Глава 4. Диалоги с ментальностямн прошлого Жоржа Дюби. 2 глава

Картина мира не исчерпывается теми или иными аспектами или фрагментами ментальности; в принципе она охватывает все без исключения стороны человеческого мировосприятия. Изучение картин мира, которые сменяются в истории и налагают свой неизгладимый отпечаток на сознание, определяя все формы социального поведения людей - именно такими представляется движение Февра, Блока и Дюби от осмысления ментальности к культурно-антропологическому пониманию истории.

Глава 5. "Неподвижная история". Эмманюзль Леруа Ладюри.

Работы Эмманюэля Леруа Ладюри, профессора Колллеж де Франс, члена редколлегии журнала "Анналы", директора Национальной библиотеки в Париже, почти никогда не издавались на русском языке. Лишь одна его работа "История климата с 1000 года" появилась в 1971 году маленьким тиражом, вероятно,

проскользнув мимо бдительного ока цензуры в Геометеоиздате. Известно лишь два отклика на его работы [76]. Между тем, это известнейший историк. "Леруа Ладюри - наиболее знаменитый представитель третьего поколения "анналистов"... Его труды, по истории, изучаемой снизу - непревзойденный образец". "Нет никакого сомнения в том, что на протяжении двух последних десятилетий Э, Леруа Ладюри остается одним из самых оригинальных, динамичных и богатых воображением историков во всем мире... Он обладает уникальной способностью завладевать вниманием массовой аудитории, сохраняя при этом уважение и восхищение своих коллег по профессии" [50].

"О ''тотальной истории" легко говорить, но ее очень трудно разрабатывать... Можно было бы сказать, что она вообще недостижима для исследователей источников, если бы не профессор Э. Леруа Ладюри и его книги", - считают американские историки [50; 166-179]. Из этих книг наибольшую популярность завоевала "Монтайю. Окситанская деревня в 1294-1324 гг." [157]. Это - "лучшее культур антропологическое исследование крестьянского общества, когда-либо созданное историком"; "это захватывающая книга представляет собой триумф искусства историка", "наилучший вид исторического исследования... чосеровская галерея живых средневековых людей", "шедевр этнографической истории... сенсационная демонстрация мыслей, чувств и занятий рядовых людей прошлого" [50]. Успех "Монтайю..." был ошеломляющ и беспрецедентен, подобными массовыми тиражами книги по истории средних веков в Европе еще не выходили. Не исключено, что "секрет успеха заключается в том, что книга во всех деталях изображает скандальное и всеядное сексуальное поведение местного священника-еретика в начале XIV века", как полагает один из американских рецензентов. Однако, "из покрытых пылью протоколов допросов, - отмечает другой критик, - Леруа Ладюри сумел извлечь живую историю простых людей и открыл перед нами возможность увидеть мир, считавшийся навсегда забытым" [50; 166-170].

Очевидно, к Э. Леруа Ладюри наиболее подходят слова Марка Блока о том, что историк подобен сказочному людоеду: где пахнет человечиной, там, он знает, его ожидает добыча. Леруа Ладюри ищет и находит именно людей в истории далекого прошлого - при том не

"великих людей'', не знатных господ, видных религиозных деятелей, мыслителей или поэтов. В центре его интересов - "люди без архивов", крестьяне и ремесленники, неграмотные простолюдины, которые не были в состоянии оставить собственные свидетельство о себе и своей жизни. Но историк находит способы заговорить это "безмолвствующее большинство" тогдашнего общества.

ПрименяемыйЛеруа Ладюри метод исследования поведения и содержания сознания крестьян Средневековья - это, по сути, метод этнолога, но только "лишь" с тем различием, что историк общается с изучаемыми людьми не непосредственно, а задавая источникам те вопросы, с которыми этнолог, работая в полевых условиях, приходит к людям, являющимся предметом его изучения. Поэтому свой метод Леруа Ладюри называет "этноисторическим".

