Глава 4. Диалоги с ментальностямн прошлого Жоржа Дюби. 7 глава

В связи со сказанным существенно расширилась "территория историка" (в терминологии "анналистов"), усилилась экспансия исторической мысли на ранее не затронутые области. Все темы, осваиваемые "Новой исторической наукой", отражают определенные стороны картины мира, присутствующей в сознании человека изучаемой эпохи и заложенного в него культурой, традицией, языком, образом жизни. Картина эта многообразна и, по сути, неисчерпаема: "Фронт работ" "новых историков" обобщен А. Я. Гуревичем [36]. Это:

-отношение членов данного общества и входивших в него классов к труду, собственности, богатству и бедности;

-образ социального целого и оценка разных групп, классов, разрядов, сословий;

-понимание обычая и права, значимости права как социального регулятора;

-образ природы и ее познание, способы воздействия на нее от технических и трудовых, до магических;

148-

-оценка возрастов жизни, в частности, детства и старости, восприятие смерти, болезней, отношение к женщине, роль брака и семьи, сексуальная мораль и практика, т. е. все субъективные аспекты исторической демографии - отрасти знания, работающей на грани культуры и природы, биологии и ментальности; отношение мира земного и мира трансцендентного, связь между ними и понимание роли потусторонних сил в жизни индивидов и коллективов - тема в высшей степени существенная при рассмотрении религиозного миросозерцания, доминировавшего на протяжении большей части человеческой истории;

-трактовка пространства и времени, которые вплоть до сравнительно недавней эпохи воспринимались не как абстракции, но скорее в качестве могущественных сил, этически окрашенных и воздействующих на человека;

-восприятие истории и ее направленности (прогресс или регресс, круговорот, повторение или развитие), притом не одно только осмысление истории профессионалами - хронистами, теологами, схоластами, но и более непосредственное ее переживание обыденным сознанием;

-возникновение и распространение культурных моделей; разные уровни культуры, их конфликты и взаимодействие, в особенности соотношение официальной, интеллектуальной культуры элиты, имевшей доступ к знаниям, с народной или фольклорной культурой, с культурой необразованных;

-формы религиозности, присущие "верхам" и "низам", образованным и неграмотным; различия религиозного сознания на уровне теологическом, официальном и на уровне обыденном, противоречия и взаимодействия между ними;

-психология "людей книги" и психология людей, живших в условиях господства устного слова и, соответственно, по-своему воспринимавших и перерабатывавших информацию; социальные фобии, коллективные психозы и напряженные

социально-психологические состояния;

-охота на ведьм как результат взаимодействия народной и ученой традиций;

-соотношение "культуры вины" и "культуры стыда", т. е. ориентация на внутренний мир или на социум;

-история праздников и календарных обычаев, ритмизировавших весь ход жизни коллективов;

-узловой вопрос истории ментальностей - человеческая личность как структурная единица социальной группы; мера ее выделенности и индивидуализации или, наоборот, включенности и поглощенности социумом: способы самосознания личности; понимание ее места в общей структуре мироздания;

-осознание национальной, племенной, государственной идентичности, национальные противоречия и заложенные в них стереотипы, их использование государством и всякого рода социальными манипуляторами;

-биография выдающегося человека в связи с его эпохой и культурой, как фокус, в котором выражаются характерные черты его времени;

-символика власти и восприятие политических учреждений.

Все. перечисленные темы - это аспекты изучения истории ментальностей, они стягиваются к единому центру - к личности, которая структурируется независимо от типа культуры. Они должны и могут быть осмыслены как аспекты стихийно складывающейся стратегии культурно-антропологического изучения человека. В своей совокупности рассмотрение всех этих аспектов картины мира и поведения людей прошлого создает возможность построения истории именно как человеческой истории.

Речь идет не о некоей истории абстрактного человека, но об истории человека в обществе, в социальной группе. Культурно-антропологический подход реализуется в контексте социальной истории и тем самым меняет ее предмет. Это не истории торговли, а история купцов и горожан; не аграрная история, а история крестьянства; не история раннего капитализма, а история банкиров и ростовщиков. Именно на этом пути современное историческое исследование ментальностей преобразуется в культурно-антропологически ориентированное изучение социальной истории [50; 166-174].

Несколько слов об историко-культурной антропологии как области знания, в поле зрения которой находится человек и его поведение, детерминируемое как условиями материальной жизни, так и культурной традицией, способом мировосприятия. Перечисление спектра проблематики "Новой исторической науки" речь шла вовсе

не о простой смене тематических этикеток. Вопрос стоит в том, что изолированное изучение истории ментальностей едва ли правомерно, поскольку ментальности - существенная и неотъемлемая сторона социальной системы. Это - тот ''эфир", в котором определяются весомость и значимость человеческих действий и поступков. Но они образуют этот "эфир" не сами по себе, но в своей целостности. Поэтому, видимо, недостаточно выявления тех или иных ментальных установок, будь то чувство времени или этика труда, отношение к смерти или к детству и старости, самосознание индивида и т. п. Необходима реконструкция обобщенных и многосторонних картин мира, которые являлись неотъемлемой частью социально-культурной системы и налагали свой отпечаток на образ мыслей и характер поведения человека в обществе, поведения групп, образовывавших это общество. Речь идет о человеке, обладающим многими свойствами, в том числе и ментальностью. Ментальность не синонимична картине мира, она является всего лишь ее частью.

Независимо от понимания содержания понятия "ментальность" (его сближают с социальной психологией или идеологией /Дюби/, с "воображаемым" или "историей человеческих представлений" /Ле Гофф/) оно входит составной частью в картину мира, изучение которой может пониматься как предмет историко-культурной антропологии. Жак Ле Гофф называет культурную антропологию "дисциплиной", находящейся в процессе становления и еще не вышедшей из стадии детства. Отметим здесь, однако, что культурно-антропологическая школа была создана в СССР трудами Г. Шпета, М.М. Бахтина, В. Я. Проппа, Л. С. Выготского и ряда других ученых в 1920-40-е годы и в ряде отношений опередила мировую науку [51; 11-16, 64]. Применительно к украинской историографии об этом уже упоминалось в "предисловии" [44, 61]. Поэтому, справедливым было бы признать, что в "стадии детства" пребывают пока лишь сами "анналисты", которые в своей проблематике еще только ставят вопросы, давно разрабатываемые, например, тартусской семиотической школой [75].

Поэтому культурно-антропологический аспект понимания истории как "материально овеществленного содержания форм и сфер социальной жизни", которые "распределяются между "историями" этих областей и в идее составляют общую историю открывает принципиально новые перспективы именно для "Новой

исторической науки". Историческое исследование приобретает новое измерение; наряду с "внешним" описание феноменов прошлого, как их видят современные историки, вырисовывается образ человека, мира и общества, который витал в сознании людей прошлого.

Символический мир, в котором живет человек, оказывается предметом не одной лишь филологии, занятой изучением мифов и художественных образов, - символический мир выступает в качестве неотъемлемого аспекта исторического познания. Если история действительно претендует на го, чтобы быть наукой о человеке в обществе, то символическая антропология не может быть не включена в "ремесло историка". Такая задача в интеллектуальном отношении представляется необычайно привлекательной.

Изучение картин мира, сменяющих одна другую в истории, властно побуждает историков изучать свой предмет - человека в обществе - не в качестве внешнего "объекта", наподобие научных объектов,, но таким, каков он по своей сути, т. е. в качестве деятельного, мыслящего и чувствующего субъекта, автора и актера жизненной драмы истории, собеседника, участника диалога между прошлым и настоящим. Понимаемый как объект, как простая статистическая единица броуновского движения, он не интересен, он - вне истории. История - не наука и политико-экономических абстракциях и не "социальная физика", это наука о живых людях и коллективах, в которые они организованы. Таким образом, современный историк, намеривающийся раскрыть тайны прошлого, не может не обращаться со своими вопрошаниями к людям, некогда жившим, и пытаться завязать с ними диалог - поставить сохранившимся источникам, созданным этими людьми, интересующие его вопросы и стараться расслышать их ответы, расшифровать их послания.

Наиболее отличительной и вместе с тем наиболее привлекательной чертой "Новой исторической науки" были остается постоянный, настойчивый интерес к истории человеческого сознания и поведения. Для одних это четкая программа, для других смутное ощущение, не вполне рациональная интенция. Мы стремились показать, что история ментальностей была только намечена в трудах Февра и Блока. Затем, в 60-80-х годах ее изучение было углублено в трудах Дюби, Леруа Ладюри, Ле Гоффа и других "анналистов". История ментальности под их пером и силами их таланта стала

менять свой познавательный статус и перерастать в историко-культурную антропологию, нацеленную на реконструкцию картин мира. Обозревая историческую (культурную) антропологию, А. Бюргьер подчеркивал, что она не имеет собственного "домена". Она представляет собой попытку комплексного, "тотального" рассмотрения материала и установления связей между различными уровнями действительности. Ее общая цель - изучение не вполне осознанных логик, которые лежат в основе коллективного поведения. И она представляет собой реализацию программы, намеченной Марком Блоком [122].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Это заключение - отнюдь не только резюме, напротив, речь может идти лишь о начале и перспективах новой большой работы. Здесь мы лишь приостанавливаем свое путешествие по путям "Новой исторической науки". Приостанавливаем потому, что пути эти бесконечны, и такое путешествие не может завершиться никогда.

Заканчивая эту книгу, быть может не столь уж привычную для учебного историографического пособия, надо бы ответить на естественный вопрос: а зачем было делать ее такой - почти без детального конкретного разбора канонической методологии и методики исторического исследования, без поучения азбуке историографического штудирования источника и даже без развернутого сообщения практических методических рецептов - как это принято в традиционных исторических трудах? В книге преобладают раздумья над глубинными проблемами сегодняшнего исторического знания в виде научных портретов наших сегодняшних блестящих старших современников. Ведь очевидно, что все те ученые, которые здесь описаны - люди блестящие. Нам трудно было скрыть свое восхищение ими. Но при этом мы старались всесторонне освещать на примере каждого из них дискуссионные темы, выбирать и находить лучшие решения, проверять их возможную обоснованность, раздумывать на такими обоснованиями и предлагать читателю размышлять вместе. Более того, некоторые сюжеты откровенно предоставлены додумать читателю или учащемуся самому. Мы считаем своей задачей привлечь здесь их внимание к глубинным проблемам исторического знания, претерпевшего, как можно видеть, к исходу XX столетия, существеннейшие парадигмальные изменения.

Эти изменения мы кратко попытались охарактеризовать во "Введении" и показать, что ныне наука об обществе и ее работники оказались перед выбором - либо отказаться от попыток научного познания реальной, текучей и зыбкой повседневной жизни, либо изыскать возможность их соединения.

Ясно, что в большинстве случаев "жизнь" определяет направленность научно-гуманитарной деятельности таким образом, что постановка проблем и подходы к их решению целиком обусловлены прямой включенностью автора в непосредственные

идеологические коллизии, конфликты и системы ценностей действительности в той форме, которая ему субъективно наиболее близка. При таком подходе исследование (если его можно так именовать) начинается с установления исходного тезиса ("актуальность темы") и состоит далее в подборе фактов, способных его подтвердить. Так организована академическая гуманитарная наука, таким же образом ориентирована и вся система гуманитарно-исторического образования и аттестации научных кадров. Проблема верификации, а тем самым и научности, здесь просто упраздняется, хотя у автора может сохраняться иллюзия, что упразднения здесь нет, а есть граждански достойное подчинение отвлеченного академизма требованиям жизни.

Не многим продуктивнее и противоположный подход. Он состоит в устранении из исследования всего, что не допускает прямой и четкой верификации, следовательно всего определяющего столь многое, но трудно уловимое в "воздухе" истории - чувств людей, атмосферы времени, подсознательных стимулов общественного поведения и т. п. Это - вариант позитивизма ХТХ века, который, однако, в поле современной культуры приобретает особый, деструктивный смысл: демонстративная верность прямым и очевидно доказуемым научным констатациям оплачивается отказом от выполнения задач, диктуемым ходом развития самой науки - отказом от проникновения в "живую жизнь", в ткань истории.

