесь на производство, требует своего вознаграждения по средней норме процентов. Значит, если один товар изготовляется в год, а другой в два года, то в первом случае проценты на капитал причитываются за один год, а во втором — за два года. Другой случай влияния различной прочности капиталов постоянного и переменного таков: предположим, что мы имеем два капитала, из коих в одном половина затрачивается на заработную плату, а в другом — только ¹/₃. Если повышается заработная плата, то это повышение ощущается в неравной степени обоими капиталами: тот капитал, в котором на заработную плату затрачивается ¹/₃, принужден будет увеличить свой расход на нее больше, чем тот, в котором затрачивается только ¹/₂. Это приведет к тому, что продукты, изготовленные при большем участии труда, будут стоить дороже, чем продукты, изготовленные при меньшем участии труда, т. е. что влияние повышения заработной платы отразится на этих капиталах, вследствие различия их составов, различно. Затем такое же влияние имеет при равной величине издержек производства товаров различие капиталов, принимающих участие в производстве. Если, например, один товар изготовляется при участии капитала определенного размера, а другой товар, хотя бы его трудовая ценность и равна была первому, но изготовляется при участии капитала большего размера, то ценность их будет различна в силу того, что в ней должен быть оплачен средний процент на капитал неодинакового размера. Следовательно, здесь Рикардо вводит целый ряд ограничений в принцип определения ценности трудом. Ограничения эти заимствованы им из практической жизни и, констатируя их, он не дает им теоретического объяснения, не приводит в соглашение со своей собственной теорией ценности. Между тем для трудовой теории ценности в невозможности последовательно, без ограничений, объяснить явление обмена и лежит камень преткновения. Действительно, если ценность определяется трудом, настоящим или прошедшим — все равно, то каким образом могут иметь влияние на эту ценность различные посторонние обстоятельства? Это — фатальный вопрос для всей теории трудовой ценности. Для Маркса этот вопрос представляет в такой же степени больное место, как и для Рикардо, который подробнее на нем не останавливается, ограничиваясь этим практическим указанием. Таким образом, общий его вывод относительно ценности таков: «Вследствие различных отношений, в которых постоянные и оборотные капиталы употребляются в различных отраслях промышленности, значительно изменяется общее правило, сохраняющее, безусловно, свою силу лишь при том состоянии общества, когда производство требует исключительно ручного труда. По этому общему правилу изменение в ценности товаров зависит только от большего или меньшего количества труда, употребленного на их производство. Но соображения, изложенные в этом отделе, доказывают нам, что и независимо от всяких изменений в количестве затрачиваемого труда одного уже повышения заработной платы достаточно для того, чтобы вызвать понижение меновой ценности предметов, производство которых требует затраты определенного постоянного капитала. Чем больше будет этот капитал, тем больше понизится меновая ценность товаров».

Это заключение и это ограничение, можно сказать, подрывают самую основу трудовой ценности, потому что вносят в нее такую поправку, которая проистекает из совершенно другого принципа и этим самым нарушает ее единство.

Теперь обращусь к учению о распределении. Следует отметить, что имя Рикардо здесь связано с теорией земельной ренты, однако в этой связи его имени с теорией земельной ренты заключается некоторая историческая несправедливость, в которой сам Рикардо неповинен. Дело в том, что теория земельной ренты, связанная с именем Рикардо, в действительности была изложена раньше Мальтусом, Уэстом, Андерсоном, так что Рикардо принадлежит только наиболее законченная формулировка, с одной стороны, а с другой стороны, приведение ее в связь с общей теорией распределения. По учению Рикардо, «рента есть та часть продукта земли, которую платят землевладельцу за право пользования первоначальными и неистощенными силами почвы». Рикардо тщательно отличает эту своеобразную природу ренты от прибыли на капитал, с которой ее часто смешивают. Тот вид ренты, который изучает Рикардо, есть рента, впоследствии названная Марксом дифференциальной рентой, т. е. рентой, возникающей и существующей благодаря различию между земельными участками и условиями их разработки. Он имеет дело только с разницей и проходит мимо земельной ренты, основывающейся не на этой разнице, а на другой причине. Рикардо указывает три условия возникновения земельной ренты. Первое условие — это переход от участков большего плодородия к участкам меньшего плодородия. Рикардо представляет себе первоначальное заселение земли таким образом, что «экономический человек» со свойственной ему экономической безошибочностью сначала избирает участки наиболее плодородные, а затем обращается к менее плодородным участкам. Было много раз замечено в литературе (особенно энергично американским писателем Кэри), что в действительности заселение не так происходило, что заселялись сначала земли не наиболее плодородные, а наиболее доступные. Это — исторически факт, не подлежащий сомнению. Но все же остается факт, что когда приступают к обработке земли неравного плодородия, то вследствие неравной производительности этих участков создается некоторая разница. Эта разница и есть первый источник земельной ренты. Вторым таким источником, по Рикардо, является различие расстояний земельных участков от рынка. Это различие экономически выражается в различии издержек перевозки, и это может быть приравнено как бы к различию плодородия, т. е. участок, хотя бы и равного плодородия, но отстоящий от рынка на более далеком расстоянии, является как бы участком менее плодородным. Третьим условием возникновения земельной ренты является неравномерная производительность последовательных затрат капитала, затрачиваемого на одном и том же земельном участке. Если этот факт существует, то в таком случае это различие производительности последовательных затрат капитала, применяемого на одном и том же участке, как бы соответствует различному плодородию земельных участков, и это различие тоже составляет источник дифференциальной ренты.

