 |
Пожалуйста позвони Чарли гостиница интерконтинентал срочно тчк целую 15 глава
|
|
|
|
"Чарли" выговаривают не лучше.
Четверг. Ничего особенного. Весь распух от укусов. Матт отпускает
дурацкие шуточки. Ей-богу, если поглядеть поближе, у него ноги кривые.
Пятница. Думаю и поражаюсь. Вот это индейское племя, абсолютно
неизвестное, даже сами себя никак не называют. Пару веков назад на них
натыкаются двое иезуитских миссионеров, ищущих обратную дорогу к Ориноко; по
их просьбе индейцы строят плот и с помощью шестов переправляют двоих
боголюдей на несколько сот миль к югу, а тем временем эти самые боголюди
проповедуют им Евангелие и пытаются научить их носить "Левис". Когда
путешествие уже близится к концу, плот переворачивается, миссионеры едва не
тонут, а индейцы исчезают. Пропадают в джунглях, и с тех пор о них ни слуху
ни духу, покуда следопыты нашего Вика не отыскивают их год назад. Теперь они
помогают нам сделать то же самое, правда, двумя столетиями позже. Мне
безумно любопытно, помнит ли что-нибудь это племя? Есть у них баллады о том,
как двоих белых мужчин в женском платье переправляли к огромной водяной
анаконде на юге, или что-нибудь подобное? Или те белые люди целиком стерлись
из памяти индейцев, так же как сами они исчезли для белых людей? Да, тут
есть над чем подумать. А что будет после нашего ухода? Пропадут ли они опять
на два-три столетия? Или их выкосит какая-нибудь эпидемия и они исчезнут
совсем, а единственным, что от них останется, будет фильм, где они играют
своих собственных предков? Я не уверен, что смогу осмыслить все это.
Благословляю тебя, дочь моя, больше не греши *.
Целую, Чарли
* Шутка!!
Ни в воскресенье, ни в среду от тебя ни строчки. Надеюсь, завтра Рохас
меня порадует. Я не хотел, чтобы ты не писала, неважно, что я там говорил.
|
|
|
Это отправлю все равно.
Письмо 5
Дорогая --
Неудобней этой иезуитской одежды для путешествия по джунглям вряд ли
что-нибудь придумаешь. Потею в ней как свинья, comme un рогсо. И как только
отец Фермин умудрялся сохранять достоинство, непонятно. Пожалуй, можно
сказать, что он страдал за свою религию, как я за свое искусство.
Воскресенье. Вот так номер -- угадай, что случилось? Вчера вечером
Толстый Дик, звукооператор, отливает в реку, и вдруг к нему подбегает один
из индейцев, страшно возбужденный, что-то показывает жестами, вроде как
загребает руками и тому подобное. Дик тупо смотрит на него -- вообще-то он
решил, что малый оскорбился за своих женщин, хотя, если бы ты их видела, ты
поняла бы, насколько это смешно,-- и тогда индеец бежит за Мигелем, одним из
наших проводников. Опять они там размахивают руками и объясняются, после
чего Дик живехонько застегивает штаны. Знаешь, что оказалось? Индеец говорил
ему про маленьких рыбок, которые водятся в реке, и -- сама понимаешь, что
дальше!!! Маловероятно, чтобы именно этот туземец именно из этого племени
смотрел британскую программу в тот же самый вечер, что и радист Рыба. И вряд
ли наш Рыба так навострился понимать их язык, что ему удалось все это
подстроить. Поэтому нам пришлось признать, что он был прав с самого начала.
Вот уж действительно, хорошо смеется последний!
Понедельник. Любопытная штука: хотя индейцы вроде бы примерно понимают,
чем мы занимаемся -- с удовольствием делают дубли, и их совершенно не
смущает этот направленный на них большой глаз,-- сама идея игры им, видимо,
непонятна. То есть они, конечно, играют своих предков и (в обмен на
кое-какие микки-маусовские презенты) очень охотно взялись построить нам плот
и переправить нас вверх но реке, и быть при этом снятыми на пленку. Но и
только. Когда Вик говорит, а не встанете ли вы вот так и не оттолкнетесь ли
|
|
|
шестом вот эдак, и показывает как, они просто не желают его слушать.