Наряду со сказанным, решение проблемы указанной апории можно усматривать в еще одном способе. Выход обнаруживается в уже упомянутом теоретическом обосновании "философии жизни": "истину нельзя доказать, истину можно только пережить". По сути, это также принципиальный отказ от научной верифицируемое™ полученных выводов, а тем самым вообще от критерия объективной истины. Этим порожден особый тип научно-педагогической, писательской и популяризаторской активности в истории - процесс самовыражения, стилистическая или аудиторная убедительность автора (лектора, преподавателя) становится важнее аргументации. Важным становится не то, что говорится, а как это делается. Противники этого способа насмешливо и метко именуют его "эстрадной наукой". При таком подходе занятие историей и культурой из науки превращается в искусство [42, 55].

Действительно, историческое прошлое дано нашему сознанию в виде очень редкого пунктира, где каждый штрих - это событие или обстоятельство, зафиксированное в источниках, а промежутки между ними - та непосредственная повседневная жизнь, в которой реализуются наши мысли, чувства, реакции подсознания и которая сливает эти события и обстоятельства в единую непрерывную человеческую историю. Поэтому, в силу необходимости дополнять данные источников, "вычитывать" из них информацию, прямо и непосредственно в них не выраженную, в деятельности историка всегда есть не только реконструкция, но и неизбежное конструирование прошлого. Это - воображение и интуиция.

Разумеется, такой способ требует квалифицированных и талантливых "исполнителей" -профессионалов, которыми владеет лично пережитая "идея истины". Очевидно, что он очень "антропологичен" и педагогически весьма продуктивен. Обращаясь к широким аудиториям, опираясь на их очень сильный сегодня интерес к теоретическим проблемам историко-гуманитарного познания, такой автор (лектор, преподаватель) восстанавливает давно утраченную академическими кругами прямую связь научной деятельности с состоянием общества, с его заботами и чаяниями. Именно при таком способе широко употребимы методы "исторического портретирования", "метонимических" образов и метафор как приема исследования, уже упоминавшейся "устной истории". В художественной литературе это историко-документальная проза.

Совершенно очевидно, что описанные приемы погружения в "живую жизнь" - чрезвычайно соблазнительная, но рискованная с научной точки зрения процедура. Она может грозить легкомысленно-нигилистическим отношением к научной истине и порой порождает убеждение в допустимости производить с ней любые манипуляции ради придания ей повышенной оригинальности, "актуальности", остроты и интереса. Возникает даже опасность разрушения сложившихся научных сообществ. Однако, все это лишний раз показывает, что при гуманитарно-антропологическом подходе, наука, воспринимаемая как таковая лишь с естественнонаучной точки зрения, действительно вынуждена признать ограниченность своих возможностей и, отказываясь от традиционных основоположений, искать новые направления [26; 30].

В большинстве представленных в нашей работе научных портретах историков-анналистов совершенно очевидна их "эстрадная" направленность. Несомненно, что все те ученые, которые здесь описаны люди блестящие. И трудно, порой, скрыть свое восхищение ими. Но при этом мы старались всесторонне освещать на примере каждого из них дискуссионные темы, выбирать и находить оптимальные решения, проверять их возможную историософскую и методологическую обоснованность, познава­тельную продуктивность историко-источниковедческих процедур.

Все это создает немалые сложности. В условиях, когда у нас собственно теоретические историографические исследования только начинаются, только-только набирают силу после длительного застоя, когда теоретическая работа нова и непривычна для большинства историков, так легко сбиться в рассуждениях на "холостой ход". Ведь историки, уже как бы давно начали отличать теоретические и методологические разработки от прикладных, но еще с большим трудом отделяют методологию истории от исторического пустословия. Граница между ними бывает слабо уловима и в других науках. В,своей книге "Кепуха" (для названия по примеру А. П. Чехова взято слово "чепуха" и прочитано как бы с латыни) физик А. И. Китайгородский в поисках опознавательных признаков этого сорняка на поле науки привел убийственные примеры разных видов наукообразного пустословия: круговые цепочки определений, претенциозную заумь, украшенные иностранными терминами банальности [59].

Действительно, есть и в современной истории (особенно историографии) труды, вся методологичность которых - в непрохо­димом "ученом" языке (с греческими корнями, английским акцентом и немецким синтаксисом), в жонглировании цитатами из классиков (дежурный набор переходит из статьи в статью), в физикоподобных формулах, по которым ничего нельзя рассчитать, в обозначении простых понятий модными терминами без изменения смысла и в несомненном отлете от потребностей и практики и учебного процесса.

Вот почему в заключении к этой работе, подводя предвари­тельные итоги здесь сказанному, надо попытаться проверить себя и обобщить еще раз свои намерения.

Первый результат - он может пригодиться и опытным истори­кам, методологам и будет полезен для студентов - это первая попытка систематизации одного из важнейших пучков современной зарубеж­ной историософии и историографии. Мы стремились показать, какой необычайно широкий диапазон новых историко-познавательных возможностей может предложить историко-культурная антропология

- как зрелым специалистам, так, особенно, молодым людям. Ведь лучше всего учиться на примерах блестящих и талантливых людей. Авторы надеются, что несколько таких примеров им удалось продемонстрировать.

Второй результат - показать манеру работы и взаимодействия этих ученых, которые несмотря на все свое творческое, можно даже сказать, художественное разнообразие талантов, образовали блиста­тельную плеяду - в полном смысле этого слова. Их научная деятель-нос гь всегда была свободна, она не администрировалась, они могли выбирать себе учителя по вкусу или по душе -но им его никто не назначал по разнарядке. Надо надеяться, что и наша страна доживет до таких времен. Тогда она и расцветет.

И третий результат - они все нам показали, что существует настоящая гуманитарная наука - историко-культурная антропология

- наука, которую даже следует назвать искусством. И эта наука заняла ключевое положение в мире, потому что она демократична. И видимо именно за такой наукой будущее. Этого будущего и хочется пожелать всем молодым (или не очень молодым) людям. Хочется, чтобы у нашей Украины такое будущее поскорее наступило.

И с заключение хотелось бы процитировать Жака Ле Гоффа, когда он говорит о смысле своего занятия и своего дела. "Во-первых, - пишет он,

- выражение "новая историческая наука" можно использовать в узком и широком смысле. В узком смысле, это выражение указывает на появление новых научных ориентации и исследований. В широком смысле оно означает обновление, которое началось с основанием журнала "Анналы ".... Но "новая историческая наука" является школой и еще меньшей степени, чем течение, которое достаточно условно называют школой "Анналов". Ее объединяет лишь концепция "тотальной" ("глобальной") истории, а также широкое использование концепции ментальности. концепции культур антропологии... И такого рода проблемная история пока остается для всех нас образцом" [71; 90-94]. На такой ноте хотелось бы и закончить эту работу.

158-

ЛИТЕРАТУРА

1.Агирре Рохас К. А. "Анналы" и марксизм. Десять тезисов об исторических парадигмах //Споры о главном. Дискуссия о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы "Анналов". - Москва: Российская Академия наук, 1993. - С. 101-107.

2.Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. - Москва: Прогресс-Академия, 1992.-530с.

З.Афанасьев Ю. Н. Вчера и сегодня французской "Новой исторической науки" //Вопросы истории. - 1984. - №8,- С. 67-83.

4.Афанасьев Ю. Н. Фернан Бродель и его видение истории //Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. Т.1. Структуры повседневности. - Москва: Прогресс, 1986.- С.5-28.

5.Барг М. А. Категории и методы исторической науки. -Москва: Наука, 1984. - 342 с.

б.Барг М. А. "Анналы" и междисциплинарные методы исторического исследования//Споры о главном...- Москва: РАН,1993. -С.65-71.