Итак, дифференциальная рента возникает: 1) вследствие разницы плодородия земельных участков, 2) вследствие разницы их расстояния от рынка и 3) вследствие разницы в производительности затрат капитала, последовательно применяемых на одном и том же участке. В основе последнего предположения лежит, как легко понять, закон убывающего плодородия почвы. Таким образом, характерной чертой теории ренты Рикардо является то, что он связывает ее только с разницей в условиях земледельческого производства. В основе ее лежит то предположение, что самые неблагоприятные условия положения земледельческого капитала не дают земельной ренты и что самые неплодородные земельные участки тоже не дают земельной ренты. Вообще заключение Рикардо относительно земельной ренты поэтому таково: «Причина, — говорит он, — почему возвышается меновая ценность сырых продуктов, заключается в необходимости затратить добавочный труд на худшие почвы, позднее других поступившие в обработку, а никак не в ренте, платимой землевладельцу. Меновая ценность хлеба определяется количеством труда, употребленного на его производство на почвах, позднее поступивших в обработку, или тою частью капитала, с которой не платят никакой ренты. Хлеб дорожает не потому, что платится рента, а наоборот — рента платится потому, что хлеб становится дороже; совершенно правильно было замечено, что хлеб не подешевел бы даже и в том случае, если бы землевладельцы отказались совсем от рент. Принятие такой меры привело бы только к тому, что некоторые фермеры стали бы жить господами; но при этом нисколько не уменьшилось бы количество труда, необходимого для производства сырых продуктов на почвах наименее плодородных». Рикардо полемизирует с Адамом Смитом, который ренту приводил в связь с высотой цен на хлеб и существованием частной собственности на землю, позволяющей земельным собственникам требовать себе земельной ренты. «Адам Смит неправ, — говорит он, — предполагая, что правило, первоначально устанавливающее меновую ценность товаров, а именно, сравнительное количество труда, необходимое для их производства, может совершенно измениться вследствие обращения земель в частную собственность и платежа ренты». Разногласие между Смитом и Рикардо сводится, следовательно, не к вопросу о дифференциальной ренте, т. е. не о той части ренты, которая связана с различием в условиях приложения земледельческого капитала, а о той части ренты, которая возникает в силу существования частной земельной собственности. Эта рента позднее Марксом названа абсолютной рентой, в противоположность ренте дифференциальной, получаемой вследствие разницы в условиях земледельческого производства. В этом столкновении двух мнений — Адама Смита и Рикардо — едва ли можно считать справедливым мнение Рикардо, который стремился к тому, чтобы сохранить верность трудовой теории ценности и оставить незыблемым то положение, что ценность хлеба определяется трудом, затраченным на производство при наименее благоприятных условиях. Между тем тот факт, что всякая земля независимо от ее плодородия при известной плотности населения имеет цену, определяемую ее капитализированной рентой, свидетельствует о том, что способность земли давать ренту находится в связи не только с разницей условий земледельческого производства, но и с существованием частной собственности на землю. Маркс так сформулировал это положение, что абсолютная земельная рента создается частной земельной собственностью. Эта абсолютная земельная рента, как справедливо характеризует ее Смит, есть та часть земельного дохода, которая создается притязаниями частных земельных собственников. Это учение не противоречит и совершенно не ограничивает учения о дифференциальной ренте. Дифференциальная рента определяется разницей в условиях земледельческого производства, а абсолютная рента есть тот доход, который дает каждый земельный участок просто как таковой. Эта абсолютная рента может быть больше или меньше в зависимости от интенсивности спроса на землю, она зависит от общего состояния общества. Эта абсолютная рента влияет на цены земледельческих продуктов в повышательном направлении.