Пропускают все мимо ушей. Мы, мол, управляемся с плотом по-своему и не
собираемся делать это иначе только потому, что белый человек смотрит через
свою дурацкую машинку. А еще поразительнее другое. Они искренне верят, что
когда Матт и я одеваемся как иезуиты, мы и правда становимся иезуитами!
Думают, что мы ушли и откуда-то появились эти два чудака в черном. Отец
Фермин для них так же реален, как и Чарли, хотя мне приятно отметить, что
Чарли им нравится больше. Но мы гак и не смогли объяснить им, в чем тут
соль. Наша команда решила, что у них просто шариков не хватает, но мне
кажется, они проявляют фантастическую зрелость. Наши считают их примитивным
народом, которому еще неизвестна идея игры. А мне кажется, все наоборот, и у
них что-то вроде постактерской цивилизации, может быть, первой на земле. То
есть игра им уже не нужна, поэтому они и забыли про нее и больше ее не
понимают. Ай да я -- каков умник!
Среда. Надо бы почаще писать о работе. Продвигается недурно. Сценарий
не тот, что я помню, но так бывает почти всегда -- его обычно успевают
изменить. Матт не самый плохой напарник. Я предложил гримеру подрисовать ему
парочку москитных укусов, но тот отказался наотрез. Сказал, что хочет для
разнообразия побыть симпатягой. Вот смехота -- я хочу сказать, что где-то в
глубине души он считает себя форменным красавцем! Наверное, не стоит
пересказывать ему твои слова: помнишь, ты заметила, что его лицо будто
вырезано из куска солонины.
Четверг. Случилась ужасная вещь. Просто ужасная. Один индеец упал с
плота и утонул. Исчез, и все. Мы смотрели на буруны и ждали, что он вот-вот
появится, но он так и не появился. Разумеется, мы сказали, что устроим
перерыв на день. И знаешь что? Индейцы даже слышать об этом не хотели. Надо
же какие трудолюбивые!
Пятница. Все думаю о вчерашнем происшествии. Нас оно расстроило гораздо
больше, чем индейцев. То есть он ведь, наверное, был чьим-нибудь братом, или
мужем, или еще кем, но никто его не оплакивал, ничего такого. Я был почти
уверен, что вечером, когда мы остановимся на ночлег, будет какая-нибудь
церемония -- ну там сжигание одежды или уж не знаю что. Но я не угадал.
|
|
|
Лагерь жил самой обычной жизнью, и все выглядели довольно весело. Я подумал,
может, они не любили того, который свалился в воду, но это слишком натянуто.
Просто, наверное, жизнь и смерть для них в каком-то смысле одно и то же.
Наверное, они в отличие от нас не считают, что он "ушел",-- а если и ушел,
то, по крайней мере, не насовсем. Скажем, на какую-нибудь речку получше
этой. Я сунулся с этими рассуждениями к Матту, и он сказал:
"Слушай, старина, а я и не знал, что ты у нас хиппи в душе". По части
мудрости и одухотворенности Матт явно не из самых продвинутых. Верит, что по
жизни надо шагать прямо, никого не надувать, пялить бабешек (так он говорит)
и плевать на тех, кто пытается подложить тебе свинью. К этому, видимо, и
сводится вся его философия. Он считает индейцев смышлеными ребятами, которые
покамест еще не успели изобрести видеомагнитофон. Забавно, что такому
молодцу досталась роль иезуитского священника, ведущего в джунглях
религиозные диспуты. По сути, он один из тех американских актеров, чья на
редкость удачная карьера -- заслуга их импресарио, создателей имиджа. Я
сказал ему, что неплохо бы взять шестимесячный отпуск и поработать в
провинции -- там хоть вспомнишь, что такое живая игра и живой зритель, и он
поглядел на меня так, словно я сообщил ему о своем душевном расстройстве.
Может, ты не согласна, но я считаю, что играть учишься только на сцене. Матт
умеет сокращать любые лицевые мускулы на выбор и щурить глаза, зная, что все
эти пигалицы, которые от него без ума, будут писаться от восторга. Но разве
он владеет своим телом? Можешь называть меня старомодным, но, по-моему,
очень многие американские актеры просто осваивают этакую развязную манеру
игры, а дальше уже не идут. Я пробовал объяснить это Вику, но он сказал, что
я молодец и Матт молодец и на экране мы вместе будем выглядеть на все сто.
Хоть раз бы выслушал меня по-человечески! Вон летит почта, по крайней мере
вертолет. От тебя пока ничего.
-- целую, Чарли
Письмо 6
|
|
|
Пиппа-лапа --
Послушай, я знаю, что мы договорились этого не обсуждать, и, наверное,
это нечестно с моей стороны, я ведь не знаю, в каком настроении ты будешь
читать письмо, но почему бы нам все-таки не уехать за город и не завести
детей? Нет, я не упал в речку, ничего такого. Ты себе не представляешь, как
здорово на меня подействовало это путешествие. Я бросил пить кофе после
ленча и почти совсем не курю. Индейцы же не курят, говорю я себе. Индейцам
не надо поддерживать могучую фирму "Филип Моррис инкорпорейтед" или
"Ричмонд", Виргиния. Когда их припрет, они могут сжевать один-другой
маленький зеленый листочек -- это, надо полагать, их заменитель сигаретки,
которую ты перехватываешь, когда режиссер ведет себя как премированный осел.
Так почему бы и мне не завязать? И еще эта история с Линдой. Я знаю, ты,
наверное, не хочешь больше слышать ее имя, и если так, я тебе обещаю никогда
его не упоминать, но ведь все это Лондон виноват, верно? Мы-то сами тут ни
при чем. Это все наш гнусный Лондон с его грязными улицами, копотью и
пойлом. В городе нельзя жить настоящей жизнью, правда? И потом, я думаю,
города заставляют людей врать друг другу. Как ты считаешь? Индейцы никогда
не врут, так же как не умеют быть актерами. Никакого притворства. И я вовсе
не думаю, что это говорит об их примитивности, я думаю, они очень
высокоразвиты. И я уверен, что это благодаря жизни в джунглях, а не в
городе. Они все время общаются с природой, а чего природа не умеет делать,
так это врать. Она просто идет напролом и делает свое дело, как сказал бы
Матт. Шагает прямо и никого не надувает. Иногда она может быть не слишком
приятной, но врать не станет. Поэтому я и думаю, что уехать и завести детей
-- самое лучшее. И когда я говорю "за город", я имею в виду отнюдь не
поселок рядом с автострадой, где полным-полно людей вроде нас и все покупают
у местного виноторговца "австралийское щардонне", а провинциальный выговор
можно услышать, только когда включишь в ванной "Арчеров" (*). Я имею в виду
настоящую провинцию, какойнибудь глухой уголок -- в Уэльсе, скажем, или в
Йоркшире.
_____________
(*)"Арчеры" -- радиосериал о жизни деревенской семьи.
Воскресенье. Насчет детей. Это любопытным образом связано с индейцами.
Помнишь, я говорил, что они все фантастически здоровые, а стариков почему-то
нет, хотя мы думали, что все племя путешествует вместе? Так вот, я наконец
попросил Мигеля выяснить у них, в чем тут секрет, и оказалось, что среди них
нет стариков по той причине, что мало кому удается прожить больше 35.
Значит, я ошибался, когда считал их фантастически "здоровыми и живой
|
|
|
рекламой джунглей. На самом деле только фантастически здоровые и могут здесь
существовать. Такой вот неожиданный оборот. Но что я, собственно, хотел
сказать: выходит, почти никто из этого племени не доживет до моих лет -- аж
не по себе становится, как подумаешь. И если мы уедем в провинцию, это не
значит, что я буду каждый вечер являться домой измотанный и требовать, чтобы
меня обхаживали, а вместо этого получать на руки орущего дитятю. Если брать
одни большие роли и не заниматься всякой халтурой на ТВ, я стану уезжать
только на съемки, а уж когда буду дома, так по-настоящему. Ведь правильно? И
я бы сделал ему манеж, и купил бы ему такой большой деревянный ковчег со
всеми зверями, и раздобыл бы сумку, в которой носят детей,-- индейцы
пользуются такими много веков. А потом пошел бы побродить с ним по пустоши,
а ты бы отдохнула от нас обоих, как ты на это смотришь? Между прочим, я
правда жалею, что ударил Гэвина.
Понедельник. Я немножко расстроен, лап. Поругался с Виком из-за роли --
так нелепо все вышло! Какие-то несчастные шесть слов, но я знаю, что Фермин
не мог их сказать. Понимаешь, я живу в его шкуре уже добрых три недели, и не
Вику объяснять мне, как говорить. Он сказал, ладно, перепиши их, и я
затормозил работу на целый час, а под конец он сказал мне, что я его не
убедил. Мы все равно стали делать по-моему, потому что я уперся, и знаешь
что? Этого болвана Матта я, видите ли, тоже не убедил. Я сказал, что он не
может отличить кусок диалога от куска ветчины, и вообще у него морда из
солонины, и он пообещал смазать мне по физиономии. Провались они все.
Вторник. Никак не успокоюсь.
Среда. Поразительная вещь. Я уже говорил тебе, что индейцы не понимают
смысла игры. Так вот, в последние два дня отношения между Фермином и Антонио
все больше портились (что нетрудно было изображать, поскольку Чарли с Маттом
нынче тоже не питают друг к другу особой симпатии), и индейцы явно стали
принимать происходящее близко к сердцу -- они следили за нами со своего
конца плота так, будто сейчас решается их судьба, и, между прочим, кое-какой
резон в этом был, потому что мы спорили, имеют ли они право креститься, а
значит, спасти свои души, или нет. Они как-то чувствовали все это, что ли. А
сегодня мы снимали сцену, где Матт якобы случайно задевает меня веслом.
Конечно, оно было из бальзового дерева, хотя индейцы и не могли этого знать,
но я добросовестно упал как подкошенный, а Матт притворился, что он не
нарочно. Индейцам полагалось смотреть на все так, словно эти белые люди в
юбках просто идиотничают. Вик их заранее проинструктировал. Но они повели
себя по-другому. Гурьбой бросились ко мне, и стали гладить меня по лицу, и
смачивать мне лоб, и вроде бы даже горестно причитать, а потом трое из них
пошли на Матта с самым угрожающим видом. Невероятно! И они действительно
могли бы избить его, если бы он не сообразил очень вовремя скинуть с себя
балахон и превратиться обратно в Матта,-- тут они успокоились. Поразительно!
Это был всегонавсего старина Матт, а тот мерзкий священник Антонио ушел.
Потом я медленно поднялся на ноги, и они все счастливо засмеялись, точно я
едва избежал смерти. Нам повезло, что Вик все время снимал, и мы ничего не
потеряли. Теперь он думает вставить эту сцену в фильм -- и очень хорошо,
потому что раз индейцы так реагируют на нас с Маттом, то и зрители могут
повести себя соответственно.
Четверг. Вик говорит, что вчерашняя стычка оказалась плохо отснятой.
Наверняка этот чертов Матт к нему подкатывал -- понял небось, что камера
засекла, как он обосрался. Я сказал, подождем, поглядим, какой выйдет
позитив, и Вик согласился, но дело, чувствую, дохлое. Вот они, правдолюбцы:
жизнь как она есть нужна им только на словах.
Пятница. Я не считаю сценарий идеальным, и вообще, далеко не все
спланировано как надо, но есть у этого фильма один плюс: он не
пустопорожний. Не боится спорных вопросов. Обычно фильмы бывают вообще ни о
чем, я убеждаюсь в этом все больше и больше. "Два попа бредут по джунглям"
(как время от времени, на мотив "Красных парусов на закате", напевает наш
радист Рыба) -- да, конечно, но он о конфликте того рода, какой знаком людям
всех эпох и всех цивилизаций. Дисциплина против попустительства.
Приверженность букве закона против приверженности его духу. Цели и средства.
Совершение хороших поступков из плохих побуждений против совершения плохих
поступков из хороших побуждений. Как великие идеи вроде Церкви увязают в
бюрократии. Как христианство, которое вначале ратовало за всеобщий мир,
подобно другим религиям кончает насилием. То же самое можно сказать и о
коммунизме, о любой великой идее. Я думаю, этот фильм действительно станет
для Восточной Европы подрывным, и не только потому, что он о священниках.
Возьмут ли его там в прокат -- это другой вопрос. Я сказал Рыбе, что наш
фильм мог бы кое-чему научить и профсоюзы, если они захотят учиться, и он
сказал, что поразмыслит над этим. Пиппа-лапа, подумай насчет ребенка, ладно?
Твой Чарли
Р. S. Сегодня был любопытный случай. Так, мелочь, но индейцы меня
озадачили.
Р. Р. S. Ума не приложу, отчего ты не пишешь.
Письмо 7
Милая Пиппа --
Сволочные джунгли. Не дают никакого передыху. Тучи москитов и всякой
кусачей гнуси и жужжащей сволочи, и первую пару недель думаешь, как тут
замечательно, ну и хрен с ним, что покусают, всех кусают, кроме Матта с его
персональным репеллентом производства НАСА и противомоскитной мордой из
солонины. Но они все вьются, и вьются, и вьются, черт бы их драл. Через
какое-то время начинаешь мечтать, чтобы джунгли устроили себе выходной.
Хочется крикнуть: эй, джунгли, нынче воскресенье, давайте завязывайте, а они
гудят себе и гудят все 24 часа в сутки. Впрочем, не знаю. Может, зло не
джунгли виноваты, а фильм. Напряжение растет на глазах. Мы с Маттом грыземся
все больше, что по сценарию, что сами по себе. Фильм переливается через
край, ни на минуту не выпускает нас из-под своего контроля. Даже индейцы,
кажется, не уверены, что я не всегда Фермип, а Матт не всегда Антонио.
Похоже, они думают, что на самом-то деле я Фермин и только иногда
прикидываюсь белым человеком по имени Чарли. В общем, все шиворот-навыворот.
Воскресенье. Про тот случай с индейцами. Честно сказать, я порядком
разозлился, когда узнал, но теперь уже могу смотреть на это с их точки
зрения. Я ведь писал тебе, что учу их язык,-- она действительно очень
миленькая и ходит в чем мама родила, но я уже говорил, что тебе не о чем
беспокоиться, вошек по челку, помимо всего прочего, конечно. Обнаружилось,
что половина слов, которым она меня учила, неправильные. То есть они
настоящие, только смысл у них другой. Первое слово, которое я более или
менее запомнил, было ткарни -- она сказала, что так называются птицы,
похожие на белых аистов, их тут довольно много. И когда какая-нибудь из них,
хлопая крыльями, пролетала мимо, я кричал ткарни, и индейцы смеялись.
Оказывается -- я узнал это нс через Мигеля, а от второго нашего гида,
который почти всю дорогу молчит, словом ткарни индейцы называют сама
догадайся что (вообще-то у них для этого много имен). Ну, то самое, куда
заплываю т мелкие рыбешки из реки, если будешь неосторожен. И так обстоит
дело с половиной слов, которым научила меня эта озорница. Всего я выучил,
наверное, слов 60, и половина из них липовые -- или нецензурщина, или
означают что-нибудь совсем другое. Сама понимаешь, что в первый момент мне
это здорово не понравилось, но потом я подумал: а у индейцев-то, между
прочим, колоссальное чувство юмора. Ну и решил показать им, что умею ценить
шутки, и когда над нами опять пролетел большой аист, я прикинулся, будто не
знаю, как он называется, и спросил у своей девицы. "Ткарни",-- сказала она с
невозмутимым видом. Я притворился, что очень удивлен, и стал мотать головой,
и сказал, нет, это не может быть ткарни, потому что ткарни-то вон где (нет,
я его не вынул, ничего такого -- просто показал туда). И она поняла, что
отхулиганилась, и захихикала, да и я тоже -- пусть знают, что я не держу на
них зла.
Понедельник. Конец не за горами. Осталась только одна большая сцена. А
прежде два дня отдыха. По-моему, Вик зря так решил, но ему же надо с
профсоюзами ладить. Говорит, не мешало бы перед важной съемкой перезарядить
аккумуляторы. А я думаю, если ты на подъеме, то уж пили вперед без оглядки.
Ну понятно, золотко, это я не всерьез, гак я говорю Матту, чтобы его
позлить, хотя обычно у меня ничего не выходит -- он ведь страшно толстокожий
и принимает все за чистую монету, поэтому я подкалываю его, пожалуй, только
ради собственного удовольствия. "Эй, Матт. -- говорю я ему,-- мы нынче на
подъеме, так что давай-ка пилить вперед без оглядки", и он кивает, точно
пророк в "Десяти заповедях" (*). В общем, по плану сегодня и завтра
отдыхаем, потом два дня репетируем сцену с переворачиванием плота и в
пятницу большая съемка. А может, Вик и прав, нам нужно быть в самой лучшей
форме. Надо ведь не только верно сыграть, а еще и со всем остальным
справиться. Для безопасности на нас будут веревки, как и положено по
контракту. Прошу тебя, милая, не волнуйся, никакого серьезного риска нет. Мы
нагоним метраж на том участке реки; где есть места с быстрым течением, и
плот якобы перевернется там, но это только в фильме. У нас тут имеется
парочка машин, которые месят воду, и она будет пениться и разбиваться о
скалы, похожие на настоящие,-- их поставят на якорь, чтобы не унесло. Так
что бояться нечего. Честно говоря, мне не терпится начать, хотя мы, конечно,
еще малость поспорили насчет этой сцены -- все старые споры. Там происходит
вот что: оба священника надают в воду, один из них ударяется головой о
скалу, а другой его спасает. Вопрос в том, кто кого? Понимаешь, всю дорогу
вверх по реке эти два человека борются не на жизнь, а на смерть, у них
непримиримые религиозные разногласия, один очень жесткий и властный (я),
другой очень мягкий и снисходительный к индейцам (Матт). По-моему, было бы
гораздо эффектней, если бы тот, кто кажется твердолобым упрямцем и вроде как
может дать другому спокойно утонуть, на самом деле спас его, пусть даже
считая при этом, что его мысли насчет индейцев и намерение окрестить их,
когда они доберутся до Ориноко, кощунственны. Однако придется делать
наоборот -- Матт будет спасать меня. Вик говорит, что так оно было в
действительности, а Матт -- что так написано в сценарии, который он читал в
Пижонвилле, Северная Дакота, или где там ею родная крыша, и ни на что другое
он не согласен. "Не родился еще тот парень, который спасет Матта Смитона",--
сказал он. Так и сказал, можешь себе представить? "Не родился еще тот
парень, который спасет Матта Смитона". Я сказал, что припомню это, если мне
случится застать его висящим вниз головой на одном пальце ноги на тросе
лыжного подъемника. В общем, все будет идти, как написано в сценарии.
__________
(*) "Десять заповедей" экранизация библейских историй о Моисее.
Четверг. Опять выходной.
Позже
Позже
Позже
-- целую, Чарли
Письмо 8
Господи Боже, Пиппа. Господи Боже. Я просто не мог продолжать то
последнее письмо. Трепаться, как идут съемки. Не мог после того, что
случилось. Но со мной все в порядке. Честное слово, в порядке.
Позже. Бедняга Матт. Черт, он был славный малый. Конечно, мог влезть в
печенки, но на такой работе и Святой Франциск Ассизский осточертел бы. Вечно
глазел на этих идиотских птиц в джунглях, вместо того чтобы читать роль.
Извини, милая. Это бестактно, знаю. Просто не могу подобрать слов, чтобы
рассказать. Убит совершенно. Бедняга Матт. Пытаюсь представить, откуда ты
обо всем узнаешь и что подумаешь.
Какие же сволочи эти индейцы. Мне кажется, я умру. Еле держу ручку.
Потею как свинья, comme un porco. Боже мой, я люблю тебя, Пиппа, только за
это я и держусь.
Ч.
Письмо 9
Я достаю твою карточку, где ты похожа на бурундучонка, и целую ее. Все
остальное неважно, только ты и я и наши будущие дети. Давай сделаем их,
Пиппа. Твоя матушка будет рада, верно? Я спросил Рыбу, есть у тебя дети, он
сказал да, я их берегу как зеницу ока. И я обнял его за плечи, крепко, как
следует. Ведь только благодаря этому и продолжается жизнь, разве не гак?
Правду говорят: отправляйся в джунгли и поймешь, кто есть кто. Вик --
нытик, я и раньше это знал. Ноет, что пленка подмокла. Я сказал, плюнь, ты
же всегда продашь в газету свои мемуары. Он посмотрел на меня волком.
Зачем они это сделали? Зачем?
целую, Ч
Р. S. Хорошо бы ты написала. Сейчас было бы кстати.
Письмо 10
Ведь это мог бы быть я. Вместо него. Кто решает такие вещи? Или вообще
никто? Эй, там, наверху, есть кто-нибудь дома?
Я думал об этом весь день. Спросил у Рыбы, есть ли у него дети, и он
сказал да, я берегу их как зеницу ока, и мы с ним обнялись прямо тут же, у
всех на глазах, и с тех пор я думаю, что бы это значило. Зеница ока. Что это
значит? Говоришь вот так что-нибудь, и все понимают, что это значит, а как
задумаешься, непонятно. И с фильмом нашим так же, и со всей этой
экспедицией. Работаешь, и тебе кажется, будто ты твердо знаешь, что и как, а
потом остановишься, подумаешь и не видишь никакого смысла -- такое
впечатление, что смысл, может, только потому и был, что все притворялись,
будто он есть. Есть в этом какой-нибудь смысл? По-моему, это как индейцы и
те фальшивые скалы, у которых пенилась вода. Они все смотрели на них и
смотрели и, чем дольше смотрели, тем меньше понимали. Сначала знали, что это
скалы, а кончили тем, что уже ничего не знали. По лицам видно было.
Сейчас я отдам это Рохасу. Недавно он проходил мимо и сказал, ты
сегодня пишешь уже третье письмо, вложил бы их в один конверт да сэкономил
на марках. Я встал и, честное слово, точно превратился на минуту в Фермина и
говорю: "Слушай, ты, Богиня связи, я буду писать в день столько писем,
сколько мне приспичит, а ты знай отправляй". То есть Фермин, конечно, не
сказал бы приспичит, но манера была его. Этакая упертость и недовольство
всем, что в этом мире не дотягивает до совершенства. Ладно, пойду-ка я лучше
извинюсь, а то он их все выкинет.
-- целую, Чарли
Письмо 11 Пока ждем вертолета
Пиппа-лапа --
Когда мы отсюда выберемся, я сделаю вот что. Дерну самый большой стакан
виски, какой только нальют в этом долбаном Каракасе. Приму самую большую
ванну, какую только нальют в этом долбаном Каракасе. Буду говорить с тобой
по телефону, пока не наговорюсь вволю. Я уже слышу в трубке твой голос,
точно вышел из дому за сигаретами и звоню сказать, что задержался. Потом
пойду в Британское посольство и возьму номер "Дейли телеграф", и мне
плевать, если он будет трехнедельной давности, и прочту там даже то, на что
обычно не обращаю внимания, вроде заметок о природе. Пусть мне скажут, что
городские ласточки начали вить гнезда или что, если вам повезет, вы можете
увидеть барсука. Я хочу слышать про самые обыкновенные вещи, которые
происходят все время. Я посмотрю результаты крикетных матчей и почувствую
себя этаким старым болельщиком, приехавшим из Средней Англии в полосатом
блейзере и с бутылкой джина в кулаке. А может, прочту еще колонку, где
поздравляют с новорожденными. Эмму и Николаев, с рождением дочери Сюзи,
сестры Александра и Билла. Славные мои Александр и Билл, скажу я, теперь у
вас есть малышка Сюзи, она будет играть с вами. Вы должны быть с ней
ласковы, должны защищать ее всю жизнь, она ваша маленькая сестренка, вы
должны беречь ее как зеницу ока. Господи, я плачу, Пиппа, слезы так и льются
у меня по щекам.
целую, Ч
Письмо 12 Каракас, 21 июля
Пиппа-лапа, я не могу в это поверить, честное слово, не могу. Мы
наконец возвращаемся к тому, что зовется у нас цивилизацией (смешные мы
люди!), наконец попадаем туда, откуда можно звонить через Атлантику, я
наконец отстаиваю очередь, пробиваюсь по телефону домой, а тебя нет. "Номер
не отвечает, сэр". Пробую еще раз. "Опять не отвечает, сэр". Еще раз.
"Хоросо, сэр, номер опять не отвечает". Где же ты? Мне больше никто не
нужен. Я не хочу звонить твоей матушке и говорить, вы знаете, у нас таки
были известные неприятности, но теперь мы вернулись в Каракас, а Матт погиб,
ну да, вы ведь слыхали об этом по новостям, но я не хочу говорить об этом. Я
|
|
|