7.Багкин Л. М. Два способа изучать историю культуры// Вопросы философии. - 1986. -№12. -С.104-115.

8.Бахтин М. М. К философии поступка//Философия и социология науки и техник. - Москва. 1986. - С.105-118.

9.Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - Москва: Искусство, 1979. - 430 с.

Ю.Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. -Москва: Прогресс, 1989. - 368 с.

11.Бессмертный Ю. Л. Анналы: переломный этап? //Одиссей. -1991.-С.7-24.

12.Бессмертный Ю. Л. История на распутье//Споры о главном... - Москва: РАН, 1993. - С.3-15.

13.Бессмертный Ю. Л. Ж. Дюби. Тройственная модель или мир воображения при феодализме//Вопросы истории. - 1981.- №1. -С.164-168.

14.Библер В. С. Идея культуры в работах М. М. Бахтина //Одиссей.-1989.-С.21-59.

15.Блок М. Характерные черты французской аграрной истории. - Москва: Наука, 1957. - 420 с.

16.Блок М. Апология истории или ремесло историка. - Москва: Наука, 1986.-256с.

17.Блок М. Короли-чудотворцы. - Москва: Языки русской культуры, 1998.-710с.

18.Бродель Ф. Динамика капитализма. - Смоленск: Полиграмма, 1993. - 320 с.

19.Бродель Ф. Свидетельство историка //Французский ежегодник. - Москва: Наука, 1984. - С.178-179.

20.Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. - В 3-хтомах. Т.1. Структуры повседневности.- Москва: Прогресс, 1986.- 648 с., Т.2. Игры обмена. - Москва: Прогресс, 1988. -632 с., Т.З. Время мира. - Москва: Прогресс, 1992. - 672 с.

21.Бычко И. В., Бычко А. К., Быстрицкий Е. К. Методологический анализ историко-философского знания. - Киев: Вища школа, 1984. - 191 с.

22.Вёрба І.В. Родина Грушевських в українській історичній науці 1920-х рр. // Український історичний журнал. - 1996. - №5. -С. 144-145.

23.Вжозек В. Историография как игра метафор: судьбы "новой исторической науки" //Одиссей.- 1991. - С.60-75.

24.Видаль В. (Далин В. М.) Люсьен Февр //Вестник истории мировой культуры. - 1957. - №1. - С.67-80.

25.Во И. Незабвенная. - Москва: Прогресс, 1974. - С.502-600.

26.Гадамер Х.-Г. Истина и метод. - Москва: Прогресс, 1988. -700 с.

27.Гулыга А. В. История как наука//Философские проблемы исторической науки. - Москва: Наука, 1969. - С.7-50.

28.Гутнова Е. А. Культура и общество //Средние века. -Вып.П,- 1987. -С.58-76.

29.Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - Ленинград: Гидрометеоиздат, 1990. - 528 с.

30.Гуревич А. Я. Культура иобшество средневековой Европы глазами современников (Ехетрlа XIII в.).- Москва: Искусство, 1989. -370 с.

31.Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолствующего большинства.- Москва: Искусство, 1990. - 396 с.

32.Гуревич А. Я. Теория формаций и реальность истории//Вопросы философии. - 1990. - №11. - С.76-83.

ЗЗ.Гуревич А. Я. Уроки Люсьена Февра //Люсьен Февр. Боиза историю. - Москва: Наука, 1991. - С.501-541.

34.Гуревич А. Я. От истории ментальности к историческому синтезу //Споры о главном... - Москва: РАН, 1993. - С.16-29.

ЗЗ.Гуревич А. Я. Ментальность как пласт социальной целостности //Споры о главном... - Москва: РАН, 1993. - С.49-50.

Зб.Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа ''Анналов". -Москва: Индрик, 1993. - 328 с.

ЗТ.Далин В. М. Историки Франции 19-20 веков. - Москва: Наука, 1981.-282 с.

38.Добролюбский А.О. Об изменениях в социальной структуре Франции в первой половине XVII века //Тезисы докладов 3 Всесоюзной конференции студентов и аспирантов медиевистов. -Ленинград: ЛГУ, 1971. - С.27-30.