Земельную ренту можно приравнять как бы к налогу на хлеб, который взимается при его продаже. Следовательно, при абсолютной земельной ренте земельный собственник заявляет притязание на часть общественного дохода и взимает таковой в виде части цены на хлеб.

С именем Рикардо связано учение о заработной плате, сформулированное им с большой резкостью и решительностью и заслуживающее того, чтобы с ним познакомиться.

Заработная плата есть цена труда, а труд, по учению Рикардо, есть самостоятельный товар — то, за что продается труд, есть как бы цена труда. «Труд, — говорит он, — так же, как и все предметы, которые покупаются и продаются и количество которых может быть увеличено или уменьшено, имеет цену естественную и рыночную. Естественная цена труда — та, которая необходима, чтобы доставить рабочим возможность к существованию и продолжению своего рода без размножения и сокращения его. Имущество, которым располагают рабочие для содержания себя и своего семейства, необходимого для сохранения числа рабочих, зависит не от количества денег, получаемых ими в виде заработной платы, но от количества средств пропитания и других необходимых и полезных предметов, к которым они привыкли и которые могут купить на заработанные ими деньги. Следовательно, естественная цена труда зависит от цены средств пропитания и других предметов, необходимых и полезных для содержания рабочего с его семьей. С возвышением цены этих предметов возвышается и естественная цена труда, и наоборот, она понижается вместе с понижением цены этих предметов». «Естественная цена всех предметов, — рассуждает он далее, — за исключением сырых продуктов и труда, стремится к понижению вследствие увеличения богатства и народонаселения». Следовательно, эта естественная цена труда отличается от рыночной цены труда. «Рыночная цена труда — та, которую рабочий действительно получает в силу отношений между спросом и предложением, — труд бывает дорог, когда мало рабочих рук и, наоборот, дешев, когда их много. Сколько рыночная цена труда ни отклоняется от естественной цены его, но она все–таки, подобно цене других товаров, стремится всегда приблизиться к последней». Отношение между рыночной и естественной ценой может изменяться, рыночная цена может быть выше или ниже естественной, но при всех колебаниях естественная цена составляет уровень, около которого тяготеет рыночная цена. Это тяготение обусловливается, по мнению Рикардо, таким образом: «Когда рыночная цена труда ниже его естественной цены, положение рабочих бывает самое плачевное, потому что бедность лишает их возможности пользоваться всеми предметами материального и духовного благосостояния, которые вследствие привычки сделались для них безусловно необходимыми. Такое состояние продолжается до тех пор, пока под влиянием лишений не сократится число рабочих или пока не возрастет спрос на труд; тогда рыночная цена труда опять возвышается и достигает естественной цены его, и только тогда рабочий окажется в возможности пользоваться тем благосостоянием, какое доставит ему естественный уровень его заработной платы». Это рассуждение особенно типично для мышления Рикардо: абстрактное изучение экономических явлений позволяет ему рассуждать здесь чисто математически. Если предложение труда выше, чем заработная плата, то заработная плата понижается, вследствие чего ухудшается положение рабочих и задерживается размножение, предложение труда сокращается; если же наоборот, то усиленное размножение увеличивает количество труда и, увеличивая предложение, понижает заработную плату. Это рассуждение, которому нельзя отказать в последовательности, если рассуждать абстрактно, как легко убедиться, совершенно не улавливает конкретного исторического движения заработной платы, которое только и может быть интересно для экономистов. Действительно, это представление о том, что рабочий класс размножается и вымирает, увеличивается и сокращается соответственно колебаниям спроса на рабочую силу, слишком упрощено. Для того, чтобы рабочий класс мог сократиться или увеличиться, требуются не годы и месяцы, а десятилетия, если, конечно, это вымирание не вызвано каким–нибудь стихийным бедствием. Кроме того, в самом характере спроса и предложения на рабочую силу, как было выяснено последующими экономистами, в самом характере этих отношений между капиталом и трудом есть нечто, что не позволяет их характеризовать как конкуренцию всего рабочего класса ко всему капиталу. Кернс указал, что в пределах рабочего класса существуют определенные группы, между собой не конкурирующие; в настоящее время это суть группы обученных рабочих–специалистов, замкнутых в профессиональные союзы; следовательно, вся эта картина отношений между трудом и капиталом усложняется и видоизменяется до такой степени, что это общее заключение отвлеченно рассматриваемое, бесспорное и справедливое, указанными соображениями делается бессодержательным. Далее, исходя из того же абстрактного понимания заработной платы, а отчасти из впечатлений исторической действительности, которая окружала его, Рикардо делает общее заключение о том, что заработная плата имеет естественное тяготение держаться на уровне средств, необходимых для существования рабочего и его размножения. Это положение опять–таки очень отвлеченно и имеет мало конкретного содержания; между тем оно сыграло большую роль в истории политической экономии, потому что оно было использовано и справа, и слева, как апологетическими защитниками капиталистического строя, так и его критиками. Первые указывали на та, что повышение заработной платы невозможно, ибо противоречит естественному закону; вторые же, как, например, Лассаль, в своей критике капиталистического строя на основании этого закона доказывали безысходность положения рабочих при капиталистическом производстве, между тем рассматриваемое положение Рикардо, благодаря своей абстрактности, в сущности ничего не выражает, потому что в него может быть вложено разное конкретное содержание. Existensminimum, которому равна заработная плата, может быть и очень высок и очень низок и в разных странах очень различен. Это, впрочем, сознает и сам Рикардо, который говорит: «Но не следует думать, что естественная цена труда, выраженная в съестных припасах и других предметах первой необходимости, всегда устойчива и постоянна; она изменяется в разное время в одной и той же стране и бывает, смотря по обстоятельствам, весьма различна в разных странах. Это зависит от нравов и обычаев народа. Английский рабочий считал бы свою заработную плату ниже ее естественного уровня и недостаточной для содержания своей семьи, если бы он не мог покупать на нее никакой другой пищи, кроме картофеля, и не мог иметь другого жилища, кроме грязной землянки; а между тем такое чересчур скромное существование считалось бы достаточным для жителей тех стран, где жизнь дешева и где такие скромные потребности легко удовлетворяются. Многие удобства, которыми пользуется теперь английский рабочий в своем жилище, считались бы в отдаленные времена английской истории предметами роскоши». Рикардо делает здесь такую поправку, такое ограничение своего закона, которое лишает его всякой определенности, а в этой определенности и заключается его сила.

Следующий практический вывод, который Рикардо делает из своей теории заработной платы, относится к законодательству о бедных. Обыкновенно враждебное и отрицательное отношение к существовавшему в Англии в начале XIX века законодательству о бедных принято возводить на Мальтуса, делать одного Мальтуса ответственным за действительную или мнимую жестокость по отношению к рабочим на том основании, что он был противником законов о бедных, но при этом забывают, что таким же противником был и Рикардо. Рикардо говорит: «Заработная плата, подобно всякому другому договору, должна быть предоставлена свободной и независимой конкуренции рынка и должна быть всегда независима от насильственного вмешательства правительства». Это положение, которое соединяет Рикардо со Смитом а Мальтусом и вообще со школой экономического либерализма, в устах Рикардо, установившего такую безотрадную пессимистическую теорию заработной платы, звучит, однако, совершенно иначе, чем в устах Адама Смита, ожидавшего осуществления всеобщей гармонии от такой экономической свободы. Рикардо, высказывая такое положение, продолжает: «Определенное и прямое стремление английского законодательства по отношению к бедным диаметрально противоположно этим до очевидности ясным принципам. Эти законы, далеко не соответствующие благодетельному желанию законодателя улучшить положение бедных, ведут лишь к тому, что ухудшают положение и бедняков, и богачей. Вместо того, чтобы сделать бедных богатыми, они составлены так, что богатых делают бедными. И пока наши настоящие законы о бедных будут оставаться в силе, вследствие естественного хода вещей, средства, предназначенные для содержания бедных, будут увеличиваться до тех пор, пока они не поглотят собою всего чистого дохода страны или, по крайней мере, всего, что правительство может из него оставить нам по удовлетворении своих настоятельных потребностей в расходах на общественные нужды. Гибельное стремление этих законов не представляет уже тайны после того, как она раскрыта талантливым пером Мальтуса; с тех пор все друзья бедных должны горячо желать скорейшей отмены этих законов. К несчастью, они изданы так давно и под их влиянием сложились такие привычки бедных, что теперь потребовалась бы большая предусмотрительность и сноровка для того, чтобы безопасно вырвать их с корнем из нашей государственной системы. Наиболее горячие сторонники отмены этих законов согласны теперь в том, что если желательно противодействовать самой гнетущей нужде тех, в пользу которых были ошибочно изданы (erroneously enacted) эти законы, то приходится приниматься за их отмену очень осторожно и действовать постепенно».

Таким образом, Рикардо является вполне единомышленником Мальтуса по отношению законодательства о бедных.

Затем его понимание закона заработной платы, сводящееся к тому, что она держится на низшем уровне средств существования, на так называемом existensminimum’e, подтверждается еще и его учением о налогах. Я не буду излагать всего учения о налогах, но не могу не отметить, что Рикардо до такой степени был убежден в точности и верности своего закона о заработной плате, что считал обложение заработной платы какими–либо налогами нецелесообразным по той причине, что этот налог все равно будет переложен на капиталиста путем повышения заработной платы. Заработная плата до такой степени обрезана, что взять с нее никакого налога нельзя; следовательно, если будет взиматься налог с заработной платы, прямой или косвенный, то он только повысит заработную плату, и этот налог будет переложен на капиталиста. Это заключение неправильно, потому что переложение налога с заработной плата на капитал совершается вовсе не так безболезненно и не так полно, как здесь предполагается. Но любопытно, что сам Рикардо считает этот закон о заработной плате точным и незыблемым и на основании этого делает заключение, что обложение заработной платы [налогом] нецелесообразно и отвергает a priori такое обложение.

Что касается отношений между заработной платой и прибылью, то Рикардо установил, как известно, обратное отношение между прибылью и заработной платой. Чем выше заработная плата, тем, при прочих равных условиях, ниже прибыль, и наоборот. Другими словами, Рикардо установил тот естественный и до известной степени неустранимый антагонизм в капиталистическом хозяйстве, который связан с основными условиями капиталистического производства. Действительно, это — самоочевидная истина, что если одна и та же прямая линия делится на две части, то чем больше один отрезок, тем меньше другой. Но это заключение имеет силу лишь при том предположении, что эта линия неизменна; при историческом же развитии, при динамическом изучении, нам приходится иметь дело с изменчивыми величинами, причем вся эта линия, подлежащая делению надвое, может или увеличиваться или уменьшаться. Итак, практика и теория показывают (на это указал американский экономист Г. Джордж), что если можно наблюдать обратное соотношение между заработной платой и прибылью, то можно наблюдать в известных случаях и прямое, т. е. где больше заработная плата, там больше и прибыль. Такое положение вещей особенно наблюдается в Америке. Конечно, это не устраняет тех антагонистических отношений, о которых говорил Рикардо, что прибыль и заработная плата суть части одного и того же дохода. Но это вводит значительное ограничение и поправку в его закон. Возможно такое положение вещей, при котором одновременно выигрывали (или проигрывали) обе стороны — и труд, и капитал, и положение Рикардо имеет силу только для данного статического положения вещей, но уже недостаточно для понимания динамики общественного процесса.

Из учения о прибыли и заработной плате Риккардо нетрудно вывести естественную тенденцию распределения, нетрудно дать ответ на такой вопрос: как изменяется взаимное отношение заработной платы, ренты и прибыли на капитал в их историческом развитии? В настоящее время, когда перед нами лежит раскрытой история капитализма за целое столетие в разных странах, ответить на этот вопрос не так легко, как для Рикардо. Я думаю, что самое благоразумное будет воздержаться от общего ответа на вопрос и заменить его рядом конкретных исторических ответов. Для Рикардо, который все отношения берет в отвлеченном виде, которому рисуются лишь общие очертания, вопрос допускал простой ответ, основанный на таких посылках. Доказано, что земельная рента возвышается с развитием богатства, ростом населения и ростом земледельческого производства. (Конечно, при этом теперешнего аграрного кризиса Рикардо не предусматривал. ) Затем доказано, что это повышение земельной ренты связано с повышением цен на продукты земледелия, входящие в заработную плату; повышение земельной ренты приводит, следовательно, к повышению денежной заработной платы, и чем выше заработная плата, тем меньше прибыль на капитал. Следовательно, рента имеет естественную тенденцию к повышению заработной платы в натуральной своей величине, хотя и остающйся на неизменном уровне existensminimum’a, однако в денежном своем выражении повышающейся. Наконец, прибыль на капитал имеет естественную тенденцию к пон