Леруа Ладюри принадлежит к числу тех исследователей, которые ясно осознали необходимость изучения народной религиозности и культуры. Эти историки отвергли презумпцию старой историографии, согласно которой о духовной жизни общества можно судить, опираясь на знакомство со взглядами и верованиями элиты. В противоположность этому новое направление в исторической науке исходит из мысли о множественности культурных традиций и о различиях между религиозностью и культурой образованных и необразованных, духовенства и мирян, знатных и простолюдинов, крестьян и горожан. Историки, принадлежащие к новому направлению, осознают всю важность изучения поведения и взглядов самых широких слоев общества.

Редкие прорывы историков к духовной жизни народа в прошлом,' которые иногда все же удается осуществить, свидетельствуют о том, что наряду с официальной и апробированной церковью картиной мира существовала другая, "альтернативная" картина мира. Эта "другая" культура опиралась на собственную систему мировидения и на свою особую систему ценностей. Наибольшая заслуга в деле расшифровки "иероглифов" народной культуры и религиозности Средневековья и начала Нового времени принадлежит, несомненно, Леруа Ладюри. Историк дает возможность нам, людям конца XXстолетия, вступить в своего рода диалог с людьми, жившими более пол тысячелетия назад. Эти люди трудились, вели семейную жизнь, любили своих детей, умирали, враждовали и грешили - совсем, как мы. И вместе с тем, если судить

по их верованиям и привычкам сознания, если пытаться уловить их картину мира и реконструировать их систему поведения, они были не такими, как мы.

И именно это противоречивое сочетание сходства и различия, близости и дали, понятного и загадочного, банального и парадоксального делает знакомство с далекой культурой столь заманчивым и притягательным для современного человека. То, что Леруа Ладюри сумел с большим искусством и проникновением раскрыть мир крестьян пиренейской деревни начала XIV века, правомерно сделало бестселлером его серьезное научное исследование, а самого автора - своего рода "сейсмографом'' западной исторической науки, настолько он полно и чутко выражает ее основные тенденции и научную проблематику - по сути, проблематику историко-культурной антропологии.

Книга о "Монтайю..." - самая известная и прославленная работа Леруа Ладюри, в которой шире и детальнее, с более близкой дистанции, чем других, представлена жизнь средневековых крестьян.

... Альбигойская ересь катаров, подавленная в Южной Франции в первой половине XIII века, не исчезла, однако, вовсе. Она нашла свое прибежище и даже возродилась в менее доступных горных областях, в частности, в пограничных районах между Францией и Испанией. Для расследования и искоренения ее в 1318г. в графство Фуа были посланы инквизиторы, возглавляемые епископом Жаком Фурнье, будущим папой Бенедиктом ХП. На протяжении ряда лет, вплоть до 1324г. инквизиторы провели в селении Монтайю почти 600 подробных допросов приблизительно сотни местных жителей-еретиков. Среди них были несколько дворян, священников, нотариев, но подавляющее большинство подследственных составляли простолюдины - крестьяне, ремесленники, кабатчики из селений Монтайю и Сабартес. Около половины их составляли женщины. Часть допрашиваемых содержалась в тюрьме, а другие находились под домашним арестом. Пытки применялись лишь в исключительных случаях. Основным способом давления было отлучение от церкви или содержание заключенных в оковах на хлебе и воде. В ходе продолжительных допросов, записи которых занимают подчас десятки страниц, Фурнье старается выяснить умонастроения крестьян и крестьянок, предоставляя им возможность максимально высказаться, с тем,

чтобы составить исчерпывающе ясное представление об их еретических манихейских заблуждениях. Но в ходе допросов сами собой всплывали темы, которые касались различнейших сторон их мировоззрения и жизни.

Записи секретарей инквизиции содержат необыкновенно богатый материал, который позволяет современному историку, вооруженному вопросником этнолога, реконструировать многие черты картины мира крестьян в эпоху, не оставившую никаких других прямых их заявлений. Именно состав и направленность вопросов, задаваемых историком источникам, более всего обнаруживают особенности его методологии. Леруа Ладюри полагает, что учение еретиков, а к и всякое другое, не висело в воздухе - оно проникло в сознание определенной группы людей, воздействовало на них, на их поведение, и одновременно получало от них некие импульсы, неприметно трансформируясь и приноравливаясь к уровню их сознания и к их неосознанным потребностям. Поэтому доктрины еретиков нужно изучать в более широком контексте, включающем их видение мира.