39.Добролюбский А. О. Социальные движения на юге Франции перед Фрондой // Тезисы докладов Всесоюзной конференции студентов и аспирантов. - Новосибирск: НГУ, 1971. -С.40-43.

40.Добролюбский А. О. Особенности классовой борьбы в Лангедоке в первой половине XVII века // Тезисы докладов 4 межреспубликанской конференции студентов и аспирантов по истории средний веков. - Одесса: ОГУ, 1974. - С.3-5.

41.Добролюбский А. О., Добролюбская Ю. А. О мальтийской ментальности черноморских казаков // Запорозьке козацтво в памятках історії та культури. Матеріали міжнародної науково-практичної конференції.- Запоріжжя: РА "Тандем-У", 1997.-С.28-34.

42.Добролюбський А. О., Мохненко С.С., Добролюбська Ю. А. Що таке історико-культурна антропологія? // Таврійський науковий вісник. - Вип.5. - 4.2. - Херсон: Айлант, 1998. - С. 163-172.

43.Добролюбська Ю. А. Смерть як проблема соціокультурної свідомості//Науковий вісник Південноукраїнського державного університету. - Вип.1.- 1997.- С.9-13.

44.Добролюбская Ю. А. Культурно-антропологическая традиция в изучении истории Украины // Історичний досвід і сучасність. Матеріали 4 (національної) наукової студентської конференції, присвяченої 80-річчю Національної Академії Наук України. - Вип.4.- Одеса, 1998. - С.29-30.

45.Добролюбська Ю. А. Проблеми розробки методології "нерухомої історії" в працях Е. Леруа Ладюрі // Вісник Одеського інституту внутрішніх справ. - 1999. - №2. - С.138-143.

46.Добролюбська Ю. А. "Застилий час" або "нерухома історія". Е.Леруа Ладюрі // Південний архів. - Вил.1. -1999. - С.81- 92.

47.Добролюбська Ю. А. Історична антропологія про проблему смерті чи "народження чистилища" Ж. Ле Гоффа // Науковий вісник Південноукраїнського державного педагогічного університету ім. К.Д. Ушинського. Збірник наукових праць. - Вип.З - Одеса: ПДПУ ім.К.Д.Ушинського, 1999. - С.182-185.

48.Добролюбская Ю. А., Шамко В. И. Ментальность и "коллективные представления" как основа методологии истории (в работах Марка Блока) // Наукове пізнання. Методологія та технологія. - Вип.1-2. - Одеса, 1998.- С.99-102.

49.Дюби Ж. Европа в средние века.- Смоленск: Полиграмма,1994. - 320 с.

50.Дэвис Н. 3. "Анналы" и проблема "субъект-объект" // Споры о главном... - Москва: РАН, 1993. - С.166-179.

51.Иванов Вяч. Вс. Культурная антропология и история культуры // Одиссей.-1989. - С.11-16.

52.Изергин А. М. Парадигма "Анналов" 40 - 60-х гг.: проблемы эпистемологии // Методологические и историографические вопросы исторической науки.- Томск: изд-во Томского ун-та, 1996. -С.75-91.

53.Кавалеров А. І. Ідеї менталітету у філософських поглядах Г.С.Сковороди // Філософія. Менталітет. Освіта. - Одеса: ПДПУ, 1995. -С.5-8.

54.Кавалеров А. І., Добролюбська Ю. А. Амулет з дельфинами, знайдений під Одесою // Перспективи. - 1998. - №2.- С.34-37.

55. Кавалеров А. И., Добролюбская Ю. А., Добролюбский А. О. Антропология - новая парадигма историко-культурного знания// Перспективи. - 1998. - №3-4. - С. 124-129.

56.Кантор К.М. Четвертый виток истории // Вопросы философии. - 1996. - №8. - С.19-42.

57.Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства.- Москва: Прогресе, 1987.-384с.

58.Кислюк Н. В. Новое происхождение философии истории или о чем свидетельствует опыт "Анналов" // Философские

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: