Война у первобытных народов

Подробное описание жизни первобытных охотников и со­бирателей показывает, что на рубеже 50 тысяч лет тому назад человек, вероятнее всего, не был жестоким деструк­тивным существом, и потому неправомерно говорить о нем как о прототипе того "человека-убийцы", которого мы встречаем на более поздних стадиях эволюции. Но этого недостаточно. Чтобы понять постепенное превраще­ние человека в эксплуататора и разрушителя, необходимо проследить его развитие в период раннего земледелия, а затем изучить все его превращения: в градостроителя, торговца, воина и т. д.

В одном отношении человек остался неизменным (от Homo sapiens (¹/₂ млн. лет назад) до человека периода 9 тыс. до н. э.): он жил тем, что добывал в лесу или на охоте, но ничего не производил. Он был в полной зависи­мости от природы, ничего не меняя вокруг себя. Эти от­ношения с природой кардинально изменились с появле­нием земледелия (и скотоводства), которое археологи от­носят к началу неолита (точнее говоря, к периоду "прото­неолита", датируемому 9-7 тыс. до н. э.). Археологи счи­тают, что в этот период земледелие начало развиваться на огромной территории (более тысячи миль) от Западно­го Ирана до Греции, включая ряд областей Ирака, Си­рии, Ливана, Иордании и Израиля, а также Анатолий­ское плато в Турции. В Средней и Северной Европе разви­тие земледелия началось гораздо позже.

Впервые человек почувствовал в какой-то мере свою независимость от природы, когда сумел применить наход­чивость и ловкость для того, чтобы произвести нечто, отсутствующее в природе. Теперь стало возможно по мере роста населения увеличивать площадь обрабатываемой зем­ли и поголовье скота.

Первым большим нововведением названного периода стало культивирование пшеницы и ячменя, которые в этом крае были дикорастущими. Открытие состояло в том, что люди случайно обнаружили: если зерно данного злака опустить в землю, то вырастают новые колосья, а кроме того, для посева нужно выбирать лучшие семена. В дополнение к этому наблюдательный глаз заметил, что случайное скре­щивание разных видов зерна приводит к появлению нового сорта, которого не было до сих пор среди дикорастущих злаков. Мы не в состоянии в деталях описать путь разви­тия зерна от дикорастущих злаков до современной высокоурожайной пшеницы. Ибо это был длительный процесс му­тации, гибридизации, удвоения хромосом, и потребовались тысячелетия, прежде чем человек достиг сегодняшнего уровня искусственной селекции в сельском хозяйстве. Для челове­ка индустриального века, который привык рассматривать доиндустриальное сельское хозяйство как примитивное, от­крытия эпохи неолита, вероятно, кажутся ничтожными и не выдерживающими никакого сравнения с техническими новациями наших дней. На самом деле трудно переоценить значение тех первых открытий человека. Когда ожидание первого урожая увенчалось успехом, это вызвало целый пе­реворот в мышлении: человек увидел, что он по своему усмотрению и по своей воле может воздействовать на при­роду, вместо того чтобы ждать от нее милости. Без преуве­личения можно утверждать, что открытие земледелия ста­ло основой научного мышления в целом, в том числе тех­нологического процесса всех будущих эпох.

Вторым нововведением было скотоводство, которое вошло в жизнь почти одновременно с земледелием. Уже в 9 тыс. до н. э. в Северном Ираке стали разводить овец, а около 6 тыс. до н. э. свиней и коров. Скотоводство стало важ­ным источником питания, давая мясо и молоко. Этот бо­гатый и постоянный источник пищи позволил людям пе­рейти от кочевого образа жизни к оседлому, что привело к строительству деревень и городов[116].

В период протонеолита в охотничьих племенах форми­руется новый тип оседлого хозяйствования, основанный на культивировании растений и приручении животных. Если прежде было принято самые первые следы культур­ных растений относить к периоду 7 тыс. до н. э., то но­вые данные говорят о том, что корни их уходят еще даль­ше (к самому началу протонеолита, около 9 тыс. до н. э.); вывод сделан на основе того, что к 7 тыс. до н. э. куль­тура земледелия и животноводства уже достигла высоко­го уровня.