Эти новые проблемы и ставит перед собой Леруа Ладюри. Он подчеркивает, что изучает не ересь катаров, а именно ментальность крестьян. Каковы быт и повседневные заботы простых людей конца XIII - начала XIV века, их хозяйство, природное и социальное окружение, их семейная и сексуальная жизнь, их отношение к детям, их чувства и мысли? Что представляли собой отношение крестьян к миру и к себе подобным, их религиозные верования, их мифы и идеи о душе, смерти, спасении и потустороннем мире? Как они переживали время и пространство, воспринимали ли они каким-либо образом историю? Можно ли узнать что-либо об их самосознании и о диктуемом им социальном поведении? Постановка этих новых проблем потребовала по-новому подойти и к вопросу об источниках, и о методах их исследования. Такой подход к историческому сюжету сделал "Монтайю" по праву одним из шедевров, вышедших из мастерской "анналистов". Для того, чтобы понять ее научную ценность, следует обратиться к содержанию самой книги.

Она состоит из двух частей. Первая называется ''Экология Монтайю: дом и пастух". В ней характеризуются сельское хозяйство и основная ячейка социальной, имущественной, семейной, религиозной и культурной жизни - "дом" (ostal), неделимое владение

семьи, магически защищенное судьбой или "звездой''. Богатство семьи выражалось в размерах земли, которой она владела, в числе голов скота, прежде всего овец, и менее всего в обладании деньгами, -их здесь было немного, и они не играли существенной роли в обмене. Жизнь на пастбище и жизнь в доме - два полюса существования большинства мужчин Монтайю, они-то и определяли основные черты ментальности местных жителей. Что касается отношений местного населения с внешним миром и властями, то хотя формально Монтайю подчинялось феодальным господам - королю Франции, графу Фуа, шагелену, байи, в церковном отношении - епископу Пармье, на практике не эти властители играли главную роль в жизни крестьян. В "спокойные" периоды Монтайю представляло собой микрообщество, среди членов которого социальное разделение проходило не между знатным дворянством, здесь почти вовсе не показывавшемся, и крестьянским коллективом, а между мирянами и духовенством. Решающее влияние в этом микросообществе принадлежало нескольким наиболее могущественным семьям, которые привлекали к себе сторонников, соперничали и враждовали между собой.

В Монтайю, пишет Леруа Ладюри, можно наблюдать борьбу за влияние и власть между отдельными группами, сельскими кланами, которые использовали покровительство, дружбу, браки, но невозможно обнаружить классовую борьбу угнетенных против эксплуататоров. Отношения власти здесь были как бы "ниже" уровня феодальных и вотчинных структур. Исследователь не склонен видеть в этом какого-либо исключения из общего правила. Анализ микрообщества в Монтайю, считает он, позволяет понять структуру общества в целом. Монтайю, конечно, только капля в океане, но благодаря "микроскопу", каким явились протоколы Жака Фурнье, можно разглядеть "первичные тела". Это - наблюдение огромной значимости.

Вторая и главная часть книги - "Археология Монтайю: от языка тела к мифу" - содержит анализ мировоззрения, основных культурных ценностей, бытовых привычек и этических предпосылок социального поведения местных жителей. Подавляющее большинство их неграмотно, они живут в условиях господства устной культуры. Учение церкви усвоено ими поверхностно и своеобразно. Их представления о времени расплывчаты, и контраст

между точными датами в протоколах инквизиторов и гадательными указаниями на время того или иного события в рассказах допрашиваемых крестьян бросается в глаза; это контраст двух культурных традиций, церковной, ученой, с одной стороны, и крестьянской, фольклорной, с другой. История почти вовсе отсутствует в культуре Монтайю. Эти люди слыхали о сотворении мира, грехопадении прародителей, и они ожидают предстоящего Страшного суда. Таким образом, намечены предельные рамки истории, как се мыслил средневековый человек. Если же речь заходит о ближайших исторических событиях, то обычно они относятся ко времени после 1290-го или даже после 1300 г. "Островок времени", на котором живут крестьяне,.омывается преданиями, мифами, сказками.

Жители Монтайю отличаются повышенной

эмоциональностью, они часто и легко плачут. Они ищут друг у друга вшей, но редко и неохотно моются, придавая большее значение не гигиене тела, а ритуальной чистоте рта и рук. Едят и пьют они из обшей посуды, спят по несколько человек в одной постели. В этой далекой от городской цивилизации деревне отнюдь не царит строгость нравов и проповедуемая церковью аскетическая мораль. Напротив, это общество сексуально толерантное. Среди лиц, которые дали свои показание, есть и прелюбодеи, и проститутки, и гомосексуалисты, и насильники, не говоря уже о многочисленных незаконнорожденных. Одна из крестьянок Монтайю признавалась, что имела связь со священником, причем оба не видели в этом никакого греха. Но с тех пор, как эти сношения перестали доставлять ей удовольствие, она стала думать, что они греховны. Согласно убеждению крестьян, удовольствие само по себе не влечет греха и то, что приятно людям, вступающим в половые сношения, не может не нравиться Богу.

Наиболее могущественная семья в Монтайю - клан Клергов -славилась не только своим богатством, связями и влиянием, но и теми многочисленными любовными интригами, в которые были замешаны ее представители. Особенно усердствовал на любовном поприще уже упомянутый выше священник Пьер Клерг, тайный катар. Это был своего рода сельский Дон Жуан в рясе, пренебрегавший христианскими заповедями и церковным целибатом и не останавливавшийся перед тем, чтобы расправляться со своими врагами, выдвигая против них обвинения перед инквизицией через

посредство своих многочисленных любовниц. Некоторых из совращенных им девиц он выдавал затем замуж, не порывая, однако, с ними любовной связи. Нужно отметить, что все знали о его половой разнузданности, но никто ее не осуждал. Более того, муж одной из наложниц Пьера Клерга заявил своей жене, что не возражает против ее сношений со священником, но пусть она поостережется других мужчин [157; 158].

Мораль крестьян начала XIV века, как кажется, была куда более свободной, нежели это может представляться: 10 процентов прихожан открыто жили "во грехе", причем дурной пример подавал сам священник. Любовь - понятие, употребляемое поболыней части для внебрачных отношений. В этом крестьяне Монтайю солидарны с провансальскими трубадурами. Брак не был союзом, в котором могла культивироваться любовь. Ибо положение женщины в браке тяжелое - мужья бьют жен, жены боятся мужей. Однако бывали случаи, когда женщина возглавляла хозяйство и пользовалась уважением своих сыновей.

Несмотря научение катаров, отрицавшее деторождение, у большинства крестьян Монтайю было довольно много детей. В противоположность бытующему ныне убеждению в том, что любовь к детям - чувство, возникшее сравнительно недавно [107], крестьянки и крестьяне Монтайю испытывали естественную горячую привязанность к своим чадам и горевали в случае их смерти. Таким образом, не существовало разрыва между нашим отношением к ребенком и отношением к нему людей Средневековья.

Старость начиналась после пятидесяти лет. Пожилых мужчин было меньше, чем пожилых женщин, и они не были окружены уважением. Болезни были причиной ранней смерти многих, но протоколы инквизиции не дают возможности дать общую оценку продолжительности жизни. Зато они открывают другой аспект отношения к смерти, характерный для катаров. Некоторые из них сознательно лишали себя жизни голодовкой, уверенные, что такой род смерти (endura) гарантирует спасение души. Протоколы рисуют драматические конфликты на этой почве между матерями, не способными вынести вида своих умирающих от голода детей, и более твердыми 'в ереси отцами, которые запрещали давать им пищу и питье.

Вообще духовный мир населения пиренейской деревни представлен в признаниях крестьян и крестьянок многосторонне и весьма конкретно. Среди них распространена вера в судьбу и существует представление о мире, которое может быть выражено формулой "микрокосм/макрокосм". Вместе с тем Леруа Ладюри находит лишь немного указаний на магию: ее отсутствие он склонен объяснять преобладанием у катаров мысли о загробном существовании над земными заботами.

Вера в Бога ригуализована и слабо затрагивает чувства верующих. Священники читали проповеди и служили службу, но часть их втайне была катарами. Кроме того, деятельность священников в местности, "зараженной" ересью, была затруднена. Не все положения религии принимались на веру. Были люди, которые утверждали, что Бог был так же рожден, как и все люди, и что Мария понесла от Иосифа, и отрицали распятие Христа, Его воскресение и вознесение. Была распространена уверенность в том, что животные обладают душами и что человеческая душа состоит из крови и исчезнет после смерти, хотя другие полагали, что она - из хлеба. Отвергалась и идея о сверхъестественном творении и божественном вмешательстве. Ни для катаров, ни в фольклоре природа и материя не могли быть созданиями доброго Бога. Хлеба, растения, цветы, погода, говорили еретики, - все это от дьявола и не имеет никакого отношения к Богу. "Радикальные" дуалисты полагали, что сатана существует в вечности с Богом. Более умеренные еретики полагали, что Сатана был Им сотворен и в свою очередь породил зло и мир. Но при этом катары считали свое учение истинно христианским, а официальный католицизм - "учением фарисеев".

Население Монтайю испытывало глубокое, поистине еван­гельское отвращение к "богатству". Это отвращение разделяли и катары и католики. Они видели в богатстве источник греха, в особенности в богатствах церкви. Но и бедные не были популярны, за одним лишь исключением, - если это были добровольные бедные, т. е. бедняки по убеждению, отринувшие земные богатства.

Заботы о потустороннем мире властно занимали сознание этих людей и наполняли их сердца тревогой. Они полагали, что души обладают телесностью, ногами, руками, головой, они ощущают холод и по ночам входят в дома, неся связки дров с тем, чтобы зажечь

очаг и погреться. Мертвые не едят, но пьют вино, и иногда за ночь выпивают целую бочку. Они проявляют заинтересованность в судьбах оставшихся в живых. Д. уши покойников постоянно пребывают в движении, переходят с места на место. Они обитают где-то поблизости от деревни. Они совершают паломничества на дальние расстояния, останавливаясь в церквах. Эти покаянные странствия подготовляют душу к новой смерти, к ее переходу в "место упокоения", которое находится где-то на земле. Достигнув этого места, души умерших прерывают контакт с миром живых. Чистилище не упоминается. В видениях крестьян преобладает покой, а не ад. Рай представляется в виде огромного дома, наподобие крестьянского ostal. Фантазии жителей Монтайю рисуют скорее призраки умерших, нежели души в христианском понимании. Но помимо души человек имеет еще и дух, который может покидать тело во время сна. Люди, таким образом, размышляли и спорили о жизни, смерти и "последних вещах".

Итак, использованные Леруа Ладюри материалы позволили ему, по его словам, проникнуть в пласт более глубокий, нежели красочная, но поверхностная оболочка феодальных и сеньориальных отношений, описанием которой, за отсутствием других возможностей, столь долго были вынуждены довольствоваться историки. "Монтайю" - образец локального исследования. Осуществленный Леруа Ладюри "микроскопический" анализ дал ему возможность вывести на поверхность глубинные социальные и метальные структуры, которые при всех присущих им особенностях, были несомненно характерны для средневекового крестьянства. Тем самым ему удалось вскрыть повседневный и потаенный пласт средневековой культуры - взгляды, верования, модели поведения крестьян. В этом большая научная заслуга Э. Леруа Ладюри.

Написанная до "Монтайю" докторская диссертация Леруа Ладюри "Крестьяне Лангедока" (1966) [156] сразу же выдвинула его в число ведущих представителей "Новой исторической науки". Предмет исследования - крестьянство южно французской провинции с XIV по XVIII вв. В центре внимания - экономические, демо­графические, социальные и социально-психологические структуры и их подспудные изменения. Подспудные, ибо то, что занимает его прежде всего - "неосознанная история" (histoire inconsciente), т. е. история людей, которые не осмысляли своей собственной истории и

творили ее на уровне бессознательного. Это - "экодемография" ушедшего в прошлое традиционного мира. Леруа Ладюри стремится реализовать постулаты "тотальной истории" и объединить историческое исследование с исторической демографией и географией, изучение экономики и социальных отношений - с анализом ментальностей, не уклоняясь вместе с тем от рассмотрения крупных событий того периода, таких, как Реформация, гугенотские войны, крестьянские восстания. Все изученные им тенденции и феномены охватываются понятием "большого аграрного цикла". В этом ход мысли Леруа Ладюри сходен с ходом мысли Ф. Броделя.

Обобщение массовых и поддающихся счету источников дает возможность Леруа Ладюри изучать экономические и демографические процессы. Он обращается к теории народонаселения Мальтуса. По убеждению Леруа Ладюри, эта теория применима к Лангедоку ХУ1-ХУП веков, но не ко времени, когда она была сформулирована (1798г.). Мальтус был "проницательным теоретиком в отношении традиционных обществ, но он пророчествовал о прошлом" [156; 370-376].

Однако задуманное Леруа Ладюри экономическое исследование постепенно стало перерастать, по его признанию, в нечто более сложное - в изучение живых людей, крестьян в их социальном контексте. "Начав со складывания гектаров и кадастровых единиц, - пишет он,- я кончил тем, что мог наблюдать деятельность, борьбу и мысли самих людей. Ибо экономическая и основанная на тщательном счете история, сколь она ни точна и ни исчерпывающа, сама по себе не могла меня полностью удовлетворить. Ведь она дает лишь грубую, хотя и необходимую основу. Я убедился в том, что мальтузианские преграды на пути развития (экономики и населения) были не только материального свойства. Я ощутил наличие огромного препятствия в виде ментальных установок и начал подозревать о существовании невидимых границ духовного порядка, наиболее трудно преодолимых. Мало-помалуя научился обнаруживать эти преграды в хронике безнадежных народных восстаний и в кровавой истории крестьянской религиозности. Пользуясь всеми доступными мне средствами анализа, я решился предпринять исследование тотальной истории в ограниченных пределах одного человеческого общества" [156; 10-14].

Итак, от демографических и экономических аспектов жизни крестьянства Леруа Ладюри логикой самого исследования был подведен к осознанию необходимости разработки "тотальной истории", которая не просто охватывает наряду с материальными аспектами цивилизации "также" и духовную жизнь, но делает понятными и живыми социально-экономические структуры только при условии включения ментальностей в систему объяснения социального целого. Таким образом, двигаясь по пути, намеченному Ф. Броделем, Леруа Ладюри сделал следующий шаг по направлению к собственно человеческому содержанию истории. По его мнению, два важнейших сдвига в ментальности Лангедока, происшедшие в XVI веке, - это, во-первых, углубление культурного разрыва между образованными, которые овладели langue d'oil, и простонародьем, по прежнему говорившем на langue d'oc (северофранцузский, господствующий, и южнофранцузский, подчиненный варианты французского языка), и, во-вторых, Реформация,

противопоставившая гугенотов папистам. Большинство крестьян оставалось католиками, но и в их среду проникали ргформационные идеи, насыщаясь при этом новым содержанием.

При анализе народной ментальности Леруа Ладюри обращает особое внимание на вспышки фанатизма и жестокости, на коллективные фобии и фантазии. Эти явления характеризуются иррациональностью массового поведения, впрочем, подчас обусловленного вполне объективными причинами - бедностью, голодом., поборами, войнами, обострением социальных противоречий. Так "абстрактные экономические показатели, касающиеся диспропорций развития земельной собственности и заработков, приобретают конкретный смысл, находя свое воплощение в крупных народным мятежах" [156; 161-164].

Одним из всплесков народного возмущения и социальной ненависти явился так называемый "карнавал в Романе". Ему Леруа Ладюри посвящает специальную монографию [159]. Здесь в рамках локальной истории обнаруживаются потаенные тенденции и модели поведения, вскрываются интимные связи между материальной и социальной жизнью и жизнью духовной. В событиях в городе Роман (провинция Дофинэ), разыгравшихся вначале 1580 г., на короткое время переплелись и слились воедино социальная борьба и народное празднество; начавшись в виде традиционного торжества проводов

зимы, карнавал перерос в кровавую бойню, в ходе которой городской патрициат постарался избавиться от плебейской оппозиции. Леруа Ладюри воссоздает впечатляющую картину ожесточенного конфликта, в основе которого лежали глубокие социальные, религиозные, экономические и политические противоречия, но который облекся в наряды народного карнавала.

Как раз в Романе иррациональные коллективные страхи, характерные для того времени, достигли апогея. Богатые горожане, купцы, городские магистраты, дворяне вообразили, что веселившийся простой народ не только намерен покончить с их господством и поживиться их богатствами, но питает и каннибалистские устремления. Сторонники и наемники господ напали на участников карнавала и убили вождя народной группировки. Они учинили дикую резню на улицах города, после чего обрушились и на присоединившихся было к ним крестьян их окружающих деревень, собравшихся в город на празднество [159]. В описании событий выпукло и наглядно демонстрируется связь между народным празднеством и социальной борьбой.

По мнению Леруа Ладюри, в разыгравшихся в Романе событиях выявились не эсхатологические устремления, а фольклорные традиции с присущей им символикой. Так, борющиеся стороны выступали под различными ''тотемами" - овца, заяц, каплун, медведь и осел у ремесленников против петуха, орла и куропатки у знатных. Карнавал вылился в серию символических демонстраций (напр.,: вождь восставших был повешен вниз головой, что означало восстановление "нормального" порядка вещей, перевернутого повстанцами) и представлял собой своего рода психодраму или трагедию-балет, актеры которого разыгрывали и вытанцовывали свое восстание вместо того, чтобы спорить о манифестах; он принял форму произведения искусства, давая непосредственный выход подсознательному. Здесь отсутствовал фильтрующий и затемняющий идеологический "экран". Поэтому в карнавале в Романе выявились все присущие той эпохе противоречия, равно как и особенности человеческого мировосприятия и обусловленного им поведения.

Характерная для карнавала тенденция к инверсии, к перевертыванию устоявшихся "нормальных" отношений и порядков находит известное соответствие в ''черных мессах", которые отдельные священники служили, стоя на голове, или читая

священный текст задом наперед. Эта же тенденция выражается в распространении среди крестьян ведовских верований, легенд о шабашах и культе Сатаны и т. п. В таких иррациональных страхах и возрождающихся мифах Леруа Ладюри видит своего рода регресс народного сознания на стадию дикаря {pensee sauvage). К ним присоединялись всякого рода пророчества и массовые истерии, а также возросшая жажда чудес. Но он не склонен усматривать в этих фактах только "отражение" в психологической "надстройке" процессов, которые совершались в экономической сфере, ибо материальные аспекты большого аграрного цикла в действительности были неотделимы от его собственно культурных аспектов.

В условиях технологического застоя складывались консервативные стереотипы сознания, которые, в свою очередь, оказывали тормозящее воздействие на технику и хозяйственную жизнь. Здесь, говорит Леруа Ладюри, исследование не может оставаться в пределах узкого понимания "культуры" и должно вторгнуться в сферу бессознательного psyche. Формы поведения и эмоции, которые обнаружились в народных бунтах, фобии и фантазии, обуревавшие людей и выражавшиеся в специфическом языке символов, широко распространенные страхи, связанные с магическими ритуалами, якобы вызывавшими импотенцию (этой "кастрационной магии" посвящено специальное исследование), - все эти феномены необъяснимы рационально; они представляют собой вторжение глубинных психических импульсов. Здесь историк склоняется к фрейдизму-он ищет разгадку бессознательного в поведении индивидов и масс в сфере подавляемых гугенотством сексуальных инстинктов. Таким образом, единство материальных и ментальных аспектов жизни людей - главный нерв исследования Леруа Ладюри.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: