 |
Пожалуйста позвони Чарли гостиница интерконтинентал срочно тчк целую 13 глава
|
|
|
|
его в одном бостонском клубе, и он написал свой отчет за шесть недель; книга
вышла меньше чем через три месяца после крушения судна и с тех пор
многократно переиздавалась. Благодаря ей Бизли попал в число наиболее
известных пассажиров, переживших катастрофу, и в течение пятидесяти лег --
вплоть до нашего с ним знакомства -- его регулярно посещали морские
историки, документалисты, журналисты, охотники за сувенирами, зануды, сутяги
и потенциальные заговорщики. Когда другие корабли сталкивались с айсбергами,
ему начинали трезвонить репортеры, жаждущие узнать, что он думает о судьбе
жертв.
Лет через десять после его спасения в Пайнвуде ставили фильм "Памятная
ночь"; он был приглашен туда консультантом. Большую часть ленты снимали в
темноте; модель судна, вдвое меньше оригинала, покоилась в море из
собранного складками черного бархата, которое затем и поглощало ее.
Несколько вечеров подряд Бизли наблюдал это действо вместе со своей дочерью;
дальнейшее я пересказываю с ее слов. Бизли -- что неудивительно -- был
заинтригован видом возрожденного и вновь качающегося на волнах "Титаника".
Особенно он хотел оказаться среди статистов, которые в отчаянии толпились у
борта тонущего корабля,-- хотел, как можно подумать, вновь пережить эту
историю, вернее, ее вымышленную версию. Режиссер же фильма был в равной мере
озабочен тем, чтобы не позволить этому консультанту, который не имел
удостоверения Союза актеров, появиться на экране. Бизли, дока по части
критических ситуаций, подделал пропуск, открывающий доступ на палубу копии
"Титаника", оделся в костюм той эпохи (могут ли отзвуки подтвердить
истинность, того, отзвуками чего они являются?) и затесался в толпу
|
|
|
статистов. Прожекторы были включены, актеры проинструктированы относительно
своей неминучей гибели в складках черного бархата. В самую последнюю минуту,
когда готовы были заработать камеры, режиссер заметил, что Бизли умудрился
просочиться на борт; подняв рупор, он вежливо предложил хитроумному
безбилетнику сойти. Таким образом, уже во второй раз в жизни, Лоренс Бизли
покинул "Титаник" как раз перед его погружением в пучину.
Будучи отчаянно образованным восемнадцатилетним, я знал Марксово
доосмысление Гегеля: история повторяется, первый раз как трагедия, второй
раз как фарс. Но мне еще только предстояло убедиться в этом самому. Минули
годы, а я все обнаруживаю новые подтверждения этого правила, одно лучше
другого.
II
Что, собственно, потерял Иона в чреве кита? Как вы уже, вероятно,
поняли, в этой истории мало правдоподобного.
Все началось с того, что Бог дал Ионе инструкцию идти и проповедовать в
Ниневии, которая, несмотря на значительные успехи Бога в деле изничтожения
нечестивых городов, по-прежнему оставалась -- упрямо, необъяснимо --
нечестивым городом. Иона, решив не выполнять этого наказа по неизвестной
причине -- возможно, убоявшись, что разгульные ниневитяне забьют его
камнями, -- бежал в Иоппию. Там он сел на корабль, отправляющийся в самый
дальний конец известного мира -- в испанский город Фарсис. Он, разумеется,
не учел того, что Господь прекрасно знает, где находится его непокорный раб,
и, более того, обладает оперативным контролем над водами и ветрами
Восточного Средиземноморья. Когда разразилась страшная буря, корабельщики,
будучи людьми суеверными, кинули жребий, дабы определить, кто из плывущих на
судне является причиной этой беды, и короткую соломинку, треснувшую
доминошку или пиковую даму вытянул Иона. Он был своевременно выброшен за
|
|
|
борт и столь же своевременно проглочен гигантской рыбой, или китом, которую
Господь направил туда по морю специально для этой цели.
Внутри кита, три дня и три ночи, Иона молился Господу и так преуспел в
заверениях относительно своей будущей покорности, что Бог повелел рыбе
извергнуть узника. Неудивительно, что, получив от Всемогущего вторичный
наказ идти в Ниневию, Иона исполнил его. Он пошел туда и возвестил
нечестивому городу, что, подобно всем прочим нечестивым городам Восточного
Средиземноморья, он вскоре будет уничтожен. После чего разгульные
ниневитяне, в точности как Иона внутри кита, раскаялись; после чего Бог
решил-таки пощадить их; после чего Иона необычайно разозлился, что было
вполне естественно для человека, пережившего столько неприятностей лишь ради
того, чтобы вслед за объявлением о грядущей каре Господь, несмотря на свое
хорошо известное, историческое пристрастие к разрушению городов, вдруг все
переиначил и не стал никого трогать. А затем, словно этого было еще
недостаточно, Господь, которому никогда не надоедало демонстрировать, кто в
мире хозяин, разыграл затейливую притчу с участием своего любимца. Сначала
он вырастил для защиты Ионы от солнца тыкву (под "тыквой" нам следует
понимать нечто вроде касторового боба, или Palma Christi (*), с его
способностью к быстрому росту и образующей сплошной навес листвой); потом,
не более чем взмахом шелкового платка, наслал на вышеупомянутую тыкву
прожорливых личинок, и Иона очутился на самом пекле, что было очень
мучительно. Богово объяснение этой сценки, точно взятой из репертуара
уличного театра, сводилось к следующему: ты же не покарал тыкву, когда она
подвела тебя, верно? Вот и Я не собираюсь карать ниневитян.
____________
(*) Пальмы Христовой (лат.).
История не ахти какая, правда? Подобно большинству ветхозаветных
историй, она отличается гнетущим отсутствием свободной воли -- или даже
иллюзии свободной воли. Все карты на руках у Бога; он и берет все взятки.
Единственная неопределенность состоит в том, как Господу вздумается
разыграть этот кон: начать ли с козырной двойки и двигаться вверх к тузу,
начать ли с туза и идти вниз до двойки или шлепать своими картами вразнобой.
|
|
|
А поскольку, имея дело с шизоидными параноиками, вы ничего предсказать не
можете, этот элемент действительно несколько оживляет повествование. Но что
дает нам выдумка с тыквой? Она не очень-то убедительна в качестве
логического аргумента: всякому ясно, что между касторовым бобом и городом в
120000 человек гигантская разница. Если, конечно, не в этом суть рассказа и
Бог Восточного Средиземноморья не считает все свои творения чем-то вроде
овощей.
Если мы посмотрим на Бога не как на главного героя и морализирующего
громилу, а как на автора этой истории, нам придется поставить ему невысокую
оценку и за сюжет, и за мотивировку, и за уровень напряженности
повествования, и за проработку характеров. Но в его шаблонном и
довольно-таки отталкивающем моралите есть один блестящий мелодраматический
ход -- а именно выдумка с китом. Технически этот китовый мотив получил
отнюдь не лучшее воплощение: рыбина, очевидно, такая же пешка, как и Иона;
ее провиденциальное появление в тот самый момент, когда моряки швыряют Иону
за борт, чересчур сильно отдает приемом deus ex machina; и, едва выполнив
свою роль в повести, она оказывается бесцеремонно из нее выброшенной. Даже
тыква и та выглядит лучше несчастного кита, являющегося не более чем
плавучей темницей, где Иона в теченье трех дней замаливает свое неподчинение
властям.
И тем не менее, несмотря на все это, кит выдвигается на передний план.
Мы забываем об аллегорическом смысле этой истории (Вавилон поглощает
непокорный Израиль), нас не слишком волнует, уцелела ли Ниневия и что
случилось с вытошненным на волю узником; но кита мы помним. Джотто
изображает его заглотнувшим Иону по бедра; видны лишь ноги, которыми
несчастный молотит по воздуху. Тот же сюжет увековечен Микеланджело,
Корреджо, Рубенсом и Дали. В Гауде есть витраж, где Иона неспешно выходит из
пасти рыбы, словно пассажир из отверстых челюстей парома. Иона (принимающий
обличья от мускулистого фавна до бородатого старца) может похвастаться столь
солидной и богатой иконографией, что Ною остается только позавидовать ему.
|
|
|
Что же так завораживает нас в приключении Ионы? Момент ли заглатывания,
эта борьба страха с надеждой на спасение, когда мы воображаем себя чудом
избегнувшими смерти в волнах только ради того, чтобы быть съеденными живьем?
Или три дня и три ночи в китовом чреве, этом символе темницы, душной могилы,
куда попадаешь еще при жизни? (Однажды, едучи ночным поездом из Лондона в
Париж, я обнаружил, что нахожусь в запертом купе запертого вагона в запертом
трюме пересекающего пролив парома, ниже уровня воды; в тот раз я об Ионе не
думал, но моя тогдашняя паника, возможно, была сродни охватившей его. А не
замешан ли тут более азбучный страх: не ужасает ли нас образом пульсирующей
ворвани перспектива вновь вернуться в материнское лоно?) Или нас больше
всего впечатляет третий эпизод этой истории -- освобожденье, свидетельство
того, что после искупительной отсидки нас ждет заслуженное спасение? Всех
нас, подобно Ионе, треплют житейские шторма, всем выпадает на долю мнимая
смерть и нечто, смахивающее на похороны, но затем приходит ослепительное
возрождение: двери парома распахиваются, и мы возвращаемся к свету и Божьей
любви. Так вот почему этот миф дрейфует в нашей памяти?
Возможно; а может, и нет. Когда появился фильм "Челюсти", было много
попыток объяснить его воздействие на зрителей. Лежит ли в его основе
какая-то первичная метафора, какое-то архетипическое видение, никого не
оставляющее равнодушным? Или фигурирующие в нем несовместимые стихии земли и
воды разбудили в нас давний интерес к амфибиям? Или он имеет какое-то
отношение к тому факту, что миллионы лет назад наши снабженные жабрами
предки выползли из болота, и с тех самых пор нас до безумия пугает
перспектива вернуться туда? Поразмыслив о фильме и его возможных
интерпретациях, английский романист Кингсли Эмис пришел к такому выводу:
"Это о том, как охеренно страшно быть съеденным охеренной акулой".
В глубине своей это та же власть, какую все еще имеет над нами легенда
об Ионе и ките: страх, что тебя сожрет гигантское существо, страх, что тебя
проглотят с бульканьем,, с чавканьем, с хлюпаньем, что ты канешь вниз в
потоке соленой воды и со стайкой анчоусов на закуску; боязнь оказаться
ошеломленным, ослепленным, задушенным, утопленным, попасть в мешок из
ворвани; боязнь лишиться способности чувствовать, отчего, как известно, люди
сходят с ума; боязнь умереть. Мы реагируем на все эти ужасы так же бурно,
как и любое другое трепещущее перед смертью поколение, и повелось это с той
давней поры, когда какой-то жестокий моряк, желая попугать новичка юнгу,
|
|
|
придумал сказку об Ионе.
Конечно, все мы согласны с тем, что в действительности ничего подобного
произойти не могло. Мы люди бывалые и умеем отличать мифы от реальности. Да,
кит мог проглотить человека, это мы допускаем; но, очутившись внутри, он бы
не выжил. Перво-наперво он утонул бы, а если б не утонул, то задохнулся; а
скорее всего, умер бы от разрыва сердца, едва осознав, что угодил в
гигантскую пасть. Нет, в чреве кита человеку уцелеть невозможно. Мы-то умеем
отличать мифы от реальности. Мы люди бывалые.
25 августа 1891 года вблизи Фолклендских островов тридцатипятилетний
матрос со "Звезды Востока" Джеймс Бартли был проглочен спермацетовым китом:
"Я помню все очень хорошо с того мига, как выпал из лодки и
почувствовал, что ударился ногами во что-то мягкое. Я посмотрел вверх и
увидел опускающийся на меня крупноребристыи купол, светло-розовый с белым, а
в следующий момент почувствовал, что меня тянет вниз, ногами вперед, и
понял, что меня глотает кит. Меня затягивало все глубже и глубже; со всех
сторон меня окружали и сжимали живые стены, но они не причиняли мне боли и
легко подавались при малейшем моем движении, как будто сделанные из каучука.
Вдруг я обнаружил, что нахожусь в метке намного больше моего тела, но
совершенно темном. Я пошарил вокруг и наткнулся на нескольких рыб -- среди
них, кажется, были и живые, потому что они трепыхались у меня в руках и
ускользали обратно под ноги. Скоро у меня страшно заболела голова; дышать
становилось все трудней и трудней. В то же время я сильно страдал от жары,
которая прямо-таки палила меня и быстро росла. Мои глаза превратились в
горящие угли, и я ни секунды не сомневался, что обречен погибнуть в брюхе
кита. Я едва терпел эти муки, и в то же время меня угнетала мертвая тишина
моей жуткой тюрьмы. Я пытался встать, пошевелить руками и ногами, крикнуть.
Я не мог даже шелохнуться, но голова моя была удивительно ясной; и с полным
сознанием своей ужасной судьбы я наконец лишился чувств".
Позже этот кит был убит и подтянут к борту "Звезды Востока", и члены ее
команды провели остаток дня и часть ночи за разделкой туши, не подозревая о
близости пропавшего товарища. На следующее утро с помощью талей они вытащили
на палубу желудок кита. Внутри что-то слабо, судорожно подергивалось. Думая
найти крупную рыбу, возможно акулу, моряки раскроили трофей и увидели
Джеймса Бартли -- бесчувственного, с побелевшими от желудочного сока лицом,
шеей и руками, но еще живого. Две недели он лежал в горячке, потом начал
поправляться. Постепенно он обрел прежнее здоровье, однако кислота вытравила
из подвергшейся ее действию кожи все пигменты. До самой смерти он оставался
альбиносом.
В 1914 году редактор научного отдела "Журналь де деба" месье де Парвиль
изучил этот случай и пришел к выводу, что отчет капитана и команды
"заслуживает доверия". Современные ученые утверждают, что Бартли не мог
прожить в чреве кита и нескольких минут, не говоря уж о половине дня или еще
большем сроке, который понадобился ничего не ведающим матросам с китобойца,
чтобы освободить этого Иону нашего времени. Но верим ли мы современным
ученым, никто из которых не бывал в китовом чреве сам? Ведь мы вполне можем
достичь компромисса с профессиональным скептицизмом, допустив наличие
воздушных карманов (разве киты не страдают от колик подобно всем прочим?)
или понижение кислотности желудочного сока в силу какого-нибудь недуга,
коему подвержены китообразные.
И если вы ученый или просто человек желчный и недоверчивый, взгляните
на это вот с какой стороны. Многие (и я в том числе) верят в миф о Бартли
точно так же, как миллионы верили мифу об Ионе. Вы можете оставаться при
своем мнении, но нельзя спорить с тем, что эта история была пересказана
заново, подредактирована, осовременена; она придвинулась к нам. Вместо
"Ионы" теперь читайте "Бартли". И однажды произойдет случай, в который
поверите даже вы: моряк исчезнет в пасти кита и будет освобожден из его
чрева; пусть не через полдня, быть может, только через полчаса. И тогда люди
поверят в миф о Бартли, порожденный мифом об Ионе. Потому что суть вот в
чем: миф вовсе не отсылает нас к какому-то подлинному событию, фантастически
преломившемуся в коллективной памяти человечества; нет, он отсылает нас
вперед, к тому, что еще случится, к тому, что должно случиться. Миф станет
реальностью, несмотря на весь наш скептицизм.
III
В 8 часов вечера 13 мая 1939 года -- это была суббота -- лайнер
"Сент-Луис" покинул свой порт приписки Гамбург. Судно было предназначено для
морского отдыха, и большинство из 937 пассажиров, которые отправились на нем
в трансатлантический рейс, получили визы, удостоверявшие, что их владельцы
являются "туристами, путешествующими в развлекательных целях". Однако слова
эти, равно как и назначение рейса, служили простым камуфляжем. Почти все
пассажиры корабля были евреями, беженцами из нацистского государства,
взявшего курс на конфискацию их имущества, изгнание или уничтожение их
самих. Собственно, многие уже превратились в неимущих, так как эмигрантам из
Германии разрешено было брать с собой только ничтожную сумму в десять
рейхсмарок. Эта вынужденная бедность делала их более удобной мишенью для
пропаганды: если они уезжали из страны, захватив с собой указанную сумму, их
можно было изображать нищими Untermenschen (*), которые разбегаются, точно
крысы; если им удавалось перехитрить систему, тогда они были экономическими
преступниками, удирающими с награбленным добром. Все это было в порядке
вещей.
_____________
(*) Недочеловеками (нем.).
Над "Сент-Луисом" развевался флаг со свастикой, что было в порядке
вещей; его команда включала в себя полдюжины гестаповских агентов, что тоже
было в порядке вещей. Судоходная компания велела капитану закупить для этого
рейса мясо подешевле, убрать из продажи на борту предметы роскоши, а из
комнат общего пользования -- бесплатные почтовые открытки; но капитан
великодушно обошел эти приказы, заявив, что путешествие должно быть похожим
на прочие рейсы "СентЛуиса", то есть выглядеть, насколько это возможно,
обычным. Поэтому евреи, прибывшие на лайнер с материка, где их не считали
людьми, систематически унижали и арестовывали, неожиданно обнаружили, что,
хотя корабль формально является частью Германии, хотя над ним реет
фашистский флаг и повсюду висят большие портреты Гитлера, немцы, с которыми
им приходится иметь дело, любезны, внимательны и даже услужливы. Такого
порядок вещей не предусматривал.
Никто из этих евреев -- половину которых составляли женщины и дети --
не собирался в ближайшем будущем возвращаться в Германию. Однако, согласно
правилам судоходной компании, все они были вынуждены купить обратные билеты.
Этот взнос, объяснили им, предназначается для покрытия расходов в случае
возникновения "непредвиденных обстоятельств". После высадки в Гаване
пассажиры должны были получить квитанции с указанием неизрасходованного
остатка. Сами деньги лежали на специальном счете в Германии; если люди
когда-нибудь вернутся туда, они смогут забрать их. Обратную дорогу пришлось
оплатить даже тем евреям, которых освободили из концлагерей с предписанием
немедленно покинуть фатерланд.
Вместе с билетами беженцы получили разрешения на высадку от начальника
кубинской иммиграционной службы; он лично гарантировал им беспрепятственный
въезд в свою страну. Это он назвал их "туристами, путешествующими в
развлекательных целях", и за время рейса некоторым из пассажиров, особенно
юным, удалось совершить крутой переход от презираемого Untermensch'a к
ищущему развлечений туристу. Возможно, бегство из Германии казалось им таким
же чудом, как спасение Ионы из китового чрева. Каждый "день были еда, питье
и танцы. Несмотря на то что гестаповская ячейка предупредила членов экипажа
о необходимости соблюдать Закон в Защиту Германской Крови и Чести,
взаимоотношения полов в этом круизе развивались обычным образом. В конце
рейса был устроен традиционный костюмированный бал. Оркестр играл Глена
Миллера; евреи изображали пиратов, матросов и гавайских танцовщиков.
Несколько веселых девиц, задрапировавшись в простыни, обратили себя в
арабских женщин из гарема, чем вызвали неудовольствие ортодоксально
настроенных пассажиров.
В субботу 27 мая "Сент-Луис" бросил якорь в гаванском порту. В четыре
утра прозвучал сигнал подъема, а полчаса спустя -- гонг к завтраку. Лайнер
окружили лодки: в одних приплыли торговцы кокосами и бананами, в других --
родственники и друзья, выкрикивающие имена вновь прибывших. Над кораблем
подняли карантинный флаг, что было в порядке вещей. Капитану полагалось
заверить начальника медицинской службы гаванского порта в том, что на борту
нет "идиотов, или сумасшедших, или страдающих заразными или отталкивающими
заболеваниями". Когда это было сделано, офицеры иммиграционной службы
занялись пассажирами -- они изучали их документы и указывали, в каких местах
на пирсе им предстоит получить багаж. Пятьдесят беженцев собрались у трапа в
ожидании катера, который должен был доставить их на берег.
Иммиграция, как и эмиграция,-- это процесс, в котором деньги играют не
менее, а часто и более важную роль, чем принципы или законы. Деньги
гарантируют принимающей, а в случае с Кубой -- промежуточной стране, что
новоприбывшие не станут обузой для государства. Деньги также служат для
подкупа должностных лиц, выносящих это решение. Глава кубинской
иммиграционной службы уже успел заработать на кораблях с евреями очень много
денег; президент Кубы заработал их недостаточно. Поэтому президент издал
указ от 6 мая, объявляющий туристские визы тех путешественников, истинной
целью которых является иммиграция, недействительными. Относилось ли это к
пассажирам "Сент-Луиса"? Корабль вышел из Гамбурга после того, как был
опубликован новый закон; с другой стороны, разрешения на высадку были
получены раньше. Споры по этому вопросу могли съесть много времени и денег.
Президентский указ имел номер 937 -- суеверные, должно быть, заметили, что
именно столько пассажиров покинули Европу на борту "Сент-Луиса".
Высадка застопорилась. Девятнадцати кубинцам и испанцам, а также трем
пассажирам с визами, имеющими законную силу, позволили сойти на берег;
остальные 900 или около того евреев ждали результата переговоров, в которых
попеременно участвовали президент Кубы, начальник иммиграционной службы,
судоходная компания, местный комитет помощи нуждающимся, капитан корабля и
юрист, приплывший из нью-йоркского штаба Объединенного Распределительного
Комитета. Проблему обсуждали несколько дней. В рассмотрение были включены
такие факторы, как деньги, гордость, политическое честолюбие и мнение
кубинской общественности. Капитан "Сент-Луиса", не доверявший ни местным
политикам, ни собственной судоходной компании, был убежден по крайней мере в
одном: если закроют доступ на Кубу, то Соединенные Штаты, право на
последующий въезд в которые имели многие пассажиры, наверняка примут их
раньше обещанного.
Некоторые из отрезанных от берега пассажиров были настроены менее
оптимистично; неопределенность, ожидание и жара начали сказываться на их
нервах. Они так долго стремились к свободе и теперь были так близки к ней.
Лодчонки друзей и родственников продолжали кружить около лайнера; одного
заранее отправленного из Германии фокстерьера каждый день вывозили к судну и
подымали на руках, показывая далеким хозяевам. Был сформирован пассажирский
комитет, которому судоходная компания разрешила свободно пользоваться
телеграфом; различным влиятельным людям, включая жену президента, были
отправлены послания с просьбой вмешаться. Примерно в это же время двое
пассажиров пытались покончить с собой, один с помощью шприца и
транквилизаторов, другой -- вскрыв вены и бросившись в море; оба выжили.
Дабы предотвратить дальнейшие попытки такого рода, было введено ночное
патрулирование; спасательные шлюпки все время стояли наготове, а палубу
заливал свет прожекторов. Эти меры напомнили некоторым евреям
концентрационные лагеря, недавно ими покинутые.
После высадки своих 937 эмигрантов "Сент-Луис" не должен был уйти из
гаванского порта пустым. Около 250 пассажиров зарегистрировались на обратный
рейс в Гамбург через Лиссабон. Среди прочих поступило предложение отпустить
по крайней мере 250 евреев, чтобы освободить место для ждущих на берегу. Но
как отобрать 250 человек, которым затем дадут возможность покинуть Ковчег?
Кто возьмется отделить чистых от нечистых? Или в этом поможет жребий?
Затруднения, с которыми столкнулся "Сент-Луис", получили широкую
огласку. Ход событий освещала немецкая, английская и американская пресса.
"Штюрмер" заметил, что если евреи решат воспользоваться обратными билетами в
Германию, они будут расквартированы в Дахау и Бухенвальде. Тем временем
американские репортеры умудрились проникнуть на борт стоящего в гаванском
порту лайнера, который они, быть может чересчур поспешно, окрестили
"кораблем, пристыдившим мир". Такая известность необязательно идет беженцам
на пользу. Если виноват целый мир, то почему бремя общего стыда должно всей
тяжестью давить на плечи одной-единственной страны, которая и так уже
приняла многих беженцев-евреев? Мир, очевидно, мучается стыдом не до такой
степени, чтобы рука его потянулась к бумажнику. Рассуждая подобным образом,
правительство проголосовало за изгнание иммигрантов, и "Сент-Луису" было
предписано покинуть территориальные воды острова. Это, добавил президент, не
значит, что он закрывает двери для переговоров; однако, пока корабль
остается в порту, дальнейшие предложения рассматриваться не будут.
Почем нынче беженцы? Это зависит от степени их отчаяния, от щедрости их
покровителей, от жадности тех, кто их принимает. В мире паники и разрешений
на въезд преимущество всегда на стороне продавца. Цены произвольны,
спекулятивны, эфемерны. Для затравки юрист из Объединенного
Распределительного Комитета внес предложение уплатить за высадку евреев $50
000; ему ответили, что эту сумму следует как минимум утроить. Но, утроив
раз, почему бы не утроить опять? Начальник иммиграционной службы, который
уже получил по $ 150 с головы за так и не пригодившиеся разрешения на
высадку, предложил судоходной компании заплатить $250 000; в этом случае он
обещал похлопотать об отмене указа под номером 937. Посредник, действующий
якобы от лица президента, выразил мнение, что евреи могли бы быть допущены в
страну за $ 1 000 000. В конце концов кубинское правительство остановилось
на сумме в $500 за каждого еврея. В этом имелась известная логика, ибо таков
был размер залога, вносимого официальными иммигрантами. Итак, 907 пассажиров
"Сент-Луиса", которые уже заплатили за билеты туда и обратно, уже купили
разрешения на высадку, а затем по воле властей остались с десятью немецкими
марками каждый, были оценены в $453 500.
Когда лайнер включил двигатели, группа женщин попыталась прорваться на
забортный трап; кубинские полицейские отогнали их пистолетами. Проведя в
гаванском порту шесть дней, "Сент-Луис" стал туристской
достопримечательностью, и за его отбытием наблюдала стотысячная толпа.
Руководители судоходной компании в Гамбурге разрешили капитану плыть в любой
порт, где согласятся принять его пассажиров.
Сначала он просто описывал в море все более широкие круги, надеясь, что
Гавана призовет его обратно; затем взял курс на север, в сторону Майами.
Поблизости от американского побережья лайнер был встречен катером береговой
охраны США. Но это кажущееся гостеприимство имело обратную подоплеку: катер
подошел, чтобы преградить "Сент-Луису" путь в территориальные воды.
Госдепартамент уже решил, что если евреев не пустят на Кубу, им не будет
предоставлено право въезда в Соединенные Штаты. Деньги играли здесь менее
важную роль: главными причинами отказа были высокий уровень безработицы и
опирающаяся на крепкую базу ксенофобия.
Доминиканская Республика предложила принять беженцев по установленной
рыночной цене $500 с головы; но в точности таким же был и кубинский тариф.
Корабль направил запросы в адрес Венесуэлы, Эквадора, Чили, Колумбии,
Парагвая и Аргентины; но все эти страны отказались нести бремя мирового
стыда в одиночку. Инспектор службы иммиграции в Майами заявил, что
"Сент-Луис" не будет допущен ни в один порт США.
Отвергнутый обоими американскими континентами, лайнер продолжал идти на
север. Люди на борту понимали, что близится миг, когда он повернет на восток
и пустится в обратный путь к Европе. Наступило воскресенье, 4 июня; вдруг в
|
|
|