Прошло еще два или три тысячелетия, пока человече­ство сделало еще одно открытие, вызванное необходимос­тью сохранения продуктов питания, — это гончарное ре­месло; люди научились делать горшки (корзины стали плести еще раньше). С изобретением горшка было сделано первое техническое открытие, для которого понадобились знания химических процессов. Трудно отрицать, что "со­здание первого сосуда стало высоким примером творческо­го потенциала человека"[117]. Таким образом, в границах ран­него каменного века можно вычленить докерамическую стадию, когда еще не было известно гончарное дело, и керамическую стадию. Некоторые старые поселения в Ана­толии (например, раскопки Хакилара) относятся к доке-рамическому периоду, а Чатал-Хююк — город с богатой керамической посудой.

Чатал-Хююк — самый развитой анатолийский город эпо­хи неолита. Когда в 1961 г. археологи раскопали сравни­тельно маленькую часть города, раскопки сразу дали ин­формацию, чрезвычайно важную для понимания экономи­ческих, социальных и религиозных аспектов общества эпо­хи неолита[118].

С начала раскопок было вскрыто десять пластов, са­мый глубокий относился к 6500 г. до н. э.

После 5600 г. до н. э. старое поселение Чатал-Хююк было покинуто по неизвестным причинам и на другой стороне реки возник новый город Чатал-Хююк Западный. По-видимому, он просуществовал 700 лет, а затем люди также ушли из него, не оставив никаких следов разрушения или насилия.

Самое удивительное в этом городе — высокий уровень цивилизации. В захоронениях были найдены очень красивые гарни­туры украшений для женщин, а также мужские и жен­ские браслеты. По мнению Мелларта, многообразие най­денных камней и минералов говорит о том, что важными факторами экономической жизни города были торговля и разработка полезных ископаемых.

Несмотря на эти признаки высокоразвитой культуры, в социальной структуре отсутствуют элементы, характер­ные для более поздних стадий развития общества. Так, в частности, там явно отсутствовали классовые различия между богатыми и бедными. Хотя не все дома одинаковы, и конечно, по их размерам и по характеру захоронений можно в определенной степени судить о социальных раз­личиях, Мелларт утверждает, что эти различия "нигде не бросаются в глаза". И когда смотришь чертежи раскопан­ной части города, то видишь, что здания мало отличают­ся по размеру (в сравнении с более поздними урбанисти­ческими обществами). Мы встречали у Чайлда указание на то, что в деревнях раннего неолита не было института, старейшин; Мелларт также обращает внимание на этот факт в связи с раскопками Чатал-Хююка. Там явно было много жриц (возможно, и жрецов), но нет никаких при­знаков иерархического устройства.

Вероятно, в Чатал-Хююке благодаря высокому уров­ню земледелия были излишки продуктов питания, что и способствовало развитию торговли и появлению предме­тов роскоши. В более ранних и менее развитых деревнях Чайлд отмечает отсутствие признаков изобилия и пола­гает, что там было больше равенства (экономического прежде всего). Он указывает, что в эпоху неолита были ремесла; вероятно, можно говорить о домашнем произ­водстве, и притом ремесленническая традиция была не индивидуальной, а коллективной. Члены общины постоянно обменивались опытом друг с другом; так что можно говорить об общественном производстве, возник­шем как результат коллективного опыта. Например, по­суда определенной неолитической деревни имеет явный отпечаток коллективной традиции.

Кроме того, следует помнить, что в те времена не было проблемы с землей. Если население увеличивалось, моло­дые люди могли уйти и в любом месте основать самостоя­тельное поселение. То есть экономические условия не со­здавали предпосылок для раскола общества на классы и для создания института постоянной власти, в функцию которой входило бы руководство хозяйством. Отсюда — не было организаторов, которые бы за этот труд получали вознаграждение. Это стало возможно значительно позже, когда многочисленные открытия и изобретения привели к такому росту производства, что излишки продукции смог­ли быть обращены в "капитал", а вслед за этим пришла и эксплуатация чужого труда.

В плане проблемы агрессивности для меня особенно важны два момента. За 800 лет существования города Чатал-Хююк ничто не указывает на то, что там совер­шались грабежи и убийства (согласно свидетельствам ар­хеологов). Но еще более впечатляющим фактом являет­ся полное отсутствие признаков насилия (среди сотен найденных скелетов ни один не имел следов насильствен­ной смерти).

Одним из самых характерных признаков неолитических поселений, включая Чатал-Хююк, является центральное положение матери в социальной структуре, а также боль­шая роль религии.

Согласно первобытному разделению труда, мужчины уходили на охоту, а женщины собирали коренья и фрук­ты. Соответственно открытие земледелия принадлежит жен­щине, а приручение животных, вероятно, было делом муж­чин (в свете того, какую огромную роль играло земледелие на всех этапах цивилизационного развития человечества, можно смело утверждать, что современная цивилизация была основана женщинами).

Только женщина и земля имеют уникальную способ­ность рождать, создавать живое. Эта способность (отсут­ствующая у мужчин) в мире первобытного земледелия была безусловным основанием для признания особой роли и места женщины-матери. Мужчины получили право пре­тендовать на подобное место, лишь когда они смогли про­изводить материальные вещи с помощью своего интел­лекта, так сказать, магическими и техническими спосо­бами. Мать была божеством, которое идентифицирова­лось с матерью-землей; это была высшая богиня религи­озного мира, и потому земная мать, естественно, была признана центральной фигурой и в семейной, и в соци­альной жизни.

Прямым показателем центральной роли матери в Ча­тал-Хююке является тот факт, что в захоронениях дети всегда лежат рядом с матерью, а не с отцом. Скелет жен­щины обычно находят под домом, в том месте, где раньше была комната матери и ее кровать. Эта комната была главной и была больше по размеру, чем комната отца. Характерным признаком матриархата является то, что детей всегда хоронили рядом с матерью. Здесь родствен­ные узы связывали детей в первую очередь с матерью, а не с отцом, как это имеет место в патриархальных обще­ственных системах.

Гипотеза о матриархальной структуре палеолита нахо­дит окончательное подтверждение благодаря данным о со­стоянии религии в Чатал-Хююке и других неолитических поселениях в Анатолии[119].

Результаты раскопок произвели подлинный перево­рот в наших представлениях о первобытной религии. В центре этой религии — и это ее главный признак — стоит образ матери-богини. Мелларт пишет: "Чатал-Хююк и Хакилар доказывают преемственность религии от па­леолита до периода древнего мира (в том числе класси­ческого), где центральное место занимает образ матери-богини, а затем труднопостижимые образы богинь Кибелы, Артемиды и Афродиты".

Центральная роль матери-богини проявляется в сюже­тах барельефов и фресок, найденных при раскопках священных мест. В отличие от находок в других неолитиче­ских поселениях, в Чатал-Хююке были не только мате­ри-богини, но и божество мужского рода, символом кото­рого был бык или голова быка (или одни рога). Но это не меняет сути дела, которая состоит в том, что верховное положение как центральное божество занимала Великая Мать. Среди скульптур богов и богинь, обнаруженных при раскопках, большинство составляли женские фигу­ры. Из 41 скульптуры 33 были, безусловно, женскими, а 8 скульптур с мужской символикой практически все рав­но следует понимать в их отношении к богине: это либо ее муж, либо сыновья. (А в более глубоких пластах при раскопках были обнаружены исключительно скульптур­ные фигуры богинь.) И не вызывает сомнения тот факт, что роль матери-богини была центральной: во всяком слу­чае, ни одно изображение женщины не может быть ин­терпретировано как подчиненное мужчине. И это подтвер­ждают изображения женщин, беременных или рождаю­щих, а также изображения богинь, рождающих быка. (Ср. с типично патриархальным мифом о женщине, со­творенной из ребра мужчины, как Ева и Афина.)

Богиня-Мать часто изображается в сопровождении ле­опарда, или в одежде из леопардовых шкур, или симво­лически в образе леопарда. Это объясняется тем, что леопард был самым хищным зверем того времени. И та­кие изображения должны были сделать богиню влады­чицей диких зверей. Кроме того, это указывает на двой­ную роль богини: она одновременно была покровитель­ницей и жизни, и смерти. Мать-земля, которая рождает детей, а затем принимает их обратно в свое лоно, когда заканчивается их цикл жизни, вовсе не обязательно мать-разрушительница. Хотя очень редко это имело место (индийская богиня Кали), но подробное исследование этого вопроса увело бы нас в сторону и отняло бы много времени и места.

Мать-богиня в религии неолита не только владычица диких зверей, она и покровительница охоты и земледе­лия, и защитница всей живой природы.

И наконец, я хочу процитировать конечные выводы Мелларта о роли женщины в обществе эпохи неолита (включая Чатал-Хююк):

В анатолийской религии эпохи неолита весьма приме­чательно полное отсутствие эротики в барельефах, статуэт­ках и живописных сюжетах. Половые органы никогда не встречаются в изображениях, и это заслуживает особого вни­мания, тем более что эпоха позднего палеолита (а также неолит и постнеолит за пределами Анатолии) дает много примеров таких изображений[120]. На этот внешне трудный воп­рос очень легко ответить. Когда в искусстве мы обнаружи­ваем акцентирование эротики, это всегда связано с перено­сом в искусствополовых инстинктов и влечений, прису­щих мужчине. А коль скоро неолитическая женщина была и создателем религии, и ее центральным действующим ли­цом, совершенно очевидны причины целомудренности, ко­торыми отмечены художественные изображения, относящи­еся к этой культуре. И потому возникла своя символика, при которой изображение грудей, пупка и беременности сим­волизировало женское начало, в то время как мужествен­ность имела такие признаки, как рога и рогатые головы животных. В эпоху раннего неолита (как, например, Чатал-Хююк), очевидно, в процентном отношении было боль­ше женщин, чем мужчин (это подтверждают раскопки). К тому же в новых формах хозяйственной жизни женщина выполняла очень много функций (это до сих пор имеет ме­сто в анатолийских селениях) — в этом, безусловно, причина ее высокого социального статуса. Женщина была главным производителем жизни — как земледелец и продолжатель рода, как мать-кормилица детей и домашних животных, как символ плодородия и изобилия. Здесь берет свое нача­ло религия, в прямом смысле слова благословляющая со­хранение жизни во всех ее формах. Эта религия говорила о размножении и плодородии, о жизни и смерти, рождении и кормлении — т. е. о возникновении тех ритуалов, которые были органической частью жизни женщины и не имели ни­какого отношения к мужчине. Так что, вероятнее всего, все культовые действа во славу богини были разработаны жен­щинами, хотя при этом нельзя исключать и присутствие жрецов-мужчин...[121]

Есть интересные факты, свидетельствующие о социаль­ном устройстве общества эпохи неолита, не имеющем яв­ных следов иерархии, подавления или ярко выраженной агрессивности. Гипотеза о том, что неолитическое обще­ство (по крайней мере, в Анатолии) было в основе своей миролюбивым, становится еще более вероятной в свете того факта, что анатолийские поселения имели матриар­хальные (матрицентристские) структуры. И причину это­му следует искать в жизнеутверждающей психологии, ко­торая, по убеждению Бахофена, характерна для всех мат­риархальных обществ.

Результаты археологических раскопок неолитических поселений в Анатолии дают исчерпывающий материал для доказательства действительного существования матриар­хальных культур и религий, о которых заявил Бахофен в своем труде "Материнское право", опубликованном впер­вые в 1869 г. Только гений мог сделать то, что удалось Бахофену на основе анализа греческой и римской мифоло­гии, ритуалов, символов и снов; практически при полном отсутствии фактических данных он, благодаря своей ана­литической интуиции, сумел реконструировать совершен­но неизвестную фазу развития общества и религии. (Со­вершенно независимо от Бахофена к аналогичным выво­дам пришел американский этнолог Л. Г. Морган при ис­следовании жизни североамериканских индейцев.) И по­чти все антропологи (за редким исключением) заявили, что рассуждения и выводы Бахофена не имеют никакой научной значимости. Действительно, только в 1967 г. был впервые опубликован английский перевод его избран­ных трудов.

Для отрицания теории Бахофена было, вероятно, две причины. Первая состояла в том, что для антропологов, живущих в патриархальном обществе, было почти немыс­лимо преодолеть социальный и психологический стереотип и представить, что первенство мужчины не является "есте­ственным" и не всегда в истории господствовать и повеле­вать было исключительной привилегией мужчин (Фрейд по той же самой причине даже додумался до своей концепции женщины как кастрированного мужчины). Во-вторых, ан­тропологи так привыкли доверять только вещественным доказательствам (скелеты, орудия труда, оружие и т. д.),что их невозможно было убедить, что мифы и сказания имеют не меньшую достоверность, чем артефакты. Эта по­зиция и привела к тому, что силу и глубину теоретического мышления Бахофена попросту не оценили по заслугам. При­веду отрывок, который дает представление о том, как Бахофен понимал дух матриархата:

Чудо материнства — это такое состояние, когда женщину заполняет чувство причастности ко всему человечеству, когда точкой отсчета становится развитие всех добродетелей и фор­мирование благородной стороны бытия, когда посреди мира насилия и бед начинает действовать божественный принцип любви, мира и единения. В заботе о своем еще не родившемся ребенке женщина (раньше, чем мужчина) научается направ­лять свою любовь и заботу на другое существо (за пределами собственного Я), а все свои способности и разум обращать на сохранение и украшение чужого бытия. Отсюда берут свое начало все радости, все блага жизни, вся преданность и теп­лота и всякое попечение и жалость... Но материнская лю­бовь не ограничивается своим внутренним объектом, она ста­новится всеобщей и охватывает все более широкий круг... Отцовскому принципу ограничения противостоит материнский принцип всеобщности; материнское чувство не знает границ, как не знает их сама природа. В материнстве берет свои исто­ки и чувство братства всех людей, сознание и признание ко­торого исчезли с образованием патриархата.

Семья, построенная на принципах отцовского права, ори­ентируется на индивидуальный организм. В семье же, опи­рающейся на материнское право, превалируют общие инте­ресы, сопереживание, все то, что отличает духовную жизнь от материальной и без чего невозможно никакое развитие. Мать земли Деметра предназначает каждой женщине вечно рожать детей — родных братьев и сестер, чтобы родина все­гда была страной братьев и сестер, — и так до тех пор, пока с образованием патриархата не разложится единство людей и нерасчлененное будет преодолено принципом членения.

В государствах с материнским "правлением" принцип все­общности проявляется весьма многогранно. На него опира­ется принцип всеобщего равенства и свободы (который стал основой законотворчества многих народов); на нем строятся правила филоксении (гостеприимства) и решительный отказ от стесняющих рамок любого рода...; этот же принцип фор­мирует традицию вербального выражения симпатий (хвалеб­ные песни родичей, одобрение и поощрение), которая, не зная границ, равномерно охватывает не только родственников, но и весь народ. В государствах с "женской" властью, как правило, нет места раздвоению личности, в них однозначно проявляется стремление к миру, отрицательное отношение к конфликтам... Не менее характерно, что нанесение теле­сного ущерба соплеменнику, любому животному жестоко каралось... Нет сомнения, что черты мягкой человечности, которые мы видим на лицах египетских статуй, глубоко проникли во все обычаи и нормы жизни матриократического мира[122].