Первобытные охотники и агрессивность

К счастью, наши знания о поведении охотников основа­ны не на абстрактных домыслах; мы располагаем боль­шой информацией о примитивных охотниках и собирате­лях, которые живут и сегодня. И эти материалы показы­вают, что охота не влечет за собой ни жестокости, ни деструктивности и что примитивные народы гораздо ме­нее агрессивны, чем их цивилизованные собратья.

Спрашивается, можно ли эти знания использовать при анализе жизни первобытных охотников доисторического времени, по крайней мере тех, кого мы знаем как первых представителей нашего вида Homo sapiens sapiens, кото­рые существовали примерно 40-50 тысяч лет назад.

К сожалению, мы очень мало знаем о людях на первой фазе их появления (в том числе о Homo sapiens sapiens на стадии охоты и собирательства). И многие авторы вполне справедливо предостерегают от прямых аналогий между современными примитивными племенами и их доистори­ческими предками. Но все же, как полагает Д. Мердок, жизнь современных примитивных охотников может про­лить некоторый свет на поведение человека эпохи плей­стоцена. Этот взгляд Мердока поддержали многие участ­ники симпозиума на тему "Человек-охотник". И даже если мы не допускаем полного отождествления доисторических и современных примитивных охотников, то все равно сле­дует признать:

1. С точки зрения анатомии и нейрофизиологии Homo sapiens sapiens не отличается от современного человека.

2. Наши знания о ныне живущих примитивных наро­дах должны помочь нам разобраться по крайней мере в одной важной проблеме — во влиянии "охотничьего пове­дения" на социальную организацию и личность. С этой точки зрения анализируя имеющиеся данные о первобыт­ных охотниках, мы неизбежно приходим к выводу, что многие качества, которые были приписаны природе чело­века, в том числе жестокость, деструктивность и асоци­альное поведение, менее всего свойственны "доцивилизо­ванному" человеку. Короче говоря, все то, что составляет суть "естественного человека" Гоббса, у первобытных лю­дей встречается значительно реже!

Прежде чем перейти к анализу этих материалов, хочу привести еще несколько замечаний об охотниках эпохи палеолита. В частности, М. Д. Салинс пишет следующее:

В ходе селективного приспособления к опасностям камен­ного века человеческое общество преодолело (или оттеснило назад) склонность приматов к эгоизму, лидерству и также к жесточайшему соперничеству. На место вражды пришли кров­нородственные отношения, кооперация; солидарность стала важнее сексуальности, а мораль — важнее власти. Преодоле­ние природного начала человеческих приматов имело гранди­озное значение на заре человечества, ибо оно обеспечило эво­люционное будущее всего вида.

У нас есть прямые данные о жизни доисторических охот­ников: культ животных, в частности, говорит о том, что приписываемая им врожденная деструктивность — это чи­стой воды миф. Так, еще Мэмфорд обратил внимание на то, что в наскальной живописи (на рисунках в пещерах), посвященной жизни охотников, не встречается сюжет сра­жения между людьми[105].

И хотя к аналогиям следует прибегать с известной осто­рожностью, все же данные о существующих примитив­ных охотниках и собирателях производят очень большое впечатление. Вот что сообщает нам крупнейший специа­лист в этой области Колин Тёрнбал:

У двух известных мне групп почти полностью отсутству­ет физическая или эмоциональная агрессивность, что объясняется отсутствием войн, вражды, наветов, колдовства или шаманства. Я также не убежден, что охота сама по себе является агрессивной деятельностью. Чтобы научиться де­лать что-то, надо это увидеть. А сам процесс охоты не но­сит агрессивного характера. И когда человек осознает, что в этом процессе он истощает природные ресурсы, он факти­чески сожалеет о совершаемом "убийстве". И кроме того, при убийстве такого типа нередко наблюдается явное со­чувствие. Лично я из общения с охотниками вынес впечат­ление, что это очень дружелюбные люди и что, бесспорно, суровый образ жизни, который они ведут, вовсе не позво­ляет делать вывод об их агрессивности[106].

Никто из участников дискуссии не смог возразить Тёрнбалу. Самое подробное изложение антропологических дан­ных о примитивных охотниках и собирателях мы нахо­дим в работе Э. Р. Сервиса "Охотники". В этой моногра­фии рассмотрены все подобные общности за исключением оседлых групп на северо-западном побережье Северной Аме­рики, которые жили в особо благоприятных условиях (с точки зрения природы). Не вошли в монографию также такие объединения охотников и собирателей, которые вымерли после контакта с цивилизацией, и притом так быстро, что мы располагаем весьма ограниченными зна­ниями о них[107].

Главный признак племени охотников и собирателей — это их кочевой образ жизни, обусловленный способом до­бычи пропитания и ведущий к слабой интеграции семей­ных связей внутри социальной группы (племени). В отли­чие от цивилизованного человека (которому необходимы дом, машина, электричество, одежда и т. д.) у примитив­ных охотников потребности минимальные: "пища и ми­нимум предметов домашнего обихода".

В каждой семье работа распределяется сообразно воз­расту и полу, но постоянного разделения труда нигде не наблюдается. Пища состоит частично из мяса (вероятно, на ¹/₄), а основную часть составляют семена, коренья, фрукты, орехи и ягоды; их собирают женщины. Меггит пишет: "Преобладание растительной пищи — один из главных признаков хозяйственной жизни охотников, рыболо­вов и собирателей". Только эскимосы питаются исключи­тельно мясом и рыбой, причем рыбу ловят чаще всего женщины.

Для охоты мужчины объединяются, что является ес­тественным следствием весьма низкой технической осна­щенности племенных общностей. "Ввиду простоты техно­логий и необходимости контроля за окружающей средой многие охотничьи племена имеют в буквальном смысле слова очень много свободного времени". Об экономиче­ских отношениях Сервис пишет следующее:

По опыту своей собственной экономической системы мы привыкли считать, что человеческие существа имеют "есте­ственную склонность к торговле и спекуляции". Мы считаем, что отношения между индивидами или группами строятся на принципе получения максимальной прибыли при посредни­честве ("дешево купить и дорого продать"). Однако примитив­ным народам это совершенно несвойственно, скорее наоборот. Они "отказываются от вещей", восхищаются щедростью, рас­считывают на гостеприимство и осуждают бережливость, как эгоизм.

Но самое удивительное состоит в том, что чем труднее их положение (чем больше ценность или дефицит товаров), тем меньше они "экономят" и тем больше поражают своей щедро­стью. Мы в этом случае имеем в виду формы обмена между людьми, живущими внутри одной общности и находящими­ся в каких-то родственных связях. В такой социальной общ­ности гораздо теснее поддерживаются узы родства, которыми охвачено значительно больше людей, чем в нашем обществе. Если провести сравнение этих отношений с принципами жиз­ни современной семьи, то мы увидим разительный контраст. Хотя мы "кормим" своих детей, не так ли? Мы "помогаем" нашим братьям и "заботимся" о престарелых родителях. А другие делают то же самое по отношению к нам...

Тесные социальные связи в целом обусловливают друже­любные чувства, правила приличия в семейной жизни, а нрав­ственная заповедь щедрости определяет способ отношения к вещам, которые играют (сравнительно с нами) малозначитель­ную роль в жизни индивида и племени. Антропологи сдела­ли попытку обозначить такой тип взаимодействия словами "чистый подарок" или "добровольный дар", чтобы подчерк­нуть, что речь идет не о сделке, а о таком обмене, в основе которого лежит чувство совсем иного рода, чем в ситуациях торговли. Но эти обозначения не отражают подлинного ха­рактера подобного взаимодействия, а, может быть, даже вво­дят в заблуждение.

Петер Фройхен однажды получил от эскимоса кусок мяса и сердечно поблагодарил его в ответ. Охотник, к удивлению Фройхена, явно огорчился, а старый человек объяснил европейцу, что "нельзя благодарить за мясо. Каждый имеет пра­во получить кусок. У нас не принято быть в зависимости от кого-либо. Поэтому мы не дарим подарков и не принимаем даров, чтобы не оказаться в зависимом положении. Подар­ками воспитывают рабов, как кнутом воспитывают собак". Слово "подарок" носит оттенок "умиротворения, ублаже­ния, задабривания", а не взаимности. А в племенах охотни­ков и собирателей никогда не произносят слов благодарнос­ти, поэтому неприлично назвать кого-либо "щедрым", когда он делится добычей со своими товарищами по стойбищу. В других ситуациях можно назвать его добрым, но не в том случае, когда он делится с другими пищей. Так же точно вос­принимаются и слова благодарности, они производят обид­ное впечатление, словно человек и не рассчитывал на то, что с ним поделятся. Поэтому при подобных обстоятельствах уместно похвалить человека за ловкость в охоте, а не делать намеков на его щедрость.

Особенно большое значение (с экономической и психо­логической точки зрения) имеет вопрос о собственности. Одно из самых расхожих представлений по этому поводу состоит в том, что любовь к собственности — это врож­денная и сущностная черта человека. Но обычно при этом происходит смешение понятий: индивидуальная собствен­ность на орудия труда и личные вещи и частная соб­ственность на средства производства, которая является основой эксплуатации чужого труда. В индустриальном обществе средства производства в основном составляют машины и капитал, вложенный в машинное производ­ство. А в примитивных обществах средства производ­ства — земля и охотничьи угодья.

У примитивных племен никому не закрыт доступ к при­родным ресурсам — у них нет владельца...

Природные ресурсы, которые находятся в распоряжении племени, представляют коллективную или коммунальную соб­ственность в том смысле, что в случае необходимости вся груп­па встанет на защиту этой территории. А внутри племени все семьи имеют равные права на свою долю собственности. Кро­ме того, соседние племена также могут по желанию охотить­ся на этой территории. Ограничения, видимо, касаются лишь плодоносных деревьев (с фруктами и орехами). Такие деревья обычно закрепляются за отдельными семьями данного пле­мени. Но практически этот факт скорее свидетельствует о раз­делении труда, чем о разделе собственности, ибо такая мера должна предостеречь от пустой траты времени и сил, которая могла иметь место, если рассредоточенные по большой терри­тории семьи устремились бы все к одному пункту сбора пло­дов. Ведь плодовые деревья, в отличие от дичи и дикорасту­щих ягод и трав, имеют достаточно устойчивую "прописку".Но все собранные фрукты и орехи все равно подлежат разделу с теми семьями, которые не собирали урожая, так что никто не должен голодать.

И наконец, к частной собственности относятся предметы индивидуального пользования, принадлежащие отдельным лицам. Оружие, ножи, платье, украшения, амулеты — вот что считается у охотников и собирателей частной собствен­ностью. Но некоторые считают, что даже эти предметы лич­ного пользования не являются частной собственностью в соб­ственном смысле слова, поскольку обладание этими вещами скорее носит функцию разделения труда, чем владения "сред­ствами производства". Обладание подобными вещами толь­ко тогда может быть осмыслено как частная собственность, если одни ими владеют, а другие — нет, т. е. когда это обла­дание может стать основой для эксплуатации. Но в этногра­фических отчетах такие случаи не описаны, и трудно себе представить, чтобы кто-то из членов рода, нуждаясь в ору­жии или одежде, не получил бы их от другого более счаст­ливого члена рода.

Социальные отношения между членами охотничьего со­общества отличаются отсутствием "Табели о рангах", даже такого "лидерства", как у зверей, здесь не наблюдается.

Племена охотников и собирателей в плане лидерства бо­лее всех других социальных систем отличаются от человеко­образных обезьян. Здесь нет ни принуждения, основанного на принципе физического превосходства, нет также и иерар­хической организации, опирающейся на другие основания (богатство, военная или политическая сила, унаследованные классовые привилегии и т. д.). Единственное устойчивое пре­восходство связано с признаками возраста и мудрости.

Даже когда отдельные члены племени обладают более высоким статусом и престижем, они выражают свое преиму­щество совершенно иначе, чем обезьяны. От лиц с более вы­соким статусом охотники ожидают скромности и доброты (щедрости), а главной наградой для них является любовь и внимание со стороны других членов племени. Например, муж­чина может проявить себя как самый сильный, храбрый, ловкий и умный во всём племени. Получает ли он при этом самый высокий групповой статус? Не обязательно. Он полу­чит его только в том случае, если эти качества он поставит на службу интересам племени. Например, если на охоте он убивает больше дичи (и затем сможет отдать ее другим); если он умеет себя вести, а главным достоинством поведения счи­тается скромность. Для простоты можно провести такую па­раллель. В племени человекообразных обезьян превосход­ство в физической силе ведет к преимуществу в социальной иерархии, которое дает вожаку больше пищи, "самок" и дру­гих благ. А в первобытном человеческом обществе физиче­ское преимущество должно быть поставлено на службу всем остальным членам племени, и тот, кто стремится к лидерству, должен в истинном смысле слова приносить жертву (и получать меньше пищи за более напряженный труд). А в отношении сексуальных радостей он, как и другие мужчи­ны, обычно ограничивается одной женой.

Складывается впечатление, что самые ранние человече­ские сообщества одновременно являются и самыми равно­правными. Возможно, это связано с тем, что общество пер­вобытного типа ввиду рудиментарного уровня технологий больше других социальных общностей нуждается в коопе­рации труда. Обезьяны нерегулярно применяют совместные усилия и нерегулярно делятся друг с другом, а люди делают это постоянно — в этом состоит существенное различие меж­ду ними.

Сервис описывает характерные для охотников формы авторитета; главная из них — регулирование коллектив­ных действий.

Авторитет осуществляется в форме координации коллек­тивных действий или установления порядка при решении спорных вопросов. Здесь речь идет как раз о "лидерстве". В охотничье-собирательской общности потребности в регули­ровании коллективных действий многочисленны и многооб­разны. Как правило, они касаются таких повседневных дел, как перенос стойбища на новое место, совместная охота, а также различного рода столкновения с врагами. Но и здесь, как и в других областях, лидерство охотников отличается от лидерства в более поздних культурах тем, что оно не име­ет официального закрепления. Нет постоянного места лиде­ра (конторы), руководство переходит из одних рук в другие сообразно ситуации и характеру необходимых действий. Так, например, старик благодаря своей мудрости и знанию риту­ала будет планировать и возглавлять проведение соответствующей церемонии, в то время как на охоте лидером-рас­порядителем будет обычно более молодой, ловкий и удачли­вый охотник.

Но самое главное, что в племени отсутствует в обычном смысле слова руководитель, которого мы обычно связываем со словом "главный"[108].

Данные об отсутствии иерархической системы во главе с вожаком заслуживают особого внимания в связи с тем, что практически во всех цивилизованных обществах гос­подствуют стереотипные представления о том, что учреж­дения социального контроля опираются на исконные фор­мы регулирования жизни, унаследованные человеком от животного мира. Но мы видели, что у шимпанзе существуют отношения лидерства и подчинения, хотя и в очень мягкой форме. А социальные отношения первобытных народов показывают, что человек генетически не являет­ся носителем командно-подчиненной психологии. Иссле­дования исторического развития человечества на протя­жении пяти-шести тысячелетий убедительно доказыва­ют, что командно-административная психология являет­ся не причиной, а следствием приспособления человека к социальной системе. Для апологетов элитной системы со­циального контроля (когда все контролируется элитным слоем общества) очень удобно считать, что социальная структура возникла как следствие врожденной потребнос­ти человека и потому она неизбежна. Однако эгалитарное общество* первобытных народов свидетельствует, что дело обстоит совсем иначе. Возникает острый вопрос: каким образом первобытный человек защищается от асоциаль­ных и опасных членов общины, если в ней отсутствует авторитарная или командно-бюрократическая система? На этот вопрос есть несколько ответов. И прежде всего важ­но, что поведение регулируется обычаем и этикетом. Ну а если эти регуляторы окажутся недостаточными, какие могут быть применены санкции против асоциального по­ведения? Обычно наказание состоит в том, что все члены группы отстраняются от виновника ситуации, при встре­чах не оказывают ему никаких знаков внимания и веж­ливости; его поведение обсуждают вслух, над ним смеют­ся и в самом крайнем случае его изгоняют из общины. А если кто-либо систематически дурно поступает, нарушая покой не только своей, но и соседней группы (племени), то его собственная группа может принять коллективное решение и убить нарушителя. Такие случаи, разумеется, чрезвычайно редки; обычно, когда возникает сложная про­блема, ее решение передается на усмотрение самого стар­шего и самого мудрого мужчины.

Все эти факты говорят об ошибочности нарисованной Гоббсом картины всеобщей врожденной агрессивности, ко­торая неизбежно привела бы к войне всех против всех, если бы государство не взяло в свои руки монополию вла­сти и наказания и таким образом хотя бы косвенно не удовлетворило индивидуальную жажду мести (расплаты с преступником). Вот что об этом думает Сервис:

Факт остается фактом, что групповые общности не рас­падаются, даже когда они никак официально не институированы...

И хотя столкновения и войны в таких сообществах срав­нительно редки, но их угроза всегда остается (например, ко­гда бывают ссоры между индивидами), и потому все равно нужно иметь средства для сдерживания или предотвращения войны.

В данной общине конфликты между двумя лицами, как правило, улаживает старший родственник соперников. В иде­але этот старший должен быть в одинаковой степени родства к обоим (например, дядя или дед), чтобы каждый был уверен в его объективности. Но так, конечно, не всегда получается, и вообще не всегда старший родственник соглашается быть миротворцем. И тогда вся община берет на себя роль третей­ского судьи, и дело считается решенным, когда объявляется общественное мнение.

Есть еще способ разрешения конфликта — это состязание. Чаще всего оно проходит в форме спортивной борьбы... Так, эскимосская "дуэль" проходит "на рогах" в прямом и переносном смысле, т. е. соперники ударяют друг друга соб­ственными головами. Особенно интересно известное эскимос­ское соревнование на "словах", или певческая дуэль. Главное оружие здесь — "острословие".

Певческие дуэли имеют цель напрочь искоренить любые конфликты и споры (за исключением убийства). В Восточной Гренландии певческая дуэль может дать человеку полную "са­тисфакцию" (равную убийству), если он не отличается физи­ческой силой, но обладает таким голосом, что уверен в своей победе. Чтобы понять ситуацию, следует знать, что у эскимо­сов искусство пения ценится даже выше, чем физическая сила и ловкость: восточные гренландцы, наслаждаясь прекрасным пением, могут забыть даже о причине конфликта.

Певческие соревнования имеют свои правила и ритуалы. Опытные претенденты обычно придерживаются традицион­ных музыкальных образцов, которые мастер пения умеет донести до слушателей столь совершенно, что вызывает бурю аплодисментов. "Победителя" так и выбирают — им стано­вится тот, кто получил больше "слушательских симпатий" (аплодисментов). Победа впевческом соревновании не дает никакого вознаграждения, кроме престижа. Главное преиму­щество такого соревнования состоит в том, что оно длится долго и слушатели за это время успевают прийти к единому мнению: кто прав, а кто виноват в конфликте. Обычно каж­дый знает заранее, какую сторону он поддерживает, но един­ство общины считается (у этих народов) столь важной це­лью, что во время длительного соревнования каждый успе­вает понять, на чьей стороне большинство. Слушательские симпатии проявляются в таких реакциях, как смех, кото­рым встречают стихи соревнующихся. Постепенно смех ста­новится более громким и дружным. И тогда ясно видно, кто победил, а побежденный удаляется "со сцены".

У других охотничьих племен личные соревнования не отличаются такой "куртуазностью", как эскимосские. Не­которые племена предпочитают пускать в ход копье. Ду­эль происходит следующим образом:

Спорящие стороны располагаются на площадке на строго установленном расстоянии друг от друга; обвинитель внезап­но кидает копье в обвиняемого, а тот пытается избежать ра­нения (отклониться, отскочить). Публика награждает апло­дисментами либо быстроту, силу и точность нападающего, либо ловкость и находчивость обвиняемого. Спустя некото­рое время становится ясно, на чьей стороне зрительские сим­патии. Когда обвиняемый понимает, что зрители считают его виновным, он перестает увертываться и получает смертель­ный удар. Если же нападающий видит, что общественное мнение против него, он просто опускает оружие[109].

Можно ли первобытных охотников считать обществом благоденствия?

Серьезные аргументы для понимания проблемы низкого экономического уровня жизни первобытных охотников и для современных взглядов на проблему бедности мы на­ходим у М. Д. Салинса. Его аргументация представляет интерес и для анализа современного индустриального об­щества. Салинс выступает против распространенного суж­дения, которое в свое время привело к ошибочной кон­цепции относительно агрессивности первобытных охот­ников. Ведь долгое время считалось, что в каменном веке жизнь человека была настолько тяжелой, что люди по­стоянно подвергались опасности голода. Салинс утверж­дает обратное. Он считает, что первобытные охотники жили в "первом в истории обществе благосостояния (благоден­ствия)".

Обычно под обществом благосостояния понимается та­кое устройство жизни, при котором все потребности удов­летворяются легко и без проблем. И хотя мы считаем это состояние исключительным достижением индустриальной ци­вилизации, на самом деле образцом такого общества может служить община первобытных охотников и собирателей. Но об этом знают только этнографы. Ясно, что потребности удов­летворяются двояким способом: либо ценой увеличения про­изводства, либо ценой снижения потребления... И потому есть два пути к изобилию... например, народ, исповедую­щий учение Дзэн, может испытать радость не сравнимого ни с чем богатства, каким бы низким ни был официальный уровень жизни. И, по-моему, то же самое можно сказать о первобытных охотниках[110].

И еще одно меткое умозаключение Салинса я не могу не процитировать:

Скудное потребление — это специфическая навязчивая идея эпохи бизнеса, условие, которое все обязаны иметь в виду. Рынок предлагает невероятное изобилие "хороших то­варов", но человек не в состоянии их приобрести, ибо на все никаких денег не хватит. Жить в условиях рыночной эконо­мики — это значит переживать двойную трагедию, которая начинается с недостатка, а заканчивается нехваткой... И по­тому мы обречены на тяжкий труд. И с высоты нашего ны­нешнего положения мы смотрим назад, на нашего предка-охотника, и думаем: если современный человек, имея такие технические преимущества, не может заработать необходи­мый для жизни минимум, то каковы же были шансы у го­лых дикарей с их жалкими луками и стрелами? Поскольку мы, исходя из своих позиций и ценностей, наделили охот­ников каменными орудиями труда и одновременно буржуаз­ными инстинктами, то их положение изначально кажется нам безнадежный[111].

Скудное потребление не является сущностным призна­ком технических средств. Скорее это слово употребляется для характеристики отношения между средствами и их исполь­зованием (и целями их применения). Например, мы можем предположить, что практической целью охотничьего обще­ства было здоровье племени и для достижения этой цели вполне достаточным вооружением были лук и стрелы. Есть.много доказательств того, что охотники трудились значи­тельно меньше нас и что обеспечение рода пропитанием было для них не мукой, а нормальным занятием, которое достав­ляло им радость и оставляло много свободного времени для сна и отдыха, чем не может похвастаться ни одна другая общественная система...

Поэтому можно предположить, что охотники были из­бавлены от погони за изобилием и пребывали в убежденнос­ти, что могут "легко удовлетворить" потребности всех своих собратьев. И эта уверенность не покидала их в самых суро­вых обстоятельствах (эту позицию выражает философия пле­мени пинан с о-ва Борнео: "Если сегодня у нас нет пищи, то мы получим ее завтра").

Выводы Салинса имеют особое значение потому, что он представляет среди антропологов меньшинство, которое не считает обязательным держаться ценностных сужде­ний современного общества. Он показывает, до какой сте­пени социологи искажают картину жизни изучаемых ими племен, а причиной этих искажений является то, что они делают выводы на основе своих представлений о сущности экономики. Так же точно выводы современных антропо­логов о природе человека ведут к ошибкам, ибо они осно­ваны большей частью на данных из истории цивилизован­ного человечества.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: